Когда придет весна

Была весна. Дом Субина скрывался в яркой зелени, нежно белели цветы под окнам, даря тонкий сладкий аромат. Ветви деревьев переплетались, точно возлюбленные, истосковавшиеся друг по другу. Кое-где тоскливо склонялась еще прошлогодняя сухая трава, серо-коричневая — острее кинжала. Субин проверил на себе. Легкомысленно разглядывал багряные ладони, капли, стекающие по запястьям. Там, где кровь падала на землю, распускались цветы. Не те белые, которыми зарос весь дом, а ярко-голубые — под стать его глазам. Как небо после дождя, когда и смотреть на него больно. Снова была весна. Прятался от ливня он под кроной высокого тонкого дерева, сплошь усыпанного голубыми точками. Не как его глаза. Эти отливали нежностью, мягкостью воды, спасающей от палящего солнца. Дождь разносил запах цветов, он забивался в нос, в горло, в сердце. Нечем было дышать. Почему сердце не кровоточит так же, как и истерзанные ладони? Есть ли у него, лесного духа, сердце? Если есть, то для чего? Чтобы ненавидеть эту мягкость, этот чарующий аромат во время дождя? Чтобы быть разбитым, истерзанным, уничтоженным — так решили за них люди. Хотелось скрести ногтями по коре, добраться до мягкого нутра, слиться с ним и забыть, что он когда-то был. Субин откинулся на ствол дерева, ударился головой раз, другой, третий. В ушах гудело, не от боли, от роя мыслей. Хуже пчел, запутывающихся иногда в его белых волосах. Эти крохи никогда его не жалили, они не видели в нем опасность. Почему его волосы белые? Он видел людей, и никогда не встречал таких же. Замечал похожие у сгорбленных стариков, согнувшихся под тяжестью жизни, и у тех, кто потерял близкого так горько-несправедливо. Они седели на глазах, из полных здоровья женщин и мужчин превращались в костлявые тени. Субин и себя ощущал теперь тенью. Бродил от дерева к дереву, знакомых с рождения — его или их, уже не помнит. Он ведь появился, потому что появился лес — так какая разница? Они оба были прекрасны, любимы. Никогда здесь не водилось зверей, способных навредить кому бы то ни было. Девушки приходили сюда собирать ягоды, малыши рвали цветы и плели венки, украшали ими головы своих матерей, а некоторые юноши надевали тончайшие колечки на пальцы своих возлюбленных. Прятались от солнца, дождя, взоров посторонних, клялись в чувствах, дарили поцелуи и любовь. Здесь никогда не было зла. — Почему, — шептал Субин, задыхаясь ароматом ненавистных цветов, — за что вы погубили его? Однажды появилась и первая могила, совсем еще крохи. Это не сделало Субина темнее или злее, совсем нет. Родители выбрали прекрасную колыбель: абелия укрывала их дитя от любой непогоды, украшала цветами весной и летом, зимой — не давала потерять. Со временем нашли покой и они, их внуки, правнуки. Не подсчитать, сколько поколений Субин видел за свою вечность. Свою могилу он обрел под этим самым деревом, самым любимым и ненавистным. Тонкое на первый взгляд, стойко выдерживало оно все ветра, пережило с ним целую зиму. И вот опять весна. Они встретились весной. Он гулял, осторожно пробирался сквозь спутанные ветки, чтобы ничего не сломать, украшения на шее тихо звенели. Субин неожиданно наткнулся на поляну — видимо, забрел совсем далеко, в чужой дом. И увидел его. Юноша лениво раскинулся на поваленном дереве, подставив лицо солнечным лучам. У Субина пальцы заломило, так сильно хотелось ему тоже огладить розоватую кожу, узнать мягкость этих губ. На нем тоже были украшения. На крепкой груди — длинная тяжелая цепь, шею обвивала мягкая коричневая нить с бусинами. Свободная безрукавка с витиеватыми узорами не скрывала почти ничего. Он сам — лучшее украшение, так решил Субин, прячась в тени, не рискуя сделать вдох. Разрывался между желанием подойти и сбежать как можно дальше. Непонятный страх все же велел отступить, не мешать прекрасному духу наслаждаться тишиной. Субин тут явно лишний. Мне бы не понравилось, размышлял он, если бы ко мне подошел незнакомец и принялся расспрашивать о чем угодно, когда я наслаждаюсь пением птиц. Но чувство справедливости верно подметило: хотя если бы это был он, Субин вздохнул, то я бы предложил слушать вместе. Ноги бездумно несли его все дальше от поляны, от чудесного создания, а мысли преданно остались там, поэтому, занятый представлениями того, каким мог бы быть их разговор, Субин совершенно не заметил, что за ним идут. Все ближе и ближе, и когда он вздрогнул, оборачиваясь, теплые ладони легли на его плечи, крепко и надежно, даже самую малость дыхание перехватило. Дышать он в самом деле перестал, встретив взгляд напротив. Почувствовал над собой толщу воды, но она не давила, наоборот, словно поднимала все выше, а в груди было слишком много воздуха, так много всего… — Здравствуй, — невозможные мягкие губы изогнулись в улыбке, глаза за ресницами засверкали. — Как полумесяцы, — выпалил Субин и в ужасе закрыл рот ладонями. Похоже, хватит с него разговоров на сегодня. Нет, на ближайшую сотню лет, если язык продолжит выдавать его мысли. Незнакомец замер, а потом улыбнулся еще ярче, и эта улыбка впилась в самое сердце, бьющееся сладко и тревожно — Хочешь посмотреть на луну вместе? Я знаю место, откуда особенно приятно наблюдать. Это у реки, ты там не бывал? Нет, точно нет, тогда бы мы встретились раньше. На берегу прохладнее ночью, эта жара так утомляет, правда? Субин, только убедившись, что губы его плотно сомкнуты, решился на парочку бессвязных мыслей: с тобой луна, да что угодно будет прекрасным, где угодно, когда угодно, в любую погоду, почему я раньше не ходил к реке? нет, если бы и встретились, я бы все равно не решился подойти, но ты это сделал, сам. Уголки губ духа чуть опустились, и он, будто опомнившись, резко убрал руки с плеч Субина и спрятал их за спиной. — Нет? Не хочешь? Может, тогда… — Хочу, — выдохнул Субин. — Да? Правда? Когда… — Как тебя зовут? — перебил он, обмирая внутри. Дух оживился, встряхнул каштановыми волосами, зазвенели цепи на груди, и глаза, ах эти глаза, которые будто любовались в ответ, омыли своим теплом, непонятной лаской прошлись по лицу Субина, заставляя лицо вспыхнуть. — Ёнджун, дух леса, — мягко ответил он. Субин абсолютно точно не заикнулся: — С-Субин. Тоже дух леса. Ёнджун лукаво сощурился, не отводя взор от покрасневшего Субина, и прошептал: — Как розовый закат. Никогда луна не казалась Субину такой прекрасной, как после встречи с Ёнджуном. Больше они не расставались. Ёнджун рассказал однажды, что видел как-то человеческую свадьбу. — Зачем скреплять то, что и так очевидно? — смущенно спросил Субин, рисуя ему одному видимые узоры на руке Ёнджуна. Тот пожал плечами, но глаза его сияли: — Это красиво. Ты красивый. Вместо колец они обменялись прядями волос, солнце и ветер были их свидетелями. Духи леса стали одним целым, и много лет заботились друг о друге, о своем доме. И вдруг Ёнджун стал слабеть. Кожа истончилась, глаза потускнели, а в один день затянулись серостью, как сгустившийся туман над рекой. Людям не хватало места. Они вырубали лес, выкорчевывали пни. Субин незаметно вытирал кровь из носа, подолгу сидел в тени, когда кружилась голова, но Ёнджун чувствовал, что он тоже страдает. Ёнджун умер. И вместо могилы, в которую Субин мог бы лечь рядом, выросло дерево: высокое, гибкое, изящное, каким и был Ёнджун. Это была его первая весна наедине с голубыми цветами. Пробуждение ознаменовалось еще одной смертью — речной дух, который так ни разу и не показался им, тоже умер, стал беспечной волной. Люди изменили русло, река теперь была гораздо ближе, чем раньше. Субин подумал, что наверняка столкнется с новым духом. Интересно, размышлял он, кто из нас проживет дольше? Что еще уготовано нам? Я остался здесь лишь из-за могил, которые не решились тронуть. Вода стала ярче, тоскливо заметил Субин, ему бы понравилось. Пальцы утопали в песке, еще прохладном, а не обжигающем, как это бывает летом. Скрестил руки на груди, обняв себя за плечи, чтобы хоть так ощутить тепло. Ветер растрепал волосы, лезли в глаза и рот, но дух леса не обращал внимания — пустым взглядом наблюдал за бликами, и вспоминал счастье, вспоминал любовь, вспоминал весну, которая больше к нему не придет. — Привет! Ты здешний дух леса? Я новый речной дух, рад познакомиться! Сердце растерянно затрепыхалось, как умирающая птица. Обернулся. И утонул. — Я Ёнджун, — улыбнулся новый дух реки, внимательно разглядывая Субина. Солнце светило ему в глаза, и он щурил их, не пытаясь прикрыть рукой. В них было бесконечно много воды, ледяной, сладкой, живой. — Как полумесяцы, — прошептал Субин. Ёнджун приподнял брови, на щеках выступил румянец. У Субина сперло дыхание, получилось едва слышно выдавить: — Как розовый закат. Сам он наверняка был бледнее снега. — С тобой все хорошо? — испуганно спросил Ёнджун. — Нет, — о, как давно никто не спрашивал его о нем самом. — Не подходи, — Субин сделал шаг назад, ноги омыло холодной водой. — Ладно-ладно, стою, — Ёнджун поднял руки, рукава свободной белой рубахи сползли, оголив медовую кожу. Мой Ёнджун был светлым, суматошно думал он, у этого черные волосы, а у моего — каштановые… На этой мысли он запнулся. Потому что в черных волосах речного духа мелькнула белая прядь. — Почему у тебя волосы разного цвета? — тут же выпалил Субин. Нельзя надеяться, надежда ранит. Речной дух беспомощно смотрел на него. — Я не знаю? Просто родился таким. У тебя, вообще-то, тоже одна прядь волос черная. Может, вместе поразмышляем? Кстати, забавно, у тебя волосы белые, у меня такая же прядь, и наоборот… Субин прикрыл глаза, пытаясь нащупать шнурок на груди, вокруг которого обмотал драгоценные волосы. На шее болталась пустая веревка. Когда он в последний раз видел свое отражение? Вздохнул. — Меня зовут Субин, — медленного проговорил он, и Ёнджун нерешительно улыбнулся той самой улыбкой, заставляющей цвести все вокруг. — Хочешь посмотреть на луну, Ёнджун? Я знаю одно место… — Хочу! — выпалил Ёнджун, подошел ближе и осторожно взял Субина за руку. — Знаешь, так странно, ты кажешься знакомым. И все вокруг тоже. Расскажешь мне об этих местах? — Да, — мягко выдохнул Субин. — А ты? Расскажешь о своих? — Все, что захочешь, — засиял Ёнджун, искры в его глазах заставляли отступать холод в сердце Субина. Лес расцветал, шелестел зеленью, звонко пели птицы, в реке безмятежно отражалось солнце, волны лениво накатывали на берег. Была весна.