Von ganzem Herzen

*** — …мы с сожалением заявляем, что мистер фон Карма скончался сегодня ночью. Врачи констатировали смерть в 3:12, причина смерти — сердечный приступ. Алло? Мисс фон Карма? Телефон соскользнул с ослабевшей руки и с грохотом упал на пол. В следующие несколько часов ничего не доносилось из кабинета в фамильном поместье, кроме рыданий. Это были не простые горькие рыдания, далеко не простые. — Я отомщу… Феникс Райт! Ты убил… моего отца, ты убил его! Я выиграю тебя. Слышишь? Выиграю!!! Чего бы это не стоило! Но никто не слышал. В огромном имении оставалась одна она. Никому на целые тысячи ярдов не было дела до того, как горюет какая-то девушка. В глубине души Франциска прекрасно понимала, что с папой это случится. Что рано или поздно его жёсткость и самоуверенность сгубит его и вынесет в могилу. Что это он был настоящим убийцей Грегори Эджворта, и именно это стало одной из причин его краха. Но, в то же время она понимала его гениальность. Сорок лет без единого оправдательного приговора — наверное, один из мировых рекордов. Было бы его кому записывать. Манфред был гениальным человеком, но очень жестоким и чёрствым. Он был готов пойти на всё ради совершенства, ради кредо семьи. И плевать, что изначально его дворянская династия была из полководцев и офицеров, а вместе с ними и представителей судейской и политической власти старой Германии. Девиз «совершенство — это главное» продолжал в нём жить. Даже когда после войны от другого их особняка в Вестфалии остались сплошные руины, а на них спали американские солдаты, вокруг поля, где три подбитых танка ржавели до самого раздела Германии. Он не помнил той войны, ибо её не застал. Но его родители, которым из-за обеднения пришлось передать сына в интернат, а затем в руки родственников, помнили её прекрасно. Как и родственники, которые уже не были настолько близки к приёмному сыну и не любили его так, как троих родных детей. Даже для них «Манни» был обузой, так как и им в послевоенные годы жилось очень нелегко. Так, пытаясь купить их любовь, он и получил тягу к совершенству. Жестокую, бессмысленную, обезличивающую. Превратившую его в сломавшего десятки невинных жизней прокурора. Но он был всегда уверен, что обвиняемый перед ним — преступник. И когда наработал несколько лет опыта, даже перестал обращать на это внимание. Полиция не ошибается. И всё-таки он был гениален. Даже самые сложные дела, с разными подозреваемыми, недостатком улик и другими усложняющими аспектами легко заканчивались обвинительным приговором в его руках. Манфред находил, к чему придраться. Манфред находил, куда надавить и кого подкупить. Ведь достижение и сохранение безупречного совершенства стоит того, ровно как и похвалы общества, ровно как и страха со стороны оппонентов, ровно как и восхищения и зависти со стороны конкурентов. Он познал нищету, но пытаясь скрыть это, был слишком манерен. Сам из почти что крестьян, он смотрел на тех, кто по статусу был равен его приёмной семье в первые годы, как на грязь из-под ногтя. Носил одежду, стоимость которой могла быть сравнима с годовой арендой за комнату в центре Франкфурта. Ездил с водителем на очень дорогой для прокурора машине и владел немалым количеством собственности в нескольких странах мира. И всё это он пытался передать дочери. Жёстко, бездумно, радикально. А когда произошёл развод после дела DL-6, когда Манфред целый год был сам не свой, это стало только более очевидно и заметно. С тех пор он так и не оправился до конца. Франциска знала: в отличии от отца, она не была гениальной. Гениальной в том понимании, какому её пытался обучить отец. Да, она обладала огромным интеллектом, большими амбициями, потенциалом и всеобъемлющей эрудицией; да, она легко могла манипулировать законами и судами, как это делал её отец; но у неё не было ни желания, ни сил уделять всё время прокурорству и штампованию обвинительных приговоров. Она знала мать, и она знала, что мама живёт иначе. Что сестра, что старше её на целых десять лет, и ушедшая с мамой, другая. Что даже Эджворт, росший под чуткой опекой приёмного отца, несколько другой. И когда на похоронах юная прокурор не увидела человека в бордовом костюме с явно заметным жабо, она не удивилась. Он всегда оставлял её одну в сложных ситуациях, когда нужен был кто-то рядом, заново убеждаясь, что папа был прав насчёт людей. Эджворт оставил в себе по-дурацки глупые привычки родного отца, который получил пулю за попытку оправдать преступника и оспорить величие гения династии фон Карма, и из-за этого вышел с потерянными годами, разбитый. Она говорила с ним за две недели до того, как на год он просто исчез, и это был… не самый лучший опыт. Но он имел на это право — он был другой. И она хотела быть другой. Поэтому помимо слёз в её душе пряталась надежда, что когда-нибудь скоро она сможет отбросить нужду быть идеальной в том понимании, в каком это видел отец. Даже так она хотела отомстить Фениксу, одновременно мечтая, чтобы тот появился на похоронах её отца. Ведь раз он его победил, то он сильнее. А если она его победит, то она сильнее отца. Тогда можно будет смело говорить, что отец был неправ… *** Поражение за поражением. На что можно было рассчитывать? Адвокат-выскочка, чей опыт составлял тогда еле пару месяцев, в пух и прах разгромил одного из жесточайших прокуроров Запада США. Спустя год он разгромил в том же суде и её. Несмотря на её силу, её напористость и жёсткость. Она перешла границы того, что делал отец. Кнут, что она никогда не выпускала из рук, ибо очень любила лошадей, нещадно бил телеса и метал искры с громким хлопком по залу суда. По закону это запрещено, но кто сможет что-то возразить наследнице гениального прокурора? И когда Феникс упал пред ней без сознания от десятка ударов, она молилась, чтобы он её простил и не подавал иск в суд. Чтобы судья вдруг не одумался, и не указал приставам забрать за руки эту умалишённую в изолятор. Чтобы сидевшие свидетели продолжали клевать носом, словно ничего не случилось. И ничего не случилось. Райт будто услышал её мольбы, и относился к ней с уважением всегда и везде. Как бы она не пыталась показывать к нему злобу и презрение, он отвечал мягко. Она могла ответить так же, но отец научил её, что совершенство требует вечной демонстрации силы. Это длилось бы вечно, пока по воле неизвестного хулигана она не повторила судьбу отца, оказавшись в больнице с простреленным плечом. К ней приходил только Майлз, которого она презирала. В том числе и за то, что он видел её слабость — никому не позволено видеть её такой. Ведь отец учил, что слабостью могут воспользоваться и вывернуть эти чувства так, что в итоге из них можно будет сделать удавку. Поэтому, когда мать кричала на отца на кухне, говоря о том, что тот бессердечный и параноидный психопат, Франциска думала, что мама просто не понимает, насколько папа сильный. Майлз Эджворт знал, что она эмоциональна, как и любая другая девушка. И Франциска пыталась отпираться, пыталась сохранять остатки своей ледяной холодности даже в моменты, когда чисто физически не имела достаточно возможностей для этого. Если бы не генетика, благодаря которой пулевое ранение удалось быстро излечить, с таким неумелым управлением ресурсами она бы уже лежала рядом с папой. И снова Феникс Райт. С цветами. Враг, ненависть к которому скоро можно было бы извергать из тела хрупкой девушки. Но что он делает? Пытается извиниться, или пытается вызвать в ней какие-то «слабые» чувства? Разве не поиском слабостей он победил её папу? Возможно. Раньше, когда Франциска сталкивалась с другими людьми, она не задавала таких вопросов, когда те пытались быть добры к ней. Она уже знала, что ответ — да, и её реакция была в виде банального огораживания себя от тех, кто, по её мнению, надавил бы на её слабости. Папа не научит плохому, он ведь любит… Что-то изменилось, когда тот, кто год назад разрушил сорокалетнюю карьеру того, кто построил Франциску с головы до пят, стоял в её палате с тюльпанами. Ей не очень нравились тюльпаны, но она всё равно оценила этот жест. — Зачем вы принесли эти тюльпаны, Феникс Райт? Он убежал. Он не ожидал такого вопроса. Не было лести, комплиментов — того, что обычно говорили пытавшиеся за ней ухаживать. Долгое время девушке казалось, что он понял, что она раскусила его. Но потом, уже после её отъезда в Гамбург, ей стало понятно, что он просто сам не знал ответа. Что его просто учили заботиться о других и помогать другим. И анализируя победы своего злейшего врага, девушка-прокурор поняла главное: все его победы не были попыткой обыграть членов её семьи и других прокуроров. Не были погоней за совершенством или попыткой озолотиться. Он просто хотел спасать жизни людям, оказавшимся в затруднительной ситуации, порой даже не требуя за это больших денег. Своей ассистентке он дважды помог совершенно бесплатно. Майлз пытался объяснить ей это тогда, в аэропорту, но было бессмысленно. Перед ним она не могла быть слабой. Он всегда после этого оставлял её, вместо того, чтобы поддержать. И в этот раз снова оставил, потому что на сей раз её нервы просто не выдержали. Папа учил, что слёзы — одно из худших проявлений слабости. Да, папа умер больше года назад, но он всё ещё папа и его всё ещё надо любить. Папа никогда не ошибается. Просто этот дурацкий дурак Феникс Райт… *** Отец снился ей в кошмарах, пытаясь догнать её. Каждый раз она останавливалась у обрыва, и затем просыпалась. С пор возвращения в ФРГ её отношения с мамой и сестрой стали чуть лучше — их инициатива. Раньше папа говорил, что они просто не настоящие представители рода, и выбрали неверный путь. Но Манфред фон Карма давно умер, хоть его убеждения и живы в его дочери. У неё было много времени, чтобы понять намерения своего главного противника. И поэтому, по её возвращению спустя целый год, она не держала на него зла. Она понимала его намерения, хоть и не могла до конца оправиться от убеждения в том, что суд — игра. Что суд — поле боя, в котором жизненно важно побеждать. И что правосудие не ошибается, а значит, строится на победах и обвинительных приговорах. Не до конца. Но уже достаточно, чтобы уважать оппонентов больше. Но лучше им об этом не знать. Первое полноценное сражение с Эджвортом. На сей раз он впервые в жизни играет роль адвоката, пока Феникс Райт лежит в больнице после падения с моста в реку на морозе… удивительно, как этот дурак вообще умудрился выжить. У прокурора с ледяным сердцем возникают мысли о том, чтобы отблагодарить его за заботу в прошлом, но она отбрасывает их, забывая в ходе подготовки к тому, чтобы отомстить «младшему брату» за предательства раз и навсегда. Снова не выходит! Этот выскочка вышел из больницы, и, может, хоть его получится победить. Не получится. Чёртов Годо! Кем бы ни был этот глупый дурак и каких глупых дуростей он бы не говорил, он был глупым дураком. Он украл шанс отыграться. Опять! На сей раз это вообще какой-то неизвестный, такой же выскочка… И ладно бы это. Ей типично оставаться в невозможности одолеть того, кто одолел всю её династию. Он первый, кто прямо указал ей на то, что её сердце ледяное и с шипами. «Этот дурацкий дурак ничего не понимает! А может, и понимает…» — думала девушка. Ведь не зря же он ей указал на это почти что прямо, намекнув на то, что она со стороны выглядит, как принцесса с завышенным чувством собственной важности. Но в конце концов, кто он такой, чтобы решать? Какой-то дурацкий дурак, такой же неудачник, проигравший все дела Фениксу Райту… и тут этот Феникс Райт. От начала до конца она наблюдала за ходом суда. Но на прокурора ей было плевать. Бог с ним, его после пяти минут слушать неинтересно, ибо его стратегия почти такая же — давление и попытка выискать аргументы. Он не сложный для противостояния, сложно само описание событий. Сидя перед телевизором в зале ожидания, фон Карма жалела, что так вышло. Окажись бы дело в её руках — всего этого бы не случилось. Интересен был стоявший за адвокатским столом и то, что он говорил. Его протесты, допросы, тщательное выстраивание картины реальных событий, стоявшим за убийством этой глупой женщины… Параллели сами приходили в голову. Снова противостояния внутри семьи, снова хитрые планы и схемы, снова провал. И снова прокурор — убийца. С такой же целью — отомстить. На сей раз он избежал пожизненного срока, ибо вместо одного заказанного преступления и одного прямого Годо совершил всего одно, да и то, по сути говоря, пытаясь защитить третьего человека. В итоге ушёл с условным сроком спустя три месяца. И к чему был весь этот дешёвый драматизм? В Калифорнии ведь не настолько жестокие законы… Но Франциска всё равно не могла устоять перед восхищением и завистью. Феникс Райт даже в таком сложном деле, где огромная роль отводилась сёстрам-близняшкам, призыву душ и очень витиеватому плану по спасению Майи от некой Далии, сумел раскрыть истину, отделить зёрна от плёвел и уяснить, что случилось в роковой зимний вечер в храме Хадзакура. Да, он определённо непобедим. Он незыблем, почти как её отец. Но он добр. Ему не нужно проявление силы, чтобы сражать. Ему не нужно совершенство, чтобы защищать тех, кто нуждается в помощи. Ему не нужны манерность, внешний лоск, состоятельность и высокомерие, чтобы выглядеть в глазах некоторых людей гением и великим человеком. И машина даже не нужна — в суд он всегда приезжал на велосипеде, или на такси. Определённо, Феникса Райта есть за что уважать. И теперь Франциска окончательно поняла, что может быть благодарна этому человеку за многое. Очень многое. *** Дверь небольшой квартиры открылась. Открыл её адвокат. Некогда гений-адвокат… а сейчас уже никто. — Фе… Феникс Райт! Посмей объясниться! Почему ты так выглядишь?! — Мисс фон Карма, я думал, что вы в Европе… Слухи не врали. Фон Карма действительно была в Европе с середины марта. Но не в этом было дело, далеко не в этом. Вчера его лишили значка, и от Майлза она узнала об этом одной из первых. Уже в час ночи она была в Америке. — Да, я была в Европе до недавнего времени, но это не имеет значения. Что с тобой стало? Это был совсем другой Феникс Райт. Без огонька в глазах, зато с кругами под ними. С похмелённым голосом и без своего костюма. С запутавшимися колючими волосами и бардаком в голове. В его зрачках виднелись густой туман, пустота, незнание, заблуждение. — Я… Меня лишили значка. Ей прекрасно было известно это. Всё из этого, до мелочей. Клавир сдал ей все карты два часа назад, когда Франциска без приглашения явилась к нему на студию, и организовала допрос с пристрастием. Она не могла ответить себе на вопрос " — Зачем я это делаю?». Она знала, что нашёлся кто-то такой же, как её отец. Такой же гонщик за совершенством, который ради наживы готов на любую гадость. Она встречалась с ним в суде и видела в нём отца. И понимала, что Кристоф Гэвин похож на отца гораздо больше, чем Феникс Райт. Только он был коварным подлецом, а им сражённый — дурацким дураком. Наивным дурацким дураком. Но этому наивному дурацкому дураку хотелось отплатить всем, чем только есть. Его резкое появление в жизни Франциски, как и резкий крах на дно, многому её научили. Пришло время отдавать долги. И не только перед Райтом, а и за прошлое: теперь у неё была возможность остановить макиавеллистов, чьей главной целью является получение определённого приговора с извлечением выгоды для себя, нередко в ущерб жизням других людей. — За какую дурацкую глупость ты был лишён значка, Феникс Райт? — За… подделку улик… — Подделку улик?! Лучше бы тебе молиться, чтобы мне послышалось, Феникс Райт! Кнут наготове. Наигранное удивление. Она знает всё, но хочет проверить, осталось ли хоть что-то от того Феникса Райта, которого она знала. — Франциска, — обратился он по имени, что удивило девушку, но та не подала виду, — послушай… Я не заказывал подделку! Ты же знаешь, что мне не нужны подделки, чтобы выигрывать дела… мне её подсунули! Через дочь подзащитного! — Дочь подзащитного? — Да… Я получил это дело за день до суда, то есть, позавчера. И вчера же лишился значка. Как я бы мог её сделать? — Значит, ты говоришь, что какой-то дурацкий дурак попытался дурацки тебя подставить? — Было бы дурацки, я бы его разоблачил… — Ты знаешь, кто тебя подставил? — спросила она. — Нет… есть догадки, конечно. — Какие? — До меня дело Энигмара вёл Кристоф Гэвин. Но подзащитный отказался от его услуг. Кажется, Кристоф проиграл ему в покер, и поэтому подзащитный посчитал, что ему не стоит доверять… — Что за дурацкий дурак выберет адвоката по игре в покер?! Неудивительно, что такое в итоге случилось… — Ну, я ещё не уверен. Видишь ли, среди всех адвокатов он один проголосовал против того, чтобы меня лишали лицензии. Так что… — Всё может быть. В любом случае, это не так важно. Важно одно. Что ты будешь сейчас делать, Феникс Райт? — Делать… Честно говоря, я не знаю. На меня всё так навалилось… я не спал уже сутки. А ведь чувствовал, что в деле с прокурором-дебютантом может быть подвох… — Эх. Ты всё такой же дурацкий дурак, Феникс Райт. Такой же дурацкий дурак, каким был раньше. Но за твои былые заслуги… — Папа, папа! — раздалось из-за спины мужчины. — Папа, что это за тётя? — Трюси, подожди, пожалуйста, мне надо поговорить… — Погоди, Феникс, — вдруг остановила его девушка. — У тебя есть дочь? — Видишь ли… Дело в том, что подзащитный… сбежал. Сбежал без единого следа из здания суда, а его дочь осталась одна. Я… несмотря на ситуацию, не могу её бросить, поэтому я… собираюсь её удочерить. Кристоф обещал мне помочь с документами, но… «— Этот мерзавец ещё собирается играть в добродетеля? Какая же мразь…» — чуть не вырвалось из губ фон Кармы. Но вместо этого она ответила: — Феникс Райт! То есть, я не ослышалась? Не имея работы и денег, ты помимо себя решил взвалить на свои плечи ещё и дочь?! Ты совсем дурацки сдурел, что ли?! Она была готова на крик сорваться. Весть об удочерении стала для неё новостью, ибо она углубилась лишь в ту часть дела, которая была важна для понимания ситуации. В её голове чётко виделась картина того, как самый бравый адвокат, самый сильный человек в её жизни со скоростью звука летит в бездну. Это было… страшно. Почему-то хотелось спасти его от такой участи, потому что он, кажется, потерял жажду к жизни… наверное, чтобы он не повторил участь папы. — Франциска… у неё не было живых родственников ни в городе, ни в целом штате. Я не могу её оставить ни на кого, ибо все заняты делами, или сидят в тюрьме. Да и они не обязаны помогать мне и чужому ребёнку. — Ты… глупый дурак, Феникс Райт. Ты очень заблуждаешься. Я тебе помогу. — К-как? — Так как у тебя, кажется, не осталось средств к существованию, пока я не верну тебе значок, ты будешь работать моим ассистентом. Ты меня понял? — Да, но… — Никаких но! Я не заставляю тебя невинных людей бросать в тюрьму, дурацкий ты дурак. Тебе просто нужно будет помогать мне с письменной работой, и иногда на судах. Понял? — Хорошо. — А Трюси… — Папа? Кто эта тётя, пап? — Это моя подруга, Трюси. — Можно я сама представлюсь? — резко спросила Франциска, и добавила: — Я Франциска фон Карма. Рада знакомству с тобой, Трюси. — Я тоже! Папа, папа! У тебя такие красивые друзья! На секунду на бледном, как смерть лице немки можно было увидеть орозовение в зоне щёк, хотя ещё секунду назад её тон был железным и не прощал никаких возражений. Ей очень льстило, когда её внешность оценивали, хоть она и не подавала виду. Не просто же так она старалась? — Спасибо, Трюси. Ладно, Феникс Райт. Скажи мне, у Трюси всё есть? — А как оно могло появиться?.. я даже документы ещё не оформил. Да и у меня нет средств. — Есть. Из сумочки она вытащила конверт. Хрупкие женские руки передали его в крепкие мужские. Мгновенье — и они прикоснулись. Для обоих из них это было большим смущением, но они скрывали это друг от друга, как могли. Райт чувствовал от рук подруги только прохладу, а фон Карма чувствовала от рук бывшего врага тепло. Словно она на пару секунд грела руки у костра. Мужчина раскрыл конверт, и в нём нашёл тысячу долларов. Изначально Франциска планировала выдать ему это в качестве первой зарплаты, но, оценивая ситуацию, приняла решение, что лучше помочь ему сейчас. — Купи девочке одежды. И на себя чуть-чуть потрать, а то выглядишь так, будто из пещеры вылез. — Э…это мне? — Кому же ещё, глупый дурак? Это тебе! — Но… Зачем ты помогаешь мне, Франциска? — Я возвращаю тебе долги. Завтра приезжай в суд, я тебе там всё расскажу. По поводу документов тоже не переживай. Ни минуты не ожидая, она ушла, не попрощавшись. — С-спасибо… — только бросил он вслед. — У тебя богатые друзья, папа! Где ты их нашёл? — Франциска… дура… *** Уже почти полгода Феникс Райт работает главным ассистентом прокурора Франциски фон Кармы, исполняя все обязанности по содержанию её офиса и ведению бумаг, также нередко советуя ей определённые действия. Какой эрудированной она бы не была, две головы варят лучше одной. Особенно тогда, когда в твоём офисе работает почти что легенда в судебном мире ЛА. И когда им обоим пришлось сражаться против Кристофа Гэвина в суде, для Райта это стало небольшим облегчением. Но пока его было нельзя вывести на чистую воду. Он был очень хитёр и тщательно планировал свои шаги. Его улики нередко оказывались подделками, но на сей раз даже они не помогли ему справиться с двумя гениями. Феникс знал: клиент Гэвина точно совершил преступление, в котором его обвиняли. В итоге судья, выслушав финальный контраргумент Франциски, вынес обвинительный приговор, хоть и с небольшим смягчающим фактором. Для Кристофа даже так это не было победой, поэтому адвокат был просто в шоке, хоть и сохранял внешнее спокойствие. Этот финальный контраргумент прокурору-асу предложил никто иной, как Феникс Райт. Гэвину не стоило об этом знать. Совместное посещение кафе неподалёку было для них ритуалом. Ещё пару лет назад дворянское происхождение и вкусы отца, любившего дорогие рестораны с Мишленовскими звёздами не позволили бы ей приблизиться к 70% того, что готовили в городе. Для её ассистента же это кафе было знаковым: сюда он ходил с Майей, когда она была его ассистенткой. Вместе они ели здесь бургеры. Сейчас его вкусы даже под влиянием не полностью исчезнувшего консерватизма Франциски не сильно изменились, но она был не против; к тому же, он платил каждый раз. Это стало возможным благодаря его второй работе в ресторане «Тарелка борща» неподалёку, куда он привлёк десятки зевак своей удивительно потрясающей игрой в покер. Его босс тоже захаживала туда, но отметила, что заведение так себе, и что азартные игры за деньги она в целом не одобряет. Феникс же был рад такой площадке, ибо оппоненты делали нередко достаточно большие ставки, чтобы даже с оставшейся ему четверти от ставки он мог осчастливить свою подругу. Ему было сложно не замечать, что рядом с ним фон Карма меняется. Она становится в разы женственнее и мягче, когда они разговаривают тет-а-тет. Она демонстрирует слабость; хотя в суде продолжает крепко сражать, как раньше любила кнутом, преступников и нечестивых юристов. И она тоже раскрыла ему не очень хорошую правду: как оказалось, не все, кто обращается к услугам адвокатов, невиновны. Таких даже меньшинство. Но адвокаты всё равно пытаются сделать всё, чтобы добиться оправдательного приговора или хотя бы его смягчения, порой даже если для этого нет никакого повода. Это было и раньше; просто когда Феникс был вместе с ними внутри системы, ему было сложно это замечать. Майлз тоже иногда приезжал, и за рубежом поддерживал связь с сестрой и старым другом, но чаще всего он ездил по белу свету, переведясь в Интерпол в качестве прокурора-международника. Прекрасно понимая, что из-за приверженности к работе он стал третьим лишним. Ему мало что получается дополнить, ибо его волнует разрастающийся наркокартель из Южной Америки и суд над террористами, бесчинствующими в Мьянме, а не очередное дело малой или средней важности в старом-добром суде калифорнийской культурной столицы. Он был давно выше этого, о чём не сильно и жалел. Франциска тоже собиралась подняться, но нужно было собрать все доказательства, чтобы помочь кое-кому пойти за ней. *** — Трюси! Привет, привет, доченька, — сказал Феникс, входя внутрь новой арендованной квартиры. — Папа! Я рада тебя видеть, — ответила ему дочь. Они обнялись. Сзади стояла босс Феникса Райта. — Как дела в школе? Я слышал, скоро конец триместра. — Всё хорошо, папа! Мне сегодня поставили пять по истории! — Так держать, доча. — Это не всё! Меня директор похвалил за фокус с моим деревянным другом, и предложил выступить на конкурсе талантов через неделю. — Здорово! Я рад за тебя. Ты хочешь привлечь больше зрителей? — Ещё бы, па! А может, — задумалась она, — может ещё и людей в наше Агентство Талантов! Представь, как будет круто, если у нас будет своя труппа! — О, Трюси… Я думаю, это было бы действительно неплохо. Ты и так собираешь полные залы в одиночку, но если у тебя будут ещё и ассистенты… Франциска, вошедшая внутрь, не издала ни звука. Она просто ошарашенно глядела на Райта и дочь издалека, сев в гостиной. Они… так близки друг к другу. Феникс поддерживает свою дочь в том, чего она хочет… хотя она вообще не его биологическая дочь, и они знают друг друга всего чуть более года… Слёзы невольно стали течь по щекам. Перед глазами пробегали картинки юности, когда за малейшую дружбу с кем-либо в школе отец наказывал запиранием в комнате, а все найденные рисунки прятал и сжигал. У неё такой несносный характер ещё и потому, что некому было указать на это. О ней предпочитали не говорить. Потому что когда в последний раз один мальчик в период её обучения в Штатах попытался ей что-то возразить, папа позвонил дяде Деймону, и отца этого мальчика арестовали за коррупцию в особо крупных масштабах. Мальчика потом отчислили за то, что совершил не он, а один его друг. Из-за ареста папы его жизнь пошла по наклонной, и совсем недавно Франциска узнала его в одном из нищих, пытавшихся завязать с ней разговор — очевидно, он не был ей рад. Она стала терпимее, но не настолько, и бомж получил кнутом по плечу. Она вспоминала, как отец навязывал ей то, куда ходить и что учить. Желательно всё. Поэтому школьную программу она прошла к десяти годам, после чего три года училась на прокурора. Это был тяжкий труд, стоивший ей многих часов труда, бессонных ночей, внутренних срывов, изредка даже скандалов. Долго они не длились — у папы были свои выходы для решения проблем. Единственное, в чём фон Карма-младшая была свободна, так это в выборе спорта. В спорте её отец, желавший себе и детям прожить век и больше, преуспевал, и посему даже на седьмом десятке оставался в очень хорошей физической форме. Его дочери очень нравились лошади, поэтому она была одержима конным спортом. До сих пор в её загородном ранчо слуги кормят коня Рейнхарда, который каждую неделю радостно встречает хозяйку и доверяет ей настолько, что уже не обращает внимания на боль от удара хлыстом. Вместе они скачут по полям и даже ездят на соревнования, в которых гнедой конь всегда оказывается в пятёрке триумфантов. Оно не мудрено: Манфред фон Карма никогда не стал бы держать в своих владениях убогих, ни на что не способных коней. Даже если это стоит дорого; если это поможет дочери понять, чего от неё хочет отец — он на это был готов потратиться. Рейнхард стоил сорок тысяч, как полноразмерная или даже люксовая машина в тот год, когда он был зачат. Ещё немало тысяч уходило на его пропитание и дрессировку каждый год. Но Манфред знал, что оно того стоило. Даже когда она была в Германии, там у неё был другой почти такой же конь, который в деле своём был не менее хорош. Поэтому она так неразлучна с кнутом, ведь только в конном спорте ей удавалось реализовывать внутренние страдания, свою замкнутость и закрытость. Франциска помнила, как папа ругал её за слёзы, и отказывался разговаривать неделю из-за малейшего пореза на запястье. Она помнила, как он сжёг её художественные рукописи, считая их бредом для крестьян, недостойных фамилии фон Кармы. Помнила, что за малейшее несоблюдение режима ей полагался минимум жёсткий выговор. А что уж говорить про поглядывания на парней… за это он был её готов сам хлестать, что однажды и сделал. Возможно, где-то в Аду он проклинает её за то, что она плачет на диване в гостиной у своего некогда злейшего врага, у того, кто оставил её без отца; кто вывел его на чистую воду. Плачет не так, как плакала, когда узнала о смерти папы. Совсем по-другому. — Трюси, подожди, я сейчас приду. Фр… Франциска? , — взмолвил Райт одними губами, увидев рыдающую подругу на диване. — Что случилось? Боже, ты вся красная… Рот отказывался произносить слова. Язык заплетался, а всхлипы перекрывали любые попытки сказать хоть слово. Она пыталась закрыть глаза руками, и ощутила тёплые объятья. В очередной раз она понимает: она не одна. — Ну же, ну же, Франци, успокойся… всё будет хорошо… скажи мне, что случилось? Он успокаивал её, поглаживая одной из рук по голове, пока бледные ладони прикрывали непривычно красное лицо, а голова упиралась в его грудь. Всхлипы были такими же громкими, как взмахи кнутом в суде. И даже кнут при сильнейшем ударе не оставит такие шрамы, какие остались на её душе. — Я… Я… Феникс… я… папа… — Тихо, тихо, Франци… успокойся… успокойся. Она не могла сдержать слёз. Это было… похоже на истерику, или вроде того. Ей казалось, что это ненормально, что она просто вспомнила, и её прорвало так, как не прорывало никогда за двадцать лет жизни. — Я… Феникс… я наверное… я наверное… ненормальная, да? — Ну что ты… Я знаю, что ты бы не стала плакать по пустякам, Франци… ты сильная, слышишь? Ты не можешь плакать по пустякам. — Но это ведь… пустя– — Не поверю никогда в жизни. Если бы ты не была сильной, мы бы сейчас не оказались здесь. Расскажи мне: что случилось? Она ощутила себя неправильно. Ей комфортно в объятьях успокаивающего ассистента? Это так странно. И неважно, что они знают друг друга два года. Не имеет значения, что она им восхищалась и спасла ему жизнь. Не учитывается то, что он изменил её мир до неузнаваемости. Это ведь Феникс Райт, он был врагом… хотя, какая уже к чёрту разница? Всё это время ОН пытался быть рядом. Неважно, что случится — он где-то поблизости. Провалилось дело? Он утешает. Выиграли дело? Он рядом, празднует вместе с ней. Трюси выступает? Она идёт вместе с Фениксом и тоже хвалит её. Да чёрт возьми, когда она считала его врагом — он к ней подстреленной пришёл с цветами! И он был единственным, кто её навестил, если не считать Майлза. Он всегда пытался помочь, потому что хотел помочь. И он ведь не ошибся! — Просто… я… увидела вас… и вспомнила… как у меня всё было… и не выдержала… Феникс, ты очень хороший отец… Наверное, лучший… из тех, кого я знаю. Она шмыгала носом и делала паузы, постепенно успокаиваясь, но мужчина и не думал уходить. Он её слушал. — Почему это я лучший? — Ты… Ты поддерживаешь свою неродную дочь в её начинаниях… ты любишь её и не навязываешь ей свои правила. — Ну, если не считать того, что после одиннадцати вечера она должна быть в постели и все её уроки должны быть сделаны, то да, не навязываю. А что в этом такого? — Мой папа… мой папа растил меня в условиях, когда… когда любое моё действие воспринималось в штыки. У меня не было друзей кроме Майлза до тебя. Знаешь, почему? — Почему? — Папа запрещал мне иметь друзей. Он говорил, что если я с кем-то сильно сближусь, то начну эмоционировать. И если я начну демонстрировать эмоции, они запомнят это и используют против меня… — Нет, ну, с какой-то стороны он был прав. Но это не даёт ему права лишать тебя друзей. Как иначе обрести опыт взаимодействия с людьми? — Да… Но ты попробуй ему объясни… он же запрёт в комнате, или хлыстом побьёт. Я поэтому завидовала Майлзу, он никогда не бил его! Не бил чужого ребёнка и даже не кричал на него! А меня хлестал за то, что я подружилась с мальчиком в школе! — девушка вновь сорвалась и зарыдала. — Если учесть, что ты закончила школу в десять, то твоя связь с ребятами старше была бы действительно нежелательной. — Я бы не заканчивала школу в десять, — продолжила девушка, успокоившись, — если бы папа меня не заставлял каждый день зубрить эти дурацкие учебники… Думаешь, я помню, как возводится интеграл? А мой папа говорил, что это, как и все остальные дурацкие предметы, очень важно помнить. И это я ещё не говорю о том, что я не выбирала быть прокурором! — А кем ты хотела быть? — Да я и сама не знаю! Мне десять лет было… — Ну да, сложно в таком возрасте выбирать профессию на всю жизнь. — Ну, папа выбрал за меня. Но я хотела быть писателем! Я стихи писала… и романы… на трёх языках… папе было всё равно, и он их однажды до единого сжёг! — Боже… Мне жаль, Франци. Не обессудь, но твой отец — изверг и садист. Хотя, это я ещё в суде понял… — Моя мама также говорила, когда с ним разводилась. А он всегда говорил, что в этом и есть сила… ведь его никто не сможет оттянуть от совершенства. — Мда… Ну ты не беспокойся. Это в прошлом… мы уже знаем, что он был неправ. Чертовски неправ. Ты этого не заслужила, Франци. И сейчас тебе не обязательно подчиняться его больным велениям. Ты уже давно большая для этого. Бывший адвокат не мог вспомнить, чтобы он с таким сочувствием кого-то успокаивал. Даже Майя, пробывшая в заложниках, а затем потерявшая мать спустя год, успокаивалась куда быстрее и не источала столь ярко выраженной боли. Наоборот: в обеих случаях она рада была видеть Феникса, который помогал ей ослабить боль от случившегося. И эта радость встречи, в общем-то, перебивала то отчаяние, что копилось в душе у медиума. В конце концов, Майя использовала практики, чтобы отогнать стресс. Даже Трюси, плакавшая иногда из-за исчезновения её реального папы, не рыдала так сильно, как рыдала Франциска. Он вообще не мог вспомнить, чтобы кто-то при нём мог рыдать с таким надрывом. Чтобы у кого-то был столь размашистый срыв. Они сидели в обнимку, наверное, полчаса. — Папа! — Трюси зашла в комнату. — Ты что-то долго… Затем она заметила фон Карму в его объятиях, и добавила: — Папа… а что с тётей Франци? — Со мной всё хорошо, mein liebchen, просто день… не задался, — уже спокойнее сказала немка. — Бывает же! Ничего, тётя Франци, я уверена, что у вас всё будет хорошо. Папа учил меня, что всё плохое всегда кончается. — Да, Феникс, ты определённо не такой дурацкий дурак, как мне казалось… — Ладно! — дразнящим голосом начала девочка. — Прекращайте свои шуры-муры, давайте кушать! — О чём ты, Трюси? — спросил её Феникс. — Ты просто так хорошо смотришься с тётей Франци, пап… Трюси не видела лица Франциски, которое скрылось за Фениксом, чтобы не выдать смущение. Но всем было понятно, что девушка в этой комнате очень сильно краснеет сейчас… хоть в глубине души ей и приятно находиться в объятиях. — Доченька, я просто её успокаивал. У неё был тяжёлый день… вот я и решил помочь. Ты же тоже помогаешь друзьям, когда им плохо? — Ну, я могу… добрым словом. — Вот! А мне иногда приходится помогать не только словом, — загадочно ответил Феникс. — Так что по поводу еды, папа? — Да, мы сейчас придём. Разложи, пожалуйста, тарелки. Паста уже нагрелась? — Давно уже. — Как давно? Чёрт, неужели… Ёкарный бабай! Горе-хозяин рванул на кухню, но успокоился — паста не пригорела. Правда стыла долго. Это время Феникс провёл в общении с Трюси, пока его босс в комнате не могла отогнать смущение, навеянное словами приёмной дочери её лучшего друга и ассистента. Спустя пятнадцать минут, когда всё было готово, трое, наконец, поели. Фон Карма ушла, «по очень важным делам», и сказала помощнику, что позвонит, когда он будет нужен. В какой-то момент она не заметила, как кое-что выпало из её кармана и ушла. — Папа! Что это за карточка? Розовая такая… — Так, что… а ну, дай сюда! — настороженно сказал Феникс. Разглядев повнимательнее, он испугался. Карточка де Киллера! Неужели он пришёл за ним? А, стоп. Это же… четвёртая улика в деле Энгарда! Та самая, которую… Франциска так и не вернула. Портрет от Майи остался. Всё тот же Ник. А на другой стороне маркером написана новая надпись. Красивым, мелким, но вычурным почерком, на немецком: «Ich liebe dich von ganzem Herzen». Что значило ich liebe dich, Феникс примерно знал. Теперь настала его очередь смущаться, застывая в анабиозе. — Папа, что там? Это что-то страшное? — Нет, просто… это кое-что, что застало меня врасплох… Я потом тебе расскажу, хорошо? Пойди лучше сделай уроки. Я сейчас в магазин схожу. В магазин он действительно хотел сходить, но в первую очередь согнать смущение и расслабиться. Денёк действительно был сложным. Прокурор же, прогуливавшаяся неподалёку от своего офиса, убедилась в очередной раз в том, что написала на карточке, ещё даже не зная, что она не у неё в сумочке. *** — …Тишина! Тишина в зале! — воскликнул судья. — Мистер Гэвин, вы хотите сказать, что вы предоставили… поддельную улику? — Ваша честь! Это определённо обман! Я убеждён в том, что это — настоящее завещание! — Вы проводили его экспертизу? Возможно, оно нотариально заверено? Или вы опять обратились к своему знакомому, мистеру Мишаму? — спросил Феникс Райт у того, кто совсем недавно лишил его работы. — Протестую! Мистер Райт! Ваши обвинения беспочвенны! В отличии от вас, я не пытаюсь подделать улики! — Боюсь, в свете того, что сторона обвинения доказала верность их завещания, я вынужден отклонить ваш протест, мистер Гэвин. — Ваша честь, это ошибка. Этого не может быть! — Ну, Кристоф. Вы думали, что сможете блефовать бесконечно? Я думаю, это… потрясающий исход суда. То, что вы заслужили. — Ах… Мистер Райт… я понял… вы пытаетесь мне… отомстить? За то, что я был добр к вам? За то, что… я пытался вам помочь? — Нет. За то, что вы дали девочке улику, разлучившую её с её родным отцом и лишившую меня работы. Вы, кстати, знали, что мистер Энигмар, которого вы планировали защитить, скорее всего, был невиновен? А ведь если бы вы были искренними в ваших намерениях… Адвокат молчал. — Мистер Райт! — воскликнул судья. — Вы можете объяснить то, что вы сейчас сказали? — Видите ли, Ваша честь. Чуть больше года назад я при вас лишился адвокатского значка за предоставление ложной улики. Вы помните то письмо? — Да, мистер Райт. Вы поступили… очень глупо, учитывая ваши предыдущие победы. — Проблема в том, что… предоставленная мною улика была передана мне дочерью фигуранта того дела. А передал ей его никто иной, как… мистер Кристоф Гэвин. — А вот это ещё более интересно… Я поверю вам и позволю продолжить, если вы докажете это, так как отчасти это связано с качеством дела, но после этого заседание будет завершено, вне зависимости от того, правда ли то, что вы говорите, или же ложь. Мой вердикт уже предрешён. — Тогда… Вызовите специального свидетеля, мисс Трюси Райт! Приставы открыли дверь девочке лет девяти. — Папа! Пап, привет! Наконец-то я на заседании… У вас тут так красиво! — Протестую! Ваша честь, — начал отпираться нечестивый адвокат, — Это неприемлемо! Вы не можете внимать словам дочери ассистента прокурора, у него есть явно… личный мотив! — Вы можете обосновать, в чём он заключается, мистер Гэвин? За что я должен иметь к вам определённую предвзятость? Я назвал причину, но… это единственное, что вы можете назвать. И мой свидетель, на тот момент Трюси Энигмар, подходит для дачи показаний! Это ведь именно она взяла ваше письмо. Кстати, мисс Райт. Начинайте давать показания. Насчёт, эм, того случая, когда... — Хорошо, пап! Я помню! О, это же тот дядя! Девочка стала давать показания, описав внешность Кристофа неточно. Тот пытался сопротивляться, но был разбит в пух и прах тем, что свидетель назвал некоторые весьма специфичные особенности внешности — длинные жёлтые волосы и очки. Это не звучало слишком убедительно, посему Феникс решил добить его. — Приведите сюда мисс Веру Мишам. Мистер Гэвин, время сиять. От этого вам точно не отвертеться. Затем вошла ещё одна девочка, что была постарше. — Здравствуйте… — начала вошедшая. Судя по всему, ей было около тринадцати лет. — Здравствуйте. Скажите, мисс Мишам. Я задам вам один единственный вопрос, — начал Феникс Райт. — Вы знаете этого человека? — Да. Это мой клиент. — Скажите, в какой сфере вы специализируетесь? — Я… художница. Ещё я создаю подделки. — Хорошо… Тогда ответьте мне ещё на два вопроса. Ассистент прокурора достал ту самую бумажку. Вырванный листок из дневника, который он хранил после того, как с позором был изгнан из судебной системы. — Скажите, мисс Мишам. Вы знакомы с этим листком? — Да. Это моя работа. — Когда вы её сделали? — 17… 17 апреля 2019 года. — Этот человек заказал её у вас? — Да… Он приходил ко мне и заказал вот этот листок. В том же костюме, и ещё он подарил мне лак. — Кстати, о лаке… Молоток застучал в такт сердца Феникса Райта. Победа была достигнута. — Мистер Райт!!! Я услышал достаточно. Вы сделали очень многое, чтобы перевернуть исход дела с ног на голову. Я готов высказать свой вердикт по делу об убийстве, но не о преступлениях мистера Гэвина. Итак, я объявляю мистера Джеймса Микенсена… виновным в убийстве собственного отца, мистера Эдварда Микенсена! Заседание закрыто. — Значит… ты решил мстить мне… да, Райт? Захотел моих страданий? Нет, этого… не может быть… Райт победил… Райт… Райт… РААААААААААААААААЙТ!!!!!!!!!!!!!! Внезапно долго молчавший Кристоф сорвался, словно с цепи. Стукнув по своему столу, он воскликнул оглушающим криком, после чего его очки упали наземь и разбились. — Я проклинаю этот суд… это сборище комиков! Вы не можете верить словам! Где ваши доказательства?! — Там же, где и доказательства твоей дружбы со мной. Хотя, в отличии от этого, я привёл достаточно сведений. И судя по твоей реакции, они в точку. Где парирования? Я их не вижу. — Ладно… ты победил на этот раз… ещё увидимся… подонок! — Я не стану тебя посещать в тюрьме, Гэвин. Понадейся, что твой брат будет прокурором на суде над тобой, а не Франциска. — Падаль… сволочь… ЧТОБ ТЫ СДОХ! — кричал он, пока его уводили приставы. Прокурор и её помощник лишь засмеялись. — Папа! Вы с тётей Франци зажгли! Я за тебя так рада! — говорила дочь, когда они втроём шли отмечать крах Гэвина и победу в очередном деле. — Трюси, что бы мы без тебя делали… Если бы не ты, мы бы не вывели его на чистую воду этого мерзавца. Ты тоже большая молодец! — Да ладно, паап… но я ведь вспомнила об этом лишь недавно! — Mein liebchen, а ведь твой папа прав. Прислушайся к нему, — ответила Франциска. Чем дольше она дружила с Фениксом, тем больше она входила в круг его семьи. Ужины у него дома стали нормальным делом. Их отношения были, наверное, даже ближе, чем у Феникса были в колледже. И всё же они были друзьями. Хотя оба догадывались, что это далеко не дружба. Очередное празднование и планы на будущее. Ещё несколько дел на этот месяц, концерт Трюси через две недели, и это без учёта суда над Гэвином, который Франциска точно возьмёт. Обязана взять. Она не смогла дать возмездия тому, кто изуродовал её личность, потому что он был её отцом. Потому что она не могла. Но она обязана дать это право тому, кто для неё стал важнее всяких братьев, мимолётных друзей и подобных. Кто научил её не стесняться проявлять эмоции и выговариваться ему, если что-то не так. Кто давал совет, когда дело шло наперекосяк. И наоборот, когда клиент определённо был невиновен, он считал, что нужно искать истинного виновника. Он направлял её, успокаивал, мотивировал, делал для неё очень многое. Это заставило её не просто уважать его, а полюбить. Как она не смогла полюбить отца, брата и других окружающих её людей, казавшихся жестокими и эгоистичными. И в этот день она понимала, что наконец-таки её обещание вернуть ему его значок близко к исполнению. Она всё ещё сделает для этого всё. *** — Алло? Феникс, это я. — Франциска, привет! — Привет. Слушай, не буду затягивать — у меня для тебя очень хорошие новости. Приезжай в офис. Сейчас же. — Хорошо. Трюси! Я сейчас уезжаю по делам к тёте Франци. Ты посидишь пару часиков дома? — Окей, па! — Только не разбей ничего. — Всё будет хорошо, не волнуйся!.. Это было два месяца спустя. Враг был повержен: Кристофу до освобождения осталось тринадцать лет и четыре месяца, ибо оказалось, что подделок у него было в несколько раз больше, чем две. Не способствовало его освобождению и подтверждённое покушение на убийство. Райт уже и думать забыл о том, что хотел вернуться к адвокатуре. Он настолько привык к помощи своей лучшей подруге, что уже и не хотелось вспоминать, что она когда-то избила его кнутом до потери сознания. Обычный босс вряд ли будет вместе с ассистентом скакать на лошадях по полю в пригороде, и тут к гадалке не ходи. Обычный босс не ощущается, как член семьи. Вызванный Мерседес подъезжал к месту. Вместе с собой гость взял один очень интересный подарок, к которому готовился недолго, но вполне достаточно, чтобы окончательно убедиться, что его нужно вручить. Пассажир вручил водителю сто долларов, сказав, что сдачи не берёт. «У меня сегодня джекпот!» — подумал отъезжавший шофёр, когда силуэт из машины скрылся внутри здания в поисках кабинета. Виски давило от волнения. Это был очень тревожный момент, так как он всё ещё иногда колебался. «А она примет такой подарок? Разве ещё не рано такое подарить?» — спрашивал себя идущий. Ему всё ещё казалось, что они не настолько близки, чтобы он мог ей такое подарить. Что-то… что-то его останавливало. В какие-то моменты хотелось спрятать подарок до лучших времён, но он подумал, что даже если вдруг его не примут, то вряд ли что-нибудь поменяется. Стук в дверь. — Войдите, — говорит строгий женский голос. Высокий мужчина в синем пиджаке и с колючими волосами входит внутрь. — Феникс, ты уже пришёл… — Да, я быстро сегодня, — неловко он ответил. Он заметил, что и Франциска смущается. Да что там смущается — краснеет. Как помидорка. На её бледном лице это всегда очень заметно. — В общем… Я хотела тебе кое-что дать. Она взяла что-то небольшое из-за стола и протянула другу. — Это… твой значок. Я вернула его. — И мне даже не надо пересдавать экзамены? — Нет. Ты продолжал работать в суде, так что в этом нет нужды. К тому же… комиссия признала лишение недействительным, поэтому его просто аннулировали. — А… Спасибо, Франци… — неловко сказал он. — Это… стало немного непривычно, честно говоря. Но всё равно спасибо. — Вообще, — добавила она, не обратив внимание на то, что он не особо отреагировал на её труд, — Я хотела тебе ещё кое-что подарить, не менее важное. Молодая немка вновь пошла к столу, и, открыв сумочку, начала рыться в ней с воскликами «— Scheisse, где она?», «— Я же сюда положила», «— Ну где же ты, а???» Райт не упустил момент и, пока Франциска не видит, встал на одно колено, достав из кармана штанов синюю коробочку. Она пыталась найти что-то ещё минуту, и затем сказала: — Блин, я же положила его где-то здесь. Фень, ты не… а… Можно сказать, что у неё отвисла челюсть. Такой экспрессии на лице у бывалого прокурора с очень жёстким нравом не было никогда. Было всё. Но такого… — Фр… Франциска фон Карма. Я хочу сказать, что… я очень люблю тебя и за время, которое мы работали вместе, я понял, что ты мне идеально подходишь. Я понял, что хочу быть с тобой во всех общих тяготах, преодолевать с тобой любые невзгоды, и помогать тебе в твои самые трудные дни. Ich liebe dich von ganzem Herzen, Franziska. Выходи за меня. — Фе… Феникс… глупый дурак… В шоке, она подошла к своему кавалеру и открыла коробочку, которую он открыть забыл (вероятно, из-за волнения), и лишь промолвила. — Дурак… я согласна… я… я согласна!!! И когда коробочка с сапфировым колечком оказалась на столе, они слились в поцелуе. Феникс спрашивал себя, когда это началось. Явно не сегодня и не на том суде. Наверное, когда он утешил её два месяца назад? Может, когда она спасла его от запоя и трудоустроила у себя? Или когда он пришёл к ней с тюльпанами, несмотря на всё происходящее вокруг? Сложно сказать. Он давно не чувствовал такого, и даже с Долли в отношениях не был так искренен, как был с Франциской, будучи другом. Тот случай заморозил его сердце, закрыл на ключ от тех, кто попытается его обмануть. Он мог чувствовать что-то к Мие, но в итоге она стала ему лишь ментором, так как вскоре после его дебюта она была найдена мёртвой. Он мог чувствовать что-то к Майе, но это было не больше простой заботы, отношения, подобному тому, что возникает между братом и сестрой. Да, он определённо ощущал себя именно так, говоря с ней. И когда она уехала, ему было сложно отрывать от себя эту частичку. Ведь она была ему, как самая верная сестра на свете. Он мог что-то чувствовать и к сестре Айрис, но это строилось из сожалений и несбывшихся мечт. Даже к ней вопросов у него было так много, что пальцев на руках не хватит. Он мог что-то чувствовать… но это было совсем не то. Франциска была уверена, когда всё началось. Тогда, когда на похоронах папы ей хотелось увидеть того, кто поразил его. Кто оказался сильнее него. Сильнее младшего брата. Когда в больнице она надеялась, что хотя бы он её навестит, и он навестил. Когда она увезла важную улику с портретом «Ника» от Майи, чтобы вспоминать о нём за рубежом. Когда первым рейсом добиралась до США длинным изматывающим перелётом из Европы, чтобы как можно скорее вытащить друга из трясины. Когда не боялась при нём плакать и рассказывать о прошлом, шутить, проводить с ним время часами, в том числе и за совместной работой. Когда стала для его дочери почти что тётей, и даже когда её отец Зак вернулся, она выбрала остаться с папой и с тётей Франци, по сути заменившей ей маму. Когда всеми намёками Трюси говорила, что видит, как они с Фениксом любят друг друга. Когда они вместе проходили победы и поражения, что позволило Франциске очень далеко подняться в вопросах прокурорства и получать заявки из десятков стран мира. Когда она тратила часы и дни напролёт, чтобы вычислить Кристофа и его подлую схему. Когда она отклоняла те иностранные предложения, ибо знала, что не готова разлучаться надолго с Фениксом и милой Трюси. Да, она определённо копнула глубже в этом вопросе, чем её жених. Намного глубже. Но их чувства были искренними. Лёд растаял. И спустя десять минут телефон Феникса зазвонил. — Это, наверное, доча, — сказал он и взял трубку. — Папа… привет. В общем, тут такое дело… — Что случилось? Говори? — Я вазу разби-ила… Это было не то чтобы неожиданно. Закон Мёрфи в отношении Трюси Райт и хрупких вещей работал лучше швейцарских часов. Если что-то может разбиться, оно разобьётся. Это особо не удивило отца, но он ответил: — Трюси! Ты уже третий раз что-то разбиваешь. Мы купим новую, конечно, но помни: если ты ещё раз разобьёшь вазу, то мама возьмёт в руки кнут. — Мама? — Да, Трюси. Теперь у тебя есть мама, — на этих словах Райт улыбчиво поглядел на невесту. Та ехидно улыбнулась в ответ. — Папа! Неужели это тётя Франци? — Как ты догадалась? — Просто она давно уже для меня не тётя, пап! Я удивлена, что ты только сейчас решился. Вы ведь так хорошо смотрелись. — Да, Трюси. Ты очень умная и наблюдательная девочка! Ладно, мы с мамой скоро придём. Не шали больше, а то– — Хорошо, хорошо, папа. Не буду. — Вот и отлично. Я предупредил! А пока лучше убери беспорядок, хорошо? — Ла-адно… — Молодец. Я проверю. Ладно, давай. — Пока, папа. — Дети нынче такие смешные, Франци… — Не то слово. Они всегда были смешными. Особенно твоя Трюси. — Ты права. Кстати, насчёт значка, — вдруг начал Райт. — Мы же не встретимся в суде по обе стороны? — Нет нужды. Я уже выиграла всё, что хотела.