Сколько металла переплавлено в глазах

— Ма шери, — мурлыкают на ухо, опаляют дыханием кожу, кончиком носа проводят по завиткам покрасневшей раковины. Теплая ладонь лежит на животе, поглаживает мягко, заставляя сжимать нетерпеливо бедра. Лера не хочет его хотеть, но не получается. Томление в солнечном сплетении сладко горит дрожью мышц. Ей бы рвануться вперед, от него подальше, но выходит, наоборот, прижаться к груди плотнее, прижаться поясницей к паху, где уже — святые угодники! — ощутимо твердо и горячо. — Ма шери, — низким голосом снова урчит Сережа и Лера отзывается тихим выдохом-полустоном и влагой под зажмуренными веками. — Хорошая... — Нгх-х-х-х, — вырывается нечленораздельное, глухое, которое должно было быть простым понятным, а самое главное твердым «нет». — Ну-ну, — ласково журит он, скользит губами по скуле и опускает пальцы ниже, проникает под ткань белья, нежно поглаживая чувствительную кожу лобка. — Хорошая же... И прижимается щекой к щеке. Лера слышит его шумный вдох, когда он опускает ладонь дальше, еще глубже, отчего явно ощущает на подушечках влагу. Удушливый жар заливает ее лицо смущением — она не должна так реагировать на него, это неправильно, это опасно. В носу запах его возбуждения раздражает рецепторы пряностью и озоновой резкостью, и Лера морщится, хмурится, обхватывает широкое запястье пальцами, останавливая. — Не хочешь так? — она слышит улыбку в его голосе, чувствует искрящееся нетерпение. — Давай по-другому тогда, ма шери... Лера не успевает оттолкнуть, вывернуться — хоть бы себя не обманывала, ей богу, — как Сережа сползает ниже по постели, оставляет невесомый поцелуй на оголившейся пояснице и разводит острые колени, устраиваясь между ними на животе. — Да что ты... — вскидывается она и тут же давится словами, потому что кончик языка давит сквозь белье на клитор, заставляет ткань пропитаться не только ее смазкой, но и слюной. — Хотел бы ответить да рот занят, — хищно ухмыляется он и тут же прижимает язык плашмя, обжигает прикосновением и Лера коротко вскрикивает, впивается пальцами в простынь. Сережа держит ее раскрытой, мягко впивается в нежную кожу внутренней поверхности бедер, но не давит. У Леры голова кругом и тело горит, — майка и трусы мешают, раздражают грубостью ткани. И выпустить бы простынь, чтобы снять, но не выходит: язык опускается ниже, толкается раз, два, три во влагалище все еще через белье. — Сними! Сними сейчас же, — срывается то ли скулежом, то ли воем стыдное и откровенное. Смотреть на самодовольного Сережу сил никаких нет — тот лучится, нет, фонит собственным превосходством. Есть, конечно, и вожделение, и желание взять, связать их хотя бы ненадолго запахами. Пропитать постель общим по́том и... слюна набегает сама собой от желания попробовать на вкус его кожу. Глупо, но Лера со стоном приподнимается, позволяя стянуть трусы, с некоторым отчаянием замечая, что лучше бы порвал, лучше бы показал насколько сильно хочет... Не  контролировал себя, черт возьми. — Не закрывай свои прелестные глазки, — просит он и Лера сдается, подползает ближе, цепляется ладонью за шею и лижет длинно от ключиц до самого уха, постанывая от насыщенности вкуса на языке. «Хочет-хочет-хочет!», — взрывается в мозгу идиотское, но тут же уходит, потому что ее роняют на спину, склоняются, позволяя заглянуть в отливающие серебром радужки глаз. — Если бы я хуже себя контролировал все было бы совсем по-другому, — рычит Сережа, показывая клыки, — не провоцируй. Лера закидывает ногу на талию, давит на поясницу, улыбается, в ответ демонстрируя клыки и выдыхает, соскальзывая пальцами с шеи: — Привык прятать свои желания, значит. Сережа подхватывает под коленом, чуть опускается, прижимаясь к промежности, толкается резко, добиваясь вскрика и крепкой хватки на плечах. — Уверена, что хочешь, чтобы я расслабился? — Хочу тебя настоящего, — шепчет она и чувствует, как грохочет собственное сердце в груди. — Не играй со мной. Выходит слишком серьезно, отчего Лера хочет отвести взгляд и спрятать лицо, потому что это очередная ее ошибка. Впрочем, Сережа удивляет: наклоняется ниже, обжигает дыханием губы, и перед тем как мягко и нежно поцеловать произносит: — Если ты просишь, ма шери. Она стонет, зарываясь в его рыжие волосы на затылке, приоткрывает рот, позволяя проникнуть языком. Остатки здравомыслия растворяются в этом поцелуе, и растет уверенность, что он не врет, не обманывает. И все же он снова опускается по ее телу ниже, поглаживая ладонями груди и ребра, живот и снова бедра. И смотрит. Не отводит своих демонических глаз — из которых ушло серебро — даже когда вновь начинает лизать ей. — Ты этого хочешь? — шепчет она и скалится, ощущая, сладкую судорогу удовольствия внизу живота и неосознанно приподнимаясь навстречу жаркому умелому рту. — Хочешь? — Не делал бы если бы не хотел, — низким голосом говорит Сережа и облизывает блестящие от смазки губы. — Ты такая... вкусная. Лера со стоном запрокидывает голову, но слыша рычание возвращается взглядом к веснушчатому лицу. — Смотри на меня, — он берет ее руку, целует в середину ладони и Лера сама понимает, чего тот хочет: накрывает макушку, зарывается в волосы, сжимая шелковые пряди. Сережа снова приникает к ней ртом — лижет, целует, гладит и от каждого прикосновения ее прошивает электричеством. Хорошо-хорошо-хорошо; и она стонет, скалится, закусывает губу, стараясь не переходить в крик. Стыда уже нет и даже то, что течет она... сильно, не вызывает никакой серьезной эмоции. Плевать. Да и потемневший взгляд Сережи, едва мерцающий серебром, не оставляет никаких шансов на хоть сколько-нибудь здравые мысли. — О-о-ох, — высоко стонет она, когда Сережа спускается ниже, гораздо ниже, лаская кончиком языка анус. Мурашки щекотно бегут по плечам и Лера вздрагивает, передергивается, едва сумея сделать новый вдох. — Всю тебя вылижу, — слышит хрипло-рычащее и сердце на миг застревает в горле. — Соберу весь твой вкус и запах. — Нет... Не стоит, — едва слышно просит она и вскрикивает, когда Сережа встает на колени на постели и стаскивает с себя футболку. — Думаешь? — вскидывает бровь он и обхватывает щиколотку, притягивает к себе плотнее и касается губами косточки большого пальца. Лера резко сглатывает, глядя на очертания вставшего члена под плотной тканью джинс и едва ли может сделать новый вдох. Черт, черт, черт! Свести бедра выходит инстинктивно, давления на клитор не хватает, хотя возбуждение ошпаривает вены жаром, когда Сережа целует свод стопы, проводит кончиком языка по чувствительному месту с внутренней стороны под косточкой щиколотки. Его запах усиливается, забивается в легкие, будто изнутри распирая колючими стеблями диких роз. — Тебе нравится, — шепчет она и кладет стопу на член, давит аккуратно подушечками, отмечая, как вспыхивают серебром голубые глаза. — Ты тащишься от этого... — Ты просила не играть, — хрипит он и дергает бедрами навстречу ее прикосновению. Лера скалится, приподнимается на локтях и знает, что ее радужка тоже поглощена серебром: — И как предпочтешь кончить? Во мне или в джинсы? — А ты? — он широко шало улыбается, трогает удлинившийся левый клык кончиком языка, — тебе хватит только моего рта? Короткая дрожь пробегает по телу и Лера рычит, снова опускаясь на спину, правой ногой дотягивается до его щеки, гладит осторожно и облизывает свою нижнюю губу. — У нас вся ночь впереди, мы можем и не ограничиваться одним оргазмом. Его пальцы тут же подхватывают, удерживают ногу, не давая соскользнуть по груди ниже. Лера шумно выдыхает, прикрывая на миг веки: желание в ней растет с каждым новым глотком воздуха, в котором растворен чужой запах. Сережа пахнет отчаянно прекрасно — возбуждением, потребностью, жаждой. Не скрывает и не подменяет, начиная целовать и вылизывать пальцы. Должно быть щекотно, но нет — только сладко и снова низ живота поводит так приятно, что стона удержать не выходит. — Если тебе хватит этого, чтобы кончить... — хрипло проговаривает Лера, выпутывая одну ногу из хватки его рук и обводя большим пальцем нижнюю влажную от слюны губу, — и ты зальешь спермой свое белье... Это сведет меня с ума. — Ты так пахнешь, — рычит он, — так течешь от моих прикосновений... Это практически лишает меня воли, ма шери. Лера ощутимо краснеет, давится вдохом и поджимается вся, потому что сказанное Сережей вызывает ощутимую колкую волну мурашек. Ее продолжают ласкать ртом, посасывают каждый пальчик, целуют в косточку у большого, проводят языком по своду стопы и прихватывают игриво пятку. Лера всхлипывает, пытается вырвать ногу, потому что отчасти щекотно, отчасти стыдно — хорошо так, что простреливает удовольствием и она течет. — Прекр-р-рати, — рокочет она и жмурится. — Ну-ну, сладкая, — урчит Сережа и носом проводит чуть ниже выступающей косточки лодыжки. — Кажется, тебе нравилась идея, чтобы я кончил не прикасаясь к тебе. — С-с-сука, — едва слышно выдыхает Лера и на секунду закусывает губу. — Ты же хочешь вставить не меньше меня!.. — Попросишь?.. — спрашивает он и его рука соскальзывает ниже, стискивая бедро. — Хочу услышать это от тебя. Лера взрыкивает раздраженно, ловко выворачивает ногу так, что поднимает мыском подбородок и ловит чужие мерцающие серебром глаза своим взглядом. — Не пытайся сломать меня... — Ты путаешь сигналы, ма шери, — Сережа растягивает губы в ухмылке. — Я был бы дураком, если бы пытался давить на тебя. Особенно сейчас. Лжи Лера не чувствует, как бы не старалась отыскать: ей говорят правду, хотя явно есть какой-то неозвученный подтекст. Это злит и бесит, поэтому она выпутывается из его рук, встает на колени сама, цепляет пальцами чужую нижнюю челюсть. — Скажи чего хочешь ты. Прямо сейчас. Словами. Сережа шумно дышит ртом, опускает пальцы на талию, сжимая коротко и притискивая к себе плотнее. — Чтобы ты сейчас встала на колени, оперлась руками на постель и я вылизал тебя до оргазма. Чтобы ты кричала, чтобы просила остановится, потому что тебе много и слишком чувствительно. Лера едва ли может удержать лицо: на миг все же прикрывает веки, сглатывая резко, и убирает свою руку от его лица. — Хочу ощущать, как ты будешь сжиматься и подрагивать от удовольствия. — Мы сделаем это, если пообещаешь не кончать. Потому что хочу сесть на тебя и почувствовать как ты кончишь подо мной. Теперь она смотрит на него внимательно, считывая, как сбивается его сердце с ритма и хищно дергаются крылья носа. У нее ноют клыки и зудит желание впиться укусом в маячащую перед глазами ключицу. Кадык на его шее резко дергается, он рычит и толкается в ее живот несколько раз будто это может ему чем-то помочь. Лера рычит в ответ, скалится и вздергивает подбородок: — Ну? — Если ты настолько хочешь выебать меня собой, — он звучит слишком самодовольно, и Лера задумывается, а не это ли было его первоначальной целью, — то я согласен. Я обещаю, ма шери. Она чувствует дрожь собственных бедер от этого голоса и произнесенных слов, злится на такую реакцию и впивается отчаянным поцелуем, кусает наглые губы, оставляет царапины от клыков на нежной изнанке рта. Ей одинаково сильно хочется и самой кончить и чтобы он кончил под ней — в ней — чтобы дрожал, смотрел потерянным взглядом и звал чертовым «ма шери», срываясь в скулеж. — Может тогда найдешь своему языку лучшее применение? — говорит Лера, разворачиваясь и опускаясь на локти. — Или тебе больше нравится просто... болтать? Провокация откровенно слабенькая, но и ее хватает: как только она оказывается в нужной позе, Сережа мягко разводит ее ягодицы и лижет горячим жарким языком, целует, отчего сама Лера срывается в скулеж. До него никто не интересовался ее задницей, всем был нужен или ее рот или... она всхлипывает и жмурится, прогибаясь в пояснице, когда чувствует неглубокий толчок во влагалище. Да, другие желали именно этого. Не лучшее время для рефлексии бывших любовников, но Лера не может не думать — Сережа слишком хорош в подобных ласках и ей где-то даже немного страшно, ведь... А как потом без вот этого? Он спускается к клитору, прижимается плотно, втягивает в рот плоть и стонет, и Лера утыкается горящим лицом в сведенные руки. — Ненавижу тебя, — хнычет она, стискивая челюсти, — это все так... — Я знал, что тебе понравится, — низким, пропитанным возбуждением голосом, отзывается Сережа. — Расставь коленочки пошире, сладкая. Вот так, молодец. Если хочешь, можешь потереться сама о мой язык. — Ненавижу, — всхлипывает она и на пробу покачивается, проезжаясь по подставленному языку чувствительным клитором, — и о боже! — он действительно позволяет тереться. — Сука! Это выше ее сил — Лера сбивается с дыхания, стонет едва слышно, и все продолжает двигаться, добирать собственного удовольствия так, как хочется именно ей. То, что ей позволяют, выжигает остатки стыда и неловкости. Сережа лишь поглаживает кончиками пальцев нежную кожу на бедрах и держит язык расслабленным, но не пытается перехватить инициативу. Нет, он просто наслаждается тем, что она его пользует и не просит ничего взамен. В голову бьёт глупое и импульсивное желание коснуться его, потому как оказывается слишком мало одной точки их близости. Лера выпрямляет согнутые в локтях руки, цепляется правой в спинку кровати, а левой тянется назад, зарывается в взмокшие волосы и шепчет едва умея справится с комом в горле: — Хочу кончить. И притягивает его еще ближе, смотрит сквозь ресницы, как он на миг прикрывает веки, а когда вновь открывает радужка блестит серебром. Для разнообразия он не отвечает, лишь лижет, сжимает губы плотнее, сводит с ума жаром рта и вибрацией стонов. Напряжение нарастает, становится практически невыносимым, и кричать хочется все сильнее, но Лера лишь жмурится и губы закусывает, ловя ту самую секунду, когда будет сладко и невозможно хорошо. Задерживает дыхание на мгновение и не сдерживает все же крика, потому что Сережа правильно лижет в быстром-быстром темпе, давит ровно так, как нужно, кончиком языка, запуская то самое, чего отчаянно хотелось. — Какая же ты прекрасная, ма шери, — долетает до нее тихое восхищенное, от чего пальцы на ногах поджимаются, и тут же снова Сережа прижимается, слизывает влагу и явно наслаждается тем, как она подрагивает и едва ощутимо пульсирует. Нужно оборвать и шлепнуть по щеке, но у нее на это нет сил. Держаться в одном положении тяжело, Лера опускает голову, пережидая слабость, но все же с жалобным стоном распластывается на постели — ей нужно перевести дух и прийти в себя. Нежные и мягкие поцелуи бедер и ягодиц вызывают дрожь и щекотное ощущение под ребрами — она чувствует какую-то странную непонятную эмоцию, которой не может подобрать описания. Для секса произошедшее (и происходящее) слишком хорошо, и больше тянет сказать про близость, про то, что Сереже было важнее ее удовольствие, чем собственное. Идиотка она непрошибаемая, конечно. Потому что явно одна из многих, причем что до нее их было до хуя, а после будет еще больше. Чего Лера не ожидает, так это того, что ее за плечо аккуратно перевернут на спину и нависнут, отрезая пути к отступлению. Сережа смотрит прямо, не позволяет отвести взгляда и говорит, заставляя зардеться румянцем: — Я буквально слышу о чем ты думаешь. И это оскорбительно, между прочим. Я сейчас здесь с тобой. Заинтересован в тебе и твоем удовольствии. Так какого ж дьявола, ма шери? Она тянется осторожно ладонью вверх, накрывает ладонью щеку, соскальзывает пальцами к брови и шепчет: — Прости, — улыбается виновато и, перенеся руку на шею, притягивает к себе, целует. Извиняется искренне, потому что действительно не должна думать о ком-то кроме него, не сейчас уж точно. Сережа стонет, остро пахнет тщательно сдерживаемым желанием, смешанным с пьянящим чувством практически потерянного контроля. Лера улыбается в его губы, отстраняется на пару сантиметров и снова шепчет: — Ты такой послушный, — запах становится тяжелее, резче, и она смеется, жмурясь, — и держишь обещания. Это так... сексуально. — Уверен, что кончу, как только окажусь в тебе, — рычит он и вгрызается укусом бесстыдно в шею, заставляя выгнуться, открывая горло. — Потому что я чувствовал какая ты внутри. Вновь пробивает дрожью и Лера чувствует потребность прижаться, ощутить жар этого тела, плотность напряженных мышц и покрытой испариной кожи. Отказать себе в этом не получается и она усилием воли делает рывок вперед, чтобы закинуть ногу на бедро и дальше к пояснице, прижать к себе и выдохнуть шумно, когда раздается глухой вой и ее вжимают в постель. — Да что ты творишь, — хрипит Сережа и вдыхает полной грудью ее запах, лижет искусанную шею. — Спущу сейчас! — Нет, — качает головой Лера и толкает в плечо, заставляя опрокинуться на спину. — Ты должен кончить во мне. Он стонет, запрокидывая голову, обнажая шею, и рот наполняется слюной в очередной раз: но Лера сдерживает порыв, лишь пальцами расправляется с пуговицей и молнией на очень тесных джинсах и тянет их вместе с бельем ниже едва ли не до самых колен. Облизывает губы и на миг жмурится, чувствуя пряный запах возбуждения и желания, который теперь становится еще резче и ярче. — Блять, — вырывается у нее и она облизывается, дергается нервно, пытаясь унять дрожь в собственных ладонях. — Сережа, блять. Он не отвечает, контролирует себя до невозможности, и Лера откровенно восхищается им — настолько владеть собой практически нереально, особенно когда по рецепторам шибает вкус-запах-ощущение. Но он это делает. На уровне инстинктов ее начинает полоскать пиздец как сильно: пульс подскакивает в очередной раз, обостряется обоняние и есть только одна мысль в голове — позаботиться о нем так, как ему это нужно. Лера тянется за смазкой, выдавливает немного и не удерживается, касается скулы губами, шепчет: — Сейчас-сейчас, только немного тебя смажу, чтобы не было больно. Еще пара секунд и ты будешь во мне... — Ма шер-р-ри! — рычит он и перехватывает запястье руки, которой она практически прикоснулась к нему. — Тш-ш-ш, хороший мой, — успокаивающе говорит она и смотрит прямо в глаза, отмечая насколько Сережа не в порядке. — Позволь мне, нам обоим это нужно. Мне это нужно, Сереж... Его пальцы расслабляются и она может коснуться члена, смазать, слыша, как в чужой груди зарождается рычание. На мгновение прошивает страхом: он же разорвет ее, потеряет контроль и все, — все. Она с ним не справится, он не отпустит ее пока не наиграется. Но она смотрит на него, видя лихорадочную потребность в ней самой, слышит хриплое частое дыхание, и у нее не остается никаких сил не дать им обоим то, что нужно. Опускается она медленно и плавно под совсем немужественный скулеж и высокие стоны, отчего пробивает крупной дрожью и самой хочется тоже скулить. Кажется, когда она наконец замирает, впустив полностью, до самого конца, ее выдох перекрывает все звуки и больше походит на выстрел. Он большой. Ей не больно, но Лера понимает, что если бы не кончила, если бы не хотела, то все могло быть иначе. Невольно сжимается и слышит рычание, от которого здравый смысл улетучивается, а мысли превращаются в кисель: все становится даже слишком простым. Ладони Сережи ложатся на ее бедра, впиваются в плоть, и Лера сглатывает резко, медленно приподнимается, оставляя только головку и опускается снова. Чувствует, как впиваются ногти, но лишь скалится и выдыхает короткий стон. По телу разливается золотыми всполохами тепла удовольствие, искрами жжется в груди пьянящее ощущение собственной власти, от которого хочется утробно урчать. Он зовет ее, царапает кожу и все еще держится потрясающего самоконтроля, не подбрасывая бедра навстречу ее движениям. — Ты такой хороший, — хвалит она, сквозь частые шумные вздохи, чувствуя пузырящееся желание довести его до срыва и наслаждаться последствиями. — Мой... <Попадает в десяточку, потому что Сережа вскидывается, валит ее на спину, входит вновь, толкается резко, без всякой сдержанности и жалости, берет так, как ему нужно. Ей сладко, хорошо, даже несмотря на то, что явно останутся синяки на талии, и... Мысль закончить не удается, потому что ее кусают сильно, крепко в местечко в основании шеи, клеймя меткой принадлежности. Под закрытыми веками на миг все меркнет, а потом вспыхивают разноцветные фейерверки, а тело пылает огнем. Оргазм пробирает током, но она даже сквозь него все же чувствует, как замирает Сережа, кончая. Твою же мать.