This night only for us

Калламар слабо вздрогнул, когда вокруг его талии крепко обвились чьи-то сильные руки, а затылок опалило приятное тепло чужого дыхания. Однако спустя мгновение младший епископ выдохнул и заставил себя расслабиться. Он знал, что это Нариндер обнимает его, и что причин для беспокойства нет. Он почувствовал его ещё до того, как бог Смерти подошёл к нему вплотную, но объятия всё равно удивили его. — Ну здравствуй. Как поживаешь, дорогой брат? — бархатно прошептал жнец ему на ухо, и Калламар невольно покраснел, едва заслышав этот глубокий, бархатный голос, который пробирал до мурашек и заставлял сердце младшего епископа биться чуть сильнее. — Б-Благодарю, Нариндер, всё в порядке. Я знал, что ты придёшь, — тихо ответил правитель Анкордипа своим нежным, слегка мелодичным голосом. В нём совсем не ощущалось той власти и силы, присущих другим епископам Древней Веры. Этим он и отличался, пожалуй, от братьев и сестры, был довольно тих и робок, и лишь в редкие моменты в нём прорезались стальные нотки, которые, впрочем, распространялись в основном на последователей епископа, да и только. — Знал? И откуда же? — чуть насмешливо промурлыкали уста бога Смерти, а руки с талии плавно переместились на плечи, покровительственно сжав их, и Калламар с трудом удержал себя от того, чтобы прижаться к брату ещё теснее. — Не лукавь. Сам знаешь: в моём храме панихида почти никогда не проходит просто так, — чуть улыбнулся он. — В этот раз я не насылал мор на своих людей, и вряд ли подобные смерти можно объяснить простой случайностью. Не понимаю только, зачем ты отнимаешь их жизни… чем мои последователи провинились пред тобой? — Я повелитель смерти, тёмная длань правосудия, и никогда не отниму чью-то жизнь просто так. Я забираю души лжецов и предателей, чьи грязные и преступные мысли вижу насквозь, — вновь низко протянул принц Алой Короны, почти касаясь губами виска младшего брата и игриво накручивая на палец прядь его длинных лазурных волос, заплетённых в аккуратные тонкие косички, что лишь в моменты сильного гнева или страха епископа превращались в гладкие длинные щупальца, безропотно исполняющие любые приказы и пожелания своего хозяина. Помимо Синей Короны, голову младшего епископа также покрывала длинная полупрозрачная шаль, что спускалась почти до талии и мягко «обтекала» изящную осанку правителя Анкордипа. — Воля твоя… Поступай, как тебе угодно. Я всегда спокоен за своих последователей, ибо знаю, что их души после смерти будут в твоих надёжных руках, — нежно улыбнулся он старшему епископу. — Спасибо, что, даже после всех разногласий, ты не оставляешь нас, милый брат… — «Вас»? Нет, Калламар; только тебя, — прохладно возразил бог Смерти. — После того, как я дал клятву навсегда отречься от вас и вашей Веры… клянусь, я не шутил. Сам видишь: мой храм опустел, последователи мертвы, и сам я больше не епископ, а презираемый всеми еретик и предатель. Ты ведь помнишь, что сказал Шамура? «… И чтоб ноги еретика боле не ступало на эти священные земли». Думаешь, я желал этого? Если бы чьи-то ядовитые языки не посмели высмеивать и порочить меня и мою веру, я бы никогда не покинул вас. Особенно тебя, — глухо произнёс он почти с бессильной ненавистью, разбавленной лёгкой толикой горечи и сожаления, заставив Калламара слабо вздрогнуть. Его всегда пугал такой тон старшего брата, и даже сейчас он заставлял всё внутри похолодеть, несмотря на довольно тёплые объятия, и младшему епископу пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить самого себя, что это только его напрасный страх, и бог Смерти сейчас вовсе не пытается задушить его. Только не его. — Я верю тебе, Нариндер, — дрогнувшим голосом ответил он и мягко сжал чуть подрагивающими пальцами чёрную руку жнеца. — Прошу, не держи на нас зла. Хекат была не права. Признаю, мы все тогда зашли слишком далеко… это было ужасно и несправедливо. Но знай, что я не считаю тебя предателем, и двери моего храма, как и моего сердца, по-прежнему открыты для тебя. А что же насчёт тех слов… не принимай их близко к сердцу. Шамура на самом деле искренне сожалеет о них, можешь быть уверен — я сам разговаривал с ним об этом. Конечно, он ещё зол на тебя за те твои слова, но я уверен, что он давно простил тебя. И, если тебя это хоть немного утешит, но он тоже не согласен с нашей сестрой, — Калламар слабо, словно через силу улыбнулся, повернув голову, чтобы взглянуть в лицо Смерти. Почему он раньше не замечал, как на самом деле красив его брат? Бледная, почти идеальная кожа, длинные чёрные волосы, завязанные в хвост, горящие глаза благородного цвета крови. О, а эти острые кошачьи уши по обеим сторонам от Алой Короны, в темноте чем-то напоминающие дьявольские рога… Кто бы только мог знать, насколько может быть прекрасна сама Смерть. — Я рад слышать это, — жнец более ровно, но всё ещё немного отстранённо улыбнулся. — Ты действительно знаешь, что есть отрада для моих ушей, милый брат. И я действительно счастлив знать, что ты не такой, как они. Они оба замолчали, устремив взгляды на спокойную тёмную гладь воды. Озеро Санит* было поистине прекрасно в ярком свете полной луны. Когда-то к этому месту приходили отчаявшиеся люди, желающие добыть немного чудесной воды, способной исцелить от всех болезней, но потом духи озера за что-то сильно разгневались на них, и некогда целебная вода стала смертельным ядом. По крайней мере, так звучала древняя легенда, передаваемая из уст в уста, из поколения в поколение. И кто знает, сохранилась ли в этой истории хоть малая доля правды, покуда она дошла до этих дней. Но, даже несмотря на довольно «туманную» и мрачную славу, это озеро всегда нравилось Калламару. И это же священное место с недавних пор стало местом их тайных встреч, где под покровом ночи, в тени ветвей старой ивы, лишь в компании друг друга оба брата-епископа находили долгожданный покой, которого им так не доставало. Это было их маленькой тайной, вселяющей волнующий трепет в сердце каждый раз, когда о ней вспоминал один из них. Их секрет от всех. С тех пор как Нариндера окрестили еретиком и предателем веры, он не стерпел подобного оскорбления и самолично разорвал всякие отношения с другими епископами, объявив, что навсегда отрекается от них и их «слепой веры». Разумеется, последние слова были сказаны скорее в пылу ярости и вовсе не отражали истинные чувства божества, но это всё равно нанесло ужасное оскорбление всей Древней Вере, и разозлило и разочаровало её богов. С тех пор прошло уже немало времени, но Калламару всё ещё было немного стыдно признаться, что в глубине души он безумно скучал по тем беззаботным и мирным временам, когда все они были почти неразлучны и верны друг другу. Уход одного из них сказался не лучшим образом на четверых епископах и сильно отстранил их друг от друга. Каждый был теперь сам за себя, и не ощущалось боле той крепкой связи, что ранее связывала пятерых епископов Древней Веры. В глубине души Калламару до сих пор было больно от этого, но при этом он был единственным, кто не отвернулся от Нариндера, и продолжал поддерживать отверженного брата и отношения с ним, пусть даже это приходилось делать втайне, чтобы не вызвать неодобрение или гнев остальных. Бог болезни не знал: страх ли двигал им, или что-то иное… Но и жалеть о своём выборе он не хотел. Не мог. Калламар невольно вздрогнул, когда холодные губы Смерти прижались к его виску в слабом, целомудренном жесте, и тот странно, таинственно улыбнулся, совсем неудивлённый реакцией младшего. Жнец на мгновение замер, словно милостиво давая младшему епископу возможность осознать происходящее, после чего снова опустил голову, на этот раз целуя брата в шею. Тот как-то рвано выдохнул и резко отпрянул, словно его хлестнули по пояснице кожаным кнутом. Дрожащие руки прижались к груди в защитном жесте, а сам Мор рвано задышал, словно загнанный в угол зверь. Безмятежную тишину ночного озера нарушили быстрые удары его сердца. — Ты боишься меня? — жнец вопросительно приподнял бровь, не сводя своих хищных кошачьих глаз с такого робкого и напуганного правителя Анкордипа. Тот безмолвно опустил взгляд, малодушно пряча лицо под шалью, но даже сквозь полупрозрачную ткань было видно, как предательски покраснели его скулы, окрасившись в нежно-коралловый цвет. Это вызвало у бога Смерти коварную усмешку, не сулившую ничего хорошего. Двигаясь неспешно, с некой грациозностью хищника, он вновь подступил к замершему брату и цепко взял его пальцами за подбородок, вынуждая поднять затравленный взгляд на себя. Не выдержав, Мор тут же зажмурил веки, не в силах взглянуть ему в глаза. — Посмотри на меня, — властно донеслось до него, и длинные когти надавили на подбородок, давая ясно понять, что Смерть не шутит. — Лучше не зли меня, Калламар. Ты ведь знаешь, что я не терплю неповиновения. Не смея противиться такому тону брата, младший епископ несмело приоткрыл свои чёрные, словно ихор, глаза. Затравленный взгляд медленно поднялся на бога Смерти, сталкиваясь с его горящими алыми глазами. — Молодец, — чуть более благосклонно улыбнулся тот, приподнимая уголок губ. — На сей раз ты избежал моей немилости. Но больше не смей так вести себя при мне. Я запрещаю тебе отводить взгляд; ты меня понял? — Я не понимаю… Что всё это значит, Нариндер? — дрогнувшим голосом осмелился выдохнуть Калламар. — Остановись, ты пугаешь меня… — Повтори, что я сказал, — снова прозвучал этот властный и холодный тон, пугавший Калламара до дрожи. — Ну? — Я… Я больше никогда не отведу от тебя взгляд, — почти неслышно выдавил из себя бог болезни. Бог Смерти удовлетворённо кивнул. — Молодец. Он протянул руку, чтобы коснуться ею щеки Калламара, но тот как-то странно выдохнул и попытался увильнуть от этого прикосновения, однако в то же мгновение был схвачен за руку и крепко прижат к телу властного, более превосходящего его в росте, бога Смерти. Жалкая, почти отчаянная попытка в ужасе отстраниться ни к чему не привела, и Калламар в отчаянии поднял умоляющий взгляд на своего брата. — Ну, куда же ты? Я ведь всё равно не позволю тебе уйти, — почти мягко ухмыльнулся жнец, наблюдая за этими бессмысленными попытками разорвать физический контакт между ними. — Мы столько лет прожили в стенах одного храма, и ты так страшишься простых объятий? Почему? Правитель Анкордипа не ответил. Ему слишком стыдно сказать, что сейчас эти объятия ощущаются им… иначе, нежели раньше. И Нариндер наверняка прекрасно это знает — не может не знать, — и нарочно издевается над ним, заставляя малодушно сгорать от стыда и этих грубоватых прикосновений, пропитанных странной, совсем небратской интимностью. Смерть видит его насквозь, видит все его потаённые страхи и желания. Так глупо надеяться утаить что-либо от того, кто умеет читать мысли. — Ах… Так вот оно что, — тихий смешок заставляет Калламара сжаться и покраснеть ещё сильнее, но, тесно прижатый к телу старшего брата, он не имеет возможности ни отстраниться, ни убежать. Лишь стыдливо закрыть пылающее лицо руками, но и этого ему не позволяют сделать, перехватив оба запястья и отведя их в стороны. — Какая ирония… От кого-кого, а от тебя я такого, признаюсь, не ожидал, — бархатный голос бога Смерти мягко окутал дрожащего Калламара, который, казалось, вот-вот заплачет. — Так вот, почему ты оставался со мной всё это время. Я-то думал, что это была тайная инициатива Шамуры, но теперь понимаю, почему ты согласился на эти встречи. Интересно… — П-Прости меня, брат… — младший епископ виновато опустил голову, отчаянно кусая губы. — Клянусь, я не хотел… Я н-не думал, что всё так получится… — Избавь меня от извинений. Я не сужу тебя. Вернее… это не я должен тебя судить. Если уж на то пошло, в таком случае на костёр пойдём оба, — Нариндер горько, чуть презрительно усмехнулся. Бог болезни вскинул на него ошеломлённый, полный неверия взгляд. — Нет, — не веря, почти прошептал он. — Да, — немного помедлив, произнёс принц Алой Короны. — Не спрашивай, когда. Давно. Очень давно. Думал, запретные связи на стороне помогут усмирить плоть и отогнать это преступное желание испробовать вкус запретной любви с собственным братом — да всё прахом пошло, сам видишь, — он вновь горько усмехнулся и покачал головой, словно раскаиваясь, чего он никогда прежде не делал. — И вот; я здесь, перед тобой. Желаешь что-либо сказать мне? Может быть, осудить? Так говори же; я приму любой твой ответ. Калламар в страхе замотал головой. Он не знал, что сказать. — Вот как… — тёмных губ Смерти коснулась слабая, почти незримая улыбка. — Что же… тем лучше. Теперь я вижу по твоим глазам, что ты желаешь этого так же, как и я. Я готов разделить эту порочную страсть с тобой, только скажи: готов ли ты сам пойти на это? Ты ведь понимаешь, что с тобой сделают, если узнают об этом? — глядя брату прямо в глаза, спросил он. — Да… — вновь почти прошептал Калламар. Разумеется, он до дрожи боится этого. Боится позора, осуждения… Но и жить с этим дальше больше не может. Слишком долго он сдерживался, слишком долго пытался утаить собственные чувства. Кроме того, его брат сейчас здесь, и он согласен… согласен на это, согласен разделить вместе с ним этот тяжкий грех. Он больше не будет один нести на себе этот крест… Калламар понимает, что одного лишь его слова достаточно, чтобы избежать этого, сохранив собственное достоинство и совесть чистыми, незапятнанными. Оправдать наконец свой сан епископа Древней Веры, и не нарушать её запреты… Либо же поддаться этому порочному искушению, которого он так жаждал. Решение созрело в нём само. Созрело, словно горячий плод в чреве матери, щедро подпитанное слезами души и жадным, почти горящим взглядом принца Алой Короны, мудрыми наставлениями Шамуры и ядовитыми речами Хекат. Это грозилось вылиться в очередную безумную трагедию, но разве в жизни Калламара было мало трагедий, чтобы эта могла как-то с ними сравниться? «Моя любовь к тебе — оскорбление нашей веры. Моё пребывание с тобой наполняет меня нечестивыми мыслями, и мне становится так стыдно за себя… но я больше не в силах противостоять этому. Я хочу его… и желаю принадлежать только ему» Собравшись с духом, он тихо произнёс… — Я доверяю тебе своё тело и душу, Нариндер. Моя плоть и моё сердце… они твои. Забирай их себе, и обходись с ними, как пожелаешь. Я весь в твоей власти, — закончил он, под конец речи перейдя на почти неслышимый шёпот. Но бог Смерти всё равно прекрасно услышал его и кивнул, принимая клятву. — Как пожелаешь, Калламар. И, не дав брату опомниться, он грубо прижимает его к себе и целует. Медленно, сладко, вожделенно, чувствуя, как разгорается в груди это жаркое пламя запретного желания. Калламар сдавленно выдыхает, но отзывчиво поддаётся Алому принцу навстречу, нежно касаясь рукой его чёрных, как смоль, волос. Жнец глухо рычит в поцелуй, кусая его губы чуть ли не до крови, целует так, словно делает это в последний раз в жизни, не желая отрываться от братских губ до самого последнего их вздоха. Их языки жадно сплетаются друг с другом, словно сцепляясь в безмолвной яростной борьбе; длинный, больше похожий на змеиный язык правителя Анкордипа несмело ласкает мягкий кошачий язык жнеца, нежно обвивая его, но всё-таки уступая. Не разрывая поцелуя, Нариндер аккуратно вытаскивает серебряный гребень, скрепляющий волосы, позволяя лазурным локонам рассыпаться по плечам брата. Шаль, которой больше не на чем держаться, плавно опадает к ногам правителя Анкордипа. — Ммм… — чуть слышно звучит в тишине его сдавленный стон. Калламар робко пытается отвечать на поцелуй жнеца, теряясь в противоречивых чувствах и, кажется, пытается мысленно шептать что-то наподобие молитвы, но нещадно путающиеся мысли не дают ему нормально сделать это. Тем не менее Калламар всецело отдаётся на волю удерживающим его рукам, позволяя брату уложить его на мягкий мох, коим здесь сплошь покрыта вся земля, и невольно задыхается от тяжести его властного, горячего тела. — Боже, Нари… Что мы делаем? — чуть слышно шепчет он, когда бог Смерти наконец отстраняется от него, милостиво возвращая Мору возможность говорить. — Тссс, — жнец прикладывает указательный палец к его губам. — Не думай об этом. Этот грех не страшнее, чем смерть, поверь мне. А в какой-то мере даже приятнее, — хищно щурясь, добавляет он. Невесомо прикоснувшись губами к нежному запястью брата, Смерть коварно улыбается и беззвучно щёлкает пальцами, заковывая оба запястья в несколько материализовавшихся из воздуха цепей. Калламар с неподдельным испугом вздрагивает и смотрит на них, затем на брата, на что тот лишь успокаивающе улыбается и, понизив голос, поясняет: — Всего лишь мера предосторожности. Я не хочу, чтобы ты случайно заразил меня чумой через прикосновение, или чем-нибудь в этом роде. Разумеется, смертью мне это не грозит, но будет крайне непросто потом избавиться. — Я-я бы никогда… — смущённо пытается возразить Калламар, но его прерывают на полуслове: — Тише. Когда всё закончится, я сниму их с тебя, обещаю, — Нариндер наклоняется к его уху и жарко шепчет: — А сейчас просто отбрось этот страх и отдайся мне, Калламар. И я подарю тебе самую незабываемую ночь, о какой ты прежде не смел и мечтать. Сладко, нестерпимо, искушающе. Калламар чувствует, как его сердце вот-вот, того и гляди, вырвется из груди наружу, прямо в руку его прекрасного искусителя. Он беспомощно понимает, что не в силах ни согласиться, ни отказать брату. Ведь богам не отказывают, а Смерти — тем более. Она всё равно рано или поздно заберёт то, что ей нужно… то, что ей принадлежит. — Ты так зажат и скован. Позволь мне избавить тебя от этого страха, — его шёпот почти нежно, размеренно проникает в сердце, словно любовно отточенный клинок. — Не сопротивляйся, и я сделаю это медленно, с любовью. Как ты того заслуживаешь. Чёрные руки жнеца вновь спускаются к талии, мимолётно оглаживая стройные худые бёдра, а его алые глаза пристально следят за каждой реакцией Калламара. Тот мелко дрожит, судорожно прикусывая губу; хочется зарыдать, тесно прижаться к брату и позволить ему делать с собой всё, что тот пожелает… и наплевать, что скажут об этом другие епископы. Им не понять их. Никогда не понять. Нариндер, словно прочитав его мысли, лишь улыбается и, мягко притянув брата за затылок к себе, наклоняется ниже и снова целует его. Сейчас он может позволить себе побыть ласковым. Только сейчас, и никогда боле. Почти рванув на себя ворот братской мантии, с наслаждением слушая, с каким жалобным треском рвётся ткань, жнец взглядом хищника впивается в обнажившуюся шею морского божества, после чего позволяет холодным устам наконец слиться с бледной кожей. Калламар резко вздрагивает, отчего цепи на его руках отзываются мелодичным звоном. Подобная реакция по-своему забавляет Нариндера, и он с хищной улыбкой сильнее вонзает зубы в нежно-голубоватую кожу, добиваясь от нерешительного Мора слабого, почти исступлёного крика. Чёрные руки скользят выше, оглаживая худые бока, оставляя горящие борозды от своих когтей на коже. Калламар тихо стонет от боли, но терпит, как и обещал, полностью отдавая себя в руки принца Алой Короны. Отчаянно робеет, замечая жадный взгляд рубиново-красных глаз, прикованный к тёмным ореолам его сосков, каждый из которых так и манит к ним прикоснуться. Нариндер хищно облизывается, не сводя взгляда со столь манящего зрелища. Руками ведёт вверх по груди, зажимая напряжённые бугорки между пальцами, грубовато массируя их, вырывая из чувствительного брата ещё один рваный стон. Не выпуская своей «добычи», медленно склоняется ниже и обводит один сосок языком, словно поддразнивая. Вся ситуация неслабо так заводит и самого жнеца, и с каждым поцелуем, с каждым прикосновением ему всё сложнее сдерживать в узде свою похоть. Его возлюбленный брат сейчас целиком и полностью в его власти, и никто и ничто не может им сейчас помешать. Эта ночь только для них двоих. Нариндер отрывается от соска и подвигается выше, начав покусывать мягкое, больше походящее на рыбий плавник ухо — он знает, что Мору это нравится. Сам-то он не очень любит, когда кто-то трогает его за уши, потому почти всегда ходит в капюшоне. И лишь перед Калламаром он может позволить себе снять его, зная, что тот никогда не воспользуется его слабостью. Зато сам Нариндер безо всякого стыда пользуется всеми слабостями младшего, но не чтобы навредить, а чтобы доставить ещё больше наслаждения. — Н-Нари… твои руки… — сквозь зубы выдыхает Мор, и жнец только сейчас замечает, с какой силой он сжимает рёбра брата. Убрав руки, он видит на бледно-голубой коже глубокие борозды от своих когтей. — Прости, — с лёгкой виной приподняв уголки губ, произносит он и, опустив голову, слизывает сочащиеся капли крови, нежно прикасаясь губами к царапинам. Вкус крови дурманит разум, и Смерть глухо рычит, жадно смакуя на языке каждую каплю. Острые клыки невесомо касаются беззащитной кожи, лишь изредка оставляя на ней ярко-алые отметины, желая заклеймить, подчинить себе. «Ты только мой», — словно говорит каждое его прикосновение, и принц Алой Короны довольно ухмыляется. Его руки неторопливо зарываются в тяжёлые складки чёрного платья, приподнимая подол выше и касаясь стройного бедра. Калламар томно кусает губы, сдерживаясь из последних сил, когда тёплая ладонь жнеца скользит выше, останавливаясь в опасной близости от самого сокровенного и, словно дразня, проводит когтистым пальцем по тонкой ткани исподнего. — Оооо, — тихо тянет Нариндер, явственно ощутив под пальцами налившуюся кровью плоть. — Не думал, что наши милые встречи так сильно заводят тебя. — П-прости, я не… — младший густо заливается краской и вздрагивает, когда пальцы жнеца нетерпеливо вцепляются в край его нижнего белья, почти срывая его с епископа. Внутри всё сладко и томительно сжимается от одних лишь мыслей о том, что последует за этим, но тут красноглазый подкидывает ему ещё одну «пытку», как будто предыдущего ему было мало. — Скажи мне, чего ты хочешь, — искушающе мурлычет Нариндер в покрасневшее ухо брата. — Нет, не так… Скажи мне, как ты этого хочешь. — Я… Я… — Калламар разом теряется, ещё гуще заливаясь краской. — Я не знаю… Я никогда, Нариндер, ты же знаешь… — Знаю. Именно поэтому прошу тебя об этом, — он дразняще проводит когтями по внутренней части бедра Мора, — пока я ещё щедр и милостив. Потом я не дам тебе иного шанса получить наслаждение и возьму желаемое силой, Калламар. Новая волна страха и стыда накрывает повелителя Мора с головой, но в самый последний миг он понимает, что ему вовсе не обязательно отвечать словами. Поэтому он медленно закрывает глаза, думая обо всём, что хотел бы попробовать. Вытаскивает из уголков сознания свои самые сокровенные мечты и желания. Но его скромных фантазий хватает лишь на пару идей, которые уже давно живут и томятся у него голове, вызывая сладкие ощущения по ночам. — Ммм, неплохо, — довольно тянет жнец, прочитав его мысли. — Правда, я ожидал чего-то большего, но раз уж ты так хочешь… Он склоняется ниже и дарит брату ещё один долгий поцелуй, после чего, шире разведя его стройные ноги в стороны, медленно опускается ниже. Взору бога Смерти предстаёт завораживающее зрелище обнажившейся тёмной плоти с тонкими, набухшими линиями вен и клиновидной головкой, истекающей прозрачной смазкой. Запах у Калламара совсем иной, нежели у его предыдущих любовников, и Нариндер уже имел шанс почуять его однажды, пускай и совершенно случайно, но этого было вполне достаточно, чтобы обрести навязчивое, запретное желание попробовать младшего брата на вкус. Приоткрыв алый рот, он с хитрой ухмылкой проводит шершавым языком по нежной плоти, тут же слыша сладостный стон младшего брата, и чувствует, как ему в волосы вцепляются тонкие пальцы. Калламар протяжно стонет и выгибается, когда его обволакивает приятным теплом чужого рта. Его пальцы судорожно вплетаются в шелковистые чёрные локоны жнеца, непроизвольно задевая мягкую шерсть его острых кошачьих ушей. Подумать только, его ублажает сама Смерть… От одной лишь этой мысли внутри всё сладко и томительно сжимается, и Калламар исступлённо выстанывает имя брата, поддаваясь бёдрами навстречу ласкающему рту. Он чувствует острые клыки Нариндера на своей плоти, и это заводит его ещё сильнее. — Ах… Нариндер… Прошу… — на последнем вдохе умоляет он, чувствуя, что больше не выдержит, и выгибается всем телом, безумно желая получить столь желанную разрядку, но жнец лишь тихо усмехается и внезапно отстраняется от брата, тут же слыша разочарованный стон. — Не так быстро, — облизывая свои тёмные, слегка припухшие губы, негромко ухмыляется Нариндер. — Я не позволю тебе кончить, пока сам не получу удовольствие. С этими словами он поднимает подол белой мантии и с ухмылкой разводит свои бёдра в стороны, заставляя взгляд Мора завороженно застыть, любуясь открывшимся видом. Смерть выглядит просто потрясающе, и Калламар непроизвольно сглатывает слюну, не в силах отвести жадных глаз от этих манящих, изящных ног, обтянутых тонкими чёрными шоссами, удерживаемыми лишь хрупкими подвязками на бёдрах. — Нравится? — с ухмылкой шепчет Нариндер, после чего кладёт руки на плечи Калламара и без стеснения садится ему на бёдра, находя своим девственным нутром горячую плоть брата и пристраиваясь входом прямо к головке. Мимолётное тревожное чувство невидимой цепью сжимает грудь, волнуя сердце; хоть жнец и не боится боли, что-то внутри него предательски вздрагивает от осознания. Он никогда прежде не был снизу. Никому не позволял использовать себя. Его брат станет его первым… Божественное целомудрие Смерти, хранимое столько лет, будет отдано ему. Это приятно волнует и будоражит разум. Неслышно щёлкнув пальцами, он освобождает руки Калламара от цепей, которые тут же рассыпаются, истаивая в воздухе. — Обними меня за шею, — хрипло приказывает жнец и, когда Калламар послушно исполняет его просьбу, Смерть стискивает зубы и расслабляет бёдра, резко опускаясь на его член. — Ах! — оба не удерживаются от протяжного стона, в коих улавливается терпкая смесь боли и наслаждения. Смерть гортанно рычит, роняя голову на плечо Калламара, царапает когтями его мантию, чувствуя, как чужая плоть пульсирует внутри него, а по бедру стекает струйка тёплой крови. Его тело напряжено, как струна, в нежных объятиях младшего епископа, от боли на лбу выступают капли холодного пота, но Нариндер не оброняет ни слова. Лишь, стиснув челюсти, приказывает своему телу расслабиться, полностью принимая плоть брата внутрь себя. — Нари! — как сквозь туман, доносится до него встревоженный голос Калламара, который явно чувствует запах крови, отчётливо повисший в воздухе, и то, как сильно напряжено тело старшего епископа. Руки Мора дрожат, но не отпускают, словно боясь этим причинить брату ещё больше боли. — Глупый… я же Смерть, — хрипло оброняет жнец, выдавливая из себя кривую, измученную улыбку. — Да на мне это заживёт в считанные минуты, так что только посмей убрать руки, — шутливо грозит он и начинает плавно двигать бёдрами, не обращая внимания на жгучую боль и слабые протесты младшего. В надежде хоть как-то облегчить ему страдания, Калламар осторожно обвивает тело брата своими щупальцами, лаская, гладя везде, где только можно. Одни мягко пробираются под одежду, скользят по телу, поглаживая напряжённые соски Нариндера, а другие нежно обвивают плоть, всячески пытаясь отвлечь его от болезненных ощущений. И это, на удивление, срабатывает. — Ммм, проклятье! — Смерть протяжно рычит и выгибается, словно пантера; его когти сильнее вцепляются в плечи Калламара, царапая их даже сквозь одежду, но тот смиренно терпит боль, понимая, что его брату, возможно, сейчас куда больнее, чем ему. Впрочем, совсем скоро лицо того расслабляется, а тело податливо обмякает, лишь пленительно вздрагивая под ласками щупалец. — Чёрт возьми, если ты сейчас остановишься, клянусь, я навеки затащу тебя в Небытие и буду мучить долго и болезненно! — сквозь зубы выдыхает Смерть и, перехватив запястья Калламара, буквально прижимает их ладонями к своим бёдрам, желая чувствовать его прикосновения везде. Его тело двигается всё быстрее, ненасытнее, то взлетая, то опускаясь вновь, жадно насаживаясь на чужую плоть. Чёрные шоссы на ногах покрываются рваными прорезами от его и чужих когтей, но это лишь придаёт жнецу какой-то вульгарной очаровательности, которая очень нравится Калламару. Не смея ни в чём отказывать брату, он послушно двигает бёдрами, помогая Нариндеру насаживаться на его член, и параллельно с этим его щупальца жадно исследуют тело повелителя Смерти. Былая робость, стыдливость и нерешительность остаются навсегда позабыты, теперь их разумами управляет лишь безумная, почти животная похоть, граничащая с искомо человеческой нежностью и страстью. Их взгляды на миг пересекаются, и Смерть прикасается своим лбом ко лбу Мора, по ментальной связи передавая ему все свои чувства; Нариндеру хочется, чтобы брат чувствовал то же, что чувствует он сам, а их кровные узы лишь вдвойне усиливают эту «связь». Грешно, сладко, незабываемо. — Нари, я больше н-не… А-ах! — последнее слово тонет в отчаянном стоне, но жнец понимает и без этого, что пытается сказать его брат. Он сам уже на пределе, и всем своим естеством чувствует приближающийся финал этого порочного слияния. — Калли, — с удивительной нежностью выдыхает Смерть, и в тот же миг его тело выгибается в сладостном, мучительном экстазе. Он чувствует горячую, вязкую жидкость внутри себя, чувствует кровавые слёзы, стекающие из всех трёх глазниц. Бледно-изумрудные и нежно-алые капли опадают на их чёрную и белую мантии, заботливо укрывшие тела обоих богов. Жнец обессиленно ложится на тело младшего брата, прижимаясь головой к его быстро вздымающейся груди. Мор, кажется, чувствует себя примерно так же, его щупальца осторожно отпускают тело Нариндера, постепенно уменьшаясь в размерах и в конце концов вновь превращаются в светло-лазурные волосы правителя Анкордипа. Какое-то время они оба лежат, обнявшись, счастливые и истомлённые. Принц Алой Короны надломленным голосом спрашивает у младшего, как тот себя чувствует, и, получив положительный ответ, удовлетворённо кивает. Эта ночь только для них двоих. — Думаю, нам стоит смыть с себя все следы этого… кхм, прелюбодеяния, чтобы ни у кого не возникло лишних подозрений. Что скажешь? — наконец произносит Нариндер с едва уловимой улыбкой, отстраняясь от брата и неспешно направляясь в сторону озера, по пути сбрасывая с себя свою белоснежную мантию. Калламар тоже встаёт. — Да, ты прав, — украдкой вздыхая, соглашается он и послушно начинает стаскивать себя одежду. Смерть с заметным интересом наблюдает за ним из воды, а затем, поймав на себе взгляд Мора, с улыбкой манит его пальцем, чем-то напоминая собой сирену, заманивающую ни о чём не подозревающих путников, дабы потом утянуть их за собой на морское дно. Калламар судорожно мотает головой, отгоняя эти мысли, а затем, на подрагивающих ногах осторожно приблизившись к краю, с некоторой опаской ступает в прозрачную воду. Наспех стянутая одежда остаётся на берегу, и Калламар, почувствовав себя в родной стихии, с наслаждением опускается в прохладную воду по грудь, неспешно направляясь к ждущему его богу Смерти. Тот с всё той же улыбкой мягко притягивает правителя Анкордипа к себе, прижимая их тела друг к другу. С его длинных чёрных волос стекают блестящие капельки воды, а рубиновые глаза горят страстью и нежностью, какой в них ещё никто никогда не видел. Смерть чарующе улыбается и дарит Калламару долгий, жадный поцелуй, медленно гладя руками бледные плечи, смывая кровь с царапин, оставленных им в пылу страсти. Прохладная вода помогает прийти в себя после того, что было, охладить до сих пор не унявшиеся чувства. Но каждое мгновение кажется вечностью. — Нам пора возвращаться, — наконец тихо произносит Нариндер, с явным нежеланием отстраняясь от брата. — Скоро рассвет, и кто знает, о чём могут подумать твои последователи, не застав своего епископа в храме. — Знаю… — в голосе Калламара звучит явное сожаление от того, что им снова придётся расстаться. Но мысль о скорой встрече немного согревает его, и правитель Анкордипа согласно кивает. Облачившись в свою чёрную мантию, он почему-то не решается взглянуть на принца Алой Короны. Его рука слабо сжимает холодный узор анха, а уста открываются сами по себе. — Береги себя, — тихо, с явной мольбой произносит он вслед Смерти. Тот с лёгким удивлением оборачивается к брату, но затем уголки его губ вздрагивают в едва уловимой улыбке, и жнец слабо кивает. — Жизнь с тобой стоит того, чтобы вечно гореть в адского пламени, жгущим наши нечестивые души**, — произносит он на прощание знакомую им обоим фразу и, чарующе улыбнувшись брату, так же неслышно растворяется во мгле. Эта ночь лишь для них двоих… … Но следующая будет лишь для одного.