AR$ON

30.07.2022 Chicago, USA Final rehearsal — Once more! — Хосок, минуя несколько ступенек за раз, проинформировал техников и вернулся в исходную позицию. — Хочу отработать прыжок, — он рвано выдохнул, промакивая тыльной стороной ладони скопившуюся испарину. Хосок присел на платформу, оснащённую мощным пружинным устройством для неожиданного и эффектного появления артиста путём его подброса из-под сценических конструкций. Дождавшись готовности всего персонала, механики запустили установку. Хосок, сгруппировавшись в полёте, стремительно очутился на поверхности и, опустившись на закрытый люк, где ранее было углубление для шахты, замер в одной позе, отсчитывая внутренним метрономом секунды до проигрыша его первой композиции «방화 (Arson)». Как только включили фонограмму, музыкант, отрицательно замотав головой, поднял и скрестил руки в Т-образном жесте, сигнализируя звукорежиссёру о том, что минусовку надо приостановить. — Stop-stop-stop! — протараторил он, кивнув людям за консолями управления. — Once more! Из всех участников группы он единственный страдал от избыточного перфекционизма. Хосок был крайне требовательным — к самому себе в первую очередь, поэтому мог жертвовать сном, пропадать до полуночи в студии, изматывать себя отработкой и без того идеальной хореографии и в конечном счёте довести организм до полного изнеможения. Помимо профессиональных навыков в виде безупречного речитатива и заученных фраз на английском для интеракции с иностранной публикой, он решил нестандартно начать концерт и, выпрыгнув из-под сцены также, как «Джек из коробки», заявить о своей творческой двойственности. Хосок с завидным усердием вновь и вновь доводил трюк до автоматизма, однако всё время находил новые недочёты: будь то скованность или дрожащий голос из-за психологического давления от предстоящего перфоманса. Он знал, что станет первым южнокорейским исполнителем, выступившим в качестве хедлайнера крупного музыкального фестиваля «Lollapalooza 2022» в США, поэтому малейшие погрешности, пусть даже и заметные лишь для него одного, были неприемлемы. Шустро перескочив почти всю смонтированную лестницу в одно движение, Хосок размашисто зашагал к уже привычной отправной точке — на компактный помост под несущими фермами, с помощью которого он должен внезапно появиться в самом начале выступления. Подъёмный механизм подбросил артиста и тот, приземлившись в намеченной позиции, застыл на месте с весьма сосредоточенным выражением, анализируя допущенные в этот раз ошибки. — Лицо, конечно, можно было бы попроще сделать, — Хосок резко обернулся на саркастичное замечание и, визуально пробежавшись по всем присутствующим, стал выискивать источник знакомого голоса. Медицинская маска скрывала большую часть лица обратившегося, но Хосок, распознав добрый прищур, а именно — фирменную «улыбку глазами», тут же поспешил навстречу. — Чимин? — догадался Хосок, по пути отложив микрофон с другими элементами персонального мониторинга, и прибавил шаг. — Когда ты… — Пару часов назад, — не дал закончить макнэ, с таким же рвением бросившись на хёна, обхватывая того и руками, и ногами. — Да тише ты! — Хосок, не рассчитав усилия, согнулся в коленях, едва балансируя с дополнительным весом, прилетевшим ранним утром из Сеула в Чикаго. — Нехилый джетлаг такой словил, — Чимин драматично жаловался на усталость от перелёта. Затем, ощущая, как хватка Хосока понемногу ослабевает, под тяжестью собственного тела начал медленно сползать вниз, пока не почувствовал твёрдую поверхность под ногами. — Почему не написал? Не предупредил, не позвонил… — принялся отчитывать младшего Хосок, немного отстраняя от себя, но не выпуская из рук. — Я бы… — Хотел сделать тебе сюрприз, — Чимин виновато свёл брови к переносице и, вкрадчиво расплываясь в улыбке, уточнил: — Получилось же? — Ещё бы! — усмехнулся Хосок, заключая того обратно в объятия. — Я так рад тебя видеть! — И я, — произнёс на выдохе Чимин, положив голову на плечо старшему коллеге. Хосок, предупредив технический персонал и бэк-танцоров о коротком перерыве, покинул скопление людей на сцене и проследовал в пустой зал, присаживаясь на первый ряд. — Волнуешься? — любопытствовал Чимин, завидев беспокойство друга, которое выражалось в навязчивой тряске ногой. — Немного, — соврал Хосок. — Поэтому я и приехал тебя поддержать! — воодушевлённо заверил макнэ и потрепал Хосока за плечо. — Чему я бесконечно благодарен, Чимин-ши, — не остался в долгу Хосок. — Но я переживаю не из-за самого выступления. Знаешь, что меня пугает? — он поднял глаза на заинтересованного Чимина, на что тот отрицательно замотал головой. — Что, если там будет только парочка A.R.M.Y, а остальные просто будут стоять и ждать следующих артистов? — Ты хоть сам себя слышишь? — Чимин усмехнулся нелепой догадке. — Я не думаю, что альбом откликнулся западной аудитории, — пояснил Хосок. — Ну, мои аргументы ты слушать не станешь, поэтому, — Чимин сделал непродолжительную паузу. — Давай поспорим? — На что? — он перевёл недоумевающий взгляд. — На щелбан. — То есть, если я ошибся, ты отвесишь мне щелбан? — Хосок изогнул бровь и чуть не прыснул от смеха. — Именно, — утвердительно кивнул Чимин. — А если ты проиграешь? — Тогда щелбан полагается мне, — понуро и уже с меньшим энтузиазмом изрёк макнэ. — Но я уверен, что этот спор за мной, — он гордо вскинул подбородок и расплылся в улыбке. — Хоби, — Чимин сменил тон на более мягкий. — Людям нравится твоё творчество, поэтому даже думать не смей, что будешь выступать перед скучающей публикой. Тебя все любят и завтра ты в этом убедишься! — завершил тот пламенную речь. — Надеюсь, — нехотя согласился Хосок.

*****

31.07.2022 Chicago, USA Lollapalooza 2022 Dressing room 20 minutes after the «Jack in the Box» perfomance — А когда стемнело, все включили фонарики в телефонах и… — Хосок расхаживал из стороны в сторону по вагончику и, не обращая внимания на изучающего его движения Чимина, старался выровнять дыхание от пережитого экстаза. — И это было похоже на океан из светлячков, представляешь? — он остановился и взглянул на сидевшего поодаль макнэ. — Нет, ну ты представляешь?! — Хосок артистично округлил глаза, до сих пор не веря в то, что он всё ещё говорит о собственном выступлении. — Хоби-и, — протянул тот на выдохе. — Целый океан, Чимин-ши! — он рассекал перед собой воздух в попытках, как рассудил Чимин, воссоздать вид, который наблюдал часом ранее со сцены. — Это как на наших концертах, только он был не фиолетовый, а белый! Словно всё поле залили… Не знаю… — Хосок на секунду задумался и упёрся ладонями в бока. — Звёздочки! Точно! — он резко повернулся к внимательно слушающему собеседнику, то и дело непрерывно улыбавшемуся уже добрых десять минут. — Я же был там, — ухмыльнулся Чимин. — Смотрел сверху. — Дай мне хоть немного порадоваться! — досадно воскликнул Хосок. — Да радуйся, сколько хочешь, — он развёл руки в стороны, призывая Хосока к полной свободе самовыражения. Последний бросил на Чимина короткий нечитаемый взгляд и, моментом подлетев к излучающему скепсис другу, наградил того обидным подзатыльником. — Ай! — наигранно вспылил Чимин, потирая ушибленное место. — За что?! — За то, что вредничаешь, — пожал плечами Хосок. — Перестань разговаривать со мной, как с ребёнком! — тот обернулся и, закатив глаза, громко цокнул языком. — Так если ты и есть… — он не успел договорить, как Чимин начал движение в его сторону. — Этот ребёнок, — макнэ, сделав акцент на крайнем слове, медленно приподнялся с места, обойдя диван сзади, и приблизился к Хосоку. — Сейчас отвесит тебе щелбан, — он встал напротив, вознеся руку в паре сантиметров от лба противника и, загнув средний палец большим, прицелился в невидимую мишень. Хосок оглядел его боевую стойку и не смог подавить невольно вырвавшийся смешок — Чимин действительно был полон решимости нанести ответный удар, только воспринимать всерьёз его намерения было тяжело, поэтому Хосок просто стоял, иногда не со зла хмурясь, и бессознательно улыбался представшей картине. — Ты проспорил, — твёрдо заявил Чимин, подходя почти вплотную. — Ладно, — сдался оппонент, убирая редкие пряди спадающей чёлки. — Твоя взяла. Хосок зажмурился, время от времени неосознанно морщась, и настраивался на расплату. Томительное ожидание длилось пару секунд, а затем, к его удивлению, жгучей боли в области лба не последовало: вместо этого он почувствовал горячее дыхание на губах и лёгкое, почти невесомое касание. От незнакомых, но приятных ощущений Хосок невольно подался вперёд и, немного приоткрыв рот, позволил Чимину полностью обхватить нижнюю губу, однако спустя мгновение, осознав критичность ситуации, он неестественно вздрогнул, будто всё тело пробило током, отчего грубо разорвал поцелуй и вмиг оттолкнул его от себя так, что тот спиной налетел на стену. — Никогда, — отчеканил Хосок, выдерживая зрительный контакт. — Никогда так больше не делай, ты меня понял? — он нарочито сплюнул, всем видом показывая отвращение, и принялся вытирать со рта следы сомнительной инициативы. Лицо Чимина скрасила заигрывающая ухмылка. От избыточной активности мимических мышц на щеках образовались ямки, а взгляд стал более, чем просто бесстыжим. Он сделал шаг навстречу и, протягивая руку к лицу, судя по всему, морально пострадавшего, промокнул сочившуюся кровь. Хосок не заметил, как макнэ прокусил ему нижнюю губу: в те секунды он думал лишь об одном — поскорее прервать пытку, пока окончательно не сорвался из-за провокаций младшего, поэтому локальная боль для него была второстепенной проблемой. — Тогда скажи, что мне сделать, — произнёс Чимин, с откровенной страстью слизывая красную жидкость, и томно взглянул на хёна, который, кажется, забыл, как дышать. Хосок, осторожно нащупав место укуса, смахнул проступившую из раны кровь и аккуратно, словно хищник, боящийся спугнуть добычу, стал размазывать её по пухлым губам Чимина, наблюдая, как те окрашиваются в бордовый цвет. Затем, когда соблазн зайти дальше достиг непростительной отметки, сильно надавил большим пальцем, настойчиво проникая внутрь и заставляя Чимина громко сглотнуть и дёрнуться от неожиданности. Последний, пользуясь случаем, нежно обвил своим языком инородный предмет во рту и начал бережно посасывать, проходясь по папиллярным линиям на подушечке пальца. От подобных ласк Хосок терял все связи с реальностью. Он завороженно всматривался, с какой одержимостью Чимин вкушает каждый дюйм его плоти, как плавно прикрывает веки и закатывает от мимолётного удовольствия глаза, рывками заглатывает глубже и давится, стоит Хосоку случайно задеть нёбный язычок. Такие звуки его заводят, толкают на порочные, аморальные поступки. Хосок протяжно зашипел, когда очередной приглушённый стон сорвался с губ искусителя, поэтому он, мысленно проклиная своё слабоволие, не выдержал и резко вцепился в хрупкую шею, припечатывая того к стене. Незначительная разница в росте в виде пары сантиметров психологически давала преимущество, загоняя Чимина в позицию жертвы. — Любишь грубо? — он с вызовом посмотрел на агрессора снизу вверх, расплывшись в хитрой улыбке. — Мог бы просто попросить, я… — Замолчи, — отрезал Хосок, ещё крепче сомкнув пальцы на нежной шее. — Молчи я сказал! — он в один шаг сократил дистанцию, подходя вплотную и нависая над беззащитным макнэ. — Что на тебя нашло?! — Хосок приподнял его за подборок и, встряхнув так, что тот ударился затылком, выкрикнул в лицо: — Отвечай! — Я н-не… — хён сжал руку до побелевших костяшек, лишая Чимина возможности размеренно дышать. — Отпусти, п-прошу… — Чимин накрыл окаменевшую на горле кисть в тщетных попытках расцепить пальцы. — Я тебя спрашиваю, — он проигнорировал явные признаки подступающей асфиксии. — Какого хуя ты творишь?! — Хоби, — взмолился тот. — Я не могу… Ды… Д-дышать, — выпалил Чимин, жадно хватая воздух ртом. Хосок лишь горько усмехнулся, но хватку не ослабил. Ему доставляло эстетическое удовольствие наблюдать, как от недостатка кислорода меняется цвет лица, как в уголках глаз скапливаются слёзы, как тот, даже будучи физически сильнее, начинает вырываться, словно верит в то, что Хосок и вправду сможет причинить ему вред. Во взгляде Чимина читалось осознание безысходности и неподдельный страх за жизнь, ведь в данный момент Хосок действительно его убивает и, что самое жуткое, открыто наслаждается мучениями. Сканирует, запоминает, изучает каждый лопнувший в склерах капилляр с каким-то нездоровым обожанием, каждую пульсирующую вену, следит за траекторией слёз, рефлекторно хлынувших из-за удушающего захвата. Упивается тем, как тускнеет взгляд и теряет привлекательность его фирменная «улыбка глазами». — Тише, — шепчет он, поглаживая влажные дорожки тыльной стороной свободной ладони. — Скоро всё закончится. И заканчивается, когда Хосок безжалостно впивается в обезвоженные губы, уменьшая и так никчёмную жизненную ёмкость лёгких. По-хозяйски, с напором, на правах старшего вторгается в него, ступает по неисследованной территории, не пропуская ни один миллиметр слизистой, переплетает уже не такой отзывчивый язык со своим. Покусывает побелевшие губы и, немного отстраняясь, меняет угол проникновения, затем повторяет. Он морщится от ноющей боли внизу, ненасытно тянет воздух, дефицит которого сейчас остро испытывает человек в его руках, рычит от вожделения, от эйфории, накрывающей с головой, когда Чимин царапается, старается оттолкнуть, скользит руками и цепляется за малейшую возможность прекратить страдания, хнычет прямо в губы, вымаливая прощение. Хосока это заводит ещё больше. Он не хочет останавливаться, просто не может. Точно не сейчас, когда перед ним так возбуждающе бьётся в конвульсиях Чимин, задыхаясь от собственной ошибки, извиваясь, корчась от того, как внутренние органы скручивает агония. Хосок замедлился и, смерив взглядом объект своих истязаний, довольно ухмыльнулся проделанной воспитательной работе, а после короткой паузы вновь продолжил измываться, демонстрируя безусловное превосходство. Дело вовсе не в извращённой фантазии, а скорее в принципах: Хосок психически здоров и очень даже уравновешен. Однако тем, кто возомнил полную вседозволенность с ним, его телом и нравственными убеждениями… Тем, кто перешёл черту и решил подвергнуть сомнениям его сексуальную ориентацию, он отплатит той же монетой, — только на этот раз в десятикратном размере и более изощрённым способом. И пусть ему это безумно нравится, он не намерен безнаказанно отпускать провинившегося. Хосок наваливается, буквально вжимается в грудную клетку, и смыкает пальцы на шее так, что в глубине души сам молится, чтобы на ней не остались шрамы от ногтей. Потом сгибает сустав, протискивается коленом Чимину между ног, одновременно придерживая того за талию, и, слегка поддев его пах, не сдерживает вырвавшийся стон, ощущая тепло в зоне контакта. Чимин, невнятно промычав что-то от чувственного прикосновения, попытался вывернуться, приподнимаясь на цыпочках, но Хосок, прочно зафиксировав его в поцелуе и садистских объятиях, моментом обездвижил жертву. Изнурённый неравным поединком, забравшим у него последние силы, он, признав поражение, смиренно опустился на любезно подставленную «опору» и обмяк в мёртвой хватке мучителя. Завидев отсутствие ответной реакции, Хосок резко отстранился и стал наблюдать за тем, как Чимин, схватившись за горло, судорожно закашлялся и медленно сполз по стенке. Обессиленно рухнув в коленно-локтевой позе, он принялся на ощупь оценивать твёрдость поверхности, хаотично водя ладонями по полу и борясь с нарушениями координации после длительного пребывания в состоянии удушья. Дождавшись частичного восстановления кровообращения, Чимин, прерывисто дыша, поднял на хёна заплаканные глаза. Хосок не смог вынести и секунды этого болезненного взгляда. Он отвернулся и не спеша последовал в сторону дивана, закипая от смешанных эмоций после случившегося. Воцарившаяся тишина давила. Звенящий в ушах ультразвук вызывал дискомфорт, сотрясая стенки черепной коробки неровным пульсом. Хосок откинулся на спинку и, запрокинув голову, прикрыл веки. В том, что макнэ усвоил урок, он не сомневался. Неопределённость крылась в правильности поступка, точнее, в собственной реакции. Он соврёт, если скажет, что не задумывался о таком сценарии, и соврёт дважды, если признает, что подобные мысли появились у него недавно. Хосок жадно тянул воздух, делая глубокие вдохи, и старался успокоить разбушевавшиеся чувства. Сердце заходилось в бешеном ритме всякий раз, когда он вспоминал представшую минутами ранее картину. Отголоски совести и моральные принципы, за которые он отчаянно цеплялся, чтобы не совершить роковую ошибку, всухую проигрывали неконтролируемому желанию прикоснуться к запретному, вкусить то, что он подавлял в себе на протяжении многих лет. Индустрия развлечений в Южной Корее это рынок жёсткой конкуренции, ограничений и свод бесконечных правил, малейшее отступление от которых поставит под угрозу карьеру, имидж и мирное существование артиста в целом. Именно поэтому личная жизнь известных людей является веским поводом для сплетен, поведение на публике препарируется множеством объективов, а неоднозначные ответы во время пресс-конференций могут послужить причиной громких скандалов в прессе. Хосок осведомлён о последствиях. И ему глубоко жаль, что всемирная слава забрала у него самое ценное: возможность быть собой. Быть честным, искренним, открытым. Делиться переживаниями не только, когда репортёры переключаются на очередную знаменитость или менеджер, отлучившись, оставляет ребят наедине. Он знает, что журналисты легко превратят добрый взгляд во флирт, воодушевлённый ответ — в агитацию, красивый костюм — в рекламу, а общение с любимым исполнителем — в подражание. В ранние годы, когда только дебютировавших BTS звали на телевизионные шоу, ведущие — в рамках развлекательных программ — иногда вынуждали их идти на телесный контакт, придумывая игры, где тем приходилось касаться друг друга, одаривать лёгкими поцелуями и сближаться не так, как подобает простым друзьям. Обязательным условием, разумеется, было продемонстрировать категоричную реакцию от таких взаимодействий, желательно показать отвращение после интеракции с представителями своего пола. Тогда Хосоку смело можно было дать «Оскар» и причём не один — за лучшую режиссуру, мужскую роль и оригинальный сценарий. — Почему? — раздался позади севший голос, но Хосок намеренно проигнорировал вопрос, целиком и полностью погрузившись в размышления. За девять лет тесного сотрудничества у него не раз возникали сомнения насчёт восприятия других участников группы. Помимо безусловной поддержки, чувства братства, Хосок часто задумывался о другой стороне подобной привязанности, которая не имела ничего общего с дружескими или коллегиальными отношениями. Последние десять лет он жил в страхе, что правда рано или поздно всплывёт, а учитывая консерватизм, которым пропитано не одно поколение в Южной Корее, никакие связи «HYBE Corporation» не помогут, если о предпочтениях одного из самых популярных артистов страны узнают средства массовой информации. Именно поэтому он посчитал нужным скрывать влечения, адаптироваться и никому не давать повода усомниться в своей сексуальной ориентации. Но Чимин вывел его на чистую воду. Своими действиями он напомнил Хосоку, чего тот был лишён, чем жертвовал ради образа и как, отказываясь от личного счастья, проживал изо дня в день чужую жизнь. — За что? — наставивал тот на ответе. — Почему ты… — Замолкни, — холодно отрезал Хосок. — Пока я не передумал. — Не передумал что? — Чимин поднялся на ноги и осторожно начал приближаться к нему. «Не передумал вернуться к начатому, » — озвучил он про себя. А через запятую можно сразу добавлять «завершить карьеру». Хосок был уверен, что случившееся останется между ними, но почему-то посмотреть в глаза Чимину он всё ещё не осмелился. — Хоби, — мягко обратился Чимин, опускаясь перед ним на ковёр и устраиваясь у того в ногах. — Взгляни на меня, — почти с мольбой произнёс он. Хосок продолжал сидеть с запрокинутой головой, однако стоило макнэ положить руки на колени, как он вздрогул на месте и выпрямился в спине, ненароком встретившись с привычной «улыбкой глазами» и, мысленно радуясь уже вполне здоровому цвету лица младшего, принял закрытую позу со скрещенными руками на груди. — Не трогай меня, — огрызнулся Хосок. — Ты уже достаточно… — Хоби, — Чимин вцепился в его одежду. — Пожалуйста. — Что «пожалуйста»? — Не вини себя, — он дёрнул уголками рта. — То, что произошло… — Вот только не надо тут нравоучениями заниматься, — грубо отрезал Хосок. — Ты и понятия не имеешь, какого мне! Ты не понимаешь! — он истерично хмыкнул и отвернулся, чтобы скрыть блеск в глазах. — Я понимаю, — разуверил его Чимин, придвинувшись ближе. — Я знаю, какого это, когда не можешь быть тем, кто ты на самом деле, — грустно усмехнулся тот. — Когда натянутая улыбка на публике уже сводит все мышцы лица, но ты продолжаешь разыгрывать это представление. Когда единственный способ дать волю эмоциям — это музыка. Поэтому ты вкладываешь всю боль в строки, сутками пропадаешь в студии. Потому, что только тогда ты настоящий. Хоби, — он положил голову ему на колени. — Поверь, я знаю. Хосок не прерывал его монолог. Не потому, что не хотел перебивать, — горечь во рту не давала сформулировать ничего конструктивного, а пальцы интуитивно теребили край майки, выдавая нервное перенапряжение. — Я прошу тебя, — Чимин сильнее обнял хёна. — Пожалуйста, не вини себя. Ты не один. И никогда, слышишь? Никогда им не был, — он перебрался на колени, присаживаясь к нему лицом и раскидывая ноги по обе стороны. — Позволь мне доказать тебе. — Оставь меня, — выдавил Хосок. — Я… — он запнулся, смаргивая накопившиеся слёзы. — Я не могу так больше. Не могу больше притворяться. Не могу больше делать вид, что всё хорошо! — Хоби… — У меня даже в сценическом псевдониме «надежда», хотя я с ней попрощался уже давно, — его голос предательски задрожал. — Пожалуйста, не говори так. Ты для нас… — Вот именно, что для «вас»! — перебил он, особо выделив местоимение. — Для всех я вечно весёлый, энергичный, никогда не унывающий экстраверт, лишённый каких-либо негативных эмоций! — тараторил Хосок, наигранно искажая интонацию. — Будто я и не человек вовсе. Но… — он вдруг осёкся и замолк. — Но? — аккуратно переспросил собеседник спустя несколько секунд молчания. — Но мне так больно, — наконец сознался тот. — Мне очень больно и это не проходит, — Чимин привлёк его к себе и, обняв изо всех сил, уткнулся в макушку, пытаясь унять его судорожно подрагивающие от всхлипов плечи. — Я не знаю, сколько ещё смогу, — пробубнил уже в грудь Хосок. — Я не знаю. — Зато я знаю, — Чимин отстранил его и, подцепив подбородок, заставил того посмотреть в свои глаза. — Со мной тебе не надо притворяться, Хоби, — он тепло улыбнулся, рассматривая вопросительный взгляд. — Будь собой, пожалуйста, — тот наклонился, оказываясь в непосредственной близости от губ хёна. — Хотя бы раз, — и накрыл их нежным поцелуем. Чимин целовал осторожно, с некой опаской спугнуть или дать повод усомниться в искренности своих слов. Ответная реакция последовала незамедлительно и Хосок, полностью доверившись ему, поддался соблазну. Он вседозволенно протолкнулся внутрь, плавно сплетая его язык со своим и заглушая сорвавшийся с уст макнэ сладкий стон. Он страстно сминал губы, покусывал, а затем, ловко проскользнув к затылку, грубо вцепился в чёрные волосы, запрокидывая тому голову, и принялся оставлять мокрую дорожку от поцелуев на тонкой шее. Свободной рукой Хосок шарил под рубашкой, прощупывая каждый сантиметр желанного тела, проходясь по рельефному прессу, спускался ниже, продлевал прелюдию. Чимин извивался и невольно имитировал фрикционные движения, ощущая твердеющую плоть и разрастающееся под собой тепло. Миллиметры одежды мешали наслаждаться процессом в полной мере, поэтому он предпринял попытку избавить хёна от стесняющей ткани, но Хосок, вовремя просчитав его намерения, резко подхватил того за поясницу и подмял под себя, нависнув сверху. — Так мне тоже нравится, — усмехнулся Чимин, тая от предвкушения. — Не думаю, что нам стоит заходить дальше, — предположил Хосок. — Хо-оби, — обиженно протянул Чимин, притворно хмурясь. — Так нельзя, мы же только… — Я сказал, — строго заявил Хосок, приставляя колено между ног макнэ, отчего тот громко втянул воздух и чуть ли не до хруста позвонков выгнулся навстречу. — Что нам, — чеканит он, — не стоит переходить эту… — Пожалуйста, — простонал Чимин и стал тереться о сустав, чтобы Хосок прочувствовал степень его возбуждения. — Я не… — он яростно зашипел, завидев, как изворачивается под ним и переливается от ласк податливое тело. Как он до крови прикусывает губу, стоит Хосоку сильнее упереться в его пах. Как Чимин зовёт, виляет бёдрами, почти скулит от малейшего прикосновения. Как манят формы, жилистые руки и цепкие пальцы, жаждущие вонзиться в кожу и оставить следы сегодняшнего вечера. — Я хочу, — выдохнул в губы Чимин. — Тебя. Хосок немного отстранился и замер, словно не веря в услышанное. Он ослабил натиск, но Чимин по-прежнему предавался непрямому петтингу, закатывая от удовольствия глаза. Мучительное ожидание длиною в десять лет вдребезги разбилось об эти слова. Страх отступил, сменяясь осознанием того, что в происходящем нет ничего постыдного или неправильного. Есть возможность открыться, отдаться человеку с такой же израненной душой, вкусить непозволительную роскошь быть самим собой, не боясь осуждений за собственные желания. — Что ты сказал? — настороженно переспросил Хосок. — Я сказал, — Чимин распахнул глаза. — Что я тебя хочу. Обычно люди хотят услышать другие три слова, но Хосоку было не до глубоких чувств, — об этом он подумает позже. Здесь заканчиваются их многолетние страдания. Чимин давно знал о предпочтениях друга, хоть тот никогда не давал двусмысленных намёков, однако макнэ был крайне наблюдательным и вскоре перенял все поведенческие особенности Хосока, чтобы самому не быть раскрытым вездесущим и любопытным окружением. Сейчас их пути пересеклись, сливаясь в лабиринт нравственных переживаний, от оков которых можно наконец избавиться. — Я хочу тебя, Хоби, — повторил Чимин для большей ясности. — Я думал, что… — Замолчи, — не дал ему договорить Хосок, грубо впившись в мягкие губы, попутно срывая ненавистную рубашку. Взгляд скользнул по родной татуировке, которая преломлялась под рельефом рёбер с правой стороны и слегка видоизменялась из-за вздымающейся от тяжёлого дыхания груди. Воспользовавшись секундным замешательством, Чимин проворно высвободил Хосока из майки и припал к разгорячённому телу поцелуями. Каждое прикосновение обжигало, заставляло подаваться вперёд за новой «дозой» и обмякать под чувственными касаниями, бесформенно растекаясь под уже ведущим макнэ. Хосок откинулся на спинку дивана, а Чимин, медленно сползая вниз, опустился на пол и пристроился между ног. Он принялся стягивать штаны, постепенно оголяя нижнюю часть живота, и внимательно изучал ложбинки, где встречаются косые и поперечные мышцы, создавая V-образную форму. Хосок намертво вцепился в кожаную обивку, демонстрируя нетерпение, но Чимин, желая удостовериться в полной решимости, поднял на него глаза. — Хоби, — он посмотрел исподлобья. — Ты ждёшь разрешения? — Скажи это, — дёрнул тот уголками рта. — Скажи. — Я тоже тебя хо… — дыхание вмиг перехватило от влажных губ на члене, и если бы не грохочущий со сцены концерт, то его стон явно бы услышали. Чимин начал неспешно, плавно обводя языком головку и немного всасывая в себя. Затем увеличивал амплитуду и брал глубже, проходясь спиралевидными движениями по всей длине, мычал, причмокивал от удовольствия, словно дорвавшись до заветного сокровища. Хосок шипел сквозь сжатые челюсти, боясь издать звук, прикусывал ребро своей ладони, чтобы хоть как-то сместить фокус на новый очаг боли, но безуспешно. Чимин ускорял темп, заглатывая на этот раз полностью, окольцовывал пальцами ствол и, добавляя новые ощущения, синхронизировал вращения кистью с безупречной работой языком. Чувствуя, как едва не матерящийся Хосок вскоре достигнет кульминации, он замедлился, пока и вовсе не прекратил оральные ласки. — Почему ты… — рвано выдохнул Хосок, переводя помутневший взгляд. — Я хочу тебя, Хоби, — Чимин смахнул тянущуюся нить слюны. — Внутри, — уточнил он и избавил себя от остатков одежды. Хосок на мгновение забыл, как дышать: то ли из-за открывшегося вида, то ли из-за подступающей паники. — Я н-никогда не… — растерялся Хосок, собирая по крупицам затуманенный рассудок. — И я, — подбодрил того макнэ. — По-моему, самое время попробовать. — Нас могут услышать, — выпалил хён. — Давай не будем. — Всё будет хорошо, — заверил младший. Хосок изрядно нервничал. Теоретических знаний ему не занимать, однако практика была чуть реже, чем никогда. Он и сам со временем принял тот факт, что этому не бывать, и уж тем более с кем-то настолько близким, но то, с какой преданностью Чимин смотрит на него, как всецело доверяет, — побуждало пройти критическую точку и отдаться на попечение всем богам разврата. Хосок мысленно проклинал свою недальновидность и детские отмазки из серии «нас могут услышать», ведь ему впервые плевать на обстоятельства, пока рядом с ним Чимин: тот, кого, можно сказать, он вырастил. Для кого был надёжной опорой, кому заменял семью на первых порах, кого обучал, наставлял и поддерживал в моменты особого отчаяния. Хосок не был эгоистом. Он не хочет, да просто не может осознанно причинить физическую боль этому человеку из личной выгоды или интересов. Хоть это и означает отказаться от крышесносного секса с ним, о котором он грезит не первый год, Хосок вряд ли решится зайти дальше. По крайней мере, точно не без угрызений совести впоследствии. — Возьми, — Чимин протянул ему баночку лубриканта. Хён даже не заметил, как тот отлучился на пару секунд. — Что это? — зачем-то озвучил очевидное Хосок. — Не пугай меня, — замер на месте Чимин. — Ты серьёзно не знаешь? — Прости, я немного нервничаю, — признался тот. — И откуда у тебя… — Долгая история, — отмахнулся макнэ. — Долгая история? — хмыкнул Хосок, вскинув бровь. — Ну, мы же не торопимся, — заигрывающе подмигнул Чимин. — Как-нибудь расскажу. Он разлёгся, устроившись поудобнее на диване, и стал пристально следить за дальнейшими действиями хёна, который заметно колебался между моральными принципами и диким, инстинктивно животным желанием продолжить. Последнее всё же взяло верх и Хосок, равномерно распределяя гель по пальцам, прильнул к хрупкому торсу, накрывая припухшие губы младшего, словно извиняясь за то, что собирается сделать. Чимин жадно ответил на поцелуй, как вдруг, почувствовав лёгкое вторжение, сладко простонал и довольно расплылся в улыбке, не разрывая телесного контакта. Хосок методично ускорялся, добавляя второй палец и, проходясь по внутренним стенкам, тщательно подготавливал девственное тело. Он всячески старался прогнать навязчивые мысли о том, что если Чимин уже морщится и кривит лицо, то принять его в себя целиком он вряд ли сможет, а если и сможет, то, несмотря на нестерпимую боль, побоится сообщить о дискомфорте. Чимин, оттягивая губу невесомыми покусываниями, отстранил его, подталкивая переключиться на другой инструмент, на что Хосок, кинув сожалеющий взгляд на разложившегося под ним макнэ, покорно вынул пальцы и приставил головку ко входу. — Я… — неуверенно начал Хосок. — Не тяни, — он обхватил хёна ногами за поясницу и сам начал насаживаться на его член. Чимин, неторопливо вращая тазом по кругу в поисках оптимального угла проникновения, ненасытно тянул воздух, пытаясь выровнять дыхание и отвлечься от жгучей боли в заднем проходе. Хосок понемногу привлекал его к себе, продвигаясь медленно, однако видеть, как в уголках глаз макнэ скапливаются слёзы, — отдельная пытка, способная пошатнуть даже самый категоричный настрой. — Давай не будем, — боязливо предложил Хосок. — Всё хорошо, — через силу выдавил тот. — Тебе больно, — настаивал хён. — Я не могу смотреть, как ты… Чимин крепче сцепил ноги за спиной и, рывком притянув Хосока, ввёл в себя член до половины и почти сорвался на крик, который вовремя успел подавить, сжав челюсти до видимых желваков. Хосок, зашипев и выругавшись от пронзительных сдавливающих ощущений, неосознанно подавался вперёд поступательными движениями, проталкиваясь всё глубже, пока полностью не оказался в нём. Слёзы градом скатывались по щекам младшего, но тот мужественно выдерживал натиск, жмурясь и коротко всхлипывая. Спустя пару толчков, боль отступила, сменяясь приятным разливающимся теплом внутри. Чимин расслабился, позволяя Хосоку перейти на более размашистый ритм и хён, считав разрешение по блаженному лицу, ускорился, упираясь обеими руками в заднюю часть бёдер. Он развёл ему шире ноги и стал с несвойственной ему грубостью вдалбливаться, отчего Чимин, не ожидав такой инициативы, впился ногтями Хосоку в предплечье, а свободной ладонью зажимал рот, пресекая рвущиеся наружу стоны. Хосок не выдерживал мерным темп. Он получал безумное удовольствие от того, как Чимин вздрагивал, стоит ему внезапно войти до конца, как выгибался, как сам насаживался, когда Хосок плавно отстранялся, а затем вновь без предупреждения вторгался в уже податливое тело. — Поворачивайся, — произнёс Хосок нехарактерно низким голосом. Чимин приоткрыл глаза и встретился с пронзительным взглядом, в котором не осталось ничего человечного — один хищный оскал, пропитанный похотью. Зрачки заполнили всё пространство радужки, грудь ходила ходуном, а ноздри расширялись от неравномерных вздохов. Такого Хосока он видел впервые. — Я сказал, — скомандовал тот, — поворачивайся! — уже раздражённо изрёк Хосок, злясь на неповиновение, и тут же подхватил его под тазовые кости, разворачивая спиной и вынуждая встать в коленно-локтевую позу. — Хоби! — попытался возразить Чимин, но Хосок навалился сверху, придавливая всем весом к дивану и разводя ноги в стороны. Глаза приковались к татуировке полумесяца в районе седьмого позвонка. Пальцы коснулись лаконичного узора, а затем пробрались к волосам, жёстко смыкаясь на затылке. Хосок наклонился и, обжигая горячим дыханием мочку уха, шепнул: — Постарайся не кричать, — Чимин почувствовал, как губы Хосока тронула язвительная ухмылка. Хосок встал сзади, выпрямляясь во весь рост, и одним махом вошёл в него. Он двигался нещадно, даже варварски, игнорируя жалобные поскуливания макнэ, и больно вонзался в ягодицы, сминая их и удерживая Чимина на удобном для него уровне. Чимин, до побеления костяшек и проступающих на руках сухожилий, вцепился в спинку дивана и с каждым новым рывком систематически бился об неё грудью. Мысленно радуясь хорошей растяжке, Хосок надавливал на поясницу, заставляя того прогнуться и оттопырить задницу. Он стонал, иногда надрывая голосовые связки от слишком грубого проникновения, и никакой подручный кляп в виде прикусывания обивки не помогал заглушать возгласы. Чимин, прилагая все усилия, чтобы не отдаваться одним лишь внутренним ощущениям, впился зубами уже в собственное предплечье, а свободной рукой скользнул к члену и принялся окольцовывать ствол, двигаясь не в такт поступательным движениям. Завидев развернувшееся зрелище, Хосок не сдержался и окончательно потерял все нити с реальностью. Он брал безжалостно, словно вкладывая в толчки десятилетнее воздержание, трахал до умопомрачения, до дрожи в коленях, наслаждался, запрокидывал голову и возносил молитвы вперемешку с ругательствами к потолку, и если бы боги разврата слышали, то явно были бы довольны такой данью. Хосок впечатывался в обмякающее под ним тело, чувствуя приближение разрядки. Он накручивал отросшие пряди на кулак, сильнее подаваясь вперёд и фиксируя макнэ в стальной хватке, тянул на себя, не давая тому отстраниться, заходился в бешеном темпе, вколачивался с большим разгоном, пока не достиг пика и не излился одновременно с Чимином, почти синхронно издав протяжный низкий стон. Хосок обессиленно рухнул прямо на него и, раскинув руки по обе стороны от Чимина, стал покрывать его нежными поцелуями, — от рисунка полумесяца до плавных изгибов плеч, переходящих в чётко выделяющиеся ключицы. Чимин, рвано выдохнув, неуклюже развернулся лицом к хёну, отвечая взаимностью на ласки и выдыхая в поцелуй нелепое: — Есть салфетки? — Блять, — выпалил Хосок. — Вот надо было тебе портить момент, — он смерил макнэ испепеляющим взглядом и нехотя зашагал в сторону предмета, по просьбе Чимина, первой необходимости. — Романтично же! — заливался тот, наблюдая за недовольным Хосоком. — Очень, — сухо бросил он в ответ, протягивая кусок ткани. Скрыв следы, как ранее рассудили бы оба, непристойностей, Хосок расположился на диване и, похлопав себя по груди, подозвал Чимина коротким «иди ко мне». Тот вытянулся рядом, прильнув к уже восстановившему дыхание хёну, вслушиваясь в размеренное сердцебиение. Их переполняли смешанные и доселе неизвестные эмоции. Вместе с чувством безмерного облегчения пришло нечто более отрезвляющее — страх за будущее. Страх, что подобное счастье окажется одноразовой акцией, и завтра они вновь проснуться порознь в непривлекательной реальности. Они знали, что это слишком контрастная, противоречивая игра, исход которой выставит обоих проигравшими. Игра, разбивающая на тысячи осколков сердце, об которые они режутся, истекают кровью, но продолжают неумолимо тянутся, как мотыльки к огню. Но эта игра стоит свеч. — Ты же понимаешь, что теперь всё будет по-другому? — нарушил тишину Хосок. Он невесомо поглаживал бархатную кожу макнэ и, приобнимая того одной рукой за плечо, очерчивал второй контур выведенной латиницей татуировки «NEVERMIND» на рёбрах. — А что именно изменится? — Чимин поднял на него вопросительный взгляд. — Всё, — содержательно отрезал Хосок. Вкусив запретный плод, они уже вряд ли смогут воспринимать друг друга иначе: не те взгляды в студии во время записи песен, не те случайные касания при репетиции хореографии, натянутое общение в компании других участников, которым он, кстати, обещал позвонить сразу же после выступления, но, видимо, что-то отвлекло. — Признаю, мне тоже будет нелегко, — протянул Чимин. — Но Хоби, — он прижался к тёплому торсу. — Мы заслужили. Столько лет, — горько усмехнулся тот. — Столько упущенных возможностей, несказанных слов… — И что дальше? — не унимался Хосок. — Разве тебе плохо? — Чимин не выдержал и, приподнимаясь на локтях, повернулся лицом к хёну. — Разве ты не счастлив сейчас? — Впервые за долгое время, — выдохнул Хосок после секундных размышлений. — Тогда позволь нам, — макнэ сделал короткую паузу. — Позволь себе, — исправил он самого себя. — Быть счастливым. Со мной. Таков был Чон Хосок — сотканный из безграничной эмпатии, позитива и желания дарить надежду на лучшее будущее, жертвуя своим собственным. Однако сейчас, когда он заглядывает в эти бездонные, до боли родные глаза напротив, его сценический псевдоним наконец исцеляет самого носителя. — Ты разжёг во мне огонь, Чимин-ши, — он зарылся пятернёй в волосы и прикрыл веки. — Что мне теперь делать? — Потуши его, — без раздумий ответил Чимин, дёрнув уголком рта. — Или, — Хосок, уловив намёк, медленно расплылся в улыбке. — Гори ещё ярче.