Плоть и кровь моего кошмара

Непроглядный смог скрыл небо до самого горизонта, словно коварный дракон, поглотивший солнце. С каждой минутой чёрные тучи становились ближе и ближе к земле, стремясь вытоптать то малое живое, что чудом уцелело на ней. Будто бы не оставляя и последним ни единого шанса. То тут, то там из разверзшейся земной тверди поднимались столбы дыма, знаменуя конец вольного царства. Праведный божественный огонь выжигал неверных, обращая человеческую ересь в бездушный пепел. И на месте того, где ещё вчера кипела жизнь, и строились планы, и теплилась надежда, сегодня тянулся лишь смрадный след из тел убиенных. Вокруг стояла тишина, и была она страшнее любых предсмертных криков. Но несмотря на действительность, что ужасала хуже любого кошмара, всё-таки было под силу отыскать там одну живую душу. Хотя… после сегодняшнего дня любой, кто знал бы о случившемся, поспорил бы с тем, что у существ, как она, вообще есть душа. Словно последняя искра безмятежного прошлого, догоравшая во мраке, в центре пепелища стояла девушка в белоснежных одеяниях. Она бездумно уставилась в окружавшую пустоту. Возможно, рассудок покинул её. Или слепая вера толкала искать в дыму хоть кого-нибудь выжившего, который сумел совладать с божественной карой. А, может, она ждала, пока происходящее закончится, обернувшись бросающим в холод сон. Сказать точно было нельзя, но если кому-то всё же удалось бы проникнуть в её сознание, то он услышал бы лишь одно: Мы должны были найти другой вход. Мы должны были найти другой выход… Мы должны были… найти выход… Мы должны… Вдруг девушка почувствовала у себя под ногой нечто твёрдое. Она медленно опустила взгляд к земле. Смахнула ногой пепел. И увидела, как в серой пелене проступили очертания детской ладошки. — А-а-а-а-а-а! Истошный крик раздался в ледяном дворце, и, несмотря на поздний час, десятки слуг устремились в покои Её Величества. Там их ждало жалкое зрелище. Их императрица вся исходила дрожью, сидя в собственной кровати. Мокрые пряди серебряных волос спадали на её лицо, скрывая безумные глаза. А пальцы со всей силой вцепились в одеяло. Подойдя ближе они сумели различить едва уловимый слухом повторяющийся шёпот: «Другой выход…» Суровая правда заключалась в том, что хоть со дня катастрофы в Каэнри’ах и минуло пятьсот лет, Царицу — Архонта, принимавшего непосредственное участие в божьем суде — в течение всех этих столетий не покидали кошмары. Сцены кровавой бойни раз за разом воспроизводились в её голове, не позволяя расстаться с терзающим чувством вины. То было наказание за грех богини. То была плата за её малодушие. Каждая ночь становилась для Царицы тяжелейшим испытанием, а лишь одного вида заката хватало, чтобы по её телу забегали мурашки. Изо дня в день она закрывала глаза, снова и снова просыпавшись на утро ещё более уставшей, чем была вчера. Постепенно усталость становилась тяжелее, чем груз вины, сдавливающий её сердце, поэтому было неудивительным, что однажды кошмары стали приходить к Её Величеству не только ночью, но и когда солнце ещё не покидало небосвод. Царица лежала в ванне, наполненной тёплым молоком. По его поверхности плавали лепестки полевых цветов, привезённых с большим трудом из далёких краёв. А аромат свечей, расставленных вокруг, позволял ощутить себя не здесь — в промёрзлых насквозь землях — а на пестреющей лужайке, где есть лишь ты и свободный ветерок, щекочущий траву. Мягкий свет от огня причудливыми бликами отражался на молочной глади, освещал саму богиню, подчеркивал изгибы её тела. Хоть и ненадолго, но обстановка вокруг сумела подарить Царице немного покоя. Она медленно дышала, вдыхая ароматные пары, и её разум постепенно расслаблялся. Приятная дымка застилала сознание. Сначала в нём не было ничего — пелена только меняла цвет из белого в светло-розовый, а из него, становясь приятно лиловой, уходила в голубой. Но затем среди тумана стали возникать образы. Расплывчатые, они обретали форму и собирались вместе в единую картину. Так возникла та самая лужайка, светлое небо над головой, и ветер, пытающийся унести с собой тонкое платье, надетое на девушку. Свежий воздух дарил силы и побуждал к жизни. Казалось, что стоит раскинуть руки — ты взлетишь подобно птице, и никогда более не испытаешь тяжесть притяжения. Но нельзя было забывать о том, что ветер, дарящий свободу, может принести с ней и бурю. Не успела девушка опомниться, как облака толстым слоём покрыли только что чистое небо. Направление ветра переменилось. Потемнело. От шума природы, предчувствующей угрозу, заложило уши. И несколько капель упали на землю. Вытянув руку, девушка сумела поймать часть из них. Но поднесся ладонь поближе, она ощутила, как сердце пропустило удар. Ведь цвет капель был алым. Кровавый дождь обрушился на тихую лужайку. Девушка пыталась бежать, найти укрытие, но поле перед её глазами никак не кончалось. Дождь красными струйками стекал по её лицу, мешая обзору. Земля под ногами превращалась в грязь, цепко хватающую и не пускающую дальше. А мокрое платье липло к телу, мешая движению. Ливень не утихал. Кровь, стеной обрушающаяся с неба, перестала уходить в грунт и начала скапливаться на поверхности. Её уровень поднимался выше и выше. Сначала в тёмной жидкости пропали щиколотки. Затем колени. Потом нельзя было разглядеть ничего ниже талии. А когда кровь стала подступать к груди, паника девушки достигла таких масштабов, что парализовала тело. Ей ничего не оставалось, кроме как принять смерть, в полной силе ощутив свою беспомощность. Шея. Подбородок. Рот. Нос. Черная гуща поглотила её целиком. Следуя инстинктам, она пыталась захватить хоть немного воздуха, но вместо этого глотала солёную жидкость. Кровь обжигала её изнутри. Душила. Рвала внутренности на части. …конец… Наконец… наконец-то. Вдруг несколько чьих-то рук достали Царицу из-под воды. Тысяча брызг поднялись вверх. Кислород проник в лёгкие, и Её Величество зашлась раздирающим кашлем. Она не сразу поняла перемену, произошедшую вокруг неё. В первые минуты ей до сих пор чудилась кровь, пропитавшая руки. Но понемногу багряное молоко, наполнявшее ванну, белело, и реальность брала своё. Слух вернулся к ней. Множество голосов прислуги слились в единую какофонию, от которой раскалывалась голова. Она почувствовала, как мягкое полотенце укутало её. Но оно не могло согреть ледяного тела. Последнее, что отчетливо врезалось в память богини был дымок от потухших свечей, что тонкой струйкой уходил к потолку.

Столбы дыма, знаменующие конец вольного царства…

С тех пор Царица ни на минуту не оставалась одна. Слуга, солдат, придворный, верный советник. Хоть кто-то, но был с ней рядом. Они думали, что смогут её спасти. Они считали, что у них получится излечить свою императрицу. Но как бы не так. Возмездие было чётко вышито на полотне её судьбы. Она знала это. Она ждала этого. Но всё равно почему-то каждый день поднималась с постели и приступала за работу, хоть и давалось ей это с большим усилием. Длинный дубовый стол разделял зал для совещаний пополам. За ним разместились министры всех мастей, высокопоставленные чиновники, важные деятели государства. А во главе его восседала Её Величество. Корона обрамляла её понуренную голову. Мантия скрывала исхудавшее тело. В ней узнавалась лишь блёклая копия её прежней, но не Царица. Однако мало кто из её придворных жил столь долго, чтобы заметить в ней эти перемены. В течение их жизни она оставалась для них всё той же — холодной и безучастной. Но, если оставаться предельно честным, для самой богини они тоже не представляли никакого интереса — люди, в том числе и те, что были сейчас вокруг, казались ей ничем, кроме как массой расплывчатых лиц.

— Подобная кампания потребует слишком много ресурсов!

— Вы правда считаете, что это необходимо?

— Кажется, все здесь настроены только на получение собственной выгоды…

— Неужели? Вы что не патриот Снежной?!

— Это приведет к войне между семью нациями!

Войне…

А нам была нужна та война?

Или боги Селестии правы — противник тогда не оставил нам другого выхода?

В действительности выиграли ли хоть кто-то в тот день?

Могла ли я отказаться?

А имела ли право поднять оружие на беззащитного?

Виновен ли весь народ в ошибках своих королей?

Кто в праве раздавать подобные приказы?

Что случилось, если бы каждый из Архонтов сказал нет?

Наступил бы… конец, которым нас пугали?..

Непременно ли кто-то должен был погибнуть там?

Нет?

Нет.

Нет!

Я могла сказать тогда «нет».

Могла не становится убийцей.

Могла спасти их.

.

.

.

Но я промолчала.

— Ваше Величество, легко ли вам жить с клеймом убийцы? Царица подняла взгляд. Министр, что зачитывал речь с листа, смотрел прямо на неё. Он ждал ответа государыни. Все остальные в зале, следуя его примеру, вопросительно уставились на свою императрицу, которая в растерянности озиралась, как загнанный в ловушку зверь. — Ну, что вы, матушка, — произнёс другой чиновник, — не можете придумать ложь, в которую мы все радостно поверим? Мужчина хищно улыбнулся ей и громко рассмеялся. Все дружно подхватили его хохот, и гогот десятка людей, словно гром, обрушился на Царицу. Она почувствовала, как стол задрожал от их смеха, а стены Заполярного дворца заходили ходуном. — Я… я… — голос Царицы сорвался и пропал. Более она не могла произнести ни слова. Это только больше раззадорило публику. Они сильнее оскалили зубы. Люстра закачалась в такт их ржанию. С потолка посыпалась побелка. Казалось, вот-вот крепление не выдержит, и светильник сорвётся вниз, придавив злосчастных членов совета. Богиня в отчаянии взглянула на неё, и отвратительная мысль промелькнула в её голове. Ведь если люстра всё-таки упадёт, этот навязчивый хохот прекратится. — Крио Архонт не знает каким ещё извращённым способом нас прикончить? — прошипела толпа и протянула к ней свои руки. Их облик переменился. Более в комнате не было ни чиновников, ни министров. Их кожа побледнела, а волосы посветлели. И наряды их теперь не походили на одежду Снежной. Теперь на этих людях были надеты традиционные национальные костюмы Каэнри’ах. Мужчины и женщины, дети и старики — все обступили её, отрезая пути отхода. Девушка металась то туда, то сюда, но человеческое кольцо смыкалось вокруг, становясь уже и уже. Пока она не почувствовала на себе холод их разлагающихся пальцев. — Прекратите! Прекратите! Пожалуйста, замолчите. Все замолчите! — Царица разрыдалась, вцепившись руками в собственные волосы. Она молила о пощаде. Ох, как же страшно ей тогда было. Только сейчас собравшиеся в зале для совещаний обернулись к ней, вспомнив о присутствии Её Величества. Шок и непонимание отразились на их лицах. Спор прервался, а выступающий, повинуясь приказу, замолчал. Но истерику Царицы это не остановило. Неожиданно она ощутила, как чья-то тяжёлая рука опустилась на её плечо. На удивление, от неё исходил уже позабытый ею жар. Эта ладонь что есть силы сжала сквозь одежды её кожу, всаживая в плоть острые ногти. Отрезвляющая боль волной разлилась по хрупкому женскому телу. Царица почувствовала, что сознание вновь вернулось к ней, и даже испытала сладость от этих болезненных ощущений. — Прошу простить Её Величество, — низкий голос эхом разлился по дворцовому залу, — ей сегодня не здоровится. После этих слов мужчина ослабил свою руку и помог Царице подняться. — Но, господин Первый Предвестник, — неуверенно спросил кто-то из сидящих за столом, — мы же вернёмся к этому обсуждению? — Всенепременно. Дым боя оседал. Сквозь редеющие тучи стали пробиваться лучи солнца. Девушка в белых одеяниях вновь оказалась посреди пепелища. Она сидела на земле, положив ладони на колени, а взор её был устремлён кверху. В её душе наступила пустота, такая же, которую оставило после своего уничтожения неугодное королевство. Все чувства покинули её сердце, оставив вместо себя в груди зияющую бездну. Обессиленная, она могла только смотреть, как догорает рассвет и наступает новый день. Вдруг на горизонте показалась фигура. Она росла по мере приближения, а силуэт её становился чётче. Человек шёл с востока и отбрасывал вперёд себя длинную тёмную полосу. Поэтому лишь оказавшись в его тени, Царица смогла разглядеть, кто навестил её в этот трагичный час. Перед ней возвышался мужчина, одетый в наряд придворного мага. В некоторых местах на ткани, потрепанной в бою, виднелись пятна крови. Правый глаз его был чёрным, а кожу вокруг него изрезали шрамы, из которых наружу проникало голубое свечение. Второй же глаз остался неповреждённым, и в нём можно было увидеть зрачок-звездочку. Несмотря на свой плачевный вид, мужчина спросил у богини: — Болит? — и указал в сторону её груди. Царица промолчала. Тогда он с усмешкой продолжил: — Должно болеть. И предупреждаю тебя: эта боль никуда не денется. Даже, наоборот, с каждым прожитым тобой днём она будет становится лишь сильнее. Пока полностью тебя не поглотит. И не сведёт с ума. Его слова пролетели мимо девушки, хоть и осели глубоко в её воспоминаниях. Она по-прежнему продолжала сидеть среди пепла — только её глаза неотрывно следили за выжившим. — Ты можешь, конечно, смириться, — не унимался он, — и позволить уже сейчас своей совести растоптать тебя. И будешь права. Ведь чудовища, наподобие вас, божеств, и правда не достойны жизни. Но я предлагаю тебе хотя бы попытаться что-нибудь исправить. Ни ты, ни вся твоя братия не заслуживают моего прощения и прощения моего народа, но, возможно, у тебя самой получится простить себя. А если нет… что ж, твоё жалкое существование оправдается по крайней мере одним хорошим поступком. Бывший придворный маг был уверен, что она последует за ним. Поэтому он, не оборачиваясь, подтаскивая ногу за собой и пошатываясь, побрел дальше, к другому концу горизонта. А заметая его след, вверх поднимались клубы пыли. Могла ли знать богиня, что принимает одно из важнейших решений в своей жизни? Неизвестно. Но крепко сжав ладони, она нашла в себе последнюю толику сил, чтобы подняться и пойти за мужчиной. Глотая слезы. Превозмогая ту самую боль. Ежедневно убеждаясь в суровой правде его слов. Она согласилась страдать, но делать. Мучиться, но каждый раз начинать вновь. Изводить себя до потери сознания, но не сметь опустить руки. Ведь только так у неё получится хоть что-то исправить. Никто не знал, как Её Величество и Первый Предвестник повстречались. Все были уверены, что это он пошёл за её знаменем, а не наоборот. Но как бы то ни было, ни один человек или бог уже не мог встать на пути их планов.

— Мы свергнем Селестию.

Мы свергнем Селестию.

— Чтобы больше никто не мог решать, кому жить, а кому умереть.

Чтобы больше никто не мог решать, кому жить, а кому умереть.

Царица проснулась. За окном стояла глубокая ночь и свирепо гудела вьюга. Рядом с её кроватью стояла недавно зажжённая лампадка. Из кресла в углу спальни раздалось шевеление, и в тусклом свете проступило знакомое лицо. — Опять кошмар? — спросил её Пьеро. Царица, молча, согласилась, закивав головой. Мужчина устало вздохнул, отложил книгу, поднялся с кресла и пересел к ней на кровать. Он прикоснулся к её серебряным волосам и, медленно, зарывая пальцы в локоны, стал водить вдоль них рукой. Почувствовав жар его ладони, чувства Царицы вновь утихли — она снова легла и прикрыла глаза. Под свисты снежной бури, что как будто играла ей колыбельную, её дыхание замедлилось, и богиня смогла заснуть. Поэтому уже не слышала, что говорил ей Пьеро. — Засыпайте, Ваше Величество, — шептал он ей, — засыпайте. Вам ещё нужны силы, чтобы осуществить задуманное. Рано предаваться самобичеванию. Потерпи. Ведь ты пока нужна мне. Необходима, чтобы всё случилось. Поэтому не смей расставаться с жизнью прежде, чем я тебе позволю. Не думай, что ты уже оправдала свою никчёмную жизнь.