На "Летучем Британце"

Он никогда не держал в руках ничего нежнее разукрашенного эфеса шпаги. Воистину, это было лучше, чем рука любимой или что-нибудь столь же глупое и сентиментальное. Сантименты во всех проявлениях были чужды старому пирату капитану Артуру Керкланду. Ночь уже давно опустилась на палубу старого верного корабля, но никто и не думал ложиться спать. Где-то поодаль раздаются хмельные голоса, распевающие старые песни. Экипаж корабля "Летучий Британец" был сыт, счастлив и пьян ромом, ночью и пролитой кровью. Капитан криво усмехнулся и отхлебнул рома прямо из горла потемневшей бутылки. Он и так был уже изрядно пьян, но по-другому на корабле никак не получалось. Запас пресной воды - вещь слишком непрактичная, чтобы хранить ее в трюме в достаточным количестве. Ром хранится намного дольше, да и пьяным легче спускаться вниз, во владения кока. В темноте и с пьяных глаз не всегда поймешь, что ешь, да и слава богу. А впрочем, что смысла думать об этом? Разве его волнует, что пьянство - грех, как и все, что он когда-либо делал в своей жизни? Молиться - удел святых. Капитан Артур Керкланд святым не был. Его единственной молитвой был звон тесаков в ближнем бою. Да и молился капитан только за то, чтобы его не подвел самый верный друг. Вовсе не экипаж, боявшийся своего предводителя до дрожи и благоговейного трепета. Его единственным другом был пистолет. И, может быть, еще корабль. В каждую доску "Летучего Британца" был вложен тяжкий труд. Каждая мачта помнила руки тогда еще простого матроса Артура. Корабль, словно верный пес, готов был служить своему капитану, пока морская пучина не разлучит их. Артур Керкланд был обвенчан с морем и грехом. Все, что он любил, все, к чему был привязан всей своей зачерствевшей душой, ждало его в море. На кой же черт ему тогда сдалась земля и уж тем более небо?! Когда ветер шершавой рукой скользит по парусам, нет никакого дела до того, что после смерти тебя не ждет ничего хорошего. К дьяволу, на кой сдались ему и его ребятам небеса?! Капитану Керкланду и на этом свете было неплохо. И пусть проклятый бес гоняет его корабль по морским просторам. Экипаж выдержит любые тяготы, а если начнет роптать, у капитана всегда под рукой кнут. Десяток ударов усмирит чей угодно буйный нрав. Его ребята, как и он сам, давно прокляты живыми и мертвыми. Ни на земле, ни на море они не были желанными гостями. Их с ужасом и содроганием ждали только экипажи мирных судов. Капитан Керкланд был частым гостем их ночных кошмаров. А еще его давно ждала в гости виселица. Артур только усмехался, представляя, как вместе со всей своей командой висит на рее. Воистину, смерть была ему не страшна. Капитан считал себя любимчиком судьбы. Сколько раз его ранили в бою и хоть бы что! Смерть пока не торопилась за отчаянным корсаром. Видать, морской дьявол решил заполучить его со всеми потрохами, со всем, что было ему дорого, с кораблем и экипажем. Капитан Керкланд мог погибнуть только на море, утянув за собой к дьяволу всю свою свиту. Ему никого не было жаль. Разве что… нет, мальчишку-юнгу тоже не жалко. Этот радостный идиот только и делал, что мешался под ногами. Без него в аду будет скучно. Что скрывать, пожалуй, и без того пропащая душа не будет ярче пылать в преисподней только потому, что ко множеству грехов присовокупится еще один. Капитан Керкланд не делал секрета из того, с какой целью юнга периодически посещает его каюту. На смазливого мальчишку засматривались многие, но трогать не решались и двусмысленных намеков не делали, будто на нем было написано, что он собственность капитана. Чего в этом было больше: страха или уважения, сложно сказать. Артур подобрал парня в небольшом портовом городишке. Будущий юнга оказался избалованным великовозрастным сынком богатых родителей, сбежавшим из дома на поиски приключений. И было в нем что-то такое, отчего его голубые глаза будто светились изнутри решимостью и волей. Поэтому, когда Альфред, преданно заглядывал капитану в глаза и просил взять его на корабль, Керкланд отказывался только для приличия, чтобы не уронить свой авторитет сурового непреклонного корсара. Поднимая якорь и снова отправляясь в море из захолустного портового городишки, он представил команде нового юнгу Альфреда Джонса. - А со старым что делать? - только и спросили пираты. - А, за борт его, - отмахнулся капитан. Бедному старому юнге, и без того давно напрашивавшемуся на экстремальное купание, повезло, что корабль не успел слишком далеко отойти от берега. - Ты ведь понимаешь, что просто так на мой корабль не попадают? - спросил Керкланд, отводя юношу в сторону. - А как попадают? - тут же поинтересовался Джонс. И глаза у него тогда были лукавые-лукавые и все понимающие. - Как правило, за какие-либо особые умения и таланты. Хотя иногда и за красивые глаза. Но тогда к глазам должно прилагаться кое-что еще… - Значит, ты считаешь, что у меня красивые глаза? Я запомню, - Альфред улыбался легко и открыто. Казалось, его совсем не пугала перспектива лечь под капитана. С тех пор Джонс стал частым гостем капитанской каюты, куда другим вход был запрещен, кроме самых исключительных случаев. С ним было проще, чем с развратными девицами в порту, хотя и их услугами Керкланд не брезговал. Альфред не просил денег, не пытался влюбить капитана в себя и всегда был под рукой. Таскать проституток на корабль Артур считал непозволительным. За все время его капитанства нога ни одной женщины не ступила на палубу "Летучего Британца". - Баба на корабле к несчастью? - интересовался Джонс. - А вы все тут такие суеверные? Но дело было не в суевериях. Женщины на "Британце" не появлялись исключительно из дисциплинарных соображений. А хорошенький юнга был не только приятной компанией на вечер, но и необходимым в команде матросом. Разумеется, Керкланд не собирался влюбляться. Мальчишка был не более чем развлечением. Их обоих все устраивало: Артур получал покорного любовника, а Альфред мог быть уверен, что его не "пустят по рукам". Хоть Джонс и был не слабым парнем, со всей командой он бы не справился. Капитан снова усмехнулся и отхлебнул из бутылки, вспоминая, что сейчас юнга отлеживается в его каюте. Два дня назад его начало сильно лихорадить, а лечить на корабле никто не умел. Функции врача на судне обычно выполнял плотник и то только потому, что у него были инструменты, которыми можно было отпилить руку или ногу в случае заражения крови. Альфреда, конечно, тоже можно было распилить, но пользы это не принесло бы. Артур же, как бывалый пират, вообще был уверен, что все болезни - это блажь и все на свете лечится хорошим или, за неимением лучшего, пусть даже дрянным алкоголем. Поэтому Керкланд почти насильно спаивал юнгу до полубессознательного состояния. Зато в горячке, мечась в полубреду, когда глаза блестели тем самым больным и влажным блеском, который выглядит, будто пьяная поволока, когда на лбу выступала испарина, а тело горело огнем, Альфред был необычайно хорош в постели. Керкланду хотелось брать его снова и снова, изредка хватая за волосы, заставляя запрокинуть голову, чтобы влить в горло полбутылки рома. Альфред метался по жесткой койке, стонал громко до хрипа, до слез. В такие моменты хотелось схватить его за горло и грубо заткнуть рот поцелуем. Но подобных нежностей капитан себе не позволял. Лишь однажды он сорвался и прижал мальчишку к стене каюты, поцеловал грубо, быстро, с нескрываемым желанием. Но Альфред понял все иначе и опустился на колени перед Керкландом, расстегивая его брюки. С того момента Артуру часто хотелось поймать несносного мальчишку за шиворот, стащить с мачты, затолкать в свою каюту и зацеловать до одури, до темных кругов перед глазами. Но шлюху не принято целовать. Шлюху не принято любить. Относиться к Альфреду, как к продажной девице, было проще. Тогда отношения не требовали никаких эмоциональных затрат. Джонс и сам вел себя соответственно. Только изредка, прижимаясь к Керкланду всем телом, он бормотал что-то невнятное и Артуру сразу становилось тепло. Альфред был теплым. Разумеется, капитан Керкланд тоже не был ни хладным трупом, ни акулой (в прямом смысле этого слова). Под кожей его тоже бился пульс. Но собственное тепло казалось Артуру искусственным, словно изнутри его согревал только алкоголь. Альфред же был теплым естественно. И в груди его билось не сердце - живое солнце. Только на "Летучем Британце" всегда царила ночь. Солнце там было совершенно излишним. Сколько бы раз Керкланд не пытался затушить это солнце, заставить парня перестать улыбаться было просто невозможно. Лицо мальчишки всегда было озарено абсолютно искренним счастьем. Поэтому на него и заглядывались другие матросы. Альфред будто провоцировал окружающих ненавидеть его, с нескрываемой наглостью глядя на тех, кто его никогда не получит. "Подбери слюни, - говаривал в таких случаях Артур особенно откровенно разглядывающему юнгу боцману-французу, - Поищешь себе куколку в ближайшем порту!" Только он один имел право на Альфреда. Только он один мог хотеть стереть эту ненавистную лучезарную улыбку с его лица. И только он один мог поднять на Джонса руку. Юнга давно напрашивался на драку, но, помня жестокость своего капитана, никто из пиратов не решался указать мальчишке его место. Керкланд с этим справлялся и сам. И если Альфред выходил из его каюты с разбитым лицом, никто не мог сдержать злорадства, хотя Джонса следовало, по меньшей мере, хорошенько взгреть кнутом у первой грот-мачты за его наглость. Артур уже обдумывал эту идею, но решил, что сейчас не самый подходящий момент, если учесть, что парень валяется в горячке. Капитан поймал себя на том, что заводится от одной мысли о несносном юнге. Впрочем, что его останавливает? Тем более, что Альфред сейчас нездоров. Тело его горит огнем, а глаза блестят тем самым больным и влажным блеском, который выглядит, будто пьяная поволока. Больше не раздумывая, Артур направился в свою каюту. Дверью он не хлопал, прикрывал тихо и почти небрежно. Капитан не нуждался в ключе, он и так знал, что никто не посмеет войти в каюту. Он едва не столкнулся с Джонсом практически на пороге. - Ты куда-то собрался? - Керкланд приподнял белесую бровь. Альфред отрицательно покачал головой. Он был необычайно бледен и явно только проснулся. На скуле парня красовался вчерашний синяк, уже пожелтевший по краям, а бровь была рассечена. Тяжелый на руку корсар прошлой ночью не пожалел мальчишку - приложил лицом о стену в порыве не то страсти, не то злобы. Даже после всего, что Керкланд вытворял с парнем, Джонс его не боялся, и это выводило пирата из себя. Даже если прижать наглого мальчишку к стене, по-хозяйски провести рукой по бедру, зная, что откровенный взгляд скажет намного больше слов, сгрести за волосы, до боли сжимая в кулаке светлые пряди, поцеловать крепким, жаждущим поцелуем, не оставляющим права на ответ, выражение лица парня останется неизменным. Артур рванул за воротник альфредовой рубашки, обнажая плечо. К сожалению или к счастью, но он совсем не был похож на девушку. В чертах Джонса не было той мальчишеской хрупкости, которую можно принять за женственность. Широкие кости, крупные ладони, округлое сильное плечо в вырезе рубашки. Керкланд провел пальцами по линии ключицы и слегка прижал пульсирующую жилку на шее. Пульс Альфреда участился, дыхание стало тяжелее. Он всегда заводился с пол-оборота. - Тебя так сильно возбуждает мое присутствие? - усмехнулся Керкланд. Парень замотал головой. Впрочем, это было излишним, ведь они оба знали правду. А почему бы… Артур усмехнулся своим мыслям и нежно погладил Альфреда по щеке. Каким бы резким и шумным идиотом ни был Джонс, на ласку он всегда отзывался с безумным желанием. Керкланд запустил руку в волосы парня и мягко улыбнулся. На лице Альфреда было написано искреннее недоумение. - Нравится? - тихо и хрипло спросил Керкланд, проводя кончиками пальцев по приоткрытым губам. - Да… - едва слышно выдохнул Джонс. - Иди сюда. Артур прижал парня ближе к себе и нежно поцеловал в губы. От неожиданности Альфред дернулся и ударился головой о стену каюты. Керкланд расхохотался. Мало что могло сравниться с картиной удивления и испуга на лице Джонса. Мальчишка встрепенулся. Взгляд его снова стал дерзким, полным вызова. Он во всем чувствовал подвох. С первых дней пребывания на корабле парень усвоил, что доверять кому-либо, тем более самому капитану, нельзя, как бы ни хотелось. Альфред не сопротивлялся, когда Артур толкнул его в сторону жесткой койки, с которой парень только что встал. Один только дерзкий взгляд наглого юнца заставил Керкланда выйти из себя. Все встало на свои места. Мальчишка, все еще не слишком искушенный, с лихвой компенсировал недостаток опыта страстью и молодостью. Воистину, когда ты еще так юн, в постели тебе можно простить многое. Особенно за эти глаза, которые блестят больным и влажным блеском, похожим на пьяную поволоку, за жар горящего в лихорадке тела, за слабеющие руки, сжимающиеся в кулаки до побелевших костяшек, за стоны громкие до хрипа, до слез, пока хватит дыхания, за искусанные до боли губы (а ведь все думают, что они у Альфреда такие от поцелуев), за то, что с ним хочется быть и грубым, и ласковым одновременно. Керкланд всегда выбирал первое, не позволяя себе нежности. К чему это, если его интересует только тело Альфреда молодое, сильное, жаркое? Душа его такая же юная и наивная, как он сам, бывалого корсара совсем не интересовала. Чувствовать, как Альфред обмякает в его руках, наконец замолкая, прикрывает глаза и судорожно ловит губами воздух было, пожалуй, лучше всего. В такие моменты он становился еще более желанным для Керкланда. Хотелось брать его снова и снова и Артур наверняка бы воплотил свое желание, если бы после такого жаркого секса остались силы на второй раунд. Пират застегнул брюки и вложил в руку Джонса початую бутылку рома. - Пей. Альфред молча приложился к бутылке. - Сколько тебе лет? - зачем-то спросил он. Артур неопределенно дернул головой. - Двадцать три, кажется. - Ну, надо же, такой молодой… Ты выглядишь старше. А мне, представляешь, девятнадцать. У тебя на берегу кто-нибудь есть? - Нет, - отрезал Артур, - Я отказался от них, а они - от меня. - Понятно… А у меня, знаешь, брат есть. Младший. На две минуты. Брат-близнец, представляешь?! Я, правда, давно его не видел. Последнее, что я о нем слышал, так это то, что он уехал из Нового Света куда-то во Францию. Тебе, наверное, тяжело без семьи? Керкланд недобро усмехнулся. - Ты так много знаешь о семье! Скажи, а ты когда-нибудь заталкивал своего младшего братика в кладовку и трахал так, что он не мог даже кричать? Ставил его когда-нибудь на колени и имел по самые гланды, чтобы его потом выворачивало наизнанку? Или вы дрались с ним не до первой крови, а желая убить, раздавить, уничтожить, как два диких волчонка? А может быть он ненавидел тебя так сильно, что его бросало в дрожь только при одном упоминании твоего имени? Нет? Нет, конечно. Ты же у нас герой. Ты же был хорошим старшим братиком, а он любил тебя, верно? Артур знал точно, что хоть на секунду Альфред представил своего брата. Но в глазах его не было вожделения, лишь недоумение. Значит, испытывал к нему только родственные чувства. - А что ты так на меня смотришь? - Керкланд приподнял одну бровь, - Братишка у тебя наверняка хорошенький и личико у него почти такое же смазливое, как у тебя. Никогда не желал своего братика? Не представлял его в таких позах, а? - Нет, - Альфред отвел глаза, - Я люблю Мэтта, но только как брата. - Что ж, - Артур накинул рубашку на плечи, - Значит ты не поймешь, как сильно я скучаю по своей семье. Слова корсара сочились ядовитым сарказмом, который довольно умело скрывал боль и детскую обиду. - Ты пей, пей, - подбодрил он мальчишку, - И не думай, тебе вредно. Твое личико перестанет быть таким хорошеньким, если в голове появится больше двух извилин. Дверь хлопнула и до ушей Альфреда донесся чей-то нетрезвый голос: "Пей, и дьявол тебя доведет до конца! Йо-хо-хо и бутылка рому!". Самого капитана "Летучего Британца" дьявол давно довел до самого конца и, кажется, еще дальше, словно охотился за его черствой и скупой на чувства душой многие годы. Альфред не хотел становиться таким же. Он уже решил для себя, что сойдет на берег в ближайшем порту.