Бет. Лиз. Элизабет.

Джаспер чувствовал многие эмоции в школе. Но они шли фоном. Как сломанное радио. Бывали вспышки ярких эмоций, которые он не мог не заметить, но это были вспышки. А потом в школу пришла Элизабет Свон. И она была подобна их сказачному эльфу. То есть, постоянно фонтанировала тем, что чувствовала. И эти эмоции были яркими. Но в них постоянно был страх. Много страха. И Джаспер наблюдал. Как Лиз (Эдвард уже дал им краткую характеристику девушки и сокращение было одним из важных пунктов при общении с ней) улыбается, хотя в душе едва не умирает от страха. Как она чётким поставленным голосом (Джаспер узнал в нем нотки музыкального образования) вещает, хотя с такой долей боязни она должна бы заикаться и едва шептать. Как она обещает Анжеле дать по лицу тому, кто посмеет сказать что-то плохое про её рисунки, потому что автоматически будет считать этого человека ужасным лжецом, что повышает свою самооценку, унижая других. В голосе слышна твёрдость и она же скользит в эмоциях, но чёртов страх не отпускает Лиз даже тогда. Лиз боится всего и всегда, но Джаспер по языку её тела читает лишь расслабленную готовность ко всему. А Эдвард на вопрос, чего боится новая девушка, лишь хмурится. — Ни одной мысли, Джаспер. Я её не слышу, — всем им, усиленно делающим вид, что ничего не происходит, было интересно. Эдвард это слышал. Джаспер — чувствовал. Впервые в школе, где ему всегда было слишком душно, он чувствовал не жажду. Розали было плевать на новенькую, пока она не стала к ней присматривать и прислушиваться после слов сначала Джаспера (лёгкий интерес), а потом и Эдварда (это может быть опасно для семьи). И в один момент Джаспер чувствует настойчивую Элис, что едва ли сама не подрывается встать и пойти к Лиз. И в то же время — Эдвард, который хмурится и тихо и твердо пытается донести, что это все неточно и делать это необязательно. По итогу Джаспер тяжело вздыхает, но встает. — Здравствуй, Элизабет, меня зовут Джаспер Хе-. Каллен, — парень "запинается" на своей фамилии и поспешно объясняет эту заминку, — Никак не могу привыкнуть к этой фамилии, — Лиз кивает ему понимающе, вставая из-за стола больше интуитивно, чем осознанно, соблюдая правила вежливости. — Я тоже иногда не сразу откликаюсь на свое имя, слишком много времени провела с матерью, которая предпочитает звать меня иначе, — девочка (иначе и не скажешь) перед Джаспером наклоняет голову вбок он почти что теряется. — Вы подошли с какой-то целью? — но она улыбается и он понимает, что спокойствие ему не светит, настолько он чувствует от нее какой-то очарованный восторг. — Я на самом деле сам не знаю. Моя семья с одной стороны очень хотела, чтобы я позвал тебя к нам пообщаться, а с другой очень надеялась, что я этого не сделаю, — у нее настолько на лице нарисована несостыковка, что ему почти не нужно чувствовать ее эмоции. А еще только-только успокоившийся страх играет новыми красками. Но она не оправдывает его ожиданий и ни жестом, ни словом не выдает его. — Не поверите, но мне только что рассказали о том, какие вы все нелюдимые и как не хотите ни с кем, кроме друг друга, общаться, — Джаспер позволяет себе усмешку. — Карлайла очень это волнует, потому было бы здорово, если бы ты согласилась с нами пообщаться, — Лиз кивает медленно и в ее пустом взгляде он замечает мозговую деятельность. — Ребят, торжественно обещаю дорассказать эту историю после уроков, идет? — ребята довольными не выглядят, но отпускают ее. Джаспер ей представляет родных и отодвигает свой стул. Теперь Лиз сидит между Розали и Элис. — Джессика сожрет меня с потрохами и не подавится после этого, потому я имею полное право на последний прием пищи, — Эдвард и Элис сочувствующе пододвигают ей добавку со своих порций и Лиз краснеет, чувствует дикий стыд, но не сопротивляется попытке ее подкормить. Она выдыхает нервно (первое и единственное проявление ее страха и неловкости) и улыбается едва ли смущенно. — Дают бери, а бьют беги, — голос ее звенит, но не от внутреннего напряжения. — Так зачем вам нужно натравливать на меня всю школу? — уточняет, пока рассматривает ярко-красный бок яблока. Лиз оглядывается в поиске чего-то на столе, потом аккуратным и незаметным жестом вылавливает из кармана нож-бабочку. — Карлайла напрягает, что мы общаемся только между собой, — выдает заготовку Розали. — А ты еще не успела проникнуться к нам тем благоговейным восхищением, — уточняет Эдвард. От Лиз Джаспер чувствет только смех на эту фразу. — Успела. Примерно в тот момент, когда вы вошли в столовую. Никогда никого прекраснее Розали и Элис не видела, — Эдвард смотрит на нее несколько странно. — Ты... По девочкам? — Лиз смотрит ему в глаза, пока зажевывает отрезанный кусочек яблока и предлагает ему самому нанизанную на нож часть. На отказ она просто пожимает плечами и сама его съедает. — Я просто немного ворона, а они сияют ярче солнца и луны вместе взятых, — до вампиров не сразу доходит, что Лиз не ответила на поставленный вопрос. — Но если ты ожидал услышать, что ты тоже ничего, то извини, следующий в моем личном рейтинге прекрасных людей, на которых грех не залипнуть — Джаспер, — названный чувствует в ее эмоциях адреналин, какой испытывают разве что дрессировщики, когда впервые дергают тигра за усы. — А я на каком месте? — Лиз кидает на задорного Эммета оценивающий взгляд и кивает уверенно сама себе, отрезая новый кусочек яблока. — Если слухи в лице Джессики не врут, то только за отличный вкус ты встаешь на ступень выше Эдварда... Извини, не очень хорошо прозвучало, — Джаспер в поддержку подвигает ей собственный салат. Эммет сам смеется и отдает ей кусок хлеба. — Это прозвучало лучше, чем просьбы поиметь в валентинках, — Лиз сначала смеется и только потом понимает, что это не шутка. В ее эмоциях возникает такое чувство отвращения и испанского стыда, что они похожи на ураган. Но на лице лишь расслабленная вежливость. — И лучше, чем "я бы тебя трахнула", не правда ли? — Эммет смеется, и Лиз расслабляется почти что. — Это отвратительная шутка, — Розали не могла промолчать и едко высказала свое мнение. Лиз кивает ей активно. — Просто ужасная, но, как видишь, это не мешает ей быть смешной, — Эммет, в "попытке отдышаться" кивает ей, поднимая палец вверх. — Как тебе такое вообще в голову пришло? — Эдвард смотрит на нее круглыми глазами и Джаспер замечает его смущение. — О, всего лишь вспомнила одного отвратительного парня с прошлой школы, который пару раз пытался меня нагнуть в последний мой год там, — Розали смотрит на нее недоверчиво и Лиз прямо встречает ее взгляд. Джаспер дает Роуз знак, что их новая знакомая не врет. — И ты не боишься парней? — Лиз не отводит взгляда и не смущается, насмешливо растягивая губы в улыбке. — Кто вам такое сказал, моя королева? Я боюсь людей в принципе, — она делится этим с такой лёгкостью, что верится в это с трудом. — Что, даже нас? Насколько я понял, мы находимся на верхушке твоего рейтинга прекрасных людей, — Эммет, выглядящий как большой и добрый великан, на самом деле был ближе к прямоте и простоте, чем наблюдательные и мнительные родные. — О, это не значит, что я вас не боюсь. Но давайте сделаем вид, что это действительно так, раз вы все равно не заметили, — Джаспер прокашливается, привлекая ее внимание. — Я заметил. У тебя руки трясутся, будто ты только что вышла из смертельной схватки живой, — глаза у Лиз смешливо искрятся. — А я всего лишь нахожусь в столовой, полной незнакомых людей, которые даже не знают моего первого имени, забавно, правда? — у Элис мутнеет взгляд, но Эдвард вовремя переводит внимание на себя. — А разве Элизабет — не твое первое имя? — Лиз мотает головой, отрицая это и поясняет, принимаясь за свой сок. — Первое — Изабелла. Но так меня звала только мама и несколько учителей, которым не нравилось звать мисс Лебедя. А папа больше любит звать меня Бет, это имя мне дал он. И я предпочитаю подстраиваться под него, пока живу в Форксе. Это еще с детства пошло, вроде бы, — пожимает плечами девочка и с громким "сю-ю-юрп" допивает свой сок. — А, и руки трясутся постоянно, иногда просто чуть меньше. Жаль, сахар иногда рассыпается при особенно сильных приступах, но ничего смертельного, — Лиз было страшно, да. Трясущиеся руки, она считала, были единственным, что её выдаёт. Руки дрожат действительно всегда. Просто дома, со знанием, где хранится оружие и куда стоит стрелять, чтобы её не посадили, было легче. Просто дома её не могли обидеть, дома она сама обидеть может. Дома у неё есть папа и привычная атмосфера. Дома у шерифа было очень мало плохих... Но сейчас не об этом. На уроке биологии учитель предлагает ей представиться. — Привет, мне зовут Элизабет. Можно просто Лиз, если лень произносить так много звуков только чтобы позвать одного человека. Я люблю тепло и ненавижу жару и духоту, обожаю дождь и надеюсь не переехать человека до поступления в колледж, — Эдвард пытался переварить это нелепое приветствие несколько секунд, пока девочку не подсадили к нему. Она едва заметно дрожала, скорее всего, если бы не вампирские примочки, он бы и не заметил этого немного судорожного дыхания и подрагивания плеч. И прежде, чем он успел подумать, он спросил у Лиз мучивший его вопрос. — Как можно любить тепло и дождь и ненавидеть жару одновременно? — Лиз не вздрагивает, когда слышит его голос, но он чувствует, как усилилось её сердцебиение. Он слышит счастливый мысленный крик Элис с другого конца школы. — Ты когда-нибудь бегал с счастливыми криками в окна дома, из которых за тобой приглядывают родители, под тёплым ливнем, улыбаясь куда-то в небо? — И Эдвард, несмотря на то, что никогда этого не ощущал, понимает, о чем она говорит. Они параллельно делают лёгкую лабораторную по биологии, но оба уделяют этому слишком мало внимания. — Нет, но теперь я понял это сочетание, — Лиз думает с секунду и предлагает ему странную идею. — Хочешь в ближайший тёплый ливень попробовать? Я обещала доказать папе, что я не одна такой великовозрастный ребёнок, когда мне было лет 15, — Эдварду бы отказать ей (серьёзно, ему уже за 100, он реально слишком стар для этого), но видит, что несмотря на шутливость предложения, девочка серьёзна. Она действительно была бы рада, если бы он согласился. — И часто ты такое предлагаешь незнакомым парням? — она моргает, а потом фыркает, как смешливый ежик. Её волосы выбивались из растрепанного пучка целыми прядями и завивались крупными кольцами, постоянно мешаясь собственной хозяйке. —Повторяться — неинтересно, милый, а я очень азартная девочка, — Эдварду хочется предложить ей игру в карты. На желание. И он даже знает, что хочет загадать. Им достаётся золотая луковица. Лиз обещает поставить её в стакан с водой и принести на урок выросшую зелень. Зачем, почему... У Эдварда много вопросов. И он их задаёт. И получает ответы. Где-то, он видит, Лиз оправдывает собственную доброту выгодой. Или не оправдывает. Просто сочетает. Где-то, не стесняясь говорит о собственной заинтересованности, но, когда они доходят до следующего кабинета, где у Лиз идёт урок, она заявляет ему, что не собирается рассказывать все и сразу, не получая даже малости в ответ. Эдвард думает, что, такая общительная, она не сможет долго молчать. Она и не молчит. Но когда Лиз спрашивает, что он узнал (вопрос был про цвет, который ей нравится) он понял, что знает только что ей не нравится яркий синий. И всё. Он не оставлял попыток чего-то добиться, но Лиз забавлялась, водя его за нос. Его никогда так не обманывали в его ожиданиях. — Что тебе нравится делать? — То же, что и другим, но за некоторыми исключениями. — А конкретнее? — Вряд ли я вечерами по собственной воле сяду смотреть бейсбол. — А не по собственной воле? — А ты думаешь, меня легко заставить? — Отвечать вопросом на вопрос — невежливо. — Невежливо — это послать тебя с интересующими вопросами к медведю в берлогу. — Почему именно к медведю? — Согласна даже на зайцев, те тоже способны на веселье. И так было с каждым вопросом! Девчонка искренно забавлялась, даже когда негодующий Эдвард "ударился" (он не настолько забылся) о стенку лбом. — Меняю ответ на вопрос за возможность пощупать твою шевелюру, — Эдвард думал, ему послышалось потому он тупо переспросил, что она сказала. Лиз не потеряла своей улыбки и не смутилась своей наглости. — Спрашиваю, согласен ли ты обменять неприкосновенность волос на один ответ, — Эдварду, выросшему по крайней мере чуть меньше столетия назад, было странно. Она хочет... Потрогать его волосы? Или что? — Что ты под этим подразумеваешь? — она кивнула на этот вопрос, улыбаясь ещё более довольно. — Считай, что это небольшой договор, — Эдвард про себя назвал это сделкой с Дьяволом, и, как назло, именно тогда заметил красный отлив в волосах девушки. — Если бы ты не спросил, я бы просто могла в любой момент времени подойти и попросить тебя наклониться до тех пор, пока тебе бы это не надоело, но раз ты умный мальчик предлагаю разовую акцию, когда я минуты 2-3 могу трогать твои волосы, к слову, обещаю не тянуть и не дёргать, а ты можешь задать мне один вопрос, на который я обещаю ответить честно и не скрывая деталей. Но имей в виду, что я оставляю за собой право дважды поменять вопрос, все же, я могу обойтись и без своей хотелки, больше тебе навстречу иду. — Эдвард удивился такому подходу. Что-то вроде "если ты глуп, то я этим воспользуюсь, но если умен, то буду уважать твой ум". – Я согласен, — и она первая протянула руку. Эдвард не колебался ни секунды. Где-то в другом корпусе Джаспер удивлялся поворотам их диалога, когда Элис ему шептала о чужом диалоге. — Встретимся после уроков на парковке около красного пикапа, золотко, — девочка ярко улыбнулась и убежала на свой урок. После уроков он действительно увидел свою знакомую на парковке, она сидела на капоте и напевала песенку про лондонский мост, направив взгляд в небо. Он впервые слышал такое проникновенное низкое исполнение. — Сначала вопрос, — вампир в удивлении смотрел на перемены в новой знакомой. Исчезла та лёгкость, которая ежесекундно напоминала Элис, но появилась сталь, свойственная Розали или Джасперу. Девушка продолжала улыбаться, но Эдвард бы не смог её сейчас назвать кратким и милым Лиз, теперь он понимал, что перед ним Элизабет. Вежливый интерес, вот что он увидел. У маленькой чертовки не было настроения для эмоций. Это он услышал от брата, который специально подошел к ним, пытаясь спасти его от неловкости. — Мог бы я выполнить его часть договора? — Элизабет наклонила голову набок птичьим жестом и он почти сразу понял ее ответ, когда она в восторге уставилась ему на макушку. — Тогда и вопрос задаете вы. Хочу получить свою часть договора, пока буду выполнять свою, вы не против? — Джаспер кивнул и подшел поближе к девочке, потому что даже пока она сидела на пикапе он был для нее высоковат. На них были устремлены все взгляды школьников, по какой-то причине не ушедших с парковки сразу. Элизабет спускаться с пикапа явно не собиралась. — Для начала я хотел бы получить возможность заново договориться. Может, за каждую минуту я смогу задать по вопросу? Мне кажется это куда более справедливым, — в это мгновение Джаспер почувствовал от Лиз немного радостного восторга. — Вы не представляете, как я рада, что вы решили поторговаться! Тогда оговорим возможность менять условия. Три минуты, когда вы смиренно даете мне восхищаться вашей шевелюрой на три минуты, когда я отвечаю на ваши вопросы, — Джаспер мотает головой на это, чувствуя подставу. — Три минуты на три вопроса, иначе ты можешь, как и хотела изначально, ответить всего лишь на один вопрос за эти три минуты или не ответить нормально ни на один. Три минуты на три ответа. — Лиз мурчит себе что-то довольное. — По рукам, мой прекрасный друг, — и они пожали друг другу руки, пока Элис мысленно издевалась над своим парнем, который не додумался просто поторговаться. Джаспер встал к ней спиной, облокотившись на пикап и услышал восхищенный вздох и чужое быстрое сердцебиение. Эдвард еще и мысли родных: самое мягкое прозвучало у Эммета: "девчонка из Джаспера верёвки вьет, дружище!", самое негодующее — у Розали: "Вы вообще с ума сошли, пока нас рядом не было?! Отойдите от неё, это как минимум неприлично!", Джаспер одним взглядом говорил ему, что в принципе все хорошо, но к Карлайлу за консультацией по поводу ментального здоровья сходить стоит, а Элис подозрительно читала про себя стихи, скрывая свои мысли. Элизабет ("уже Лиз" — как-то мимоходом поправил себя Эдвард) мурчала под нос новую песню, куда более жизнеутверждающую, а вампир в её руках тихо радовался, что физически не может покраснеть. — Почему ты боишься людей? — Джаспер чувствует чужой восторг, который не сбивает даже небольшая горечь. — Потому что они могут сделать мне больно. Я знаю слишком много способов, чтобы не бояться, что их опробуют на мне. Первый ответ, — Джаспер думает недолго, задавая следующий воспрос. — Что ты чувствуешь по отношению к нашей семье? — движение холодных пальцев замедляются — Лиз раскладывает волосы на прядки. — Восхищаюсь вашей красотой и эрудированностью, в общении с Эмметом чувствую тепло, когда вижу Розали — странное чувство ностальгии и что-то приятное, но непонятное, Эдвард — опасение, смотря на Элис я чувствую только ее позитив, на вас... Ну, возможно, я не просто так сказала, что вы очень красив. И я почти вас не боюсь, кстати, здорово, правда? — Джаспер чувствует скорость чужого сердцебиение и азарт почти как свои. Лиз очень эмоциональна. — Здорово. Ты веришь в сверхъестественное? — Лиз запинается и он чувствует задумчивость. — Не знаю. Я из тех людей, которые допускают возможность чего бы то ни было. Но предпочитаю не верить без теоретической базы и практического подтверждения. Эдвард хочет провалиться сквозь землю. И хочет сделать это все больше, пока подходит к разговаривающим родственникам. Джаспер смотрит на него понимающе. — Я идиот, — Элис ему активно кивает, имея полное право над ним издеваться. Он слышит от кого-то из них (вероятно, от нескольких сразу) "по крайней мере не растрепанный идиот" и оглядывает макушку Джаспера, который был доволен своим положением даже мысленно. Им разрешают оставить эту ситуацию только как собственную странность, когда Джаспер говорит, что Элизабет не боялась в конкретный момент, который все клятвенно пообещали забыть. — Не боялась? — Джаспер пожал плечами — он сам не понимал, как девчонка, что боялась лишний раз вздохнуть могла так легко сидеть на капоте и перебирать волосы вампира, которого, как бы то ни было, должна была бояться интуитивно! И, он специально подумал эту мысль громче обычного, она наслаждалась этим моментом, хотя до этого он чувствовал от неё лишь сотую долю усталости. — Было ощущение, что она чувствует азарт. Что-то вроде предвкушения победы или эйфорию от самой победы, не могу сказать точнее, — Эдвард с секунду переваривал такое определение, но по итогу лишь прикрыл глаза рукой, по привычке изображая мигрень. Если бы это было возможно, он бы уже валялся на полу от боли. — Она чем-то похожа на ребёнка, знаете, — Элис подкидывает им подсказку, в ту же секунду переключаясь на игру в города сама с собой. То, как она закусила губу, показало её нетерпение. Джаспер едва приподнимал уголки губ на её поведение и продолжил цепочку. — Элис права. Как ребёнок делает безобидную шалость и ожидает от родителей реакции. Их похвалы, скорее, — Розали, которой совершенно не нравилась недавняя сцена, немного вздрогнула на больной теме. И она подала голос, пока Эммет не стал обеспокоенно её обнимать. — То есть, для неё это было азартной игрой? Шалостью? — Эммет пожал плечами, хотя на него никто не смотрел и предложил свой ответ. — Может, ей нравится вводить людей в ступор? Ну, делать что-то совершенно неожиданное, — Эдвард задумчиво кивнул. — Она говорила, что очень любопытная. Скорее всего, её мышление ближе всего к ученому-экспериментатору. Что будет, если сделать так? А если чуть иначе? Сказать это? Увернуться от ответа тут? Это похоже на поведение ребёнка, который только познает мир вокруг, просто обычно люди останавливаются гораздо раньше в познании мира и других людей и концентрируются на себе, — Розали уже очень хочется проверить лично, так ли это. Уж она в детях разбирается... Эммет с интересом слушал и кивал, Джаспер же сосредоточился на эмоциях довольства Элис. Его очень порадовало, что они поняли Лиз, но удивление Эдварда на очередное видение стало... Смущать. Что его могло бы удивить? Лиз уже была почти дома. Она не знала, что её раскусили. Не то чтобы она скрывала свои наклонности. Достаточно спросить и, желательно, дать ей покушать. Можно пригласить на прогулку. Что угодно, что может ей понравиться даже чисто теоретически. Она держит слово и мило улыбается на чужой интерес. Папа зовёт её своей маленькой летучей мышкой, а она всем представляется Лиз. Просто Лиз. Не вычурное Изабелла, не строгое Элизабет, не папино искреннее Бет, она милая и теплая Лиз. Пусть, она признается в этом только себе, у неё внутри живёт холодная Элизабет, что вырывается короткими вспышками язвительности и сарказма. Что шутит чёрные шутки и на пошлость отвечает пошлостью. Что скалит метаморфические зубы и защищает папину трусливую Бет и тёплую маленькую Лиз, которая была не прочь совать пальцы в розетку. Она не считала это раздвоением личности, просто чертами характера, которым она дала определение. Папа может иногда в шутку сказать: "А ну отставить "Элизабет"!" и это будет не окриком, а одергиванием, чтобы она не переусердствовала в попытках защитить свою нежную сторону. Иногда он может напоминать ей, что защита необязательна рядом с ним: "Где моя милая Бет?". Папа чувствовал, что она рада ему и сам радовался ей в ответ. Пусть он был малоэмоционален. Пусть. Зато он всегда поддерживал её традицию и обнимал перед отъездом на работу, даже если она спала. Он хвалил её ужин и подкармливал со своей порции, потому что Лиз теряла аппетит в процессе готовки. Он был лучшим отцом, которого Лиз могла бы просить у звёзд. И он у неё был. Пусть ей и пришлось покинуть его, потому что мама потухала в их милом сердцу городке. Он её понял, когда она обнимала его и клялась возвращаться: "Ты же знаешь, что за мамой нужен глаз да глаз, я сплавлю её какому-нибудь богатому доброму дяде и снова перееду к тебе, договорились?". Папа долго не мог понять, что за обещание такое странное на мизинчиках — когда надо соединить большие пальцы, а Бетти ему не ответила — не знала, откуда у неё такая привычка. Как теперь, в более осознанном возрасте, не знала, почему она даже тогда была эмоционально старше матери. Она была чёртовыми ребёнком, который потянул роль взрослого в их дуэте. С шутками на свиданиях Рене, что она даёт свое материнское одобрение на того или иного кавалера. А иногда она жёстко заявляла, что этот дядя отвратительно себя ведёт, и она не то что мать не доверила бы ему — шнурки на своей обуви завязать не дала бы. И теперь, когда папа спросил, как она, его малютка Бет, выдерживает своих неприспособленных к жизни родителей, она не могла ответить. Зато могла рассуждать. — Зато вы меня любите. Представь себе, что у тебя все есть, но из родителей один холоден и едва ли не вечно устал, а другой требователен и придирчив. Вырастаешь морально также, но негативных эмоций куда больше. Ведь мне всего-то надо заботится о вас, причём совсем немного, готовить не сложно. А вот в другой обстановке у тебя нет любящих родителей и ты вынужден стать этим родителем для себя сам. Тем более, смотри, я зато приспособлена к жизни как нельзя лучше и ты можешь знать, что я не пропаду, — Лиз не говорит зловещего "когда", потому что не хочет думать, что придётся терять отца. Он уже не молод, у него нервная и опасная работа, он совершенно не знает, как следует заботиться о себе... Лиз готова на многое, чтобы оттянуть это мучительное "когда". И папа, её милый папа, понимает её заминку без слов. Наконец соглашается на обследование. Доктор Карлайл Каллен удивлённо смотрит на нервного знакомого, рядом с которым замечает причину оживления в его доме. — О, вы, я так понимаю, Элизабет Свон? — девочка перед ним кивает активно и вываливает кучу информации по поводу здоровья и режима отца. Шериф вздыхает тяжело и складывает руки на груди — ему не нравится быть пациентом. Карлайлу почти впервые настолько интересна предистория появления семейства Свон у него на приеме. — Позволите мне любопытство? — спрашивает, когда все формальности улажены и процедуры назначены. Мисс Свон ("Можно просто Элизабет или Лиз, доктор", "Тогда и вы обращайтесь ко мне по имени, я очень наслышан о вас от своих детей") смотрит на него, склонив голову птичьим жестом. — Я считаю, что любопытство не порок, Карлайл, что вас интересует? — перед ним стояла Элизабет — называть Лиз эту взрослую девочку не хотелось. В общении с ней казалось, будто она не младше его на пару сотен лет, настолько её глаза отдавали древней мудростью. — Обычно, если человек не хочет иметь ничего общего с больницами, он будет их избегать даже если его понимание своего состояния чётко ему говорит, что обратиться за помощью нужно. Так вот, как вы уговорили своего отца на это? — Лиз засмущалась (Карлайл вспомнил слова Розали о её бесстыжести), опустив взгляд, и попросила возможности рассказать об этой ситуации не в таком людном месте. Он уведомил, что собирается посетить кабинет ее отца на этой неделе, в пятницу, чтобы сократить его пребывание в больнице и проконсультировать по поводу чьего-то хладного трупа, выловленного в реке. — Замечательно! Вы только что дали мне прекрасную причину, чтобы не идти на прогулку, которую устраивает моя подруга, а повод я ей придумаю получше, пожалуй, — Элизабет была действительно рада возможности избежать долгой прогулки со Стенли . Карлайл с удивлением спросил, стоит ли этому радоваться. — Джесс ужасная болтушка и, как бы я её не любила, мне достаточно сложно так много общаться, — Элизабет в этот момент лишь жалела, что прогулку на следующих выходных отменить все равно не получится, так как ей очень нужен канцелярский и книжный.

***

— Здравствуйте, Карлайл! Рада видеть вас в эту прекрасную пятницу! — папа лишь качал головой на преувеличенный восторг дочери. — Она сегодня прогуляла школу и сумела отвертеться от своей надоедливой подружки, не обращай внимания, Карлайл. Ты по какому поводу? — сомнение на лице Лиз было всего секунду, пока доктор не отводил от нее взгляда, но стоило ему обратить внимание на шерифа стала быстро набрасывать детали внешности папиного друга прямо поверх старого документа. И настолько увлеклась, что чужое пристальное внимание на эти действия её смутило только после папиного замечания. — Элизабет, что я говорил насчёт срисовки с живых людей? — под его взглядом проснулась та самая маленькая папина Бет, что не любила расстраивать родителя. — Доктор Каллен вышел непохожим сам на себя и ты не докажешь, что я рисовала его, а не воображаемого мужчину лет 25 на вид, — Карлайл на документе действительно вышел на свой истинный возраст. Мимические морщины старили его более или менее и девочка явно просто не успела добавить эту деталь. Ирония, великая и беспощадная, потому что его собственные мимические морщины тоже были нарисованы. — Иди проводи Карлайла, а то его на сувениры разберут, как ты любишь говорить, — Лиз задорно улыбнулась, подскакивая и оставляя документ с портретом у отца, а тот без лишних слов отправил его в утиль. Создавалось впечатление, что такое происходит не в первый раз. — Простите за портрет. Отвечая на ваш вопрос, папа любит меня и боится, что если он уйдёт слишком рано, это меня сломает. Он, скорее всего, очень близок к правде, я очень эмоциональна и быстро и прочно привязываюсь к близким, вот и получается, что такую потерю без более менее прочной связи со стороны я не переживу. Скорее всего, пойду на утёс, никогда не любила высоту и море, — Джаспер встречал их около машины странным взглядом. Лиз радостно помахала ему рукой и, не дожидаясь реакции, весело попрощалась, возвращаясь к отцу. — Впервые чувствовал от неё так много страха и боли в присутствии человека, которому она доверяла, — уже сидя в машине глухо отзывается майор. Карлайл, чувствуя в этих словах вопрос, рассказывает, как так вышло. — Недавно она была в клинике вместе с отцом по поводу его здоровья и я спросил, как она его уговорила. Если говорить самую суть, то стоит присматривать за ней, если с шерифом что-то случится, — Джаспер чувствовал эмоции, скрытые за беспристрастным тоном Карлайла, а потому почти с ужасом возразился на юридического отца. Верилось в собственное предположение с трудом. Точнее, верить в него не хотелось. — Она?.. — трудно было даже представить, что девочка, так радостно встречавшая каждого своего знакомого, что несмотря на страх и некоторую боль общалась с таким количеством людей, могла покончить с жизнью. — Очень любит отца. Я бы сказал, цепляется за него, как за якорь, будто её что-то постоянно тревожит и только рядом с ним она позволяет себе перестать бояться, — Джасперу на телефон в эту секунду приходит сообщение от Элис. Милый подмигивающий смайлик. Ему самому хочется улыбаться и он себе в этом не отказывает. — Мы с Эдвардом не можем утверждать, что это точно так, но Элис с удовольствием подтверждает наши предположения. Лиз — девочка-невеличка, девочка солнечный лучик. Упорно не выглядит на свой возраст и всем кажется ребенком, которого надо оберегать, а она и не против, прячется за чужими спинами и оттуда улыбается с превосходством. Ее легко представить в клетчатых рубашках (ее любимых) и с доброжелательной улыбкой. Бет — маленький пугливый воробушек, что плачет из-за чужих эмоций, как из-за своих. Она стеснительно улыбается, когда ее хвалят и с детской непосредственностью хвастается новыми знаниями, ухватываясь за возможность узнать что-то еще обеими тонкими ручками. Она ходит по дому я желтом платье-солнце, неловко улыбаясь, если цепляется за что-то широкими рукавами. Элизабет — вежливая холодная девушка, с жестоким чувством юмора и стертыми границами приличий. Она одними глазами показывает свою незаинтересованность и заставляет её бояться даже если она едва достает обидчику макушкой до плеча. Она предстает в воображении этакой леди, что знает себе цену и не собирается делать скидки, в темном платье, плотно облегающим тонкую фигуру и, обязательно, аккуратной прической. Эти три грани смешливо переплетались одна с другой и другая с третьей, забавно сочетая все черты мисс Свон. Она всегда была вежлива, но иногда это становилось ее защитой, а в остальное время было ее тактичностью и, интересный факт, знанием некоторых фактов из правил поведения в высшем обществе. Джаспер, да и Эдвард, до сих пор со смехом вспоминали, как она скривилась, что парень решил поцеловать ей руку, подняв ее на уровень лица. В тот момент они не могли назвать ее иначе, чем Элизабет. Джаспер, проспоривший Элис, по всем правилам пригласил ее на бал. Он скрыл свое удивление, когда она присела в идеальном книксене. — Стоит ли мне ожидать яда в бокале от ваших поклонниц? — Не стоит беспокоиться, вряд ли хоть кто-то из них имеет доступ к яду. — Я могу попробовать вас переубедить? — Это ваше право. — В СССР целая семья имела доступ к радиактивному веществу и успешно травила им соседей, а одна из семейства отличилась и отравила родителей мужа, самого мужа, коллег и детей в школе, в которой работала. И все это, на секундочку, уже взрослая состоявшаяся женщина ради черной волги и собственной свинофермы. Боюсь представить, на что готовы несовершеннолетние девушки, у которых гормоны бьют в голову. — Возможно, на подножку или попытку облить вас соком. — Я ставлю на попытку подлить в сок алкоголь. — Я на попытку облить. Вы не пьете? — Алкоголь отвратительно жжёт горло. — Может быть, вы просто не пробовали хорошего напитка? — Всё по содержанию спирта выше пива жжется, пива я не люблю, а от глотка вина отказаться бы не сумела. — Слышал бы вас шериф Свон. — Папа уже смирился, что я где-то успела попробовать алкоголь. Правда, ни он, ни я, ни Рене не знаем где и когда. — Это тайна? — Это моя жизнь. И по мере их разговоров, которые неизменно начинались на парковке и каким-то чудом доживали до ланча, где Лиз без задней мысли садилась за их столик, они узнавали, что даже Элизабет не знает всего о себе. Она многого не помнила. К примеру песни, что она напевала. Неизменно на русском, неизменно сбиваясь, если ее отвлечь. Ее любимый цвет, где она неизменно называла белый-черный-красный, как символ смерти, и, только чуть подумав, добавляла в список желтый, как символ солнца. Лиз ненавидела море, но не могла сказать ничего в свое оправдание, кроме того, что предпочитает горные реки. Лиз всегда говорила, что Розали прекрасна и что она завидует Эммету. И отвечала на провокационное замечание Элис, невинно хлопая ресницами. — А я всегда думала, что ты считаешь самой красивой меня. — Сравнивать тебя и Розали просто незаконно, знаешь. Она мне напоминает мою маму, а ты сестру, — Джаспер, чувствуя что-то не то, уточняет. — У тебя есть сестра? — пелена в глазах Лиз теперь поддерживалась с помощью дара Джаспера. — Да, правда, я не помню ее имени. С черными кудрями, которые мне всегда невероятно нравились, с улыбкой. Они так неуловимо похожи с Элис, что у меня до сих пор тянущее чувство в груди не проходит, что я не смогу больше критиковать ее ухажеров и подсказывать ей правописание. Что не узнаю, кем она все же станет работать. — А есть еще ассоциации? — что-то царапало в ее речи. Не было ощущения, что ее сестры больше нет на этом свете, будто... — Ты напоминаешь моего названного брата. Ты так похоже реагируешь на мой сарказм и черный юмор, разве что более закрыто. Он меня всегда защищал от папы с его поганным характером и черствостью. И ты тоже будто оберегаешь, помогаешь с историей, это дорогого стоит, — все мысли у Джаспера из головы вышли. Он ей напоминает настолько близкого человека, а он думал, что ей нравится его внешность. — А я кого напоминаю? — мутный взгляд перешёл на Эммета. — Папу. Только без перепадов настроения и пристрастия к алкоголю. Ты тоже иногда силу не контролируешь. И тоже кажешься очень теплым, только без подводных камней, не-как-он и меня это греет и расстраивает. А еще первого друга. Он мне тоже большого теплого медведя напоминал... Почему я не помню его лица?.. — А Эдвард? — Джаспер быстро переводит тему и под чужим мутным взглядом названный почти перестал дышать. — Вроде бы того дядю, что названный брат. Разговаривает со мной на равных. Только не он. От него тепла было много. Обнимал всегда крепко. Успокаивал. От Эдварда холодно. Не чувствую тепла. Будто стена стоит. Как от папы. Папа иногда будто только маму любил. Или выпивку и секс. Но это моя злость говорит. Он меня не слышал, не поддерживал, сомневался, как бабушка... Его мама. Мамина любила искренне. Как Эсме. Чуткая, тёплая почти до слез. Что было с дедушкой... — в этот момент Лиз глаза резко зажмурила, схватившись за голову и согнувшись от боли. — Ты в порядке? — Розали оказалась около мучающейся девушки лишь чуть быстрее, чем оказался бы обычный человек. После недавнего признания ("как мама") она не могла презрительно кривить губы при виде искренне-восхищенной девушки. Лиз подняла на нее глаза, из которых в этот раз крупными каплями шли слезы. Вампиры мимолетно порадовались прозвеневшему звонку. — Я вспомнила, — Джаспер сам оказался рядом с ней в мгновение ока. Почувствовал столько боли, что она перекрыла вечное жжение в горле. — Прости-прости-прости, я не должен был... — Лиз от попытки обнять не увернулась, спрятав мордашку в чужем кольце рук. — Ничего. Зато я знаю, откуда слезы и боль. И страх. И четкое ощущение, почему подвозить друзей за деньги — полная фигня, — она искренне пыталась улыбаться и шутить. Растягивала дрожащие губы в улыбке и шептала, смотря им в глаза. Они слышали ее шепот лишь благодаря сверхслуху. И иногда — чтению по губам. Первая сдалась Розали. — Идем, тебе нужно домой, — видя, что ребенок перед ней собирается отпираться, блондинка не могла не вздохнуть. Она не Джаспер, конечно, но когда на тебя смотрят через непроходящую пелену слез... Девочке явно было плохо. — Папа будет волноваться, когда узнает, а у него сейчас как раз обед начнётся и он поедет домой, — Джаспер в ту же минуту предлагает другой вариант, чтобы загладить свою вину и Элис поддерживающе кивает ему. — Мы можем отвести тебя к нам. Якобы ты импульсивно вместе с нами решилась на прогул, — видя, как она уже хочет отказаться, ее перебивает Эдвард. — От учителей мистер Свон все узнает рано или поздно, — и тогда маленькая Бет, обняв себя за плечи, тихо шепчет, неуверенно поднимая взгляд. — Это же не доставит вам проблем?.. — Эммет уже просто подхватывает ее на руки, подговоренный собственной женой. — Высоко!.. — звучит едва ли не панически и Эммет смеётся, не слыша в ее голосе той убитой и отчаянной обреченности, что была в одном только слове "вспомнила". Но передает ее на руки Джасперу, который уже просто на всякий случай задерживает дыхание. Пусть жажда обжигала горло, но чужая боль отрезвляла как нельзя лучше. Девочка все равно старается не смотреть вниз. — Если тебя это успокоит, то у него невероятная координация и ты даже не почувствуешь ступенек у него на руках, — Бет кивает Элис, стараясь перестать лить слезы. Глаза уже начинали побаливать. А еще ежесекундно задерживать дыхание было сложно. Она не хотела разрыдаться, ей хватило того, что она не смогла сдержать слез. — Проплачься, тебе станет легче, — Лиз упрямо поджимала губы. Джаспер шептал только для видимости, чтобы ее не стали подбадривать и уговаривать остальные. — Как только поеду в лес и зайду так далеко, что не побоюсь громко всхлипывать и скулить, — Эммет почувствовал, с какой силой сжалась на его руке хватка жены и только потому смог понять, насколько она прониклась этими тихими словами. Элис и Эдвард тоже бессильно сжимали кулаки — они лучше всех понимали, что это были не просто слова, а целое обещание. — В лесу опасно, — на горький смешок Элизабет повернулись остальные. — Не опаснее, чем умереть и вспомнить прошлую жизнь в следующей, — молчание не нарушалось даже когда вымотанная Лиз уснула на чужих руках уже в машине. Она цеплялась за одежду Джаспера так сильно, что ему было страшно отпускать ее, будто она тут же проснется и продолжит плакать, но ему нужно было на охоту, потому с ней остался Эммет. Майор старался свести влияние дара к минимуму, потому что девочка должна была пережить эти эмоции сама. Даже если это боль. И так сложилось, что "спонтанные прогулы" продолжились. Лиз оплакивала что не увидит больше свою подругу (Анжела так сильно ее напоминает, что я не могу не вспоминать как делала моему солнцу открытки). Вспоминала, как боялась начать общаться с другой подругой (она оказалась такой теплой, что мне больно не знать, как она там). Цеплялась за руки и всхлипывала в чужих объятиях — каждый раз она как-то подсознательно тянулась к тому, кто недавно был на охоте и не представлял опасности. А ещё часто уходила в лес. Эсми смогла ее уговорить не отходить далеко от их дома. Вампиры чутко реагировали на каждый всхлип и тихое поскуливание. Однажды Джаспер заметил вслух, что она сдерживает всхлипы. Боится, что они услышат. Прикрывает рот руками и едва сдерживает крик, скидывает куртку и царапает ногтями руки, чтобы отвлечься. Однажды она им говорит, что хочет кричать в небо, пока оно не упадет. Шериф Свон, на удивление, не спрашивает у них, как его дочь проводит время, а потом... — Ему осталось от месяца до года, я права? — в очередной прогул они едут в больницу. Сегодня Лиз просто говорит им, что хочет что-то уточнить у их отца. Она выглядит почти спокойной перед Карлайлом, но он видит и усилившийся тремор, и покраневшие глаза. — Бет, тебе стоит успокоиться... — она не дослушивает. — Я права, доктор Каллен? — спрашивает настойчиво и холодный голос не дрожит, как это делают руки. — Да, ты права, — она еще не плачет, но уже закрывает рот рукой, задерживает дыхание — пытается сдержать крик. Джасперу нужно было передать что-то отцу, но он об этом забывает, чувствуя, как девочку перед ним корежит от боли. Он почти забывает о маскировке (или все же забывает?), когда крепко прижимает ее к себе, шепча что-то отдаленно напоминающее успокоение ребёнка. Карлайл быстро вкалывает ей успокоительное. Оно действует непозволительно медленно и слабо. — Каковы шансы? — девочка шепчет, потому что вслух произнести не сможет ни слова — голос будет дрожать. — У него так называемая болезнь Крейтцфельдта–Якоба, также известная как коровье бешенство. Это не лечится, Элизабет, — Джаспер впервые слышит от их маленькой девочки всхлипы. Через некоторое время еще и скулеж. Элис появляется пару минут спустя, за ней прибегают Эдвард и Розали, Эммет караулит дверь... Все они шепчут, что они рядом и готовы помочь, что она часть семьи... Лиз плачет. Ей настолько плохо и больно. Папа как мог скрывал, что что-то все же не так. Но город маленький. Все друг друга знают. И все знают, что Шериф оформлял завещание после визита к врачу. Что он покупал алкоголь. Что он, черт побери, просил Карлайла приследить за собственной дочерью. Девочке настолько плохо, что она не слышит, что Карлайл звонит отцу. Не замечает, как ее незаметно выводят с черного хода и отвозят домой к Калленам. Видит только папу на пороге и только Джаспер знает, насколько ей тяжело даётся быть Элизабет рядом с отцом. Первым нарушает тишину мужчина. — Как ты? — она смотрит на почти насквозь мокрый платок в своих руках и на отца с кругами под глазами. — Могло быть лучше. А ты? — шериф горько усмехается. — Аналогично. Как тебе у них? — Элизабет оглядывается на дружную семью, в которую ее почти приняли — только сделай шаг в открытые объятья. — Не хочется смотреть на море с обрыва, — это признание ей даётся тяжело и она добавляет полушутливо: — Жалею, что не знала их в 8, когда стояла в налоговой и слушала зачем нужны налоги и как их платить, — по итогу они сидят в гостиной и пьют с отцом чай, вспоминая ее детство и наивную Рене. Каллены периодически вставляют свои шутки и смеются вместе с ними. Папа через месяц увольняется с работы. У него стремительно ухудшается зрение и память. Лиз не спрашивает прогнозы. Она плачет у себя в комнате или дома у Калленов, куда почти переехала с полного одобрения отца. Рене не знает ничего сверх "у меня отличные друзья". Карлайл потихоньку оформляет документы на опеку. Через полгода Чарли умирает. Рене все ещё не в курсе. Каллены устраивают похороны. Потом... Лиз не знает, как оказывается на утесе. Не знает, какое сегодня число. Видит внизу бушующее море и шагает в него без задней мысли. Будто тянет ее туда. Элис в ужасе едва не вскрикивает, что-то говорит учителю и уходит с урока спешно, тут же набирая номер Карлайла. – Лиз шагнула с утеса. Я не вижу ее будущего, — сообщения с таким содержанием отправляются всей семье.

***

С одобрения Билли Блэка (ему лично от Чарли было принесено письмо, где в такой ситуации он просил сделать исключение) почти что мёртвую Лиз умертвляют окончательно. У нее были множественные повреждения органов от соприкосновения с водой и из-за волн, что в этот день особенно агрессивно набрасывались на скалы. Элизабет открывает красные глаза уже после своих похорон. Ее не спрашивают, как она оказалась на утесе и почему все же спрыгнула. Почему не осталась с ними. Она так и не сделала шага в семью тогда. Джаспер им говорил о том, что она чувствовала страх. Ей казалось, что она приносит им только расстройства и проблемы. — Я точно помню, что умерла, — она шепчет, потому что чувствует определённые неудобства в горле. — Уже дважды, — уточняет, видя вопросительный взгляд Джаспера. — А какой был первый раз? — Лиз аккуратно села, ожидая боли, но ее не последовало. Джаспер спрашивал просто чтобы заполнить тишину. Лиз пока что не испытала ни одной эмоции кроме странной уверенности в собственной смерти. — Со спины по затылку прилетело. Хруст, боль, темнота. Классика. В этот раз было не так безболезненно, но что поделать, книгу самоубийство для чайников вы бы сожгли. Хотя смерть определённо положительно на меня влияет, даже травмы времен балета не болят. А горло болит. Теперь понимаю, почему призраки, которые покончили жизнь самоубийством, не говорят. Больно, — видно, Лиз тоже не нравилась тишина. — Это называется жажда. Поздравляю, теперь ты тоже вампир, — Элизабет запрокинула голову и смотрела на потолок. — Значит, мне не казалось, когда вы слышали то, что не должны были слышать или передвигались явно быстрее, чем смог бы атлет? — Джаспер кивнул, прикидывая, сколько времени понадобится Элис, чтобы добраться сюда со школы после видения, как он решает рассказать про их способности сейчас. — Да. А еще Элис видит будущее. Именно благодаря ей тебя успели вытащить из воды и откачать, а потом и обратить в вампира, пока еще билось сердце, — Лиз кивает на это. — Эмоции по твоей части? — лениво потягивается, как большая кошка, падая на спину. — Ты заметила? — уверенный кивок. — Успокоительное слишком быстро подействовало и мне слишком легко далось спокойствие тем вечером. И еще по мелочи. Что там про жажду? — кривит губы, показывая, что больше не может говорить с, очевидно, ощущением, что горло раздирают кошки. — Тебе нужно на охоту, — Джаспер помогает ей сориентироваться с новыми силами и с удивлением смотрит, как девушка усиленно вспоминает собственную черепашью скорость. И у нее получается. Одежда сидит на ней все также хорошо и Джаспер невольно осознает, что это означает ее идеальную форму и до обращения. — Пригодилась симуляция, что я еще сплю и оттого еле шевелю ногами, — делится немного каверзно, будто это что-то незаконное. Вампиризм изменил ее не сильно — изчезли шрамы, волосы перестали спутываться, сохранив свой блеск, ресницы, раньше отдававшие рыжиной стали чисто черными... Но стоило Лиз увидеть себя в зеркале, она чистым колокольчиком засмеялась. Вот уж что умудрилось изменится. Голос. Манера говорить. Исчез страх. Это становится так неожиданно. — Ты теперь не боишься? — Лиз оглядывается на него, продолжая заплетать волосы в косу перед зеркалом. — Помоги, пожалуйста, доплести, — она дожидается его уверенного кивка и шага навстречу и переводит взгляд на зеркало. — Я боялась людей. До сих пор боюсь, к слову. Никогда не любила толпы. А у вас всегда было так уютно, тихо, умиротворенно, что даже когда меня стал отпускать страх потерять отца я не могла перестать бояться, что больше мне тут не будет места. Тоже страх потери, в какой-то мере. Однажды я уже потеряла место, где чувствовала себя дома. И снова. И еще раз. И в этой жизни тенденция мне стала ясна, — Джаспер молча заканчивает косичку, закрепляет результат резинкой и крепко обнимает их маленькую пугливую Бет. — Ты чертова тихушница, Элизабет Каллен, то-то Эдвард твои мысли не слышит, все ей надо в себе держать, и, что самое главное, умудрялась меня за нос водить! — девочка (какой же она еще ребёнок!) сжалась инстинктивно, почувствовала в его голосе негодование, и только потом опустила напряженные плечи и Джаспер почувствовал, что она хотела бы заплакать от облегчения. — Не обещаю, что больше не буду, ты забавно реагировал, когда чувствовал одно, а видел другое, — щекотка из-за того, что им больше не нужен был кислород, становилась действительно страшным оружием. Ведь не нужно прерываться на возможность отдышаться, а судороги и смех никуда не делись. Лиз шутливо щипалась и легконько пиналась — действительно легонько, как для новообращенной — шипела и смеялась чистым перезвоном колольчиков. Когда Элис приехала она в ту же секунду побежала к ней с счастливым криком: "Боже, я теперь ваша сестра!" — довольным настолько, что становилось радостно за нее даже с учетом, что сердце ее больше не билось. — Лиз! Ты не представляешь, как ты нас всех напугала! — Элис обнимала такую же низкую девочку в ответ так тепло, что ее негодование не вопринималось от слова совсем. — Джаспер мне объяснил, — отмахивается ныне красноглазая девица, утыкаясь носом в ключицы другой. — Я не объяснял, — она поднимает взгляд на чужой возмущенный вдох и отзывается невинным взглядом и доверительным шепотом. — Ты бы слышала это негодование в его голосе, мне на секунду показалось, что передо мной моя бабушка, которую не устраивают мои звонки раз в месяц, — Элис не сразу осознает, что Бет говорит про другую бабушку, ту, что осталась в ее прошлой жизни. — А почему ты ее так динамила? — улыбается смешливо, замечая в видениях улыбку на этот вопрос. — Предпочитала любить эту тираничную женщину на расстоянии. Она нас любила. Но, насколько мое понимание этого человека правдиво, больше любила себя, — Элис жаль, что она не разглядела боль в этой улыбке. Джаспер с трудом улавливает чужую горечь, почти успешно маскируемую за смехом. — Ты, скорее всего, чувствуешь ужасную жажду! — переводит тему провидица и аккуратно выводит свою новую сестру к лесу. — Обычно мы полагаемся на инстинкты в охоте, — Лиз в эту секунду думает, что объяснения Джаспера мало ей помогли. Но в какой-то момент она буквально чувствует, что стоит делать. Как шагать, чтобы листья не шуршали под ногами. Куда смотреть. Стала различать запахи, до этого кружившие вокруг нее бесформенным облаком. Шорохи, щебет птиц, все это будто автоматически отсылало ее к знаниям, которыми она никогда осознанно не владела. Будто ей снова 8 и она стоит с прямой спиной перед классом, ярко улыбаясь. Не зная зачем, но зная что так надо. Будто она снова почему-то уверена, что за Рене (мамой), нужен пригляд. Будто она снова насквозь видит намерения взрослых дядь, что пытаются подкупить ее шоколадкой. Будто... Она все это знала. Но забыла. — Отвратительное чувство, — шепчет перед стремительным прыжком, следя глазами за добычей. В прошлый раз это обернулось для нее тонной слез. — Ты отлично справилась, как для первого раза, — хвалит ее Джаспер, пока Элис щебечет что-то о том, что она держится молодцом. — Про какое чувство ты говорила? — провидица все же уточняет, когда они уже дома. — В последний раз я точно знала что стоит делать без объяснений, внятных объяснений, я шагнула в море. С утеса. До этого я этим пользовалась, чтобы обмануть даже себя в плане эмоций. Заменить страх на веселье или что-то вроде, — девочка хмурится, понимая, какую бессвязную чушь сморозила и, тяжело вздохнув, подбирает слова лучше. — Не люблю чувство, когда точно знаешь, что надо делать, но не можешь вспомнить откуда это знание. В прошлые разы это отсылало меня к прошлой жизни. Назовем ее первой, чтобы не путаться. После обращения я воспользовалась опытом этой жизни. Второй. А откуда взялись знания в моем условном посмертии я не понимаю, — Элис говорит ей что-то успокаивающее и Джаспер пытается объяснить принципы вампирских инстинктов, но Лиз хорошо знает биологию. Инстинкт — это поведение, которое детеныш перенимает от родительской особи, которая его воспитывает. Но она не видела до этого охоту вампиров. Смотрела каналы про природу, но не фантастику. Джаспер отсылает ее к этому "видела охоту диких животных". Лиз передергивает плечами, но соглашается с этим доводом. В голосе Джаспера она прекрасно слышала неуверенность в собственных словах. Успешно замаскированную, но она тоже кое-что умеет. Слышать. Слушать. Анализировать. Полезные же умения. Из мозаики разрозненной информации, неровных осколков битого стекла, узнать что-то новое или недоступное ранее старое. Ей всегда нравилось колеекционировать в своей голове что-то интересное и редкое. Ведь мало кто знает о реставрации просто потому что, а не по профессии или от знакомого человека. Мало кто читал про вскрытие из праздного любопытства. Мало кто на полном серьёзе внимательно слушал доклад одноклассника про мумификацию и спустя много лет смог бы рассказать его почти дословно. А Лиз... просто радуется, что она не кошка. — Вольтури приедут в этом году, — когда они уже собираются уезжать ради "поступления" говорит Элис. И Лиз почему-то говорит что-то, что осознает только после того, как сказала. "Ископаемых я еще не видела". — С чего ты взяла, что это ископаемые? — Бетти лишь смотрит испуганно Джасперу в глаза и шепчет на грани слышимости. — Я не знаю. Я думала, приступов уже не будет, я же все вспомнила, правда? — девочка (она всегда была таким ребёнком!) судорожно вдыхает, когда Розали привычным жестом ее обнимает. Она не может плакать, но панические атаки не исчезли даже когда она стала вампиром. Разве что справляться с ними стало сложнее. Ведь дыхание не требуется. И нехватка кислорода не восполнялась, потому что он был не нужен. И ощущение, что ей нечем дышать, не исчезало. Все это она поняла слишком быстро, чтобы состояние не усугубилось. Будь у нее сердцебиение, оно бы больно отдавало в голову. — Бет, Бетти, дорогая, посмотри на меня, посмотри, — Розали поднимает за подбородок свою названную дочь и целует ее в лоб (вспышка-ассоциация заставила взрослую девочку вдохнуть воздух полной грудью). — Давай, Бет, дыши, ты можешь не бояться. Ты дома, рядом твоя семья, мы всегда готовы поддержать тебя и помочь, только позволь нам это. Ведь ты сама говорила, что готова ради нас на многое, так? — после уже чуть более осознанного кивка Розали продолжила. — Тогда, ради меня и Джаспера, и Элис, и Эсми, и Карлайла, и Эварда, успокойся. Давай, ты с этим справлялась уже, помнишь? — Розали не знала точно, первая ли эта паничка, но по жестам, которыми Лиз пыталась ее остановить, предположила частоту таких приступов. Вампиру незачем класть пальцы на собственную сонную артерию. И пытаться вдохнуть больше, чем могут вместить легкие. И даже вовремя остановленный нервный жест, будто она хочет с силой облакотиться на стену. — Я не успел почувствовать твоего медиативного состояния. Мы можем провести эксперимент, если тебя это успокоит, — Элизабет — холодная, уверенная, стальная — кивнула на это. Ей нужно было знать, что ей не придётся знать еще больше, чем она уже успела узнать. — Я начинаю, — Джаспер аккуратно воздействовал на эмоции милой его сердцу девушки, что после обращения стала умиротворенно бурчать у него под боком, когда ей очень было нужно кого-то обнять, а Розали копалась в очередной машине. Взгляд девочки медленно мутнел и, на удивление, теряла цвет радужка. Как стеклышко истончалось во время шлифовки. — Кто такие Вольтури? — девочка наклонила голову вбок и ее бежизненные губы растянулись в ухмылке. Больше всего она сейчас напоминала Элизабет, что очень не хотела что-то рассказывать. Но дымка на глазах дернулась и она заговорила. Голос ее отдавал могильным холодом, как когда она говорила о тех, кто ей не нравился. Впервые Каллены заметили и осознали, что Элизабет мертва. — Три столпа. Всадника Апокалипсиса. Голод, Война, Смерть. Смерть улыбается. Смотрит глазами исследователя на бабочек-однодневок и ищет ту самую, что нравилась ему раньше безмерно. Узором на крыльях. Росчерками, данными ей при рождении. Бабочка укрылась от его взгляда и огонь заполыхал до небес, когда вмешался Война. Голод нашел бабочку и тогда появился Закон. Спрятать бриллиант в тени и никогда не показывать его людям. Но Смерть все равно в день, когда на улицах текут красные реки, ищет свою бабочку-однодневку с узором крыльев, что мог раскрыться только после добровольной смерти. Война же увлечения не разделяет. Хочет любыми методами от бабочки избавится, ведь знать она могла все, что Судьба могла лишь предполагать, а... Черт, Майор, больно, хватит, — названный, зачарованный рассказом, не сразу узнал шутливое обращение. Девочка явно случайно захватила его в медиативном состоянии, потому что пока он не успел ей рассказать о собственном прошлом. — Лиз... Дар у тебя есть, — Джаспер делится этим как будто девочка сделала что-то невероятное. — У нас нет сигарет? — как минимум Эдвард смотрит на нее, как на неведомую зверушку, потому что впервые видит девочку-солнце, девочку-райский-цветочек такой угрюмой. Когда она закуривает (все отчетливо слышат, что она уже бросала курить), она пускает кольца дыма и говорит. — Вот Аро обрадуется, конечно. Надеюсь, остальные в этот раз будут более благосклонны к странному ребенку, — Да, Лиз знала больше, чем рассказала. Не то чтобы это было специально. В состоянии нестояния вообще говорить не хотелось. Но ее честность (вот уж спасибо за эту черту, даже не соврешь) не позволяла ей отмахнуться простым "не знаю". Приходилось выкручиваться. Жизнь не любила, когда все ее тайны преподносились на блюдечке с золотой каемочкой, потому дала ей ограничения. И одно из них — любовь к паззлам и головоломкам и ненависть к собственному дару, что обесценивал и хорошую память, и исключительный ум. — Жизнь жестока, но Смерть ее любит, — сигареты кончались очень быстро. Ее любимая опушка, куда она еще недавно выплакала все свои слезы, приняла ее как родную. Плакать Лиз не хотелось, на удивление. Джаспер чувствовал от нее лишь какую-то глухую тоску. А еще ностальгию. Не было, как в прошлый раз. Он об этом и сообщил родным, хотя сам не отходил от девочки и позволял ей цепляться за себя. Все смогли спокойно заниматься своими делами. Лиз всегда делилась с ними тем, что узнала/предпологала. Ей нравилось слушать их рассказы и нравилось говорить свои мысли. Утром на столе в гостиной они нашли маленкий листик. На одной стороне был схематичный рисунок приметного дерева, на котором Эммет показывал Лиз свою силушку богатырскую, на другой фраза. "Audentes fortuna juvat". Удача сопутствует смелым. По итогу семья провела целый день, разыскивая все новые и новые подсказки. Они веселились, потому что иногда замечали Лиз, что даже вампиром была достаточно хрупка и медлительна, чтобы даже не пытаться скрыть от них, что она с интересом наблюдает за их попытками собрать ее паззл. Эдвард и Элис взяли на себя элементы коммуникации, Джаспер же просто иногда говорил о настроении крутящейся рядом Лиз. Так они играли в горячо-холодно. В итоге они имели целую карту леса, за кусочками которой приходилось мотаться из стороны в сторону. Иногда им приходилось разделяться и не всегда они делали это удачно... Это было весело. И они действительно собирали картину. Помимо очевидного — леса, замечали то, как слова собирались в историю. С некоторыми пояснениями их маленькой девочки получалось, что Смерть — это Аро. Бабочка-однодневка — человек. Узор — одновременно дар и шрамы. Война (тут девочка затруднилась с именем и они оставили его до лучших времен) что-то от Аро скрывает, что-то, что не понравится абсолютно лояльному вампиру до того, что Судьба поменяет свой путь. Судьбой, по словам самой Лиз, можно назвать Элис. Предсказание на основе решений, вот что это. Голод не хотел убивать человека, но ничего с собой поделать не смог. Тем более, что Война создал все условия, чтобы человек точно не пережил эту встречу. С определением Голода девочка тоже сказала, что тут 50 на 50 и ничего утверждать она не может. Это мог быть как вампир, так и вполне себе буквальный голод. И они могли бы и дальше обсуждать её видение/знание/очередную загадку, но Элис закрыла глаза буквально на секунду и Эдвард начал судорожно убирать их головоломку в принесенную коробку. — Они придут через 3 минуты, — звучит громовым раскатом и Лиз лично перехватывает коробку у Эдварда, когда он хочет открыть дверь в свою комнату. — Успокойся. Я всегда была закрытой книгой, Жизнь любит свои тайны и не любит, когда их узнают так просто, — Лиз старалась не думать, что Жизнь в этой истории она. — Зато мы открыты, Лиз, — на его всплескивание руками девочка лишь улыбается солнечно и обнимает его крепко. Эдвард слышит недовольство Джаспера. — Ничего страшного. Вы не знаете то, что знаю я, даже я этого не знаю и никогда не буду. Ты уже догадался, что я не люблю, когда на головоломку дается ответ и даже не буду пытаться заглядывать сверх того, что узнаю случайно во время приступа.

***

Когда красные глаза ниотрывно наблюдают за ее движениями, Лиз даже не делает вид, что смущена. Она улыбается вежливо и смотрит ласково, будто видит давних знакомых. Её не смущает запах крови — а она его чувствовала хорошо и до обращения — ее не смущает пятно на чужом воротнике... Ее вообще-то мало что могло смутить. Карлайл отвлек их внимание своим появлением. Привычно положил свою ладонь в протянутую руку. Лиз, честное слово, не хотела тут находиться так долго. — Ох, мисс Свон, очень сожалею вашей потере. Или лучше звать вас Лиз? — девочка наклоняет голову своим любимым птичьим жестом, не меняя выражения лица. — В данный момент я Каллен, господин, — и на протянутую руку она кладет свою ладошку, почти утопающую в чужой легкой хватке. И на почти что разочарованный взгляд она шепчет утешающе. — Смерти итак прощается любопытство больше, чем любому другому бессмертному, — и только из-за сжавшейся хватки понимает сказанное ей самой куда лучше. Лиз могло бы быть страшно, но она только смотрит в чужие глаза ласково и мило, как в глаза давнего друга, которого не видела по меньшей мере с рождения. — Но это все равно не дает мне права знать больше, правда, мисс Каллен? — она кивает ему почти что сочувствующе и высвобождает руку легким движением, делая шаг назад, ближе к семье. — А им? Разве ты не расскажешь им все секреты мироздания, если они попросят? — Элизабет, в самом деле, почти забавно наблюдать за тем, как мужчина пытается замаскировать угрозу под детскую обиду. На самом деле ей он не простит такого предательства. Все знания Жизни по итогу оказываются в руках Смерти. — А они попросят меня ломать свои принципы и личность? — на этом Вольтури прощаются, хотя Лиз кожей чувствует взгляд Войны. Смерть отступил, смирился с выбором, но Голод, подстрекаемый Войной, ещё придёт. Но в этот раз эту встречу она пережить сможет. У нее впервые есть Семья, которая ее не оставит одну. Лиз, на самом деле, совсем не умеет отпускать. "Прелести" хорошей памяти. – Я люблю все свои шрамы... — произносит одними губами, растягивая их в улыбке. — Война меня все ещё не любит, какая жалость. Если он будет настойчив, мне придётся узнать его секрет, — настроение собирать паззл нашлось только у Эдварда, Эммета и Элис. Карлайл отговорился работой (ему было нужно подумать), Розали присоединилась к ним с позиции группы поддержки и чтобы узнать о прогрессе впервую очередь, а Джаспер и Лиз были рядом с Эсми. Она была самой чувствительной из них и дуэт безмолвно договорился, чтобы не оставлять ее одну. Лиз шутливо кусалась, когда Джаспер пытался отнять у неё нож и опасно-близко подбирался к своей цели, Джаспер старался сосредоточиться на чужом веселье и азарте и не вспоминать войну. — А ну отставить Майора и тяжелые думы! Сегодня семейный день и если к нам приезжали противные дальние родственники это не значит, что можно раскисать! — еще один шутливый кусь и Лиз так и остаётся висеть на чужой руке даже когда Джаспер поднимает ее на уровень своего лица. К собственному удивлению, он больше не чувствует, как война подбирается на мягких лапах. Он чувствует чужой восторг и Лиз разжимает зубы и тянет к нему руки. — Покатай! — звучит по-детски настойчиво и Джаспер с улыбкой поднимает девчонку и садит на плечи под ее счастливый смех, срывающийся на писк восторга. Когда они выходят в гостиную, Розали смотрит на них, как на восьмое чудо света, потому что Джаспер не фанат тактильности и игр, а руки Лиз лежат у него в волосах. Их маленькая девочка всего лишь чувствовала. Джасперу было нужно научиться расслабляться самому, но он был не против заимствовать чужое спокойствие и счастье и чувствовать их как свои. Тем более, что даже Элис напряженно отслеживала чужие решения. И Эдвард маловато давал своих комментариев вслух... В общем, детская непосредственность Лиз была как нельзя кстати. — Почему ты так спокойна? — но Розали не Джаспер, ей важно знать причины и следствия. — Потому что Смерть не допустит неприятностей для Жизни, он ее слишком ценит для этого, — что-то странное промелькнуло в глазах блондинки и мысль эта явно стала настолько шокирующей, что Эдвард перестал пилить взглядом первый листик с которого начался их квест. — Аро любит тебя? — по взгляду Лиз они понимают, что она искренне без понятия. — Не знаю, — и это правда. Она уже говорила о том, что без информации извне не может утверждать о толковании того или иного факта. И Смерть тут может быть буквально, ведь она неминуемо забирает жизнь у кого и чего угодно. Разве что большой вопрос тогда к существованию вампиров... Джаспера пробивает таким осознанием Лиз и это становится интересным опытом, потому что он сам ничего не понимает. Она хихикает нервно и говорит как всегда звонко. — Надо меньше думать, серьёзно, это даже не смешно, — по итогу Лиз отпускают покурить в окно и она смотрит в небо, перебирая факты. — Пока что я пришла к выводу, что кровь каким-то образом является частью Жизни. А яд вампиров, так или иначе, связан со Смертью. И это объясняет, почему вампиры так сильно хотят почувствовать ее в себе. Так что по сути, вампиры — это плод Любви Жизни и Смерти, хотя я недостаточно пьяна, чтобы верить в это, а не вешать другим на уши в качестве высокотехнологичной теории, — Карлайл ей дает свое отцовское благословение, говоря что-то вроде "даже я почти поверил". Лиз не говорит, что это правда. Но и не обманывает. Садится рисовать свою семью, пока они собрались в одном помещение и делает много-много набросков, обещая себе выпросить масляные краски и перенести мысленную картинку на холст. И она обязательно нарисует их такими, какими их запомнила в этот момент. Тревожными, обеспокоенными... И увереннными. Сильными. И, возможно, только возможно, Лиз сделает набросок ребенка. Черты расплывались, но так будет больше шансов не обнадежить Розали раньше времени. Элис подняла на нее удивленный взгляд, да и Эдвард почти в шоке оглянулся на их переглядки. — Нужно время, — она еще не так много знает, чтобы достичь такого результата. Но у Розали будет свой ребёнок. Родной. А пока Лиз не сложно побыть им для нее. Они ведь семья, все же.