Дурдом

Он сидит на коленях и разглядывая себя в осколках зеркала, видит неприятную картину: заплаканное лицо, глаза слегка покраснели от слёз, короткие кудряшки неаккуратно лежат на лбу, прилипая. Очки валяются где-то в комнате, поэтому, разглядеть себя сложно. За спиной стоят родители, ставшие соседями за довольно короткий срок. Почему так? В какой момент всё пошло по наклонной? Почему их отношение так резко изменилось в максимально хуёвую сторону? В голове крутилось много вопросов, смешанных с ненавистью, болью и страхом. — Ты не сын, а недуг! — громко произносит отец, отходя от парня. — У него точно проблемы с головой — шепчет мать на ухо отцу, но Ваня слышит и со слезами на глазах, быстрым шагом уходит в свою комнату, запирая дверь. Гнобят, унижают лишь за то, что он отличается от всех, а точнее, от них. А ведь причина максимально глупая. Власов сползает по стене и начинает плакать. Очки всё же надевает. Так лучше, но вскоре, на них капают слезы, мешая осматривать небольшую комнату. Что ни день, то скандал, вечно учат жизни, не понимая, что происходит с сыном. Хотя, с ним ведь ничего плохого не происходит. Он просто любит… Он бы ушёл, но не куда. На работу не устроиться, денег нет, жить негде. Куда ты в 17 лет-то пойдёшь? Он ненавидит себя, он ненавидит родителей, он ненавидит этот мир, в котором люди готовы ненавидеть тебя за то, что ты любишь. За то, что ты любишь человека. Последняя надежда — Вова. Любимый Вова, который всегда рядом, всегда защищал и спасал из таких ситуаций. Вова, к которому можно прийти и попросить поддержки, зная, чт оты её получишь. — Сын, пусти нас! — мужчина дёргает ручку двери, пытаясь открыть её. Тщетно. Он закрывает рот рукой, чтобы сдержать крики. Хотелось заорать матом и высказать всё, что было в душе. А высказать было что. — Тебя ждут. Ваня напрягается. — Кто? — всхлипывая спрашивает Власов. — Неважно. Собирайся быстрее. Бери самое необходимое и пошли со мной. Страшно. Он поднимается и тихо, на цыпочках подходит к окну, аккуратно отодвигая штору. У дома стоит машина скорой помощи. Серьёзно, блять? Нет, только не это… Слёзы вновь подступают, образовывается ком в горле, мешающий вздохнуть полной грудью. Что-то щёлкает у двери, и она открывается. Нашёл ключ. — Вань, это единственный выход, извини. — тихо произносит мужчина, доставая какие-то вещи из шкафа. Ваня не видит, к отцу не поворачивается. Было мерзко смотреть в глаза этому человеку. — С тобой что-то не так, это не только мы заметили. Я договорился с одним знакомым врачом, он тебе поможет. Пройдёшь пару курсов и всё будет хорошо. Встречаться с парнями — это не норма, это отклонение. Он стоит у окна в полном недоумении. Никто никогда ему не говорил такого, да и что в этом плохого? Страх смешивается с гневом, но показать эмоции, означает проебаться по полной. Он считает ступени одну за другой, роняя слёзы на холодный бетон. За что? Зачем? Что удивительно, мать, которая поддерживала все его начинания: и стихи, и баскетбол, и увлечение дизайном, помогала и давала дельный совет в любой ситуации, была опорой для сына, ни как не защитила. Она просто стояла и смотрела. Предательство. Она же знала об их отношениях, случайно узнала от знакомых, скрывала от отца правду и сначала ничего против не имела. Сначала… Сердце сжималось с каждой секундой всё сильнее, дышать становилось тяжело. Отец и пара санитаров силой запихивают его в салон, в котором пахнет алкоголем. Мерзко, противно, запах мешается с какими-то лекарствами и ароматом вина и табака от его кофты. Хочется блевать от смеси этих запахов. Больно. Страшно. До жути обидно.

***

У обочины стоит невысокий парень и смотрит в сторону уезжающей машины скорой помощи, пытается немного отдышаться. Ваня что-то написал ему перед тем, как отец буквально выволок его из дома. Гнев переполнял его. — Моего мальчика везут в дурдом — одними лишь губами произносит Масленников, сжимая руки в кулаки — Я ничего с этим сделать не смог. Хотелось нажать на курок и выпустить пули в висок водителя и родителей парня. За что они так с ним? За что? За что, блять?! Он знал, как они относились к нему, они были против их общения ещё тогда, когда они просто дружили, а тут такое. Видимо, узнали больше… Вова глотает пыль и песок с дороги, вспоминая, что до местного диспансера есть короткий путь. Он может успеть.

***

В салоне душно, по дороге машину трясёт. В зеркале заднего вида Ваня видит каменное лицо водителя, его глаза, казалось, совсем не двигались. За время общения с Вовой, он успел насмотреться на всякого рода личностей, и на секунду ему кажется, что водитель упоротый. Возможно, имея дело с такими как он и хуже, Ваня бы тоже упарывался в ноль. Работа эта тяжёлая. — Что, колёсами меня будете напихивать? Связывать, держать в 4-х белых стенах и так далее? — спрашивает парень у одного из санитаров. В его голосе чувствуется агрессия, смешанная с издёвкой. Ухмыляется. Они же умные люди, должны понять, что это всё — бред старых маразматиков. — Если придётся. Сначала проведём обследование. — холодно отвечает мужчина. Слёзы стекают по щекам. Видимо, придется смириться. Он с ухмылкой думает о том, что отличается от своей семьи, он душевно болен, он — угроза для общества, поэтому его отвезут в дурдом, где навсегда изменят его личность и сделают другим человеком. Ха-ха. Ну бред же. Он просто полюбил парня, а не убил кого-то. Бред Ваня считает слезинки, падающие на кофту и вытирает их рукавом. Эмоции на нуле. Хотелось уйти туда и к тому, где будет хорошо, где его не будут считать больным, где его будут любить. Хотелось высказаться. Хотелось к Вове…

***

Мужчины берут его под руки и выводят из машины. Наконец можно вдохнуть свежий воздух без адских примесей. Хотя, и воздуха этого не надо без свободы, без нормальной жизни. Тюрьма, жестокая тюрьма, из которой ты нормальным не выйдешь, если выйдешь вообще. Хотя, он же нормальный, он же выйдет. Ваня слышит чей-то знакомый голос и оборачивается. Вова. Он пришёл. Он спасёт. Он поможет. — Ваня! — он подбегает к своему мальчику, но один из врачей отталкивает его. — Молодой человек, вам лучше уйти. — Он нормальный! — кричит Вова на врачей. — Мы разберёмся. Они разворачиваются и уводят его. Он оборачивается и глазами, полными слёз, смотрит на Вову. У того от этого взгляда сжимается сердце. Власов резко дёргается в сторону. Мужчины сжимают его сильнее и ускоряют шаг. Он кричит, орёт на них матом, которого даже Вова доселе не слышал, плачет, пытается вырваться из крепкой хватки, но всё тщетно. Страшно. Больно. Он конечно понимал, что точно не попадёт в дурку, но было страшно. Было очень страшно. — Эй! А возьмите меня с ним! — зовёт Володя. Врачи оборачиваются на него, явно не понимая, что он несёт. В глазах полная уверенность и какие-то бешеные искры. — Молодой человек, лучше идите — громко произносит один из санитаров и открывает дверь больницы. — Вова! — кричит, оборачиваясь. Он успел заглянуть в глаза. Страх. Печаль. Боль. Ненависть. Всё это было в прекрасных юных глазах, в которых отражалось пасмурное осеннее небо. С шумом захлопывается дверь. — Я ничего не смог сделать — шепчет он самому себе. Как так? Боль, прожигающая в сердце дыру, опустошённость, сжирающая целиком и полностью. — Эй, парень — зовёт хриплый мужской голос. Вова рывком поворачивает голову в сторону машины. Тот самый водитель. — Ты иди домой. Пацана ты вряд ли вернёшь, у нас редко кто выходит. Так что смирись. Его слова обжигают и приводят в ярость. Хотелось со всей силы ударить его по лицу, чтобы он не смел больше такого говорить о его мальчике. Злость охватывает и затуманивает мозг. Голова горит, тело буквально плавится. — Да нормальный он! Водила что-то говорит вслед, но Вова не слышит, он сейчас не здесь. В глазах начинает разгораться пламя ярости и ненависти. Только не это…

***

Сколько прошло? Час? Два? Сутки? Кажется, тягучая и мерзкая вечность. Масленников сидел на ступеньках этой адской тюрьмы, дожидаясь… а чего? Вани? Когда его там выпустят уже? Выпустят ли? Должны. День уже сменился на тёмный и холодный вечер, листья, разгоняемые порывами ветра, летят в разные стороны, опадая на землю. Холодно, но он должен дождаться. С противным скрипом и скрежетом открывается дверь, Вова вскакивает и оборачивается. Наконец-то. Он, споткнувшись о ступеньку и чуть не упав, подбегает к Власову и крепко обнимает, прижимаясь максимально близко. — Ты пришёл — шепчет он, скользя руками по спине. — Куда же я денусь? Я ж нормальный. В его голосе чувствуется некая тоска. Маслеников поднимает голову и видит, что Ваня явно не рад всему происходящему. — Вов, — очень тихо произносит, вытирая лицо рукавом — я не хочу туда возвращаться. — Да тебе и не надо, твоё здоровье же подтвердили. — Я про дом… Блять. Володя бы тоже не возвращался домой, если бы его родители также с ним поступили. А что делать? — Давай ко мне тогда? Потом вещи соберёшь и ко мне переедешь, всё наладится — пытается как-то утешить, но понимает, что нихуя не наладится. Какое, блять, наладится? Он сам-то не живёт, а существует, а тут такое. — Спасибо, Вов. Я тебя люблю. Власов опускает голову ему на плечо и начинает тихо всхлипывать. А Вове больно всё это наблюдать. До дрожи больно смотреть на то, как любимый человек страдает. — Всё будет хорошо, я рядом. Масленников приобнимает его за плечи и поглаживает по спине. Аккуратно ведёт вниз по лестницы, уводя от этого страшного места. Сказать, что это пиздец — не сказать ничего. Ни один, ни второй не знают, что и как делать дальше, не знают будущего и будет ли это будущее вообще, но когда Вова осторожно целует Ваню, вытирая пальцами дорожки слёз с его щёк, то становится как-то не особо важно знать всё это и думать. Тот трясущимися руками сжимает его за плечи, отдаваясь в крепкие, тёплые, родные руки, зная, что с этим человеком он справится со всей хуйнёй. Ну, или с частью этой хуйни. Но справится. — Я люблю тебя и благодарен за то, что ты есть…