У него был собственный театр под красноречивым названием «Прятки». Труппа состояла из фальшивых эмоций, скрытности, манерности и боли. Они каждый день неизменно-восхитительно играли сценку о счастливом человеке, которого любят и боготворят. Нет, Арсения нельзя было окрестить неискренним или кем-то в этом духе. Он просто оказался прекрасным постановщиком для собственной жизни, в которой не удалось найти самого нужного недостающего пазла. Хотя, не смотря на это, свою работу мужчина любил, и ежедневно дёргал за ниточки, словно кукловод, создавая яркую улыбку. Арсений знал, что именно образ, составленный и встроенный из маленьких крупиц идеального, нужен людям; они жаждут вдохновляться им. И кто же он такой, чтобы лишать их этой возможности? Даже если подобная игра высасывала последние силы из резервных запасов.
В нем искали жизнь, повод улыбаться, желание творить; пытались найти то, чего в нём на самом деле не было. А он лишь мастерски писал картину в теплых тонах, измазав сердце
только в черный.
Его любовью были зеркала, — ведь в них, сквозь кожу, он видел тлеющие внутренности. Под туманом нарциссизма Арсений осторожно наблюдал за истинным собой, пытаясь не забыть, что жизнь в нём всё-таки ещё есть.
Ночь затягивала город в густую темноту, а фонари беспомощно смотрели вокруг, и изредка потрескивали, будто в фильмах ужасов. В полированном капоте машины отбивался свет луны, когда Арсений маневрировал, пытаясь найти парковочное место. Сегодня мужчиной овладело желание приехать к Неве среди ночи. Его не покидало чувство, что его там ждут, пусть это и казалось ему откровенным бредом. С каждым шагом по каменным плитам Арсений всё больше убеждался в этом. Под серое пальто пробился колючий холод и пронесся по телу онемением. Сквозь темноту он встретился с глазами девушки. Ему хватило пары секунд, чтобы понять — тот холод исходил от неё…так выглядела живая смерть. Давно просрочив время приличной продолжительности зрительного контакта, они ловили удовольствие в этом изучении друг друга. Вдруг она отвела взгляд, будто испугавшись Арсения. Никах раздумий и лишних мыслей в его голове, только картинка её хрустальных глаз. Он подходит к девушке ближе и упирается в защитную эмоциональную стену вокруг неё. Но ему и гадать не надо — за ней девушка хрупкая, совсем нагая, разбитая в маленькую крошку. В тот момент Арсений признался себе, что даже он не имеет такого крепкого фасада безразличия и холода. В тот момент понял, что зол на весь чёртов мир за эту сломленную девушку…хотя даже не знал её.
Каким бы откровенно хреновым не был сценарист его жизни (или кто там ещё вершит эти судьбы), сейчас черным по белому Арсению написали, что она — его потребность, нужда, потерянный пазл, который завершит картину. Так или иначе, истину хотелось узнать, прочесть и прикоснуться. А уж потом думать о последствиях и принимать разочарования.
— Девушка, у вас всё хорошо? — нарушает Арсений тишину, весьма странным для роли незнакомца, вопросом. За свою жизнь он накопил достаточно способов начать разговор, но все они моментально засветились красной надписью «неподходящие». Ответ Арсений услышал нечётко, будто размыто. Стояло вновь встретиться с её глазами, укрытыми чуть заметной пеленой слёз, он, словно инстинктивно, подался вперёд, не до конца понимая и осознавая чувства внутри себя. Она сделала вид, что не заметила этого и отвернулась.
Будь проклят чёртов мир, если он разучился читать пресловутые знаки судьбы. Во всяком случае, это служит отличным оправданием необдуманным, нелогичным, неправильным поступкам. Он предлагает ей выпить кофе. Она язвит, отвечает, что не имеет привычки пить кофе с незнакомцами.
Хотя одними глазами даёт понять — врёт. Арсений смотрит на девушку, замечая, как холода вокруг неё становится всё меньше. Она сдалась. Не до конца смирившись с этим, пыталась воссоздать подобие бетонных стен и километровых заборов, руководясь старой ядовитой привычкой. Но сдалась, как разбитый, уставший, буквально размазанный жестокостью ребёнок.
— Знаете, а я выпью с вами кофе, если вы прочтёте мне стих, — в этих словах не предложение, не согласия.
В них сигнал, позволение действовать. И Арсений принимает это, откуда-то зная, что даже в таком разбитом состоянии она сможет отыскать силы, чтобы убить его, если вдруг посмеет сделать ей больно.
— Какой же стих вам продекламировать?
— Тот, который пожелаете. Просто сделайте это, пока я не изменила своего решения, — вдруг впервые улыбается девушка. Арсений нехотя отводит взгляд к водам реки, зная, что на миг ей нужна передышка от зрительного контакта, — такое чувство он и сам испытывал нередко.
Он читает ей стих Гафта, а за последними строчками подключается и она. Голос её был будто эхо, повторяя в точности ту же интонацию, те же акценты, тот же ритм.
— Алиса, меня зовут Алиса, — улыбку, которая застыла на её губах, хотелось уберечь от мира, не делясь с другими. Он был покорён красотой и восхищён силой этой девушки, лишь предполагая, какую цену она заплатила, чтобы внедрить сталь в кровь. Алиса убрала перед ним эти километровые защитные заборы, но это вовсе не значило, что полностью доверилась ему. Она была раненным зверем, со страхом и растерянностью в глазах, но умело маскировала их под злость. Фокусируя всё внимание на Алисе, Арсений не замечал, как пылал одержимостью, зависимостью, той самой пресловутой любовью с первого взгляда. Хотя очевидно — никакие слова не подходили для характеристики его чувств к девушке.
— Вот теперь-то мы можем выпить кофе, Алиса?
— Ты будешь смеяться, но я чертовски сильно хочу рома. Так что? Ты все ещё хочешь провести ночь в моей компании?
Когда помогает ей подняться с каменных плит, подавая руку, замечает, что ладонь её будто обволакивает лёд, а не кожа. Девушка отряхивается, поправляет куртку, и они идут.
Арсений говорит, а Алиса больше слушает, поддерживая диалог улыбкой. Он почему-то ляпнул, что был бы не против иметь крылья. Девушка этому даже не удивилась. Безустанно придумывая новые теми для рассказов и не давая гнусной тишине забрать девушку вновь, мужчина каждую секунду отдавал ей свою жизнь, лишь бы снова увидеть искры в её глазах, когда губы расплывались в ангельском жесте. Пусть Алиса была убита чем-то, о чём предпочитала молчать, улыбки искреннее он в своей жизни не встречал. Добравшись к бару, получают новость о том, что тот закрывается через десять минут, но это их ничуть не расстраивает. После сделанного заказа занимают столик. На фоне играет ненавязчивый блюз.
— Алис, предлагаю выпить за эту ночь, которая столкнула нас лбами, — начинает Арс, приподнимая гранёный стакан с ромом.
— Предлог отличный, но, как по мне, скучный. Если ты не против, то я его чуть подкорректирую… Давай выпьем за твои глаза, которые смогли разглядеть интерес в моих.
Он улыбается ей не своей артистичной ухмылкой, позабыв о каких либо играх и сценариях. Арсений показывает ей часть настоящего, которое обычно разглядывал только сам в отражении зеркала.
Так сказать, боль за боль.
— Потанцуем? — протягивает руку Арсений. Сейчас он, откровенно говоря, не был уверен в том, что получит согласие. Но она развеяла сомнения, вложив свою ладонь в его. Мужчина с какой-то необъяснимой радостью заметил, что руки её стали тёплыми. В танце она была другой — хрупкой, податливой, но всё ещё не позволяющей руководить собой полностью. Может, она и хотела стать слабой, но в таком случае за неё играл бы фальш. А она была нужна ему острой, настоящей, неидеальной.
Вот такой.
Он ловил её взгляд своим и говорил без слов простые истины. Она красивая… до безумия, до остановки дыхания, до молчаливых комплиментов в его глазах. Арсений боялся испортить словами то, что хотело сказать сердце. Аккуратность и необычайную нежность он вкладывал в каждое свое движение.
После смены музыкальной композиции девушка опускает взгляд и он понимает, что она немного устала от контакта. Расплачивается за ром и ждёт у входа. Когда Алиса возвращается из уборной, на лице у неё улыбка, но словно искусственная, дежурная. Он отличит это с лёгкостью, ведь и сам часто такую носит. А ещё он знает, что не имеет права на уточняющие вопросы, поэтому тактично молчит, пропуская девушку вперёд.
Её
хочется повести на крышу, подальше от бренности и серости.
Хочется утащить ближе к солнцу в надежде, что оно сможет нагреть её лучами. За ней
хочется наблюдать, даже если нет возможности прикоснуться. Поэтому Арсений предлагает залезть на крышу. Пока они идут по намеченному маршруту, мужчина вещает о чём-то неважном. Шагает вперёд спиной, изредка оглядываясь назад, чтобы не споткнуться. Ему приятно видеть, как она улыбается и даже изредка смеётся. Арсений привык делать людей счастливыми, но оказывается, прежде никогда не делал этого по-настоящему. Вдруг она говорит:
— Веришь в переселение душ? Или другие жизни?
— Честно признаться, я изучал когда-то поверхностно тему реинкарнаций и подобных вариантов развития событий после смерти. Верить в это иногда приятно и нужно, хотя, наверное, не стоит.
— Мне кажется, что в одной из прошлых жизней ты был небесным светилом. Возможно, служил
ориентиром для какого-то заблудившегося моряка, — непринужденно улыбается Алиса. Он смотрит в её глаза. Молчит. И даже дольше, чем можно было бы. Они уже на крыше. Ветер обдувает тела, а чистый воздух наполняет лёгкие. Пару фраз с абсолютно неважной информацией заполняют время.
— Здесь комфортно молчать. Можем попробовать, хочешь? — тихо спрашивает Арсений девушку.
— Такое предложение мне никогда не поступало. Хочу, — мягко расплывается в улыбке и утыкается взглядом в восходящее солнце, тысячи маленьких многоэтажек, ещё работающие фонари. Арсений дал им время посидеть в тишине, но теперь молчание не было пожирающим. Теперь они не были чужими.
Он так считал.
Мужчина наивно пытался угомонить поэтов, составляющих импровизированные оды в его голове. Но ни черта не помогало. Его взгляд долго не отпускал её. Каждый волосок, выбивающийся из общей массы, восхищал его. Всякий вздох, при котором вздымались её грудь и расширились рёбра, был особенным. Разве он мог позволить себе влюбиться, ещё и за столь короткий срок? Бесполезно отрицать очевидное. Она была его даром, проклятьем, и чёртовым потерянным кусочком. Даже алкоголь в крови не оправдывал влечения.
— Что? Чего ты так смотришь? — оборачивается она, не в силах больше игнорировать этот взгляд.
— Ничего, просто красивая, — выпаливает он, сокращая дистанцию между ними. Губы девушки искусанные, отображают всю боль хранящуюся за сильным фасадом. Он ищет в её глазах согласия, будто поцелуем можно что-то изменить, склеить внутри неё. Но во взгляде Алисы ничего, ответа она ему не даёт. Вместо этого обвивает руками мужское тело, прижимается близко и чувствует себя свободно, будто так и должно быть. Арсений осторожно делает то же самое. Внутри у него что-то трескается, сыплется, смешивается. Он чувствует как Алиса дрожит — холод от неё больше не исходит. Разве что самую малость. Нет, он не исцелил её полностью, не вылечил, ведь далеко не сказочный чудо-доктор. Возможно, даже сделал хуже, но сейчас ей было хорошо. Она всё ещё контролировала, опиралась чему-то внутри себя, но была спокойной. И улыбалась.
Для него.
Стоять вот так казалось нормальным, несмотря на то, что они нарушили тысячи правил друг друга. Время проходило сквозь них. Алиса приподнимает голову, ловит его голубые глаза. Спрашивает, планируют ли они с Арсением стоять вот так вечность. Ему бы, наверное, хотелось. Но они — не герои приторного фильма с заранее известным хорошим концом, а персонажи истории сурового реализма, будь он проклят.
Ещё немного времени ушло в объятия, а потом они вернулись к диалогам без особого содержания. Алиса поднимает взгляд, протягивает руки к его шее и поправляет ворот пальто, немного приглаживая ткань. Как-то они цеплялись в своих разговорах за банальные философские вопросы категории «Из чего состоит жизнь?»
— Из полной хрени и восходов солнца. А у тебя из чего? — спрашивает Алиса, опираясь на плечо рядом сидящего Арсения — что-то вроде признака доверия.
— Из иллюзий и истин.
— Ты чёртов романтик, — смеётся она.
Чуть позже они спускаются с крыши и оказываются у реки.
Здесь началась история его иллюзии, в которой она была истиной. Недавно проснувшееся солнце светило ярко, создавая красивый яркий отлив на водах. Механизмы города начинали функционировать, людей становилось всё больше, а машинный гул, то и дело бился в ушные косточки.
Отпускать её ему не хочется,
не можется. Будь он наивным дурачком или, как она его назвала, романтиком, то надеялся бы, что Алису можно забрать.
— Я был рад найти тебя тут, — с натяжкой улыбается Арсений.
— И я. Счастлива, что смогла составить тебе компанию, — она смотрит на него совсем не как на обычного человека. Такой взгляд оставляют для родных. Арсений обнимает её коротко, не пытаясь задержать, и шепчет на ухо «удачи». Сам не до конца понимает почему именно это слово. Арсений и Алиса расходятся без прощальных слов, отпуская друг друга в обыденность.
Мужчина идёт к машине, попутно плавая в какой-то тягучей пустоте. Из него будто что-то вырвали, к чему он очень сильно привык. Болело глубоко под ребрами, в месте, которое, вроде как, предназначено для души.
Подходя к машине, засовывает руку в карман в поисках ключей. Кроме них там ещё какая-то бумажка. Ему думается, что это чек. Действительно он. На обратной стороне неаккуратным почерком что-то написано. Арсений садится в машину, захлопывает дверь и включает свет. Ручкой нацарапанные буквы писали для него спеша.
«Спасибо, Арсений. Обещаю с того света передать тебе ангельские крылья.»
Записка от Алисы. Он запрокидывает голову и делает глубокий вдох, но лёгкие словно отказываются черпать воздух. Почему она написала «с того света»? Когда успела подложить ему этот чек в карман серого пальто? Арсений возвращает взгляд к записке, будто рыская, в надежде найти между букв цифры её телефонного номера. Тщетно — ничего. Ничего, кроме этих двух строчек. Мужчина кладёт чек обратно в карман и заводит машину. Включает радио, делает громче. Там наверняка утренняя программа, но даже если нет, он бы этого не заметил, — мысли были заняты другим. Какая-то ярость туманит разум, потом она сменяется образами нежности. Он чудом не врезается в машины, обгоняя утренние пробки. Водители сигналят, кричат, матерятся, кто-то даже проклинает.
Выезжая на пустую трассу, чувствует как мутнеет в глазах — списывает это на алкоголь. Внезапно ощущает, как его обволакивает холод, обвивают женские руки. В ушах звенит девичий смех и он прекрасен, другого такого на планете нет. Вместо дороги возникают её глаза, стеклянные от слёз. Машина виляет по трассе и Арсений не в силах это контролировать. Холод проходится по конечностях онемением, мужское тело парализует. А мысли в голове продолжают рвать всё в клочья.
Алиса перед ним живая, настоящая, яркая, нужная. Родная.
Он вспоминает дрожь её тела; силу и слабость в движениях импровизированного танца; прикосновения рук, когда она поправляла ему воротник пальто на крыше. Алиса была близко и улыбалась искренностью. Ему казалось, что он
вот-вот её коснётся, но девушка убегала сквозь пальцы подобно дыму. Каждая попытка поймать этот образ отбивалась в ушах звоном, гулом, потерей контроля.
На лбу выступает пот, ладони сжимают руль до побеления фаланг, нога на тормозах. Внутренности скручивает до тошноты. Вокруг только пустота и визг шин, скользящих по дороге. А он видит глаза. И слышит её смех. Арсений
наконец-то к ней прикоснулся…смог поймать.
Ангелы умирают в неведении. Передавать с того света ему уже ничего не надо.
Она стала чаще плакать
И гораздо реже любить.
И, признаться честно, уже не боялась,
Что это может её убить.
Он стал смотреть на нее с опаской,
Будто зная, что та собралась уходить.
И, признаться честно, уже не боялся
Что другую не сможет вот так полюбить.
Её волновало мало, удастся ли отпустить,
Если нет, то тогда с корнями –
Вырвать, забыть, убить.
Его тревожило очень, смогут ли сохранить,
Если нет, то тогда по звёздам –
Считать, бежать, лечить.
Под луной оно как-то проще
Друг друга совсем забывать.
Чтоб никогда в жизни больше
Родными родных не назвать.
