Saint amour

      Я вижу её, мою возлюбленную, мою милую Марию, её купающиеся в ярких лучах солнца, каштановые волосы, её прекрасные, большие глаза, и её темно синее, неизменное на те времена, платье. Она ещё совсем юна и невинна, а рядом с ней он. Его руки уже по локоть в крови, но улыбка излучает ангельское, во истину, счастье. Тёмные волосы едва касаются плеч самыми длинными, завитыми к концам прядями, тонкие пальцы в тонких кожаных перчатках, бедное лицо с мягкими чертами и прямым носом, широкие, но хрупкие плечи в кольчуге, и знак армии короля Английского. Его глаза, невозможные, серые, светлые и чистые, словно затуманенные горы, серебро, нет ещё светлее чем серебро. У меня этого нет, но разве я виноват?       Он так учтив и мил к ней, что от ревности у меня сводит челюсть. Я хочу так же обнимать её, держать за руку, говорить с ней, как с близким человеком, но у меня нет ни длинных угольных кудрей, ни глаз-льдинок, ни светлой, словно фарфоровой, кожи. Меня зовут не Робер де Сабле, я не французский граф, или он герцог? Плевать, я ведь не он. И именно по тому я боюсь быть отвергнутым ей, ведь она любит только его, уже давно покоящегося под слоем сухой земли хладным трупом. Она никогда не доверится мне, зная, что я — его убийца.       Но вот сейчас я вижу перед собой её, мою маленькую Марию, милую и наивную, такую светлую, какой ни были в её возрасте, ни я, ни он. И опять рядом этот чёртов француз. Стоя на краю крепостной башни они смотрят вниз, на ров, я не знаю где они, но точно не на Святой земле, внизу, слишком зелено пестрит хвойный лес. Робер, взяв её лицо в свои ладони, что-то твердит о том, как он освободит её, поможет ей, и будет заботиться, как о самом дорогом человеке. Это наглая ложь, я это знаю, я не обманываю себя, но вот моя Мария... Она ещё слишком мала, и ничему не научена, она не отличит истины от лжи, её, пока ещё, не пугали. А он, чистая мразь в обличии милого мальчика, стоит и нагло врет ей в лицо. Я не могу смотреть на это просто так, говорю ей что он врет, буквально кричу на ухо, но она меня не слышит. В один из моментов моей ярости я ловлю на себе насмешливый взгляд серых глаз. Я прерываю сессию, приходит осознание, что этого не изменить, и я не должен был этого менять. Это было глупостью, но нам было бы легче. ***       Меня угнетает лишь одна мысль о том, что моя любимая даже не видит меня, ни в воспоминаниях, ни в реальности. Она воспринимает меня как абстрактного ангела хранителя, не более. А он там, он рядом, материальный и живой, какой должен быть, но лишь в воспоминаниях. Его мягкое, светлое лицо, в обрамление чёрных, как вороньи перья, волос и хрупкое тело. Я не ожидал видеть его таким, и я понимаю почему Мария поверила ему. Пока я присутствуют в виде очень абстрактного воплощения яблока в её воспоминаниях, перед ней, на постели, сидит настоящий ангел, прекрасный и чистый с виду, говорящий с ней о побеге, новой жизни вдали от родины, что не любит, вдали от родителей, что не признают, вдали с ним и его друзьями. И они действительно сбегают.       Он, на моё удивление, держит свое слово, они избавились от какого-то английского барона, чьё имя мне запоминать смысла не было. Насколько я понял, он был мужем Марии, который страстно желал её, одаривал подарками и водил на роскошные балы, но она ему так ни разу и не далась. И вот они бегут по широкой, каменной дороге в закатном солнце, она одета в лёгкое, белое, нижнее платье, ноги её босы, а волосы сильно растрепаны, а на нем лёгкие штаны, сапоги, рубаха и кафтан алого цвета, с широкополой бурой шляпой, и таким же плащом, грязным и ободранным. Они смотрят друг на друга, Мария с такой любовью, что меня вновь пробивает ревность и ярость к юноше, а он спокойно, с едва видной на лице радостью. Я не смотрел так на неё, и не смогу, но я разве виноват?       После того, они всегда рядом, Робер не отпускает её ни на шаг. Я вижу как Марии нравится его внимание и забота, и мне хочется свернуть мальчишке шею, и признаться честно, я пару раз пытался взять какой-то канделябр и швырнуть в него, но не получалось. Только потом приходило осознание, он должен быть там, должен говорить ей это, чем бы это не обернулось, и как бы мне ни было противно видеть то. Мария счастлива рядом с ним, как никогда не будет счастлива рядом со мной, и меня это печалит.       Почему он? Он недостойный лжец, наглая тварь и сволочь, каких нужно поискать, но он с ней, а я нет, чем я хуже? ***       Чем больше вижу их воспоминания, тем больше я понимаю, он исполнил то, о чем обещал. Он дарил Марии заботу, радовал её многочасовыми разговорами на любые темы, учил французскому и, кажется, любил ответно, от того мне тошно. Я видел то, как он смотрел на неё, но мне того не хотелось видеть. Я не он, и я благодарен чему бы то ни было, что это так, но я не счастлив от того же, ибо не могу быть с моей Марией, ведь она любит его, а он её. Но я понял, я ошибался.       Они много путешествуют, знакомятся с разными графами, герцогами, другими рыцарями и даже королём Ричардом. В тот момент меня пронзает осознание, что Робер таков со всеми, учтив, мил и по рыцарский благороден. Он не делает исключений и я начинаю понимать, что Мария ему просто подруга, от этого становиться несравненно легче. Я вижу, как он говорит Ричарду, с искренней улыбкой, что ему было приятно общаться, когда они за обедом разговорились о планах Робера на жизнь, вижу как он благодарит Вильяма за его присутствие на приёме короля в одном из замков, рядом с ним, я вижу как он так же говорит Марии, что дорожит ей, когда они ночью выбираются к светлому и чистом озеру в лесной чаще, и моя ревность слегка утихает, видя то, что он таков со всеми, не только с ней. И как бы Мария не старалась тогда, у озера, намекнуть ему на близость, он старательно делала вид что не замечает чуть расстегнутой рубашки, и мягкой руки на своём колене. Он что то рассказывает ей о доме, кажется, о своей семье, не любящие отце и умершей матери, и я начинаю понимать, почему он оставил титул графа, а вместе с ним и свое имение во Франции. ****       В следующем воспоминании они старше. Мария сняла платье, теперь она в своём привычном, серо-голубом походном костюме с коричневым плащом, и с круговой косой на голове. Робер стал значительно выше ростом, его черты лица заострились, отходя от тех детских и наивных, что были у него раньше. Кудри его теперь мягкими змеями обвивают плечи, достают до самых концов лопаток, а на нем облачение рыцаря тамплиера. Он, кажется счастлив, но не от того что рядом она, нет. Он счастлив тому, как повернулась его жизнь, и я это вижу. Если бы это было не так, он бы бесконечно любящим взглядом смотрел на Марию, а не отводил глаза всякий раз. Мне кажется, его заботит повышение на службе, он ведь уже рыцарь, а не просто мальчишка-путешественник. В один холодный осенний вечер они идут по какому-то английскому городу и болтают. Кажется, у Робера было какое-то дело с местными рыцарями, но я не уверен. Правда посвящать Марию в дела армии он яро отказывался, и говорил лишь о том, что Мария останется в поместье, где они гостили у какого-то друга Робера из приближенных к сыновьям короля Генриха, а он будет отсутствовать, и возможно долго.       Звезды, мягким серебряным светом, как глаза Робера, освещают почти безлюдные, позолоченые опавшими листьями улочки городов. Они идут неспешно и говорят о Ричарде. Мария говорит, что он навязывался ей, пару раз просил остаться наедине, дарил дорогие подарки и говорил что хочет её руки, Робер вскидывает брови и вопрошает, почему та отказала его другу, а Мария останавливает его. Я вижу в его красивых глазах отблеск настороженности. И моя Мария, моя всё ещё маленькая и беззащитная Мария признается ему в любви. Тут же лицо его становиться спокойнее, а взгляд приобретает ранее не показываемый холод, он становится похож на змею, обнажившую острые клыки, таким и я его видел, тогда, в храме. Рыцарь смотрит на неё с таким презрением и негодованием, что кровь в жилах стынет даже у меня, будто я и говорю ему все это, стоя прямо перед ним. Честно сказать, его реакция меня поразила, до того он никогда так не выглядел. Даже когда Мария призналась в убийстве лорда Халлатона, своего бывшего мужа, хотя Робер настаивал на том, чтобы она оставила ему жизнь, он не вёл себя так. Да, при том разговоре он был зол, это было заметно по слегка сведенным бровями, дерганым движениям и сосредоточенному взгляду, но он не смотрел на неё так...       После того, как он с хладным презрением выслушал её сбивчивую речь и клятвы в вечной любви, он долго смотрел на неё все так же. Жутко и непрерывно, даже взгляни он так на меня, мне было бы ужасно плохо, страшно представить, что почувствовала моя влюбленная Мария. После он коротко, но кажется, чуть теплее, взглянул ей за спину, похоже, что на меня, а я же успокаивал себя тем, что он меня не видит, и возможно его отвлек шум криков глашатая с улицы, на пороге старой каменной церквушки позади меня. И вот он леденящим душу бедной девушки тоном просит поднимать эту тему больше никогда, говорит что ничего не чувствует и это не изменить, и вновь смеряет её убийственным взглядом. Они расстаются надолго, Робер отбывает к Ричарду, а Мария уходит в крепость.       Бедная девушка плачет в своей спальне всю ночь, я хочу утешить её, но не знаю, что говорить ей. Я сам нахожусь в такой ситуации, она не принимает меня и моих чувств сейчас, даже, не знает о них, но я и вправду не имею понятия, как её поддержать, ведь если я поделюсь с ней своими переживаниями ни ей, ни мне не будет легче.       Теперь я хочу удушить эту наглую французскую сволочь совсем по другой причине. Он мог быть повежливее, скромнее и терпеливее, я знаю, ему бы это было не сложно, ведь зачастую он ведёт себя именно так. Я безусловно рад, что он отказал ей, но не стоило делать это так грубо, ведь своими действиями он ранил её настолько глубоко, что она больше не может довериться никому, и даже своим чувствам. Разве я виноват в том, что он такой кретин? Разве я виноват в том, что он сделал? Разве я должен страдать из-за этого? ****       Очередное воспоминание. Шикарный бал в замке английского короля. Факела и длинные восковые свечи, ярко освещающие помещение в ночи. Музыка льётся рекой, как и хмельные напитки. Всё гости уже прилично пьяны, но не они двое. Мария прихорошилась, одела самое прекрасное алое платье, расшитое драгоценностями, на манер вьющийся через все платье длинной лозы плаща, заплела длинную косу с лентами, надеялась на его внимание. Платье было подарено ей Ричардом, и она поначалу зареклась не одевать его никогда в жизни, но узнав про бал, на котором будет де Сабле она сразу же изменила свое мнение, потому как ничего красивее в её маленьком для девушки гардеробе не нашлось. Но все её старания были тщетны, Робер в её сторону даже не смотрел. Он охладел к ней, всё больше улыбался знати и говорил с Ричардом. Он с ней даже не здоровался, что уж там говорить об общении. Моя ревность совсем утихла, уступая место отчаянию. Она любит его, и я того не изменю, никогда не изменю, она не сможет быть со мной. Чем я виноват?       Я решил уйти в толпу, что веселилась в центре залы, не знаю чем объяснить мои действия, это, скорее всего, какая то привычка родом из детства, проведённого в тренировках в Масиафе: прятаться, если тебя видят, в толпе и затеряться среди людей, а я нутром чувствовал, меня видят. Они танцевали, что-то напевали хмельными голосами, а я потеряв бдительность в шуме голосов и инструментов успокоился, ровно до того момента как не бросил скорого взгляда на стол.       За столом, по правую руку от Ричарда, чью рыжую гриву венчала огромная золотая корона сидел он, держа в руке кубок с тонкой ножкой, наполненный до самых краев вином, и я, кажется, понял почему он так отказал Марии. Робер смотрел на меня пристально и неотрывно, с таким обожанием, даже нет, будто зависимостью, что меня сковал иррациональный страх быть замеченным. Я просто стоял и смотрел ему в глаза, потерявшись в бесконечных туманный горах его глаз и собственных догадках. Он что, способен видеть меня? Всегда видел? Но этого же не может быть, я, считай, одна из множества иллюзий яблока сейчас, и я просто наблюдаю.       Меня трясёт от поминания того, что чувствует он, смотря на меня.       — Я тебя вижу, — Произносит он тихо-тихо, игриво поправляя прядь цвета вороньего пера, и его никто не слышит, никто не обращает внимания на юного лейтенанта крестоносной армии, а он улыбается, мягко, нежно, как улыбаются собственным детям, любимым жёнам, родителям, и добавляет, мягко протягивая звуки. — Mon ange...       Так не должно быть, это неправильно, что-то идёт не так. И мне страшно осознавать что моя Мария горяче любит этого человека, а он буквально одержим мной, это просто бред, происки яблока, это не может быть правдой... Хотя, он пощадил меня в храме, мог убить меня под Арсуфом, но дал мне шанс. Этого не может быть... Разве я виноват в том, что её любимый человек, обожает меня?