Потери и приобретения

«Я хочу отужинать с Её Величеством в последний раз.» Такая трогательная для государственного преступника сентиментальность. Но ничего не попишешь — право последнего желания было священно. До покоев человека, звавшегося её дядей, Эллаира шла с тяжёлым сердцем — словно это она была осуждена на казнь. Подумать только — когда-то она верила, что все люди на самом деле добры и творят дурные вещи из-за обстоятельств, и стоит только подарить им немного тепла и понимания, чтобы всё разрешилось… Прежняя наивность осыпалась, словно лепестки цветов холодной осенью. Но всё же мысль, с которой Эллаира, как ей казалось, давно уже свыклась, начала буравить мозг с новой силой. «Почему он? Почему из всех людей — он?» Эллаира бросила взгляд на подарок Ваноры — кольцо со сверкающим кораллом. Она носила украшение практически постоянно: изначально — из-за его редкой красоты, а потом — и из-за того, что оно напоминало о самой дарительнице. Вот и теперь Эллаира будто ощутила её незримое присутствие. Их судьбы были удивительно похожи: Ванору тоже держали в золотой клетке и ограждали от любой важной информации — впрочем, её положение было даже хуже. И точно так же она стала лишь пешкой в чужой игре. Однако не только эти сходства влекли Эллаиру к той, кого она должна была считать конкуренткой и чуть ли не врагом. Чувство собственного достоинства, благородство, острый ум… да и, в конце концов, красота — та красота, которую её вынудили считать уродством. Ванора была не из тех, кто готов растаять от любого доброго слова в их адрес — у Эллаиры заняло немало времени, чтобы доказать искренность и бескорыстность своих намерений. И у неё это удалось. Они обе знали, что связи между лицами одного пола считаются чем-то постыдным м неправильным. Но неправильными в глазах изрядной части общества были и они сами — так что, в сущности, велика ли разница? Разумеется, Эллаира, научившись мыслить стратегически, не хотела рубить сплеча и объявлять всем об их отношениях. И всё же она надеялась, что сможет хотя бы избежать повинности в виде замужества и рождения наследника. На худой конец, можно будет подкупить лекарей, чтобы те подтвердили наличие у неё какой-нибудь неизлечимой женской болезни… Однако Эллаира оставила размышления о Ваноре на потом, открывая дверь в покои Осмонта чуть дрогнувшей рукой. Он улыбался ей так, словно они на самом деле были просто племянницей и дядей, а не королевой и узурпатором. Неужели и впрямь хотел поддаться этой иллюзии? Стол был уставлен любимыми блюдами Эллаиры, но кусок не лез ей в горло. Внимание к её пищевым привычкам, ласковый тон и привычная, почти отеческая улыбка — всё это ей хотелось счесть фальшью, ведь думать о том, что это искренне, было ещё противнее. Осмонт удовлетворил любопытство Эллаиры, пусть и не в полной мере. Когда он говорил о долге, о необходимости идти на жертвы, о том, что он просто защищал её — хотелось закричать и затопать ногами, подобно маленькой девочке, которую он в ней, вероятно, хотел видеть. Однако новое воспоминание о Ваноре охладило пыл Эллаиры — её поистине царственное спокойствие вдохновляло. К счастью, Осмонт не вымаливал у неё прощение, не просил о пощаде — это уронило бы его в её глазах ещё больше. Впрочем, почему — к счастью? Быть может, тогда получилось бы искоренить последние остатки былой привязанности к нему. — Ты и Ванора… От этой неожиданной реплики Эллаира чуть не подскочила на месте — но тут же сделала глубокий вдох, стараясь удержать изменяющее ей самообладание. Согласиться? Слишком дерзко. Отрицать? Как-то бесчестно по отношению к Ваноре. Духи милосердные, да почему её вообще волнует мнение преступника, которого уже совсем скоро не будет в живых?! И всё же Эллаира ответила нарочито спокойным: — Откуда у тебя такая информация? Снова эта мягкая, снисходительная улыбка. Как же она раздражала. — Должен признать, Ванора никак себя не выдавала. Чего не скажешь о тебе. Что ж, отрицать очевидное было бессмысленно. Какая-то часть Эллаиры мстительно ликовала от осознания, что она будто бы увела жену у некогда любимого дядюшки — но его это, очевидно, не слишком трогало. — Я мог бы решить, что её согласие подписать петицию было обусловлено вашей… связью. Но знаю, что вы обе слишком честолюбивы. Эллаира не знала, что задело её больше — предположение о её корыстных мотивах или та лëгкость, с которой Осмонт его отверг. В памяти настойчиво роились воспоминания о тех светлых днях, когда они с дядей сажали растения в саду или беседовали о её трагически погибших родителях — и воспоминания эти мешали по-настоящему возненавидеть его. Пытаясь вытеснить их, Эллаира обратилась к другим картинам прошлого — связанным с Ванорой. Казалось, семена чувств к ней были посеяны ещё в первую их встречу, когда она подарила Эллаире то самое кольцо в качестве компенсации за безобразное поведение своего брата. И сейчас только уважение к Ваноре и осознание того, что в её детстве Аларик был единственным, кто относился к ней хорошо, побудило Эллаиру заменить кастрацию позорным шествием. Впоследствии при каждой новой встрече эти семена всё крепче произрастали в её душе. Когда Ванора тайно обратилась к Эллаире с просьбой изготовить для неё противозачаточное средство, ту почему-то неприятно кольнула мысль о том, что ей приходится делить ложе с её дядей. Правда, Эллаира объясняла это для себя исключительно его неприятной персоной. А при их следующем разговоре ощутила непонятное облегчение от известия, что Ванора с Осмонтом не живут как муж с женой. В голове невольно вспыхнуло язвительное предположение, что последний уже слаб по мужской части — но Осмонт был не так уж и стар, так что, вероятно, причина состояла не в этом. И как же горько делалось от намерения Ваноры воспользоваться сердцем Треспии, чтобы исцелить её «уродство». Хотелось горячо разубеждать её, петь оды её красоте, уверять, что если она и выглядит как призрак, то как самый прекрасный в мире призрак — но ведь Эллаира уже согласилась выполнить любое условие. Слава духам, что Ванора в итоге отказалась от своего плана. Вслух Эллаира произнесла лишь сухое официальное: — Герцог Осмонт Перитас Галиндо Имери… точнее, уже не герцог… Моя личная жизнь вас никоим образом не касается. Перейдём к более значимому вопросу: что затевает королева Мегарис? Здесь её ждало новое потрясение: оказалось, что Осмонт заранее принял яд. Долг ли, осколки давно увядших чувств ли — что-то заставляло Эллаиру беспокоиться, звать на помощь, порываться идти за противоядием… Но всё было тщетно. «Приговор Осмонта Имери был приведён в исполнение.» Жгучую, иррациональную — и при этом такую понятную — душевную боль понемногу заглушало осознание, что виновные наказаны и Треспия в надёжных руках. А ещё — сладкое предвкушение того момента, когда и королева Мегарис узнает, с кем теперь еë «любимая» дочь…