«Кружево»

      В комнате — сладковатый аромат специй с базара: насыщенный запах с примесью бадьяна и корицы щекочет нос. Он пряным, да терпким дымом из золотой курильницы оседает в лёгких, сдавливает горло изнутри тонкими нитями-лентами; и последние крупицы свежего воздуха стелятся густым полотном — шерстяным ковром с витиеватыми узорами цветов — поверх ароматных досок финиковых пальм.       Дым медленно заполняет помещение: окутывает его тягуче медленно своими нежными руками в бережливом действии, скользит прозрачными пальцами по оголенной спине вдоль лопаток; и взгляд сам собой цепляется за чужие ладони — они заметно дрожат — все теребят, да отодвигают в сторону узковатый ошейник из чёрного кружева; и Венти готов поклясться: ему тоже не хватает воздуха — как же иронично — просто катастрофически. — Мне это не нравится, — у Сайно голос ровный, лишь чуть дрогнувший на гласных звуках.       Тому причина опустевшая бутылка вина — она одиноко стоит у ножки невысокого резного столика, и дым плотными комьями то и дело припадает к ее горлышку.       Венти смеётся — совсем тихо, невесомо, опьянено; и чуть хмурится, да шумно втягивает приторно-сладкий дым носом — горло чуть саднит изнутри — совсем осторожно и приятно.       Его идеи однозначно абсурдны, глупы, неразумны, но сейчас, когда Венти вглядывается в детали чёрного платья поверх смуглой кожи, его горло пересыхает от жажды. И он медленно обхватывает его тело: располагает ладони на спине и скользит горячими подушечками пальцев по голым лопаткам — острым да угловатым; и Сайно что-то разгорячено шепчет под нос, бормочет нечто неясное.       Чёрное платье сидит на нем просто прекрасно, потрясающе обворожительно; и то, как тонкие ленты подтяжек пережимают его бёдра, делая их чуть пухлыми, сводит с ума. — Не хочешь сказать это громче? — самый последний чуть отрезвляющий поток воздуха касается его лица — словно оставляет поцелуй, — Озвучить свои желания, — Венти кружит вокруг него личным ураганом и чуть покачивается из стороны в сторону подобно последнему листу клена в дождливую осень; Венти шепчет разгорячено в самое ухо: — Сайно, — тянет он сладко, почти мурлыча от чужого имени на губах, — Пожалуйста, скажи.       Венти — личный купидон; Венти — одновременно с этим демон искуситель.       Сайно молчит долгую минуту, мучительную в своём ожидании, и тонкие музыкальные пальцы скользят под кружевные края, под многочисленные слои юбки.       Ему все так же непозволительно душно, головокружительно; и чужая ладонь ныряет за края ткани у открытой спины, и спускается куда-то вниз по позвоночнику. Крупные мурашки резво покрывают кожу, когда прохладный поток воздуха скользит по его пояснице; и Сайно сжимает пальцами чужие плечи, впивается в них ногтями, оставляя царапины да метки-полумесяцы на бледных плечах — белая рубашка расстегнута совсем небрежно; и воротник то и дело не то щекочет, не то покалывает шею.       И Сайно медленно тянет за края тканей — пуговицы расстёгиваются сами собой совсем тихо и незаметно; до тех пор, пока чужая ладонь не перехватывает его, пока не подносит к губам за коротким поцелуем в смуглую кожу в области костяшек. Под закрытыми веками — сотни разноцветных пятен: танцуют на углях и руинах, да отпускают прошедший день в последний путь. И Венти не может сдержать улыбки, когда чужие веки вздрагивают от неожиданности, стоит ему сжать пальцами чужие бёдра.       Они одного роста, почти одной комплекции, но Венти подхватывает его так легко, так невесомо — точно не своей силой — и сажает на небольшую тумбу. Щёки и уши горят от смущения — румянец распространяется по ним яркими пятнами, и Сайно сглатывает медленно — волнение и возбуждение смешивается где-то глубоко внутри, сворачивается плотным узлом прямо в сердце: оно стучит так громко, так бешено, словно выпрыгнет из рёбер мгновением позже. Но этого так и не происходит; и шум мелкого тропического дождя за окном отдаёт вибрацией где-то в животе, там, где порхают сотни бабочек с расписными крылышками: тонкие и нежные, они — творение невидимых сил и завес — щекочут изнутри.       Сайно чуть ерзает на месте. Свободного места на тумбочке совсем мало; и ее резные ножки с закруглёнными концами скоро вот-вот обвалятся под его весом — слишком уж жалобно скрипит дерево.       Он шумно втягивает воздух носом: пряности смешиваются с остужающей сознанием прохладой, исходящей от чужой кожи; и генерал махаматра тянется к чужой шее — проводит по ней языком медленно — словно верный пёс облизывает хозяина.       Венти — порождение свободы, и подобная извращённая мысль пресекается на корню, да оседает в горле колючим комом: что-то внутри него слабо сопротивляется принципам, все жаждет сокрытой власти; и божество сминает пальцами смуглую кожу бёдер сильнее — вжимается в них до сорвавшегося с губ болезненного стона — непозволительно сладкого, с привкусом душистого вина на губах; и Венти ловит его ртом, вовлекая в короткий поцелуй — на большее им просто не хватит воздуха. Сайно в ответ лишь хмыкает.       Его ноги напряжены — сведены вместе крепко; и Венти плавно скользит пальцами под края кружева, оглаживает подушечками пальцев, и лишь после осторожно раздвигает чужие ноги в стороны — Сайно поддаётся ему легко.       Он пододвигается ближе, вплотную в горячему телу, и сглатывает — горло от такого пересыхает ничуть не лучше чем сама пустыня. Тяжёлое дыхание и горячий воздух касаются его шеи, и Сайно чуть шевелит бёдрами нетерпеливо, когда чёрная ткань ощутимо натягивается от возбуждения. Венти облизывает пересохшие губы, почти потрескавшиеся от напряжения; да вслушивается в чужое напряженное дыхание. — Я бы предпочёл сорвать голос, — Сайно шепчет это совсем тихо, совсем вкрадчиво, словно никто кроме него самого не должен слышать чего-то столь постыдного.       Но Венти слышит, слышит абсолютно все — то, как сбивается и дрожит чужой голос, то, как от напряжения пальцы сжимают до треска деревянную поверхность тумбы; чувствует кожей, как исходящий от тела жар окутывает целиком; и все мурлычет ему в ухо: — Ты так прекрасен, — и оставляет на тонкой коже возле уха невесомый поцелуй; да скользит языком вниз по шее, прямо до кадыка — и тот вздрагивает на рваном вдохе, — Прекрасен..       Шёпот и поцелуи совсем невесомы — ощущаются на коже тёплым ветерком — такой бывает только в летние ночи; и генерал махаматра жмурится от ощущений, да закусывает до крови губу — Венти всегда наслаждается моментом, словно персональной трапезой. И он почти мурлыча скользит языком по впадине ключиц, затем чуть ниже, к глубокому вырезу и краям пышной белой части — подобия воротника, скрывающую юношескую грудь.       Короткие шнурки корсета расходятся под музыкальными пальцами так легко и невесомо, словно их никогда и не было; следом — белая рубашка спадает до плеч — и крупные мурашки табуном пробегают по смуглой коже.       Сайно знает: личное божество жадно пожирает его глазами; знает, Венти желает его так сильно, что за окном в любой момент может подняться буря, да принести не малый ущерб городу; и сглатывает шумно — от одних лишь мыслей внизу живота предательски тянет.       Венти обнимает его за плечи, скользит пальцами в щекотливом движении по крепким мышцам груди и чуть выступающим рёбрам — Сайно отнюдь не хрупкий — и целует грудь: медленно, осторожно; и наградой ему служит первый сорвавшийся с чужих губ протяжный стон.       Венти посасывает вставшие от едва ощутимой прохлады и возбуждения соски — они маленькими, почти крошечными горошинами возвышаются поверх розоватых ареолов сосков; и генерал махаматра хватает его за волосы на затылке — оттягивает от себя, сдерживая почти выступившие слёзы. — Я сделал это больно? — Венти интересуется с легкой забавой, склоняет голову набок, и, поддразнивая, обводит нежную кожу вокруг.       Чужие глаза не лгут, не могут — чуть закатываются назад от пробившей тело дрожи; и вместо ответа Сайно лишь поднимает подол чёрного платья, да хватает края зубами, поглядывая с нескрываемым обожанием и нетерпением — именно оно и душит его легкие изнутри.       Он все же отводит взгляд — кажется, всё-таки, смущается: того, как предательски натянута ткань белья в паху; того, как вставший член уже успел выделить немного смазки, испачкав темное кружево в самом видном месте.       Личное божество в ответ хихикает — совсем тихо, совсем извращенно; и склоняется чуть вниз, да оставляет пару коротких невесомых поцелуев на животе, следом: чуть ниже пупка; и, прежде чем Сайно успевает отреагировать, проводит языком по бугорку белья с еле заметным белёсым пятнышком. — Венти! — он шикает на него и чуть хмурит брови в изумлении, — Архонты.. — слетает с губ прежде чем чужие губы успевают смять собственные в настойчивом поцелуе. — Не смей упоминать, — Венти ухмыляется: однозначно, ощутимо; и его язык настойчиво проникает в чужой рот: скользит своим кончиком по дёснам, по чуть острым клыкам; и лишь после достигает языка — проходится по нему в щекотливом движении и касается неба — и Сайно захлёбывается воздухом: словно кто-то намеренно выдирает его из лёгких.       Поцелуй достаточно долгий, тягучий настолько, что он жмурится от ощущений и чуть дергает бёдрами вперёд, силясь обхватить чужие, или хотя бы прижаться ближе, потереться пахом о чужой. Божество на такое лишь отстраняется и смеётся: легко и непринуждённо — словно им нужна короткая пауза.       Сайно фыркает громко и сдерживает подступающие к горлу комом ругательства: ему и правда нужен перерыв, ему нужен свежий воздух, потому что именно сейчас перед глазами плывут разноцветные пятна разных форм и размеров; а собственный вкус все ещё отдаёт короткой горечью на языке: перемешанный с винным привкусом он чуть покалывает язык точно так же, как это делает дым. — Отдышись, — чужой голос мягок и осторожен, тих и спокоен.       Венти и правда заботится о нем, даже после количества выпитого алкоголя. И Сайно шумно выдыхает воздух ртом — внутри словно расцветают бутоны дивных растений, а следом само пламя сжигает их вплоть до реакции стихий — цветения. — Нет, — он дергает головой, — Не отпускай меня, — его голос звучит идеально в мольбах; и Сайно тянется навстречу: обхватывает руками шею, да слепо утыкается губами в чужие — мажет по ним языком тягуче медленно, оставляя влажную полосу.       Человеческая оболочка тонкая, хрупкая — призрачный шёлк — Венти помнит об этом всегда: помнит, и все равно вдавливает чужое тело в поверхность стены до жалобного стона — такого сладкого и прекрасного. Сайно бесстыдно стонет ему в губы — протяжно, громко — такое и услышать могут те, кто не должен; те, кто не имеет права. И Венти почти с рыком вжимается в него, скользя вставшим членом по чужому прямо через одежду; прикусывает за нижнюю губу до крови, и Сайно чуть всхлипывает от короткой боли, да издаёт задушенный стон.       Венти кажется — его сознание и восприятие пространства растворяется; Венти кажется — он однозначно теряет контроль; его косы светятся сиянием небес, служат почти единственным источником света — наравне с горящими где-то на столе душистыми свечами.       Сайно хватает его за волосы на затылке, сжимает до побелевших от напряжения пальцев, и божество не может сдержать урчания — почти такого же, что издают ненавистные кошки; и сам он хватается за чужое бедро: сжимает, чуть царапая душистую кожу короткими ногтями, и следом скользит под края белья. — Приподнимись, — он почти хрипит, сглатывая напряжённо — и дерево жалобно скрипит под ними, да покачивается — удержать все на своих местах стоит больших усилий — да стягивает кружевную ткань вниз — она легко соскальзывает с ног куда-то на пол.       Чужое тело вздрагивает крупно — такое поджарое солнцем и естественным пигментом кожи; и Венти облизывает пересохшие губы, прежде чем провести рукой по чужой плоти: скользнуть по ней пальцами, размазывая смазку по всей длине, да надавливая большим пальцем на маленькую щель у головки; и Сайно под ним может позволить себе лишь беспомощный тихий не то стон, не то всхлип. — Будь тише, — просит его божество с лукавой улыбкой: знает — это невозможно; да все равно выдыхает прямо в губы — срывает с них поцелуй подобно последнему лепестку на юном дереве.       Что-то душит его изнутри — разрывает на части и превращает в блестящую в ночи пыль: собственническое чувство уничтожает, пожирает диким изголодавшимся зверем; и Венти оставляет укус поверх шеи на самом видном месте — кожа на глазах наливается кровью: мелкими вкраплениями синих и фиолетовых оттенков. Сайно хрипит — такой звук способно издавать лишь раненное божественное животное, не иначе; и чужие горячие ладони сами собой тянутся к нему: обхватывают щёки, и Сайно оставляет бесчисленные поцелуи поверх них, а после спускается на шею — гладит ее нежно — словно не эти же руки вершат правосудие над предателями и почти что грешниками: они кажутся столь нежными в своих прикосновениях, что Венти и вовсе забывает, что перед ним простой человек, простой смертный. И эта нежность, исходящая от него, сводит с ума. — Прости, — шепчет бесчисленное число раз божество, зализывая яркое пятно укуса, и чужое возбуждение лишь подрагивает в его руках.       Есть в этом укусе что-то дикое, примитивное, совсем животное. — Возьми меня уже, — чуть забавно фыркает Сайно, когда облик барда становится совсем растрёпанным, да чересчур личным — не достойным чужих глаз.       И Венти чуть дергает его за бёдра на себя — на край прикроватной тумбы; и генерал махаматра лишь выдыхает горячий воздух ртом.       Венти проводит пальцами по чужим губам — чуть припухшим после долгих страстных поцелуев — он бы потратил вечность чтобы сцеловывать с них капли росы по утрам. — Прекрасен как никогда, — выдыхает божество, краем глаза рассматривая чулки, плотно обтягивающие чужие ноги, — Поможешь растянуть тебя?       Сайно сглатывает чуть напряжённо, и вместо ответа вбирает чужие пальцы в рот, щедро вылизывая их — медленно и тягуче скользит по ним языком, обсасывая подушечки пальцев.       В горле от такого зрелища пересыхает. — Видели бы тебя на работе, — Венти чуть вскидывает брови в легком изумлении — этот человек, его человек, не позволит себе такого нигде; и от одной мысли, что лишь он достоин лицезреть его таким, будоражит изнутри ещё сильнее, — Это невероятно горячо, — он сглатывает напряжённо, да проводит свободной рукой по коже бедра.       Сайно лишь улыбается ему одними глазами — хитро, с прищуром; и проводит мягким языком по пальцам напоследок, прежде чем они покидают его рот.       Его дыхание сбитое в предвкушении — чуть заставляет дрожать; и Венти медленно проводит ладонью по животу, оглаживая вздрагивающее от волнения и возбуждения тело, затем скользит по внутренней стороне бёдер; и чужие губы уже выдыхают тихий ахающий стон.       Он касается подушечкой пальца колечка мышц — все ещё напряженного; и Сайно осторожно пододвигается ближе — просит поторопиться. Венти улыбается — скромно, мягко, и с коротким поцелуем в губы проникает в горячее нутро — вводит палец на кончик фаланги медленно и осторожно, и он, смоченный обилием слюны, скользит чуть мягче, заставляя лишь немного поерзать да зашипеть. Сайно толкается навстречу — осторожно, чуть рвано — и тихо стонет в тыльную сторону ладони, когда к пальцу присоединяется ещё один и растягивает узкие стенки. Божество только поджимает губы от удушающего возбуждения: свободной рукой стягивает привычную одежду барда вниз и проводит ладонью по вставшему члену — напряжённому и влажному от количества смазки — и все улыбается хитро. — Сведи ноги, — просит он мурчанием в самое ухо; и Сайно послушно выполняет просьбу без лишних слов.       Венти сжимает чужие ноги пальцами — сильно, до ярких отметин, и скользит по внутренней стороне бёдер плотью — медленно, влажно; и собственный орган чуть подрагивает, выделяя больше смазки. Сайно подстраивается под него: сводит ноги плотнее — так, чтобы чужой член скользил между его бёдер, размазывая влагу по ним, изредка касаясь основания собственной плоти. Эти толчки совсем легкие, осторожные — доводят до дрожи в коленях и прекрасных писанных картин перед глазами — ещё более ярких пятен перед глазами чем от простого дыма из курильницы.       Божество обхватывает его член свободной рукой — сжимает у основания: прямо там, куда доходит в быстрых толчках чужая плоть, создавая приятное горячее трение; проводит пальцами по вздувшимся от напряжениям венкам и игриво смещается к головке, оставляя влажную линию до щели. От такого Сайно закусывает губу и внутри словно взрывается фейерверк.       С короткой дрожью во всем теле он кончает себе на живот — совсем немного; и чуть жмурится от накатившей неловкости и внезапной усталости. И Венти смеётся: чуть звонко, но все ещё достаточно тихо. — Мы только начали, — он улыбается мягко, и заправляет взбившиеся пряди белых волос за чужое ухо. — Ты.. ты слишком любишь издеваться надо мной, — Сайно фыркает это, рассматривая брызги собственной спермы на животе с заметной брезгливостью — прохладная влага ощущается слегка неприятно.       Венти смотрит на него из-под полуприкрытых век с улыбкой, а после раздвигает чужие ноги в стороны; и легкое удивление в глазах напротив отображается слишком явно. — Ты же не думал, что мы закончим на этом? — голос у божества совсем невинный и мягкий, словно он объясняет что-то совсем простое и примитивное.       И Сайно лишь отрицательно качает головой.       Он обхватывает его ногами за поясницу, скрещивая пятки за спиной, и прижимается вплотную к горячему телу — от него исходит спасительная прохлада и свежесть лесов.       Венти успокаивающе гладит его по выступающим косточкам бёдер и толкается вперёд — осторожно и совсем немного; и напряженное колечко мышц послушно принимает его — медленно позволяет толкнуться вовнутрь — и этот толчок кажется лишь слегка болезненным; и генерал махаматра сдерживает тихий стон, крепко сжав зубы. Божество целует его в оголенные плечи, затем куда-то в рёбра, и двигается немного назад, следом — вперёд, чуть дальше чем до этого; и Сайно сам двигается навстречу. — Я не хрустальный, — с улыбкой почти ругается он; и Венти делает движение глубже — проникает почти до самого конца, во всю длину; и Сайно прокусывает губу до крови.       Внутри все горит от движений и тянет внизу живота с новой силой; и божество послушно продолжает наращивать размашистый темп. — Венти, — чужое имя срывается с потрескавшихся губ почти сразу, он шепчет это слегка сбивчивым тоном, — Венти, пожалуйста, ещё.       Мольбы идут ему слишком сильно, слишком идеально — великий генерал махаматра лишь ночью позволяет себе быть себе столь иным: позволяет брать себя из раза в раз; выстанывать чужое имя, выкрикивать его на глубоких толчках; и умолять: умолять о многом.       Венти наваливается на него, сжимая кожу бедра, и свободной рукой упирается в стену; и прикроватная тумба под ними начинает жалобно скрипеть да покачиваться — того гляди рухнет или рассыпется в труху.       Сайно чуть отодвигается и горячо шепчет в губы: — Возьми меня за шею, — просит он, захлёбываясь в задушенных стонах.       Венти чуть вздрагивает, но просьбу выполняет: располагает ладонь на чужой шее — непозволительно хрупкой, и сжимает, чуть впиваясь короткими ногтями в смуглую кожу.       Стоны срываются на всхлипы с хрипящим звуком; и Венти целует его жадно: вдыхает воздух в чужое тело — потому что боится причинить вред, боится погубить ненароком. — Венти.. — его имя слетает с чужих губ совсем тихо, почти неразборчиво, — Сожми крепче, — Венти колеблется, но послушно чуть сильнее надавливает на чужое горло, и его щёки краснеют от неловкости. Чужие же стоны становятся громче, слаще, буквально приторнее; и Сайно почти закатывает глаза на глубоких движениях, выбивающих из него весь дух.       Сайно громкий: слишком громкий — это чересчур непозволительно для той маленькой комнатки в пределах Академии, в которой они позволяют себе насладиться друг другом — тонкие стены могут подвести их.       И Венти выдыхает ему в губы: — Тише-тише, — он сам сходит на хрип — тихий, осипший; и его косы начинают светиться ярче да поднимаются ввысь, — Ты только мой, только мой, слышишь? — он шепчет это беспорядочно, вылавливая обрывистые вдохи из чужого рта; и чужое тело сжимает его изнутри с новой силой.       В ответ — невнятное бормотание и такое же осипшее «люблю».       Божество оставляет царапины на его теле: неглубокие, совсем поверхностные и мелкие, продолжая вдалбливаться в податливое разгоряченное тело — внутри Сайно пылает ничуть не меньше пожара, пожирающего тропические леса — такой охватывает со всех сторон и уничтожает до позолоченного пепла.       Такой же оседает внутри него, где-то в лёгких и мешает сделать вдоха. И генерал махаматра сходит на скулёж — жалобный и тихий, да впивается ногтями болезненно в чужую шею и затылок — Венти шипит: сжимает чужие волосы в ответ, заставляя запрокинуть голову назад и оставляет дорожек поцелуев да укусов на шее — на нежной коже уже вовсю видны отпечатки-следы собственных пальцев — насколько на это хватает сбившегося дыхания. Свободной рукой он упёрся в стену рядом с чужой головой, и движения его стали чуть рваные — все ещё глубокие.       Венти думает — ещё немного, и он оставит вмятину в стене под своей ладонью. Венти думает — ещё немного, и его человеческое сердце выпрыгнет из груди лишь чтобы слиться с чужим.       Сайно дышит с трудом — чуть сипит носом и выдыхает тяжело ртом; он призывно качнулся бёдрами несколько раз навстречу, насаживаясь до конца, и после обильно излился себе на живот, заливая влагой уже высохшие пятна.       Следом волна тепла окутала его изнутри, разливаясь бурлящей магмой и все мышцы невольно сжались, принимая чужое семя. Сайно бы выругался, но сил хватило только на бессвязное и непонятное бурчание себе же под нос.       Венти целует его чуть заострённые да угловатые юношеские колени, и улыбается тепло. — Ты бесстыдник, Венти, — невольно улыбается Сайно, и тянет того за светящиеся косы ближе к лицу за поцелуем — он выходит смазанным и коротким, — Надеюсь, ты не учинил бурю, — генерал махаматра прокручивает между пальцами растрепавшиеся локоны сияющих волос.       Венти смеётся звонко: так приятно и нежно для ушей, что Сайно невольно прикрывает глаза; и лишь чуть хмурит брови, когда чужой член покидает его тело, а мягкие ладони все ещё оглаживают его плечи и поправляют ткани чёрного платья — пытаются привести в порядок. — Словно ничего и не было, — божество опускает подол платья вниз, прикрывая чужой живот и ноги, и Сайно чуть кривится в гримасе — липкая сперма наверняка оставит пятна на тканях, — Идеальное приступление.       Он чуть хмурится и легко толкает божество в грудь — Венти лишь хихикает в ответ, да отступает на шаг назад; и после соскальзывает с тумбы вниз, обхватывая его за талию. — Мне придётся долго приводить себя в порядок, — замечает Сайно, — И комнату тоже. — И я с радостью помогу тебе в этом, — неоднозначно подмигивает хитрое божество.