cold

Шум воды из ванной становится сюрпризом. Даби хмыкает, надо же, сама пришла. Настолько соскучилась? На языке заранее вертится сотня другая язвительных комментариев, а воображение подсказывает-вырисовывает, как он забирется в душевую кабинку, прижмет к мокнущей майке обнажённую папину детку, нашепчет на стремительно краснеющее ушко море гадостей и похабщины, раздвинет пальцами влажные от естественной смазки складочки, а потом… Потом у него будет прекрасная ночь. В сочетании с горячим утром и сонное ворчание из серии «ну и зачем столько засосов»? Руки с шумом открывают скрипучие дверцы душевой. — Посмотрите-ка какую хорошую девочку занесло в мои края, — нараспев тянет он. И тут же затыкается. Из кабинки клубами валит удушливый пар, из лейки хлещет кипяток, а Шоточка… Шоточка стоит не шелохнувшись, прямо в ботинках и геройском костюмчике. — Тяжёлый день? — Даби касается чужой руки. Та холодная. Нет, даже не так… Мертвецки холодная, такая кожа бывает у окоченевших трупов. Шото не реагирует даже на прикосновение. Горячая вода шпарит по ней и изгвазданной в чём-то одежде. Длинные двухцветные пряди липнут к лицу. Взгляд стеклянный, устремлённый в никуда, аж жутко становится. Он в последний раз таким видел отца. Тот тоже бессмысленно пялился в стену часами после патрулей. Шедевру шестнадцать… И ни у одного ребёнка не должно быть такого взгляда. Менее адекватная и рациональная часть скачет в ебучем восторге. Орёт и беснуется. Сломалась-сломалась-сломалась. Папина куколка сломалась. Хрупкая психика не выдержала чего-то. Даби касается мокрых волос и после чуть давит на покрасневший под обжигающими струями воды ожог. Кожа на нём плотная, шершавая и неестественно горячая. Шоточка моргает и кажется впервые фокусирует взгляд на чужом присутствие. — Привет, — бесцветно шелестит её голос. — Не хочешь присоединиться? — К саморазрушению или душу? — Даби выключает воду и делает шаг назад. — И то, и то мимо. Вылезай, давай. * Это напоминает детство. Когда мелкой было четыре и она неловко умостилась на краю стиральной машины, пока Тойя или Фуюми вытирали её после ванной. Шото кутается в махровое зелёное полотенце и мелко подрагивает. Зубами не стучит, но это как следующая стадия. Даби знает. Даби проходил всё это уже давно. Шок, страх, непонимание, переоценка ценностей мира сего. С густых ресниц, прямо на неестественно бледные щеки падают капли воды. Она похудела. Скулы стали острее, щёчки не настолько округлые. Сонная и заторможенная. Похожа на маму перед очередным депрессивным эпизодом. Что бы там не случилось, с инцидента прошло пару дней. — Хреновая идея, — просушивая влажные пряди вторым полотенцем, вслух рассуждает Даби. — Я не тот кто даст хороший совет и наставит на нужный путь. Если решила прийти и поплакаться в жилетку, лучше иди к своим мальчикам. Шото вздыхает и что-то невнятно отвечает. — Громче, — раздражённо дергая за белую прядь, говорит, нет, почти приказывает Даби. — Они не мои, — надавливая пальцами на глаза, сухо повторяет (не) сестра. — И я не за утешением. Ты просил о встрече в среду. Поэтому я здесь. Пробивает на смех. Ну да, как же. Он наклоняется близко близко и ловит расфокусированный пустой взгляд. — Сегодня четверг, убожество, — с улыбкой сообщает Даби. — Не боишься, что я сделаю с тобой что-то? Простым походом в душ после такого не обойдешься… Сделаю больно. Может хорошо. А может так, что потом по клиникам за нужными таблетками будешь бегать, м? Рука забирается прямиком под зеленое полотенце, недвусмысленно поглаживает плоский животик. Интересная мысль, заставить понервничать, чтоб малышка Шо залетела, а потом преподать папочке и кукле жестокий урок. Интересная мысль была бы, не будь у Даби стойкой аллергии на любые мысли о собственном чаде. Свои ублюдские гены, он и под дулом пистолета никому не передал бы. В их семье и без него хватает одного больного ублюдка. Шоточка склоняет голову и смотрит до жути осмысленно. Но не испуганно. Как-то безумно устало. — Валяй, — говорят её губы. — Я с четырнадцати на жёстких противозачаточных. Если от репродуктивной системы что-то осталось, можешь попытаться. Кто бы сомневался. Чтоб его шедевр не попортили раньше времени папаша перестраховался. Небось затаскал мелкую по клиникам, думал над тем чтобы перевязать трубы или может что-то удалить… Шото стремительно теряет интерес к их (не) диалогу и утыкается лбом в плечо Даби, прикрывая глаза. — Делай что хочешь, — звенящая пустота и безразличие в её голосе режут не хуже ножа. — Только не прогоняй. И это звучит всё тем же отстранённым тоном ледяной королевы, но ощущается насколько тяжело ей даётся эта просьба. Она звучит почти с вопросительной интонацией. Блять. Даби хмыкает и убирает ладонь с чужого живота. Он поддаётся чуть вперёд оставляя почти целомудренный поцелуй на тонких обкусанных губах. Было неплохо трахнуть её, думает его более извращённая тёмная часть. Привести угрозу в действие и выдать, мол, сама просила попробовать. Воображение дорисовывает жар чужого тела, что против воли сжимается на нём, болезненный стон на ухо, слезы из глаз, синяки на бёдрах, просьбу остановиться… Под конец, когда Шоточке станет мерзко от самой себя. Секс перетекающий в драку, белесая сперма стекающая вместе с кровью и смазкой по длинным ногам… Даби отстраняется и отвешивает себе мысленную оплеуху. Нет. Ничего не будет. Не сейчас. И не в таком состоянии… — Пошли, — перехватывая холодное запястье произносит он. — Переодену тебя во что-то нормальное, удачный ребёнок. Плечи Шото еле заметно расслабляются.