Sleepy butterflies

      Дождь снаружи мерно барабанил по стеклу. Где-то внизу свои удары принимали потемневший мокрый гравий и пригнувшаяся к земле трава. Сидевший на подоконнике Джозеф сморгнул с глаз слезы. Взор размылся, не позволяя четко видеть этот посеревший мир. Он одиночка. Ему все равно. Он не из тех, кто страдает из-за других. Так убеждал себя фотограф, пока не понял, что это бесполезно. Он слишком привязался к Се и Фану.       Словно множество тонких невидимых нитей ненавязчиво, но прочно связало его со стражами. Фотограф протянул руку к стеклу, с обратной стороны которого текла вода. Чем-то она напоминало медленно стекающее вино на стенках бокала. В следующий миг он отдернул руку. Как же он не любил влагу. Джозеф стряхнул фантомные капли с пальцев.       Легко спрыгнув с подоконника, он прошел вглубь комнаты и достал из шкафа новый моток пленки. Единственная проверенная вещь, которая когда-то давно позволила ему отвлечься. На всю жизнь. Следом за пленкой фотограф положил на стол чертежи. Навряд ли сегодня понадобятся, но пусть хотя бы успокаивают своим видом.       Джозеф подошел к стоящему на полу зеркалу и провел тонким пальцем по гладкой коже щеки, встретившись со взглядом собственных грустных голубых глаз. В этом поместье ему опять двадцать. Он опять молод. О том, сколько ему на самом деле лет, фотограф вспоминал лишь на матчах, но возраст не портил его. Его лицо лишь становилось холоднее и надменнее. В этом поместье столько лет жизни невольно исчезали даже из воспоминаний. Джозеф заставил себя усмехнуться, показав отражению клыки. Можно ли это назвать вторым шансом? Если все окажется совсем плохо и он снова потеряет сразу двух людей, он не повторит совершенных много лет назад ошибок. Никаких таблеток. Никакого давления со стороны. Он порвет все фотографии. Ву Чанг не Клод, его не забрали насильно. И возвращать, значит, некого.       Если подумать, Фан и правда в последнее время казался каким-то усталым и немного грустным. За последнюю неделю Джозеф видел его всего три раза – первый, когда тот нашипел на Се и фотограф свалился в обморок. Второй – во время матча, в третий Фан смирно сидел на кровати, сонно хмурясь, пока Джозеф и Се как обычно делали из него холст. Однако, как белый, так и черный стражи и раньше часто пропадали неизвестно где и могли днями отсутствовать в поместье. Обычно не было кого-то одного. Джозеф это замечал, но не спрашивал об этих пропажах, считая вопрос личным и нарушающим чужое пространство.       Под мерный стук капель дождя фотограф склонился над чертежами, откидывая назад белые пряди волос, упавшие на стол.       Спустя пару часов дождь не прекратился, но выглянуло солнце. Приближалось время ужина, но есть не особо хотелось. Обед он уже пропустил, но впрочем, делал это часто, питаясь на протяжении дня фруктами. Однако, сидеть в комнате не хотелось, но готов ли Джозеф к разговору с Ву Чангом?       Шанс, что они не пересекутся все-таки был. Но неужели он собирается бегать от них? Ему хотелось услышать объяснения и он не должен бояться потребовать их у Се или Фана. Все-таки не выдержав, Джозеф отложил только что выведенный снимок… окна и выскочил за дверь, направившись в сторону столовой. Ею оказалось довольно просторное, смежное с кухней, также небедно обставленное помещение, как и все комнаты в поместье.       Джозеф оставался равнодушен к планировке, единственное, что ему нравилось – большое количество солнечных дней, в которых все помещение было залито уютным теплым светом. И… Было много народа.       Проходя мимо бальзамировщика, фотограф ясно ощутил на своей спине его взгляд. Так заинтересованно Эзоп смотрел почти на всех охотников. Заприметив место в углу, Джозеф примостился рядом с садовницей и стал рассеянно слушать болтовню вокруг.       - Он..! Он такой высокомерный! – ворчала Эмма Наибу, который больше был сосредоточен на еде. - «Я отпустил тебя, потому что мне стало тебя жаль», где он такие фразы вычитывает?       - Кто? – переспросил Наиб.       - Джек, - ответила Эмма, мешая у себя в тарелке салат, - понятия не имею, как ты с ним можешь общаться.       - Не то чтобы я хотел этого, - хмыкнул Наиб. – И к слову, он мне уже нажаловался на сегодняшний матч. Сказал, что ему стало плохо от твоих попыток спрятаться.       - Козел, - пробурчала Эмма. – Нет, ну правда, Джозеф? – она внезапно развернулась к фотографу. Тот на миг удивился тому, что с ним заговорила садовница.       - Правда, - искренне согласился фотограф, и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Подняв голову, он увидел Эмили, которая тут же отвела его, виновато покачав головой, извиняясь. К сожалению, после вчерашнего разговора прошли сутки, а Джозеф еще не мог ей ничего ответить. Весь вчерашний вечер он притворялся (почти притворялся) спящим, а сегодня просто не пересекался с Се.       Отставив тарелку из-под печенья, фотограф направился в свою комнату. И это произошло на лестничном пролете. Он встретился с Се. Джозеф от напряжения невольно отшарахнулся от него, но невольно порадовался, что это был именно белый страж. Ему больше хотелось поговорить с мягким и покладистым Се, чем с упрямым Фаном.       - Джозеф? Ты чего? – спросил белый страж, замерев. Его длинные черные волосы были распущены и блестели издалека, отдавая синевой. На вид они казались шелковистыми и мягкими, но фотограф точно знал, что они достаточно жесткие, как и у всех азиатов.       - Прости, - выпалил Джозеф - Но у меня есть к тебе вопросы.       Се так и не пошевелился, разве что его взгляд посерьезнел.       - Пошли в комнату, - наконец ответил он.       В комнате Ву Чанга от окон шел яркий свет, который даже успокаивал Джозефа. Обстановка была более чем комфортной.       - Ну так что? – спросил белый страж, наклонив голову на бок.       - Мне не очень приятно это спрашивать, но что случилось с Фаном? Что с вами двумя происходит? – спросил фотограф, начиная нервно наматывать пряди на пальцы. Как помягче поставить вопросы, он не знал.              Джозеф так и не понял, ожидал ли Се такого вопроса. Ву Чанг замер, а затем чуть нахмурился.       - Вот ты и спросил… Если ты про частые обмороки, головную боль и усталость, то да, в этом мы виноваты. – прямо ответил Се и опустил глаза.       Фотограф изменился в лице. Казалось, его взгляд стал холоднее.       - Се, ты ведь знаешь, что это все наблюдается почти у половины поместья? – не то, чтобы Джозефа сильно волновали остальные люди, но это был важный факт.       - Да. – ответил Се. Да. Конечно да, ведь именно Ву Чанг первый учует малейшие изменения в эмоциональном плане. Только вот зачем они это сделали? Фотограф знал, сколько им нужно чужой энергии. Совсем немного. Аристократ знал, что они стараются не трогать людей из поместья, а охотятся на духов. Тогда зачем им сейчас столько чужой энергии? Что это за причина такая, что они не смогли назвать ее ему?       - Тогда зачем вы это делаете? Я не понимаю. Почему об этом не должен знать я?       - Мы не могли по-другому, - как-то белый страж слабовато отбивается.       - Ты говорил, что один человек вполне может кормить вас без сильного ущерба для себя и основную часть энергии вы получаете, поглощая духов. Неужели..? – Джозеф не успел озвучить догадку, Се его уже понял.       - Нет, мы бы не устроили такое безобразие, просто лишившись основного источника пищи и оголодав. Не потому что мы такие правильные, а потому что просто не смогли бы. За короткий срок нельзя забрать столько энергии, особенно, если делаешь это осознанно. Просто не влезет. – поспешно пояснил белый страж.       - Но это же как-то произошло, Что я о вас не знаю, Се? Что с вами произошло, что вы сумели поглотить столько энергии? - фотограф старался смотреть прямо в глаза.       Черноволосый сомкнул зубы и отвернулся, как-то погрустнев.       - Ты все о нас знаешь, Джозеф. Почти все. Ты не должен был узнать лишь о том, что Фана сильно ранили неделю назад. Если бы он не был энергетическим вампиром, то просто не выжил бы!       «Фан мог умереть..?» - кровь в жилах Джозефа застыла. Широко распахнутыми глазами фотограф уставился на Се.       - Се, это же очень серьезно. Фан тоже много для меня значит, а что, если бы он и правда умер? – воскликнул Джозеф.       - Поверь, я сам тысячу раз пожалел об этом. – с грустью сказал Се. - Моей энергии не хватало, чтобы он восстановился. А его тело пострадало настолько, что чужая сама течет к нему. Он просто не может заблокировать потоки, особенно в толпе. Когда я ощутил, что его душа вернулась ко мне почти разорванная в клочья и едва живая, я растерялся. Он с трудом мог отвечать на мои вопросы. Тогда я думал только о том, что не смогу во второй раз надеть траур. Во второй раз мой брат ко мне уже не вернется… Прости, Джозеф, я бы не забыл о тебе. – Се с сожалением наблюдал за ним. - Но он мой брат и мы связаны красными нитями так крепко, что когда я чувствовал его боль, мог думать только об этом. – спустя несколько часов он пришел в себя и первое, что попросил – сохранить это в тайне. В первую очередь от тебя.       - Как он планировал сохранить такое в тайне? Люди способны заметить даже небольшую утечку энергии, - тихо сказал Джозеф, поднимая расстроенные глаза. Вся обида испарилась. Вроде бы и поистерить хотелось, чтобы выплеснуть негатив, а понимаешь, что не на кого. С миролюбивым Се невозможно было поссориться.       - Не знаю, - пожал плечами тот. Со спины на них упали черные волосы с белыми прядками. – Мы никогда с таким не сталкивались и понятия не имели о последствиях. Знали бы, что все так выйдет…       - И как он сейчас? – спросил Джозеф.       - Уже гораздо лучше, как видишь. Если хочешь узнать подробности, спроси у него сам. Он расскажет.       - Когда он сможет взаимодействовать с людьми? – спросил Джозеф, сцепляя руки в замок. Они все также стояли посреди комнаты. - Не знаю, - ответил Се, садясь на кровать. – мы уйдем на несколько дней, пока в расписании матчей пусто. Поохотимся на духов. Думаю, этого будет достаточно.       - К слову… Где он? – фотограф вспомнил, что вообще-то черный страж всегда идет в комплекте к белому и чисто теоретически может присутствовать при этом разговоре. Поняв это, Се насмешливо оскалился.       - Не волнуйся, где-то ходит. Пойдешь и ему разнос устроишь? - осторожнее добавил он.       - Нет. Не хочу ругаться. Лучше поговорим потом, когда Фан отойдет от этого всего. Ты можешь сохранить этот разговор в тайне?       - Это будет проблематично, - уклончиво ответил Се.       - Ваша связь? – устало выдохнул Джозеф?       - Да. - улыбнулся Се. - Когда мы объединяем души в одном теле, можем увидеть рандомные яркие воспоминания друг друга. Вот и все.       Фотограф перевел взгляд на картины. Опять красные точки перед глазами… Заметив это, Се похлопал рукой по постели.       – Иди сюда.              Джозеф вздохнул, затем забрался на чужую кровать и свернулся калачиком, подложив руку под щеку. Се шмыгнул к нему, садясь рядом и подтягивая ноги под себя. Фотограф уже привык, что китайцы могли усесться абсолютно на любую горизонтальную поверхность. Когда француз только прибыл в поместье, он сбился со счету, сколько раз испытывал что-то, напоминавшее культурный шок. Как-то он пораньше пришел в столовую и обнаружил под закрытыми дверями Се и Наиба. Страж сидел прямо на каменном полу, нисколько не боясь за белую одежду и мешал какие-то цветастые карты в руках, а Наиб прямо с сапогами забрался на подоконник и, подтянув ноги к себе, задумчиво глядел вдаль, сквозь стекло. Вскоре Джозеф понял, что это норма. По крайней мере, в этом поместье.       Нормально, что Се может вылезти из ниоткуда и начать болтать с кем угодно на любые темы. Нормально, что экс-королева Мари почти перестала сдерживаться в выражении эмоций. Нормально, что Лука и добрая половина поместья ходят почти в лохмотьях. Нормально, что Кевин посреди завтрака может начать рассказывать анекдоты, как в таверне. И да, нормально, что почти никто здесь не знает французский и чувства меры. Джозеф и сам чувствовал, что все больше позволяет себе перешагнуть через манеры и предубеждения, крепко вбитые аристократичной семьей.       Кажется, он даже почти заснул, но в последние дни даже сон не помогал вынырнуть из вечного депрессивного состояния. Это Джозефу категорически не нравилось. Он не хотел возвращаться к старой жизни, когда вокруг сереют краски и остается только концентрироваться на вещах, что помогают забыться. Он только начал по-настоящему жить и не хочет опять падать в депрессивное состояние, которому совершенно нет причин. Однако, сил у него с каждым днем все меньше.       - Джозеф, - зашептал вдруг Се. Фотограф приоткрыл глаза. - Все пройдет. Фан уже контролирует себя везде кроме прикосновений. Через пару недель ты полностью восстановишься.       – Джозеф ощутил, как белый страж лег рядом и запустил пальцы в светлые волосы, приятно перебирая пряди. Тело потяжелело, и фотограф позволил себе расслабиться и прикрыл глаза, чувствуя растекающуюся негу. Самый счастливый миг в жизни человека – когда он засыпает. Однако, для Джозефа все этим мигом и окончилось. Он опять очутился на холодном полу темной комнаты. Сверху с шелестом на него попадали снимки. Заглянув в один из них, Джозеф просто забыл, чего хотел и отбросил, так и не посмотрев. Он поднялся и пошел в соседнюю комнату.       Смутно ему показалось, что проход появился только что, но это его ни капли не обеспокоило. Шагнув за порог, фотограф оказался в храме. Рядом с ним стояла мать – высокая и холодная. Такой она казалась ему в детстве. От поверхности ее пальто исходил зимний холод. Он не оценивал ее как красивую или молодую. Ему достаточно было знать, что матушка может злиться, если он не будет слушаться. А может быть ласковой, но с такими же холодными пальцами. И он точно знал, что без этого существа ему будет очень плохо. А где еще одно существо, которое постоянно находится рядом? Маленький Джозеф с белыми кудрями, ростом едва достающий ей до талии, огляделся.       Вот он! Клод стоял совсем рядом. Братик радостно улыбнулся ему и взял в свою руку его. Она была теплой и ощущалась так правильно. Чувствуя прилив радости, Джозеф крепче сжал его ладонь.       Мальчик посмотрел в сторону алтаря, но не увидел ни священника, ни хора. А в храме повисло мелодичное пение хора. Вдруг детская интуиция искорками пробежала по его руке.       Джозеф обернулся и увидел, как Клод рассыпается на тысячи сияющих осколков льда и искорок.       - Клод! – округлив глаза от ужаса, Джозеф бросился к брату, но схватил рукой пустоту, в которой полыхала ледяная пыль. Боль и страх потеряшки мгновенно захлестнули ребенка, оставшегося одного. Почему остальные взрослые и дети стоят, а исчез только его брат..?       Фотограф вынырнул на реальность от детского кошмара, который почему-то заставил биться сердце чаще. И Джозеф вдруг понял, что в поместье ему ничего подобного не снилось. Что образ брата как-то… Отступил. После того, как он пришел по адресу, указанному конверте, пустота внутри, которую он всю свою жизнь пытался заполнить фотографиями, просто исчезла. На ее место пришли Се и Фан, которые были способны как минимум задушить объятиями и просто не оставляли времени для самокопаний.       Джозеф перевернулся на бок, свернулся калачиком, чувствуя прижавшегося к его груди белого стража, и прикрыл глаза. Несколько мгновений спустя он пришел в себя в том же сером коридоре у стены, где видел красные отпечатки бабочек. Фотограф обернулся. Желтоглазая собака спокойно лежала в углу и наблюдала за ним, не показывая никаких признаков агрессии. Сзади все также была фигура в капюшоне. Не думая, фотограф метнулся к ней и сорвал капюшон. Блеснули белые волосы. Он застыл, вглядываясь в такие знакомые черты лица. Под капюшоном оказался Фан. Почему-то Джозеф не удивился. Если эти напряженные сны прекратились – фотограф был уверен, что это завершающая сцена, потому что капюшон то он все-таки содрал, а такой осознанный сон пришел только после пробуждения среди ночи – это могло означать, что все действительно закончилось и налаживается.       Еще раз проснувшись на миг, Джозеф подавил улыбку в реальности, услышав, как сдавленно зашипел лежащий рядом Се. Какой ужас. Похоже, во сне он случайно пнул коленом белого стража. Фан бы непременно отвесил ему несильный подзатыльник в ответ, но Се не решился это сделать. Вместо этого тот перевернулся сначала на спину, а затем начал осторожно перебирать волосы вновь засыпавшего Джозефа.       Скрипнула дверная ручка. Обычно чутко спящий Джозеф на миг приоткрыл глаза, но полностью от сна не отошел. Рука Се успокаивающе лежала на талии. Вокруг было темно – наступила ночь, а они также лежали на покрывале, только белый страж догадался накинуть на вечно мерзнущего француза какую-то ткань – открытого окна шел ночной воздух. Фан скользнул в комнату, но остановился, заметив на кровати фотографа. Лежащий спиной к нему Джозеф решил не показывать, что проснулся. Рядом зашевелился, садясь, Се.       Где-то с полминуты братья переговаривались между собой одними губами, прекрасно понимая друг друга даже в темноте. Белый страж аккуратно сгреб к себе фотографа, поднимая на руки, и поднялся, чуть покачнувшись от тяжести. Пусть Джозеф и был меньше и легче, но вес все равно оставался ощутимым. Лишь после того, как Се вынес его из комнаты, Джозеф открыл глаза.       - Прости, пока только так, - заметив это, прошептал страж, неся его по темному коридору.       - Ничего.       На пороге комнаты Джозеф высвободился из рук Се, спрыгнул на пол и повернулся, не зная, что сказать.       - Вы часто исчезаете на несколько дней. Куда? – наконец спросил фотограф. - Ловим яогуаев. – легко ответил белый страж. – Их можно без проблем поглощать.       - Так и думал, - Джозеф сел на кровать. – Спокойной ночи. Иди, тебе надо к Фану.       Се скользнул за дверь, а фотограф перевел взгляд на ящики со снимками. За столько лет воспоминания о брате, бывшим для него целым миром сильно измучили его, а их совместные фотографии больше приносили безысходности, чем утешения. Да, он тосковал, очень сильно, но это уже было давно. Шестьдесят лет – слишком долгий траур, который он соблюдал лишь по привычке. И хотя в Китае траур необычайно жесткий и может длиться до трех лет, даже испытавший все его прелести на себе Се, пусть и про себя, но назвал бы его дураком. Это не норма.       Джозеф осторожно выбрал все связанные с Клодом фотографии и по привычке ощутил тупую боль, в последний раз смотря на фотографии брата. Как бы он выглядел сейчас? Как бы одевался? Остался бы он таким же добрым или стал бы таким же суровым, как родители?       Аристократ тихо разжег камин и положил снимки в огонь, наблюдая за тем, как они чернеют и сворачиваются. Затем нашел толстую стопку писем, адресованных брату. Она отправилась туда же. Почему-то он был уверен, что не пожалеет об этом. С каждой секундой становилось легче, словно с плеч уходил тяжелый груз. Сидя на мягком ковре, фотограф смотрел, как в языках пламени горят его фотографии.