Спасти день

Игорь — строитель по призванию. Игорь — чинит. Игорь — приходит из ниоткуда, приходит вовремя, спасает, уходит в никуда. Игорь — пьянь. Игорь — бешеный. Игорь — не идиот. Он сидит в участке вместе с Жилиным и его псом, Жетоном, глядя чёрными осоловелыми глазами на то, как Жилин копошится над собакой, как наседка, гладит, поит, мягче стелет полотенце ему под щёку, успокаивает. Оно-то правильно, уход за теми, кто не способен ухаживать за собой — дело благое, но не собака сейчас занимает заплывший спиртом и маслом кипящий мозг Игоря. У него есть своё своё, что надо сейчас… спасти, нет, не спасти. Починить, может быть. Нет? Да? Собрать то, что осталось? По кускам, один за другим, а там и дело спорится, да стерпится, да слюбится. Не совсем то, да по барабану, мужики, не мешаю. — Голубчик мой, а ты что у нас, смотрю, совсем замаринованный стал, а? — ласково воркует Жилин, усталый смех искрится у него в глазах. — Вы бы сбавили обороты, товарищ гражданин, так и до этой самой… белочно… белой, которой, и доиграться можно. Игорь прижимается грудиной к клетке, каска с сальной чёлкой почти закрывают ему чёрные широко раскрытые глаза. Жилин знает этот взгляд, что-то горит красной лампочкой у Игорёши в мозгу, что-то он надумал себе, поставил цель, а он нахлестался водяры со скипидаром, а сейчас зима, четыре часа, не к добру дело идёт. — Ты-ка давай, хороший мой, бутылку мне отдай, — тянет он руку к зажатой между железными перекладинами клетки бутылке со скипидаром, в горло которой так отчаянно вцепился Игорь, так, что пальцы побелели, а костяшки побагровели. — Пока дело не запахло скипи…, этим, керосином. — Отстань, мент, — огрызается Игорь, встрепенувшись, умудряясь не двинуться с места. Клетка лязгает, что аж собака приподнимает голову и смотрит, облизывая нос. — Так, это что за дела, Игорь? — Жилин становится строже, поднимается со своего места, оглаживает милицейскую форму. Игорь следит за каждым его движением, как неприручённый зверь. — Я ведь могу не на пятнадцать минут, а на целых двадцать… лет! Нет, ну это я так, — морщится он, — но правда, прекращай, или ночь здесь будешь куковать. Игорь ощеривается. — Без скипидара, — грозит он пальцем, прежде чем снова сесть в скрипучее кресло к своим степлерам и точилке. Игорь всё стоит, прилипнув к решётке, с просунутой скипидарной рукой сквозь балки. — Серёга, — хрипло зовёт Игорь. — Ш-шо, что? Я всё сказал, — вскидывает брови Жилин, возвращаясь к своим бумажкам ради имитации бурной деятельности. — Там Кеша. Жилин замирает с точилкой в руке и осмысливает сказанное. — А что Кеша? — после недолгой паузы отвечает он. — С Кешей всё нормально, жив, цел, ничего… необычайного н-не произошло. — Вертит он в руках карандаш, качая головой в такт словам, смотря лишь слегка исподлобья на Игоря. Они молчат, пялясь друг на друга, буравя друг друга потемневшими глазами, будто спорили бессловесно. — Серёга, — снова хрипло зовёт Игорь, вкладывая столько смысла, сколько вообще он мог вложить в тот момент, говоря немногословно, чтобы, хотя бы, языком не спотыкаться о собственные мысли. — Да что ты хочешь, Игорь? — всплёскивает руками над столом Жилин. — У товарища своя жизнь; тихий, интеллигентный человек, безобидный, пускай там себе… мало ли что там… — Пусти, мент! — гортанно взрыкивает Игорь, да так неожиданно, что Жетон пугается, скулит, а Жилин дёргает плечом и хмурится. Он трясёт клетку и долбается в неё для пущего эффекту, чтобы доказать ясность своих намерений. — Да тихо, тихо, всё! — поднимает руку Жилин, брови у него ползут вверх, но он старается сильно не удивляться. — Всё, всё, иди, раз горит. Игорь топчется на месте, поглядывая то на засов, то потом на Жилина. Хватается обеими руками за железные балки и со всей силы дёргает на себя, так, что штыри начинают ходить со скрежетом в бетоне. — Да от себя, х-оспади… — вздыхает Жилин, закатывая глаза, и возвращается к бумагам на столе. Игорь лихо и с визгом несмазанных петель швыряет дверь наружу, потом также лихо её захлопывает, так, что вся клетка ходит ходуном. — Тише ты, бешеное моё горе луковое, — бормочет он себе под нос и замолкает. Жетон лежит спокойно и дремлет на своей импровизированной кроватке с полотенцем под щекой вместо подушки. Игорь резко и шатко несётся к выходу, лишь когда уже схватился за ручку, оборачивается, блестит лихорадочными чёрными глазами и пытается выдать: — Серёг, я, эт… туда и… Ну, бывай. Дверь захлопывается, весь кабинет трясёт, а Жилин остаётся сидеть, только бровью ведёт, качает головой, цокает и приговаривает: «Кеша-Кеша… Игорёша-Игорёша…».

***

Игорь бежит в сгущающихся сумерках, сдирая кирзачами лёд на тротуаре и срывая наст на пустырях, перемахивая через заборы, протискиваясь между гаражей на окраине города. Жёлтые лампы уже горят, в свете видна лёгкая морось, но небо ещё полностью не потускнело, да и сам Игорь в темноте видит хорошо. Вдалеке слышен стук колёс по железной дороге, Игорь идёт туда. Электричка давно уехала, лишь блестит красными огоньками вдалеке. На перроне никого нет. Значит, Инженер уже встретил свою… Особу. Игорь продолжает идти неровной и быстрой походкой, не чувствуя холод сквозь разодранную штанину, неясно зачем, будто мог эту электричку догнать или остановить. Что-то хрустит у него под подошвой, какие-то ветки, но он почему-то напрягается, останавливается. Смотрит, наклоняется. Грязные заскорузлые пальцы касаются промёрзших стеблей, стряхивают иней. Игорь поднимает копну веток и смотрит: розы. Почерневшие, вялые, но бутоны ещё не совсем сухие, ближе к сердцевине он чувствует мягкость и шёлк лепестков. Он стоит на перроне и тупо смотрит на веник из роз, похожий на ивовые ветки. Одна, две, четыре, пять, семь… Игорь считает. Девять… десять. Игорь смотрит в сторону леса. Уже в темени он идёт на городское кладбище, бредёт по лесополосе, чтобы зайти не с главного входа, через кирпичные ворота, а так. Игорь перелезает через оградки, осторожно, юрко скользя между участками, чтобы не тревожить покой усопших. Он считает участки, опираясь на мышечную память, чтобы повернуть туда, куда нужно. 54… 55… 56. Пятьдесят шестой. Выдыхает тяжело, вытирая со скулы пот вместе с мазутом. Несмотря на холода, ему жарко. Пьяный. Зажимая букет в левой руке, он тянется в карман за спичками, выуживает одну и, несколько раз почти ударив ею о коробочку, высекает огонь. Пламя с искрами освещает его осунувшееся острое лицо и чёрные, как смоль, глаза, и сальную чёлку с краем оранжевой каски поверх них. Могила маленькая — небольшая надгробная плита, памятник простой, без фотографии, сколот слева. На памятнике высечено:

РАИСА ЕГОРОВНА Л А П У Ш К И Н А 1953 — 1983

И всё. Могила засыпана сухими листьями ещё с осени, мусором, засохшей хвоей, песком. На могилу никто не ходит, за могилой никто не ухаживает. Цветов тоже нет. Спичка гаснет, а Игорь остаётся стоять. Ну здравствуй, Особа. Игорь кладёт ей цветы. Стоит. Молчит. Неловко кланяется, не зная, как креститься, и не зная, нужно ли креститься. Он некрещёный же. Он стоит так ещё несколько времени, а потом идёт обратно, но уже не в сторону железнодорожной станции. Игорь добирается до жилых кварталов уже в полной темноте; при нём часов нет, но он нутром чует, что время к девяти. Знакомая девятиэтажка, тот самый подъезд. Вон подвал. Игорь тупо стоит с бутылкой скипидара в кулаке и с расстёгнутым ватником, смотрит на железную дверь подъезда. Подмораживает, чёрные лужи подёрнуты стеклянной дымкой. Свет горит в квартире на четвёртом этаже. Там Кеша. С Особой. Он скручивает крышку и отпивает. Бутылка почти пустая, осталась треть, наверное. Ну хоть не холодно. Он стоит так долго, может, минут десять, может час. Не знает, зачем стоит. Стоит и пьёт. Как продмаг с утра откроется, водки себе купит. Дома одна бутылка осталась. Улетит, не заметит. Дверь подъезда отворяется, высовывается кудрявая светлая голова, потом он видит край узкого плеча в шерстяном сером пальто, а потом видит отблеск больших квадратных очков. Кеша. Инженер из их НИИ. Его друг детства. Игорь сначала не реагирует, всё также смотрит, не мигая. Мысли внутри плавают в терпентинном масле. На лице Инженера красуется широкая и расслабленная улыбка; он аккуратно кутается в шарф, прежде чем спуститься по обледенелым ступенькам. Он идёт покачиваясь, размеренно, не дёргается и не оступается — Игорь его давно таким не видел. Инженер чуть не оступается об Игоря, сходя с тротуара. Он ойкает, вздрагивает, спотыкаясь о сапоги Катамаранова, хмурится, отчего на его худом щетинистом лице, не лишённом странной мягкости, ложатся глубокие морщины, и сконфуженно поправляет очки, одна из дужек которых перемотана синей изолентой. Новые он так и не купил. Игорь жуёт губы, опускает взгляд и горбится, стараясь казаться меньше. — Игорь? А ты чё—чего здесь? — подаёт голос Инженер, немного глухой, не низкий, беззлобный. — В подвале, этом, своём радона надышался, небось? — Д-да вот, — хрипит Игорь. — Гуляю. Инженер всё ещё смотрит на него растерянно и хмурится. Размышляет что-то. Игорь смотрит на него, видит, как у него там, в его светлой голове, где сплошь лабиринты, шарниры крутятся, шарики за ролики заходят, давно зашли, и Игорь знает. — Ты чт… ты, давай, Игорь, сейчас совсем мороз…холодно совсем, мало ли что будет, с инфлю…воспалением лёгких свалишься, а потом как же ты на работу выйдешь, вот так, — он подходит ближе. — Ты бешеный, конечно, но одного твоего бешенства на всё не, не… не хватит, — и улыбается; так светло и открыто, что где-то там в Катамарановской душонке что-то там щемит, отчего вдруг пелена опьянения спадает. — Нет, закаливание, закаливаться тоже надо, но по дозам… дозированно, — и смеётся тихо. Подходит ближе, цепляет пальцами ему мокрый и грязный ватник. Чуть тянет носом. — Да ты пьяный совсем, — тише добавляет, улыбка спадает, и Игорю почему-то становится от его тона погано. Игорь возит чумазой рукой по карману стёганой куртки, пытаясь засунуть её внутрь и каждый раз промазывая. Между ними повисает молчание. Игорь делает шаг назад. — Н-ну… а ты ч-чё? — язык Игоря заплетается. — Приехала твоя? — Да, приехала… — расплывается в мечтательной улыбке Инженер, прикрывая глаза. — Устала, очень много работала. Она знаешь, к-какая у меня? Да она им всем показала кузькину… всем дулю показала, — смеётся он от души, щурясь своими большими и добрыми карими глазами. — Умная моя. Хорошая. Красавица моя. Игорь смотрит исподлобья. — А на улице… чё? Инженер сразу тушуется. — Да вот… мы отме…, отпраздновать хотели, а дома-то ничего и нет, — кивает он головой на слове «нет», вскидывая брови и улыбаясь. — Может, открыто ещё что… хоть вина, шампанского, наверное, сейчас и не… Игорь красноречиво поднимает почти пустую бутылку с плещущимся скипидаром на дне. — Скипидарчику, можт, твоей даме? — Ой, ну что ты, Игорь, — смущается Инженер, посмеиваясь, махая на него рукой. — Скажешь тоже. Даёшь ты, юморист. Игорь хочет что-то сказать про то, что все продмаги сейчас закрыты, но слова не идут, лыка он не вяжет. Только смотрит на тощую фигуру Инженера в бело-янтарном свете, мягкую, угловатую и неказистую. — Игорь, ты уже… тебя ведёт уже, иди спать… домой, — суетится Инженер, чуть напряжённый. — Ты сколько выпил вообще? — Столько, сколько мне не выпить, чтоб… такими же… мозгами, как у тебя. Инженер снова щурится. — Что? Чего? Ты чего такое говоришь? Игорь глубоко и хрипло выдыхает: — Кеша. Иннокентий что-то булькает невразумительно-возмущённое, качает головой, а Игорь делает шаткий шаг вперёд и перебрасывает ему жилистые руки через шею, сгребая ему плечи, и жмёт к себе. Грязные скрюченные руки с красными костяшками сминают чистое шерстяное сукно, большой палец касается светло-русых кудрей, а лицом он буравит жёсткое Кешино плечо. Инженер молчит, недвижимый и одеревеневший, а потом делает трясущийся вдох, и говорит: — Игорь, ты чего? — в голос сочится привычная нервозность. — Игорь, ну перестань, пожалуйста… что у тебя случилось? К чему ты… зачем это всё? Игорь сжимает его до боли сильно, так, что Инженеру начинает ломить рёбра и плечи, и он не знает, как Игорь трясётся и скалится, будто больно ему. — Да перестань ты! — восклицает Инженер и отпихивает Игоря, глубоко дыша, поправляя съехавшее с плеча пальто. — Взбесился, что ли? У-у тебя полно друзей, с кем можно вы-выпить, — он тушуется на последней фразе, отводя глаза. — Зря я с тобой… всё. Я, я домой пойду к ней. Всё. Игорь стоит к нему полу-боком, скрюченный, с видом побитой собаки. Инженер чуть не спотыкается, взбираясь на тротуар, не поворачиваясь к нему спиной. Игорь на него не смотрит. Инженер скрывается за дверью подъезда, хлопая ею, и от звука плечи Игоря вздрагивают, и после дрожать не перестают. Через некоторое время он поднимает осунувшееся грязное лицо к свету квартиры на четвёртом этаже и смотрит в свет чёрными блестящими глазами. Он смотрит совсем недолго, потом вытирает сырым рукавом лицо, харкает и сплёвывает на ледяную землю. В кармане бутылка тяжелеет, холод проникает, лижет тело сквозь дыру в штанине. Он поправляет ватник и медленной и неуверенной походкой идёт вдоль дома. Снова отхлёбывает из горла. Он не знает, чего он ожидал. Он обычно ничего не ожидает, просто делает, и всё. Ведь он же бешеный. Пьянь. Но не идиот.

***

В большой комнате, светлой и уютной, никого нет. Стул стоит, телевизор включён, на столе ужин в виде макарон с котлетами, квашеной капустой с рынка и две кружки чая. — Рая? — зовёт Кеша, бегая по квартире. — Рая? Ответом ему служит бормотание ведущего вечерних новостей.