Body paint

Люпин привык проводить дни после полнолуния в одиночестве, собственном бессилии и тоске, поэтому её появление не только неожиданность, но и определенное неудобство. Она приехала к нему в эту маленькую захолустную квартиру, хотя сегодня Люпин её не звал. В его старой полупустой квартире она совсем не вписывается своей новой бордовой мантией, красной помадой и брошкой с рубинами. Брошь подарил он на последние деньги. Та была создана для Тонкс – такая же хрупкая, сверкающая и дарящая надежду. И сейчас маленький цветочек из россыпи камней переливается в свете тусклой лампочки. Тонкс смотрит на него, пробегает глазами по лицу, запястьям, новым шрамам, каждому открытому кусочку тела и возвращается к губам. Выводы она делает неутешительные – её ярко-голубое каре за пару секунд сменяется на чёрные локоны, а брови становятся ниточками. Тонкс в своём обличии королевы драмы. Наверное, чем ближе родство с древнейшим и благороднейшим родом Блэков, тем больше драматической нотки в характере. Хоть её каждый раз и передергивает при упоминании тёти Беллы или ещё какого-нибудь семейства с белоснежной шевелюрой, играть в драму она умеет на "Превосходно". Может ли это быть то, чему обучают в чистокровных семьях? Уже умеешь стоять на двух ножках? Самое время научиться вздергивать свою идеальную чистокровную бровку так, чтобы все сразу понимали твоё недовольство. Люпин думает, что в самой Тонкс стервозности мало, и это ещё одна причина, почему она не заслужила всего этого. – Я принесла тебе поесть, – она говорит тихо, но с горечью добавляет, оправдываясь: – После собрания Ордена остаётся. Люпин кивает и приглашает жестом на свою маленькую кухню, где только и стоит стол с облупленным покрытием и два стула. Милая, заботливая Молли всегда готовит так словно собирается накормить всю волшебную Англию за раз. Но обычно никто не приносит ему оставшуюся еду, если он пропускает собрание. Тонкс осматривается так, словно ни разу не была в этой квартире. Будто она впервые видит этот скрипучий диван, жёлтые выцветшие обои, плесень у плинтусов и капающий кран на кухне. Она пробегает новым взглядом, цепляясь за каждую деталь, за потрепанный чемодан, из которого виднеется такой же потрепанный кардиган, за стопку книг у дивана, за склянки с какими-то растениями у окна. Тонкс играет роль, точно она здесь никогда не была, точно не она принесла последний выпуск Ежедневного Пророка в прошлую пятницу, и не вместе с ней они вывели скрипящий диван на новый уровень звука. Люпин понимает, она ищет следы. И, судя по тихому выдоху, не находит – и тут же хмыкает, понимая, что и не могла их найти. – Ешь, – вновь шепчет она и протягивает руку, чтобы погладить его кисть, но тут же отдергивает себя. Люпин неразговорчив, луна вымотала ему все нервы, поэтому на ещё одну женщину у него просто нет сил. Он молча ест пирог с патокой и запивает тыквенным соком. А Тонкс теперь не сводит с него взгляда, чёрными глазами впиваясь в его лицо, изучая каждый миллиметр открытой кожи. Люпин радуется, что он одет. В её взгляде скользит собственничество, а не заигрывающие томные искры, поэтому она скорее сожгла бы его заживо в праведном костре, нежели разожгла огонь страсти под его кожей. Её губы начинают дрожать, когда он спрашивает, останется ли она на ночь. На её лице мелькает неприкрытый гнев и в раз сменяется полным отчаянием. Она кивает, ей якобы завтра на задание и отсюда ближе добираться, словно Мерлин не придумал аппарацию. Они оба знают, что она хочет остаться просто так. Они раздеваются при выключенном свете, ложатся на диван, укрываясь одним одеялом. Она не хочет с ним близости, слава Мерлину, ведь он сегодня не готов – любовница луна его совсем выжала. – Я все равно вижу, – Тонкс вытирает дорожку слез, тихо всхлипывает и продолжает: – Я все равно вижу эту краску на тебе. Она проводит тонкой кистью по плечу в том месте, где его касались другие руки. – Так темно, а я все равно вижу, что ты весь измазан, – она прижимает ладони к глазам в попытке перестать видеть следы на его коже. Слезы стекают по её скулам и впитываются в тонкую наволочку. Она все смотрит широко распахнутыми глазами, словно само наличие следов, несмотря на боль, причиняет ей еще и радость. Как-никак, она видит эти следы чужого рта и рук. Она знает, с кем связалась и кому противостоит. Каждая ли волшебница рискнет смотреть правде в глаза? Люпин думает, что Тонкс где-то глубоко в себе гордится своей способностью видеть. Она засыпает в его объятьях, убаюканная нежным шепотом извинений, клятв и романтических обещаний. Они оба знают, что пока ничего из сказанного не произойдет в реальности. Но наутро, пока они целуются в прихожей при свете той же тусклой лампочки, её волосы отливают лазурью. <> Они сидят на собрании Ордена. Гриммо 12 – это единственное, что может предоставить Сириус для партизанской войны, о чем никогда не забывает упомянуть заклятый бывший враг Снейп. Ремус посылает теплые взгляды поддержки другу, как только Северус в очередной раз кривит рот и высказывает мысль о бесполезности некоторых участников Ордена. И теперь Сириус ловит эти взгляды и словно запечатывает в своём сердце. Они встречаются глазами буквально на секунду, но Ремус чувствует дрожь в пальцах. В прихожей слышен глухой удар чего-то тяжёлого об пол, а через секунду госпожа Блэк истошными воплями высказывает все, что думает об осквернителях рода и грязных полукровках, кишащих в её доме. Все оборачиваются ко входу в гостинную в ожидании Тонкс. Её волосы и лицо одного пунцового цвета. Она весело здоровается, стараясь скрыть смущение от столь громкого появления, и быстро садится по левую сторону от Люпина. Ему хочется застонать от бессилия. Вот они три великомученика: Тонкс по его левую руку, докладывающая о результатах своего задания, Сириус по его правую руку, пристыженный в первую очередь самим собой за вынужденное бездействие и только потом Снейпом, и, наконец, сам Ремус, как главное связующие звено. На ужин остаются немногие: только те, кто здесь уже живет, и парочка приходящих членов Ордена, Тонкс и Люпин в их числе. Тонкс занимает место рядом с девочками, но по левую руку от Люпина. Она смешит Гермиону с Джинни метаморфозами, которые может делать со своим лицом. Люпин смотрит на нее и думает, что она еще слишком молода и слишком мало видела, чтобы быть с ним. Может быть, поэтому она так отчаянно тянется к нему? Его жизнь темнее, состоит из лишений и молчания, этого очень не хватает в её устойчивых привязанностях. Люпин молчалив и мечтает только быстрее покинуть этот дом со всем этим мрачным интерьером. Он слоняется по дому, ища способ, как быстрее скоротать оставшееся время. И он его находит. Сириус застает его в пустом коридоре на выходе из туалета и затаскивает в ближайшую темную комнату, отделанную бархатом и гобеленом. Люпин чувствует, как сжимается желудок в предвкушении, когда горячие губы касаются его подбородка. В лунном свете глаза Сириуса светятся совсем уж безумно. Люпин первый разрывает поцелуй, останавливает руки Сириуса, успевшие уже вытащить его рубашку из брюк. – Это не лучшая идея. В гостинной мои бывшие ученики, – он не добавляет, что там также находится Тонкс. – О да, профессор, – Сириус произносит это так, что Люпину становится в принципе все равно, даже если вся гостиная Гриффиндора вместе с семейством Уизли будет стоять в проходе. И Сириус очень быстро считывает изменившееся настроение любовника, забирается руками под рубашку и гладит нежную кожу, вызывая мурашки по всему телу Люпина. Ремус тянется к любимым губам, не позволяя Блэку опуститься на колени. Он не хочет усугублять ситуацию. – Профессор, – Сириус безошибочно играет своим голосом именно так, чтобы Ремус захотел сдаться и ослабить образ хорошего мальчика, – позвольте мне помочь. Сириус с гордостью сжимает полутвердый член Ремуса в руке, ему явно приятно быть причиной такой мальчишеской реакции. – Прекрати сейчас же, – шепчет Ремус, прижимая Сириуса к себе и целуя в висок. Он хочет продолжить свои жалкие попытки покинуть пыльную комнату, когда они оба слышат в коридоре шаги. Кто-то проходит мимо и заходит в ванную комнату, где Ремус позволил себя поймать несколькими минутами ранее. Сириус беззвучно смеется ему в шею, прижимая сильнее к стене. Они стоят в полной тишине, боясь пошевелиться, пока невидимый (не)свидетель возвращается обратно в гостинную. – Мне нужно уйти, – шепчет меж короткими поцелуями Ремус. Люпин взывает к собственному разуму. У него есть обязательства и он должен это помнить. Сириус примирительно поднимает руки, вновь считывая твёрдую уверенность Люпина. – Хорошо, – Блэк заправляет рубашку Ремуса обратно в брюки, – но помни, двери моего дома всегда открыты для тебя. Сириус дружески хлопает Ремуса по плечу и первый выходит в свет длинного коридора. Люпин закрывается в ванной и смотри на свое отражение в тяжелой раме, обрамленной малахитовыми змеями. Он тяжело дышит и несколько раз брызгает холодной водой себе в лицо. Что он, черт возьми, делает? Почему до сих пор позволяет себе проваливаться все глубже и глубже в этом безумии? С одной стороны, у него Тонкс. Милая, добрая, молодая Тонкс, которая первая нашла в себе силы открыться и показать себя уязвимой. Ремусу нравится Тонкс, потому что она умеет принимать решения, она полна жизни, которая льется реками из её нежных пальцев. Ремус любит, как она касается его груди, и он чувствует её волшебство, пронизывающее его тело. Он любит её, когда она смеется и раскидывает руки в стороны, снося предметы рядом. Люпин откровенно наслаждается, как преображается его маленькая квартира на окраине Лондона, когда она появляется в ней. Тонкс шумная, а с её плеч все время спадает бретелька бюстгальтера, приглашая Ремуса вернуть ту на место языком. Для Люпина эти отношения новые, он до сих пор не знает, что с ними делать. Обрекать полную сил, молодую девушку на отношения с человеком, существование которого никто не хочет признавать, эта не та жестокость, на которую он желает быть способен. Но в лучах её золотого света ему очень тепло и спокойно, и это то, что он мог бы только желать для себя. С другой стороны, у него есть Сириус. Его дорогой, любимый Сириус, потерянный на долгие годы и, наконец, вновь обретенный. Еще одна разрушенная жертва войны. Человек, прошлое которого неотрывно связано со страхом, борьбой, потерями, кровью и самим Ремусом. Господи, у них так много общего, что, если Люпин начнет вспоминать, он застрянет в этой ванной комнате на вечность. Сириус был первым из сверстников, кто принял его с укусом и подружкой луной. Их судьбы прошлого так крепко переплетены сверкающими нитями, что не разорвать. Но Ремус каждый раз напоминает себе, что ему больше не шестнадцать, Сириус не носит те цветные рубашки и шарфы, скрывающие следы их былой страсти. Сейчас за плечами обоих груз потерь и прожитой жизни. Только вот Сириус сменил одну тюрьму на другую, а к реальной жизни так и не имел возможности прикоснуться и приспособиться. Сириус ищет того же драйва, который был в Хогвартс, когда они вчетвером создавали свои розыгрыши. Люпин видит, как иногда Сириус смотрит на Гарри, точно так же он когда-то смотрел на Джеймса. Блэк подменяет понятия. Люпин замечает, что тот до сих пор видит молодого оборотня, влюбленного в своего лучшего друга. Сириус не всегда может увидеть, что у Ремуса седина в волосах, прибавилось шрамов с двадцатилетия, а кожа перестала быть такой упругой. И чёртов алкоголь, к которому Сириус пристрастился после заключения в фамильном доме, создаёт ещё больше видений прошлого в его голове. Люпин думает, что для Сириуса все выглядит просто: это Тонкс влезла в то, что было построено много лет назад. Блэка просто забавляет вся эта ситуация. Ну, и это все равно какая-то борьба хоть и в рамках одного дома. На признание Ремуса Сириус лишь смеётся и говорит: "Если ты хочешь разнообразия, пригласи её в нашу постель. Но если тебя больше возбуждает игра в разных кроватях – пусть так". Тонкс тоже не просит от Ремуса принятия чёткого решения. Она соглашается играть в игру на троих. Люпин видит, что девушка предпочла бы не делить его с кем-то, но словно делает скидку на отношения именно с Сириусом, замечая эти прочные сверкающие нити между мужчинами. Тонкс никогда не говорит, но всегда подразумевает, что эти отношения между старыми друзьями дань прошлому. Но прошлое не принадлежит развитию в настоящем. Ремус думает, насколько же он в свои годы до сих пор безответственен. Словно маленький ребёнок в магазине игрушек выбирает, с кем же ему будет интереснее играть. И почему нужно выбрать только одного? Почему нужно принимать решение, если всех участников, кажется, все устраивает? Но на самом деле не устраивает самого Люпина. Ему не нравится, что пока он идет от Сириуса к Тонкс и обратно, им тоже играют, его делят и тащат в разные стороны. Он замечает, что Сириус с большей страстью встречает его в своих объятьях после выходных, потому что выходные Ремус всегда проводит с Тонкс. Тоже делает девушка, особенно когда знает, что следующую ночь он проведёт в объятьях другого. Она пытается заездить его до смерти, пока этот чертов продавленный диван совсем не развалится. Как только он начинает любить Тонкс сильнее, Сириус становится более покладистым, трезвым и постоянно вспоминающим щемящие моменты их на-двоих-прошлого. Как только Ремус сильнее обычно реагирует на сверкающие нити между ним и Сириусом, Тонкс перестает заикаться про следы на его теле и безмолвно смывает их своими касаниями. Люпин думает, что не он один тут ребёнок в песочнице, они все чертовы дети. Он смотрит на самого себя в зеркало и не узнает мужчину в отражении. С каких пор игра чужими чувствами стала частью его жизни? Ремус медленно выдыхает, смотрит в глаза одной из застывших в камне змей. Ему кажется, она насмехается над ним. Что ж, есть с чего посмеяться. Он, являясь творцом своей жизни, сам заварил эту кашу, ему теперь и расхлебывать. Он аппарирует из гостиной, быстро попрощавшись со всеми. Ремус отмечает, что Тонкс уже нет и Сириуса тоже. Это значит, что она уже ждёт его в маленькой старой квартире, а Блэк скрылся в верхней комнате с гиппогрифом и бутылкой огневиски. Тонкс действительно у него, в одном тонком шифоновом платье под мантией. Он гладит её спинку и целует меж лопаток. Люпин обожает это спокойствие и тихий огонь желания, который разгорается в нем рядом с ней. Тонкс стягивает трусики и те смиренно спадают по её бёдрами на пол. Ну что может быть лучше этого приглашения? Так же хорошо Люпин чувствует себя, когда Сириус ложится головой ему на колени, его влажные волосы холодят кожу. Блэк преданно смотрит в глаза, как самый настоящий пес, способный порвать любого за хозяина. И они говорят обо всем на свете, а Сириус периодически выцеловывает запястья Ремуса. Тонкс возвращает его в реальность, своими нежными руками, под которыми его тело плавится наподобие плитки шоколада. Они лежат на диване и каждое движение сопровождается противным скрипом. Люпин выводит замысловатые узоры на её спине. – Ты тоже оставляешь следы, – говорит Тонкс, проводят по одному из шрамов на груди Ремуса, – это твои мысли. Она прикасается к другому шраму, идущему от плеча, через сердце к левому бедру. – А это след твоей лжи, – она усмехается, – не только мне, но ему тоже. – Формально, я никому не вру, – тихо отвечает Люпин, пытаясь поймать её взгляд. И формально это действительно так, они все всё знают, просто делают вид, что ничего неправильного не происходит. Лишь иногда, когда у Тонкс глаза на мокром месте, а Молли очень укоризненно смотрит на Люпина, реальность прорывается сквозь искусственно созданное спокойствие. Но все вокруг считают нужным молчать и не вмешиваться. Ремус благодарен за подобную учтивость. – Ты обещаешь одно сердце двоим людям сразу. Что это, если не ложь? – она проводит по шраму под челюстью сначала пальцем, а потом повторяет этот же путь языком. – Хочешь погадать мою судьбу на моих шрамах, оставленных мной же? – в тон ей шепчет Ремус, наигрывая мелодию на её ребрах, как на пианино. Что ж, если Тонкс выбрала прелюдию такого типа, то он подыграет ей. – Впереди нас ждет столько боли, судя по следам на тебе, что вряд ли ты действительно хочешь знать свое будущее, – говорит Тонкс и садится сверху на его бедра. – Но я уверена, что этот след, – она проводит пальцем по шраму, спускающемуся ниже пупка почти до самого лобка, – говорит о моем еще одном оргазме. Он усмехается и целует её в губы, притягивая ближе. Ну что ж, в прорицаниях Тонкс хороша. Люпин уверен, что он бы застрял в этой ситуации настолько долго, насколько бы мог, пока кто-нибудь из его возлюбленных не потребовал прекратить эту жалкую партию на троих. Он всегда был уверен, что это сделает Тонкс, как самая молодая, хваткая и требовательная. Но война оказалась более требовательной женщиной. Она любит забирать лучших, и Сириус ей очень приглянулся. Люпину нравится такое объяснение, оно тонкой нервной плёнкой покрывает огромную зияющую рану в его сердце. Ему больно осознавать, что последние секунды жизни Сириуса он даже не видел, слишком занятый собственной дуэлью. Война жестока и не позволяет даже попрощаться нормально, потому что тот жалкий поцелуй и нервное похлопывание по плечу в коридоре дома нельзя назвать полноценным прощанием. Если бы он знал, что в последний раз видит живого Сириуса, Ремус бы не выпустил его из объятий до самой зелёной вспышки проклятья. Теперь для Люпина эта настоящая война, не только потому что весь волшебный мир поверил в возвращение Тёмного Лорда, но, в первую очередь, потому что появились жертвы. Родные и близкие. Вновь. Иногда, видя свое обнажённое тело, Люпин думает о том, что было бы здорово, если бы он сам мог увидеть следы этой краски на его теле, мазки чужих пальцев на щеках, губ на бедрах, ладоней на ногах. Было бы здорово почувствовать их вновь хотя бы ещё один раз. Как выяснилось, в прорицаниях Тонкс уж слишком хороша.