У меня встает на тебя

– У меня встает на тебя. – Что? – Что?       Вергилий буквально выныривает из чашки с… чем-то похожим на чай. По крайней мере, так было написано на коробке из под того, что он заваривал себе в кипятке уже около двух недель. Ко вкусу привыкнуть, конечно, можно. Особенно если не задумываться о том, сколь многое повидала эта бедная чашка со сколами в двух местах, которую сам же Вергилий откопал среди мусора, грязных трусов и чего-то еще точно испорченного. И это не описание ближайшей по улице помойки, отнюдь. Это – новый трейлер его брата-близнеца, успевший превратиться в кладбище поношенных носков, пустых бутылок из под пива и окурков спустя… Ну, сколько-то точно времени. Вергилий не считал – ему в принципе было сложно ориентироваться в обычной жизни спустя нн-ое количество дней (месяцев?), проведенных в чем-то наподобие пустоты в компании Ямато и собственных демонов.       В тот день старший близнец ввалился в трейлер, как снег в середине июля. При чем жаркий июль – ироничное совпадение, а снег лежал изморосью на плечах его ободранного в тряпочку пиджака. Последствия пересечения границ с помощью портала. Удобно, пусть и очень энергозатратно. Данте же, казалось, в тот момент поседел еще больше, чем уже было, и с краснословным “пиздец, какого хуя?” выронил банку из невольно разжавшихся пальцев. Это было последнее, что Вергилий запомнил. А проснулся он уже в хаосе и мутном вареве под названием “Данте”. Вернее, не в самом Данте, о Мундус, нет, до этого еще рано. Само имя “Данте” – уже звучало больше нарицательным, чем собственным. И Вергилия это забавляло еще с их первой встречи после долгих лет разлуки и незнании о существовании друг друга. Он многие вещи мог мысленно обозвать одним словом – “Данте” – и смаковать это имя на языке, пусть и не произнося вслух, каждый раз становилось только приятней. Ну, до дня-икс, разумеется. – Повтори, что ты сказал? – Блять, ты издеваешься, – Данте пинает пустую банку под ногой и показательно сплевывает, утверждая. Потому что он прекрасно знает ответ: “Да, издеваюсь” и еще улыбочка эта снисходительная. Тьфу, противно. Вергилий порывается подсесть ближе, но ему безбожно лениво пересекать груду коробок из под доставки. Когда-нибудь он заставит брата навести тут порядок. Когда тот перестанет каждый день сверлить его взглядом так, словно у него на груди вырос третий глаз. Что, впрочем, было бы довольно любопытно. – Я сказал, что у меня на тебя встает, – повторяет Данте. Под заинтересованным взглядом близнеца он запрокидывает голову и тяжело вздыхает. Грудная клетка медленно вздымается и опускается под тканью помятой футболки – специально что ли? – И что же тебя натолкнуло на эту мысль? – Да ты угараешь что ли!? – Данте подскакивает на своем крае матраса и машинально опускает взгляд к ширинке, тут же зардевшись красным. Действительно, откуда же такая мысль? Ну точно не с неба свалилась, мерцая ангельскими крыльями. Вергилий смеется. Тихо. Затем громче и еще, пока не упирается лбом на раскрытую ладонь и не трясется всем телом. Аж пальцы ног поджимает – Данте замечает. К своему неудовольствию или возбуждению – непонятно. Внезапная хватка на остром колене гасит малейшие звуки, оставляя только заинтересованно-глубокое и ускорившееся дыхание. Данте хмурит брови, сжимает пальцы на колене близнеца сильнее и смотрит в глаза: – Я не шучу. – Это не мои проблемы, Данте. – А чьи, по-твоему? – Тебя и твоего члена, – Вергилий сверкает зубами – подначивает и не скрывает. И чего добивается тоже не совсем понятно, ведь Данте так и не сказал, что именно испытывает к близнецу, который совсем недавно – по условным меркам – хотел заполучить власть в мире, а теперь мирно отогревал задницу, отжав самый большой кусок на постели. – Прекрати соблазнять. – Прекрати вести себя, как пубертатный щенок. Их разделяет ряд пустых и помятых коробок из под еды, и только это останавливает Данте, чтобы не впиться зубами близнецу в шею с целью отгрызть кусок да побольше. – Ты живешь на условиях этого “пубертатного щенка”. – В фургоне, в котором можно похоронить труп и никто его не найдет. – Это мой фургон. – Любезно подогнаннный Кэт. – Да откуда ты!.. – Данте резко вспоминает, что недавно Вергилий копался в его ноутбуке, а он и не стал останавливать. Идиот. – Попрекать этим будешь? – Нет, просто констатирую факты, – Вергилий пожимает плечами и опускает глаза на колено. Горячая ладонь младшего близнеца начинает ощутимо прожигать кожу через легкую ткань. – Засунь эти факты знаешь куда? – Нет… куда? Вергилий с искренним (конечно же нет) непониманием наклоняет голову, а Данте как прошибает – он резко отстраняется, сплевывает и кажется сейчас выстроит вокруг себя кирпичные стены, лишь бы проораться как можно громче. – Как же ты заебал, – вырывается усталое шипение. Вергилий не перебивает. – Сначала появляешься, рассказываешь что-то на своем ботанском, заставляешь спасать мир. Потом решаешь, что получить по ебалу от Мундуса тебе мало, и решаешь съебаться… куда ты там съебался? – Нечто схожее с Лимбо, – вежливо уточняет Вергилий. – Вот туда, да. Блять, – Данте поворачивается, впервые за столько времени показывая на своем лице нечто отличное от выражения брезгливой усталости или раздражения, – а потом заявляешься ко мне на порог, как ни в чем не бывало, и пристраиваешься так, словно всегда тут жил. – Тебя расстраивает, что ты больше не можешь трахаться в фургоне с кем попало? – Меня расстраивает, что ты отсвечиваешь своей задницей уже тут две недели, но даже не пытаешься со мной поговорить. Вергилий удивленно поднимает брови. Даже чашку откладывает от греха подальше. – О чем ты хочешь говорить? – Обо всем… Вот этом вот, – Данте взмахивает рукой по воздуху, изображая что-то круглое и несуразное. – Ты спас мир, уничтожил могущественного демона, победил брата-злодея, который хотел захватить мир, – Вергилий загибает пальцы. – Хороший послужной список. – Последнее вычеркни. – Почему же? Разве не прав? – Прав, – Данте шумно выдыхает носом, – но мне не нравится. Вергилий задумчиво смотрит на загнутый третий палец и послушно его выпрямляет: – Допустим. – Почему ты вернулся именно ко мне? сюда? – У меня не было выбора, – Вергилий легко пожимает плечами, – да и ты вроде не был против. – А если бы я закрыл дверь перед твоим носом? – Мне пришлось бы остаться лежать на сырой земле прямо у ступенек трейлера. В каком-то смысле это было бы даже чище… В Вергилия летит белая коробка, кажется, квадратная, из под лапши. Тот перехватывает ее одной рукой и выразительно смотрит на младшего, мол, играться вздумал? Да, его тело все еще до конца не восстановилось после внезапного “круиза”, но реакция никуда не делась – ждет своего часа. Данте отворачивается то ли обиженно, то ли с надеждой что-то выветрить из своей памяти. До слуха Вергилия доносится очень тихое: “Я волновался.” И оно наотмашь бьет в грудину, пробивая острый шип прямиком к сердцу. Горячему, теплому, бьющемуся чуть быстрее, чем было нужно.       Вергилий вряд ли скажет пресловутое “Извини” – извиняться не умеет и не станет учиться. Он не чувствует себя виноватым, благо и сам Данте не видит в нем врага, с которым стоило бы расправиться здесь и сейчас, иначе в фургоне стало бы гораздо грязнее от литров пролившейся крови. Коробки шуршат, сдвигаемые бледной ногой на пол. Матрас также поскрипывает от веса чужого тела, и Данте готов поклясться – еще секунда, и он точно откинется прямо здесь и сейчас. Горячее дыхание едва ласкает его плечо, а он уже покрывается мурашками и нервно дергает правым коленом. Действительно “пубертатный щенок”. – У тебя все еще встает? – тихо интересуется Вергилий. – М-м-м, прямо сейчас нет, но–.. – Данте немного поворачивает голову и уже натыкается на кристально-чистые глаза брата. Пронизанные льдом, снегом и безоблачным небом – от одного взгляда веет острой, сковывающей прохладой. Или это же Данте такой мерзляк? – Я могу это исправить? – Вергилий чуть наклоняет голову, словно любопытный кот, и протягивает руку. Ледяная. В фургоне стоит вентилятор, но на улице такая жара, что Данте дышать боится – вдруг сожжет что-нибудь внутри. А у него оказывается все это время была такая податливая морозилка под боком… Впрочем, судя по взгляду, холод этот надолго не задержится. – Рискни. Данте сжимает протянутую ладонь, позволяет себя увести дальше от края и окунуть с головой в раскаленное морозом озеро. Погрузившись, из него невозможно выбраться – только тонуть все глубже и глубже с каждой секундой, удерживая последние крохи воздуха. А после – отдаться, привыкнув. Это несложно. – Надеюсь, подойдет в качестве извинений для первого раза, – звучит над ухом, прямо у края поверхности.