***
— Ты тут работаешь?, — парень, один из тех друзей, которые с Дашей приехали вместе, из за спины выглядывает и спрашивает, глядя на бар и вывеску. Вообще, им всем интересно, как же Виолетта, что пяткой била себе в грудь о том, что никогда поваром не станет, вдруг работает в таком месте. Но многие догадывались о её хуёвом положении, и именно поэтому лишних вопросов не задавали. — Да, типа того, — отмахивается, потому что разговоры на тему эту не любит; потому что не нравится здесь, и теперь даже выпивка не спасает, ведь совсем скоро ей придется встретиться с Кирой, вспомнить всё сказанное ей. Это неприятно, но она привыкла, кажется. В своей жизни, за столь короткие года, уже успела многое повидать. — Слушай, может, сыграешь нам? Мы давно тебя не слышали, ещё с тех пор, как ты от нас съебалась, — всё тот же парень смехом прыскает, держа гитару в руках, поворачивая ее чуть в стороны, позволяя все рисунки и надписи рассмотреть быстро, которые когда-то оставлены там были. И взгляд Малышенко сразу цепляет одну. Ту самую, которая улыбку вызывает, но вместе с ней и грусть ностальгии и каких-то несбывшихся мечт. "ВД – до конца" — надпись, которую Виолетта с Дашей вместе оставили, как знак того, что они всегда будут вместе что бы там ни случилось. Плакать захотелось, казалось, что пелена уже глаза застилает, а губа рефлекторно была прикусана зубами, пока глаза всё ещё бегали по гитаре исписанной. А потом руки сами потянулись к инструменту: она прокручивает в руках, снова рассматривает, а одна рука, незаметно для глаз чужих, проводит по дереву и рисункам так нежно, будто гитара эта – хрусталь. Виолетта присаживается на лавку, а к ней и Даша сразу подсаживается, внимательно рассматривая шатенку, улыбаясь ярко. Улыбку сдержать просто не получается, и именно поэтому губы растягиваются, а пальцы сами струны перебирать начинают, играя бои, аккорды, создавая знакомую для всех мелодию. Она специально подобрала именно эту песню, потому что они с Бергер безумно любили ее в своё время, ибо девушка всегда просила сыграть Виолетту именно это. — Счастье моё – быть с тобою вдвоём, — когда очередь доходит именно до этих строк, где-то со стороны Даши слышится ее тихий голос подпевающий, а ещё эта приятная атмосфера. Словно сейчас снова пятнадцать, и находится она в Пскове, у Даши, а не в Петербурге, сидя на лавочке около бара в котором работает, к слову, куда уже опаздывает и без того, ведь решила не торопиться с выходом, а провести время со своей любимой старой компанией. — Малышенко, блять, какого хуя ты тут прохлаждаешься, пока мы вкалываем?, — неожиданно всю атмосферу портит официант, который явно злой, уставший, а ещё, скорее всего, послала его сюда именно Ангелина. И настроение снова летит в тартарары, потому что приходит осознание того, что с Кирой придется пересекаться снова. А там, где Кира, там и воспоминания о словах ее неприятные. — Бля, всё, гости пришли, Никит, — Виолетта с места нехотя поднимается, отдавая гитару обратно. Даша следом поднимается, чтоб обнять крепко и в щеку чмокнуть нежно. Они прощаются, а Малышенко вынуждена переступать порог ебучего бара и работать там до утра. Не сказать, что она была бухая в щепки, нет. Это, скорее, всё ещё похмелье после ночки веселой, ибо алкоголь никто не запрещал. Сейчас шатенка выглядит ещё более расслаблено и даже замучено, видно, что она не спала совсем. За барной стойкой она, конечно же, видит Киру, что даже глаз на нее своих не поднимает. Странно. Обычно уже с первых секунд летят какие-то маты и слова об опоздании.***
Виолетта снова напивается до состояния-нестояния, и просто валится на стул, практически уже засыпая. За этот рабочий день она ни разу к Кире не подошла, как и та к ней, а алкоголь приносил официант, которого Малышено заставила исподтишка приносить бутылки за тарелку какого-нибудь блюда. Есть стряпню Вилки – себе дороже, но на работе ни у кого выбора другого нет, а голод, блять, не тётка. Дверь на кухню открывается, а шатенка чувствует жгучее чувство на щеке и хлопок. Пощёчина. — Да как же ты заебала, конченная, — Кира помнит, чем кончилась прошлая попойка Виолетты на работе – выговор и наказание в виде вычистки всего помещения, — поднимайся, блять. Но шатенка не понимает, что от неё хотят и кто; сейчас ей главное поспать бы, а там уже и не важно ничего. Но ее всё-таки поднимают, хоть на ногах она еле стоит, и явно без чужой помощи давно бы упала уже и расшибла голову о кафельный пол. Кира утешает себя тем, что делает это не потому что Вилке плохо, а потому что не хочет оставаться тут в свой единственный выходной на отработку. Зарекалась ведь, что сюда ни ногой, и что к этой алкашке не подойдёт больше. Но, видимо, добрая сторона победила, блять. — Да иди ты нахуй, — голос пьяный, хриплый, и по интонации понятно, что настроена она крайне серьезно: по лицу треснет и не испугается, если соперник будет больше ее раза в два. И Медведевой ничего не остаётся, кроме как вести её в подсобку. Закрывает дверь за собой, а Малышенко усаживает на какой-то старый диванчик, который раньше в зале находился, но из-за неосторожности гостей приобрёл непрезентабельный вид. Татуированная растекается, как лужа, запрокидывая голову на спинку диванчика, приоткрыв рот. — Слышишь меня? Сиди тут, не ори и не пытайся выйти, тебе, блять, нельзя в люди выходить сейчас. Пяткой в грудь себе била, что к Малышенко ни на шаг не подойдёт, но, сука, не может иначе поступить, потому что жалко её, такую непутёвую. Оказывается жалко всё-таки. Глядя на неё, такую запитую вусмерть, открытую и беспомощную, что-то внутри начало кричать о том, чтоб помочь хотя бы избежать увольнения или наказания. — Эй, ты спишь?, — Кира, конечно, спрятала ее от лишних глаз, но сидеть тут с ней, как с ребёнком, не было ни возможности, ни желания как такового. Неожиданно из кармана чужих джинс доносится вибрация и мелодия звонка, и блондинке ничего не остаётся, кроме как посмотреть, кто же названивает, ведь это может быть единственный шанс Виолетту домой отправить. — Алло, Вилка? Ты не отвечаешь нигде, я подумала, что что-то случилось. — Твоя Вилка сейчас в полное говно на диване валяется, работать она, как ты понимаешь, не в состоянии. Я не знаю кто ты, но будь добра свою подругу, девушку – неважно, забрать с бара, иначе пиздец придет не только ей. Позвони, как подойдёшь. Говорит так, словно текст этот заучивала специально для этого момента, а на том конце провода лишь краткое согласное мычание и сбросившийся вызов. Блондинка вздыхает и беспомощно на край дивана садиться рядом, краем глаза наблюдая за девушкой, которой явно неудобно, ведь у той голова слишком задралась. И почему Киру это вообще волнует? Не должно. Не должно, но Медведева перекладывает ее, чтобы та могла нормально лечь, вытянув ноги, руки и спину. А шатенка клубочком сворачивается, себя за плечи обнимая. И в момент вдруг стало настолько жаль ее, что забыть всё это хотелось. Ведь если Кира решила снизойти, то нет гарантии того, что на вписках или прочих попойках с ней хоть кто-нибудь возился. Все бы бросили ее, занимаясь своими делами, ведь никому дела нет до какой-то левой алкоголички, которая явно перебрала.***
Рони, после того звонка и просьбы приехать за Виолеттой, тут же наспех накинула на себя кофту и кроссовки, вызывая такси по дороге. Такое случается не редко, но каждый ебучий раз подобные слова от Вилкиных друзей заставляют сердце перевернуться и упасть в пятки. И сколько бы Вербицкая не просила остановиться, сколько бы не просила завязать – всё было бестолку. Хотя, с другой стороны, кто она такая, чтоб учить Малышенко жизни? И вот уже вывеска знакомого бара, куча людей вокруг и музыка. Девушка выходит из такси и набирает номер подруги, и трубку, к счастью, берут быстро, а на проводе уже знакомый грубый голос: — Подойди к запасному выходу, он за углом, справа. Увидишь табличку: "для персонала" – тебе туда. Коротко и ясно. Сейчас она туда и направляется и спокойно ждёт, когда уже сможет Вилку, наконец, домой забрать. Ждать долго не пришлось, и уже через несколько минут выходит знакомый бармен, держа под руку спящую Виолетту, что ногами еле перебирает. — Боже..., — всё, на что Вербицкая сейчас способна. На такое состояние подруги ей больно смотреть, а еще хуже понимать, что в этой яме Виолетта давно уже, на самом дне. — Смотри, чтоб ее не прополоскало. Она слишком много выжрала, как и всегда. Разговор не вяжется, но это никому и не нужно, сейчас у каждой свои цели: у кого-то домой поехать и спать уложить, а у кого-то отмазать свою коллегу по работе. *** — Кира, где Виолетта? Я ее не видела сегодня. Если она снова набухалась и сейчас где-то спит, я точно уволю её, одни от неё проблемы только. Кажется, ни у кого уже не осталось сил работать с шатенкой, и Медведева согласится с тем, что от Виолетты одни проблемы, но сейчас было не важно читать морали. — Она тебя не предупреждала? Ей стало хуево, поэтому ее сегодня не было. Завтра придёт. — Что? Почему я узнаю об этом в последнюю очередь? Блять. Медведева лишь делает удивленное лицо и жмёт плечами, а после решает отойти от Ангелины подальше за барную стойку и сделать вид, что очень занята работой. Натирает бокалы до блеска, а сама понять не может, почему вдруг решила Виолетту прикрыть. Они ведь не друзья, и даже не общаются, ну и что, что в одной компании были? Малышенко там один раз только, а больше никто ее не позовёт. Кира ведь сама хотела, чтоб проблему эту ходячую уволили уже к чертям, но почему сейчас она сама же буквально спасает от увольнения? Головой встряхивает, потому что слишком часто думать о ней стала. Ещё только этого и не хватало в жизни, будто своих проблем не хватает, вот и решила в мать Терезу играть. Но, признаться честно, остальная часть смены проходит как-то особенно тяжело и нервно, но почему? Никто не мешает, а надоедливого имени и фамилии не слышно совсем, но почему так иначе ощущается смена в одного.***
— Давай, Вил, только не упади, — они уже приехали, к счастью, без происшествий. Только вот тащить на себе довольно не маленькую Вилку было тяжело. Порог перешагивает, а Рони молится лишь на то, что сейчас они не ёбнутся на пол вместе. — Куда ты меня..., — наконец шатенка голос подаёт, не самый приятный и не самый трезвый, но слышать его лучше таким, чем совсем никаким, — куда притащила меня, сука. — Мы дома, всё хорошо, слышишь? Тебе нужно поспать. К кровати тащит, чтоб оставить ее там, стянуть верхнюю одежду и обувь, а после накрыть одеялом и оставить засыпать так. А как только голова Малышенко подушки касается – моментально проваливается в сон глубокий. Вербицкая же на кухне чай пьёт, ведь у самой сон как рукой теперь сняло, ведь подобные ситуации с подругой пугали до дрожи, наверное. Каждый раз было страшно услышать о том, что та от передозировки наркотиков умерла или напилась на хате и ее убили, а может и сама с окна прыгнула. Страшно было каждый раз, что та на глазах ее умрёт, ибо организм не железный, он терпеть это вечно не будет. Знает и про то, что Виолетта так друзей теряла, когда те от передозировки умирали, и такой судьбы Вилке не желает совсем. Наоборот хочется с ней быть чаще: гулять, проводить вместе время, решать какие-то проблемы, если такие иметься будут, но, к сожалению, Малышенко так далеко, хоть и кажется настолько близко. Виолетта на жизнь свою не жаловалась никогда, но так хочется с ней рядом быть, знать, что у той на душе, но каждый раз она лишь отмахивается, а Рони и не лезет вовсе, потому что в положение входит. Девушка к шатенке идёт в комнату, чтоб состояние ее проверить, но находит там уже давно провалившуюся в сон девушку, что калачиком сжалась даже под одеялом. Вероника по волосам ее гладит медленно, словно успокаивая, чтобы у той сон хороший был. И та хмурится, что-то промычав себе под нос, а рука Вербицкой за плечи приобнимает, вздыхая тихо. Всё-таки с Виолеттой сложно, как ни крути, и всему виной ее образ жизни, который менять она не хочет, видимо. Ну, а Рони остаётся лишь молча наблюдать за этим, забирать по ночам из бара, а дома укладывать спать. И выгнать тоже ее не может, потому что, кажется, без неё совсем всё плохо будет, и жизнь не та, что с ней. — Эх, Вилка, Вилка, — а самой плакать даже хочется от всего того, что Виолетта с жизнью своей делает. Не знает, чем помочь и как, да и стоит ли вообще это делать? Знает только то, что Виолетте плохо бывает, и то, что одну оставлять ее нельзя, и пусть сама она никогда не покажет этого вот так вот прямо.