нерушимое, в союзе 1 и 4

Горький кофе, обжигающий желудок, и тонкие ментоловые сигареты заменяют завтрак каждое утро. Ему больно, холодно и мерзко, он кусает губы до крови, но продолжает идти вперед. Сладкий никотиновый дым окутывает его тело, которое он сделает идеальным. Он хочет вечно чувствовать слабость, горечь и пустоту. Каждое утро он трогает себя и щупает свои кости, которые все сильнее выпирают. Потому что Ойкава Тоору мертв для других людей, и вряд ли когда-нибудь вновь станет живым. Истинная красота – хрупкость на грани смерти, легкость и невесомость, как у чертовой маленькой нимфы. И эта слабость, боже, как Тоору по ней соскучился – когда при виде лестницы кружится голова. Он такой хрупкий, холодный и совсем другой, голодными глазами пожирает прилавки с конфетами, пахнет кофе и ацетоном, такой один, внутри себя, единственный, как жизнь, сотканный из сладких мыслей и божественного воздуха. — Скажи мне эти три слова, что ты так давно хотел. Всегда понимающий Иваизуми Хаджиме стал вдруг совершенно чужим. Иваизуми Хаджиме словно и знать не знает, кто такой Ойкава Тоору. Словно не он уговаривал родителей выбрать дом в районе, в котором живет семья Ойкавы. Он выглядит так, словно ему всегда было все равно. Словно не он считал Ойкаву больше, чем парнем, с которым хотелось завести дружбу. Тоору всегда помогал этому очаровательному монстру. А очаровательный монстр шепчет «давай останемся друзьями». Тоору слишком молод, чтоб не быть свободным (манящая четвёрка на футболке). Ойкава твёрдо убеждён, что все хорошо и лучше быть не может. Все замечательно, правда. Но лучше кое-что знать об этом. Тс, лучше шептать или написать на бумажке. Ему одиноко. Его яркая улыбка - фальшь. Слышишь, как громко он смеётся? Как прикрывает чертовыми длинными рукавами запястья? Ему одиноко. Ему больно. Самому лучшему мальчику хочется выть, но анорексия и суицидальные мысли лишь заставляют его беспомощно сжиматься на кровати и пускать кровь из вен. Но все же до сих пор замечательно, не так ли? Тоору заставляет себя голодать и бросить волейбол, он смотрит на мир впалыми глазами и считает, что это правильно, потому что красота – это тонкая кожа, выпирающие скулы и угловатость. — Скажи, что всегда будешь на моей стороне. Случай, когда этого достаточно. Случай, когда уверенность точно почва под ногами. Хаджиме будет. Хаджиме ни за что не нарушит слово, ведь их нерушимое - в союзе «1» & «4». Как жаль, что это все ложь. Как жаль, что Иваизуми Хаджиме может забывать обещания. Ойкава тушит сигарету о свое запястье одну за другой, убивая воспоминания о преждевременных расставаниях, расстоянием в триста шестьдесят два километра, пять голосовых сообщений и три открытки без координат. Февраль пустит по венам меланхолию, неконтролируемое потустороннее одиночество – желание чувствовать меньше, чем хотелось. Волшебная сказка с плохим концом, маленький персональный ад Ойкавы Тоору. Для него он был маленьким убежищем от тяжелых будней. Домом с вечно теплыми руками, улыбкой в уголках губ и непослушным ежиком волос. Теперь его рядом нет, рядом – пустота; рядом – триста шестьдесят два километра и отблеск фонарей в угнетающей тишине. Его комнату заполняет табачный дым и отвратительный ликер. Его комнату заполняет обрывочные мысли и пустота, но никак не Иваизуми Хаджиме. Хочется плакать от своей жалости и беспомощности. Желал пустоту и горечь пополам с порезанными руками и лодыжками, выпирающими бедренными костями? Так почему же ты не радуешься, Ойкава Тоору? Где же та фальшивая улыбка, которой ты умело, награждал всех вокруг в старшей школе? Почему ты решил, что острые коленки и испорченный желудок – это эстетика? Почему, Ойкава? почемупочемупочему Потому что у Иваизуми однажды появилась девушка? Такая маленькая и хрупкая, совсем как фея из диснеевского мультика. С большими глазами и густыми длинным волосами, красавица. Маленькая и хрупкая красавица Мия-чан. Она забрала его, забрала твоего Иваизуми и не хочет возвращать, да? Совсем-совсем не хочет. — Я люблю тебя, - не говорит Ойкава. — Ты мне нужен, - не говорит Ойкава. — Школа закончилась, пора прощаться, Ива-чан? - говорит Ойкава, честно старается улыбнуться. И до крови не закусывать губу. Думает, как хорошо было, когда из проблем – волейбольные матчи, скидка на газировку в супермаркете и сложная современная литература. Думает, что лучше бы он придумывал новые стратегии для игр, а не лишние поводы позвонить Хаджиме: — Алло, Ива-чан? Я не могу выбрать между фирмой арахисовой пасты. Что посоветуешь? – у Ойкавы аллергия на орехи. — Ты не занят, Ива-чан? Можешь подсказать, как сортировать белье в машинку? – Ойкава уже три месяца стирается на руках. — Слушай, Ива-чан, ты не собираешь домой, в Сендай? Мне кажется, матушка соскучилась. — Что-что, Ива-чан? Конечно, все нормально, и я не запускал учебу, как мог? Я живее всех живых и у меня все просто прекрасно, - Ойкава пытается успокоить трясущиеся руки и головокружение, потому что не ел он нормально, уже не помнит сколько. Тоору едва ли посещает пары, потому что основную массу времени не может поднять с себя с дивана из-за недостатка сил. Он передвигается почти с помощью стенки, смотрит на себя в зеркало: впалые щеки, бледное лицо, покрасневшие глаза, тощие ноги, выпирающие ребра, уже не такие яркие волосы и потухший огонек где-то глубоко внутри. Таким он хотел стать? Почти кукольной комплектации, потому Мия-чан была хрупкой и маленькой, потому что Хаджиме всегда нравились такие девчонки, потому что Тоору тоже хотел нравиться Хаджиме. На нем свободно висит старая школьная форма из Сейджо, волейбольная футболка почти сползает с плеча, старые вещи кажутся в три раза больше размером. В ванной теперь не стоят привычные баночки с гелями и лосьонами, там несколько бритв и лезвий (на_всякий_случай), заканчивающаяся зубная паста и полупустой флакон дешевого шампуня. Ойкава чувствует холод и одиночество в своей небольшой квартирке и хочет, что бы время вернулось назад. — Привет, Ива-чан, ты давно не звонил первым, что-то случилось? - голос наигранно радостный и безмятежный, даже улыбка на губах появляется, едва расцветает. — Ойкава. Ты сейчас в Токио? – по ту сторону трубки кажутся взволнованными и недовольными, и Тоору хочет надеяться, что это не то, о чем он думает. — Конечно, я в Токио, мы же договаривались, что Рождество проведем вместе, я даже специально не поехал к семье – мы так давно не виделись. Неужели ты забыл, Ива-чан? Я, конечно, всегда знал, что голова у тебя дырявая, но не настолько же… сердце, — Ойкава… с треском, — Подумать только! Ты всегда был круче меня в запоминании чего-то, я даже завидовал. Совсем заучился, наверное? Не волнуйся, когда ты приедешь, мы посетим много чего и ты, наконец, отдохнешь… разбивается, — Ойкава. Послушай меня. об асфальт. За болтовней он всегда пытался скрыть свой страх и отсрочить неизбежное. Сделать вид, что все так, как надо и вовсе нет никаких проблем, и вовсе не он сейчас сдерживает рыдания. — Ты не приедешь, да? Ты… у тебя появились другие планы? Тогда, хорошо, конечно, если это настолько важно. Мы всегда можем отпразвовать вместе и следующее Рождество. — Извини, просто Мия и я… — Лучше молчи, Хаджиме. Больно, горько и так отвратительно холодно. Он же всегда был одинок, так почему от этого сейчас так паршиво?