Concerto for One / Концерт для одной

Музыка виолончели преследовала ночь Невермора. Снова. Уэнсдей стояла на балконе и играла… что-то. Инид понятия не имела, что именно. Но это было прекрасно. Интенсивно, что не характеризовало Аддамс. Или, теперь, когда она задумалась об этом, на самом деле характеризовало. Инид выскользнула на балкон. Уэнсдей либо не заметила ее, либо сделала вид, что не заметила, слишком увлеченная игрой на виолончели, чтобы обратить на нее внимание. Ее лицо было таким же спокойным и невыразительным, как всегда, если не смотреть ей в глаза. Руки ее двигались по инструменту дико и точно — от мелких движений до широких взмахов с такой уверенностью, которой завидовала Инид. Аддамс была неподвижна, но полна энергии. Инид села на холодный камень. Быть соседкой Уэнсдей было не всегда легко, но такие моменты, как этот, всегда стоили того. Брюнетка сидела на балконе и несла в мир красоту просто потому, что ей так хотелось. Она, наверное, не видела этого, но Инид видела. Наконец, последняя нота стихла, и в напряженной позе Аддамс появился тончайший намек на то, что она позволила себе расслабиться. — Это было потрясающе, — воскликнула Инид. Уэнсдей не выглядела пораженной, но она была таковой. Инид поняла это по тому, как она слегка повернулась и уставилась на нее. — Я не думала, что ты оценишь такую музыку, — ответила девушка. — Почему бы и нет? Она прекрасна. И ты действительно талантлива. Глаза Уэнсдей немного расширились, пока ее мозг осмысливал неожиданное положение. Ей всегда требовалось некоторое время, чтобы приспособиться. Через несколько секунд Уэнсдей решила сказать. — Спасибо. Инид улыбнулась. — Так когда же ты начала играть? Или ты просто одарена от природы? — добавила она в шутку. — Так мне сказали, — ответила Аддамс. — Но я играю уже много лет. Дары могут пропасть, если не практиковаться. — Знаешь, я подумываю взять в руки инструмент, — фальшиво заметила Инид, праздно проводя пальцем по перилам. Возникла еще одна пауза на несколько секунд, пока Уэнсдей пыталась придумать подходящий ответ. — Оу. — Я имею в виду, я знаю, что ты думаешь: она оборотень, поэтому она захочет играть на барабанах, потому что ударные инструменты — это вроде как их фишка, — продолжила Инид. — Не совсем, — сказала Уэнсдэй. — Но я думала о какой-нибудь флейте, понимаешь? Мне кажется, моих легких для этого вполне достаточно, — сказала Инид. — Возможно. — Что ты думаешь? — ярко спросила Инид. — Я думаю, что это еще одна прозрачная попытка проводить со мной больше времени, — сказала Аддамс. — И если бы ты взялась за инструмент, я думаю, что наши различия в мастерстве в конечном итоге разочаровали бы нас обеих. — Хотя это было бы здорово. Знаешь, мы вдвоем занимаемся музыкой здесь, на балконе, — с тоской сказала Инид. — Правда? Уэнсдей уставилась на нее. Маленький мускул под ее нижним левым веком дернулся, когда она боролась со своими эмоциями. — Только после долгих тренировок с твоей стороны. — Ну, это само собой разумеется, — сказала Инид. Уэсндей повернулась к своим нотам. Выражение ее лица было, как всегда, нечитаемым, потому что у нее не было нот. Тем не менее, Инид была уверена, что она о чем-то думает и пытается прийти к какому-то решению. — Не хочешь ли ты послушать еще немного музыки? — предложила девушка. На лице Инид появилось выражение головокружительного возбуждения. — Да! О, пожалуйста, это было бы чудесно. — Что бы ты хотела услышать? - спросила брюнетка. Инид сдулась. — О, я вообще-то не знаю ни одной из тех песен, которые ты играешь. — Значит, твое музыкальное образование оставляет желать лучшего, — сказала Уэнсдей. — Хорошо, я что-нибудь выберу. Девушка замолчала на несколько мгновений, закрыла глаза, открыла их снова и начала играть. Инид не знала этой песни, но она слышала, как брюнетка играла ее раньше. Вероятно, эту песню она знала по памяти, потому что ни разу не взглянула на ноты. Отчасти причиной того, что Инид не знала ни одной песни, которую играла Уэнсдей, были… ну, вероятно, их дико разные музыкальные вкусы. Аддамс, скорее всего, не терпела попсу в стиле «бабблгам». Но настоящая причина была… Инид просто не хотела знать. Ей нравилось думать, что музыка Уэнсдей — это музыка Уэнсдей. Она не хотела знать, что на самом деле это Бах, Моцарт или кто там еще. Потому что, когда Аддамс выходила на балкон играть на виолончели, она была на самом деле собой. Инид не была уверена, что в этом есть какой-то смысл, но ей так казалось. Брюнетка могла сколько угодно притворяться отстраненным, циничным мизантропом — и, в общем-то, она, наверное, и была отстраненным, циничным мизантропом. Но это было далеко не все, кем она была, и музыка это показала. Где-то под этой безразличной маской бушевал водоворот яростных эмоций. Или хотя бы крошечный родник заботы. Инид была уверена в этом. В конце концов, она была оборотнем. Она знала все о людях, скрывающих бурю диких эмоций под поверхностью. Если бы Уэнсдей действительно ненавидела этот мир и всех в нем, она бы даже не беспокоилась о музыке. Потому что она бы ненавидела и музыку тоже. Вместо этого она потратила кучу сил на то, чтобы перебирать струны и двигать этой маленькой палочкой, как она там называлась, смычком? Что-то в этом роде. Дело в том, что всякий раз, когда Уэнсдей играла, ее маска немного сползала. Даже если ее лицо не выражало никаких эмоций, тот факт, что она была полностью сосредоточена на музыке, доказывал, что она действительно способна любить. По крайней мере, она любила музыку и любила ее играть. А еще она любила писать очень жуткие истории, но Инид старалась не думать об этом слишком много. В общем, все сводилось к тому, что если Уэнсдей так сильно любила музыку — а она любила, Инид была в этом уверена, — если под этой бесстрастной внешностью скрывалось много искренних чувств, то, возможно, часть этой любви могла быть и для Инид. Ведь так? Возможно. Потому что… как бы ни было трудно иногда быть другом Уэнсдей, она все же делала так, что это того стоило. Как сейчас, например. Вот она была на балконе посреди ночи, а Аддамс играла для нее музыку. Конечно, потому что ей нравилось играть музыку, но также и по доброте душевной. Конечно, Инид знала, что лучше не предполагать вслух, что Аддамс сделает что-то по доброте душевной, но это не меняло того факта, что она это сделала. Инид сидела на холодном камне и слушала, как играет Уэнсдей. И наблюдала за ее игрой. Да, большую часть ее внимания занимала виолончель, потому что так и должно было быть. Но время от времени она бросала взгляд. Уэнсдей смотрела на нее со стороны. Не в поисках одобрения, но, возможно, просто проверяя, все ли еще нравится Инид. И уголок ее рта дергался в улыбке, которая для нее была улыбкой.

***

На следующее утро Инид встала с постели довольно поздно, поскольку легла спать несколько позже, чем собиралась. Но она ничуть не жалела об этом. Она не удивилась, увидев, что Уэнсдей уже на ногах. В конце концов, поздние ночи ее не беспокоили. Но она явно ждала ее пробуждения, потому что, как только Инид оделась, Аддамс подошла к ней и сунула в руки листок бумаги. — Что это? — спросила Инид. Бумага, как оказалось, содержала список имен. Или, скорее, титулов. Она узнала несколько. Большинство из них она не узнала. — Список песен? — Это все произведения, которые я могу исполнить на своей виолончели, — сказала Уэнсдей. — О, хорошо, — сказала Инид. — Это много песен. Если честно, я не ожидала… — Пожалуйста, выбери свои любимые песни для следующего раза, — сказала Уэнсдей. Инид посмотрела на нее. — Что…? Подожди, ты имеешь в виду… в следующий раз, когда тебе захочется сыграть? Для меня? — Да, — ответила Аддамс. Она рефлекторно сделала шаг назад. — Не обнимай меня. — Я и не собиралась, — солгала Инид. — Итак, как ты думаешь, когда ты можешь быть в настроении… ну, знаешь… сыграть что-нибудь для меня? — Я не знаю, — сказала Уэнсдей. — А когда бы ты хотела?