Carnival of Lust

Воздух такой плотный от магии, что видим глазу в прямом солнечном свете. Похож на тонкий дымок — непривычно для утра. Этот сумрачный замок будто создан так, чтобы его не трогало солнце. Сегодня, сейчас — редкий случай. Редчайший. Лучи гладят острые скулы, целуют аккуратный рот, и их обладатель улыбается на пороге между сном и пробуждением. Драко слегка прихватывает свои губы, тихо наблюдая за этой картиной из кресла. Тёмный, кудрявый, влюблённый — красивая такая ошибка. Да, Нотт, это так. Потому что не трогать своих было чётким правилом — можно сказать, заповедью — ещё со школы, но в конечном итоге они двое шагнули за грань, напитавшись вдоволь необходимой в тот миг сладостью. Даже если позже вкус начал надоедать — всё случилось на закате войны, и забыть про это уже невозможно. Сейчас, разумеется, глупо сожалеть. Драко уже подсадил его на себя, подогревая безответную влюблённость иллюзиями, и то выражение лица, которое встретит хозяина спальни через пару минут, когда откроются эти выразительные глаза, предсказуемо до скрипа зубов. Наследник Малфоев давно бы избавился от этой привязанности, если бы не одно но: Он слишком любит, как люди любят его. Умница Нотт. Никогда не просит ответа. Он просто пользуется всяким счастливым случаем, когда ему позволено кайфовать в этой постели. Доволен тем, что подают. На его, Малфоя, счастье. Тео потягивается на мятых шелках — сонно, томно и немного невинно. Поворачивается в сторону и проводит рукой, чтобы найти тело, которое делило с ним прошедшую ночь, однако ловит пустоту, и тёмные ресницы дрожат… — Ммм, — улыбается он через несколько секунд после того, как встречается взглядом с любовником. Закрывает глаза снова и мурлычет: — Доброе утро, сэр. Драко позволяет себе лёгкую ухмылку, наблюдая за тем, как Нотт тянется к своему утреннему стояку и сжимает поверх простыни, небрежно покрывающей бёдра. Он очень любит утренний секс, и ему нередко отказывают в удовольствии. Тео чертовски сладок и податлив в такие моменты, тёплый со сна — бесстыдно стонет, позволяя себя трахать своему драгоценному другу, который по утрам бывает особенно твёрд и порывист. И смотреть… да, конечно, он обожает, когда его член занят рукой и взглядом того, по кому он так давно сохнет. Но не сегодня. Тело Драко даже отказывается реагировать на безмолвный призыв. Он уже надел брюки и накинул рубашку — это значит точно нет. Тео, конечно же, всё понял, просто намекает в очередной раз. Надеется, видимо, спросонья, когда мозг ещё не очень хорошо соображает: а вдруг утро продлится подольше… Драко встаёт с кресла. Нотт нехотя следует его примеру и опускает босые стопы на мягкий ковёр возле кровати, поднимается полностью, ополаскивая в прямых лучах солнца своё прекрасное тело. Хорош, Тео, я знаю. Очень хорош — высокий, гибкий, с рельефным прессом и узкими бёдрами. Если бы Драко не был собой, он бы, пожалуй, тоже влюбился. Нотт призывает брюки и натягивает их, направив свой не менее прекрасный и всё ещё эрегированный член вниз. Не носит белья — как и всегда. Как Драко и нужно. Тихое жужжание застежки-молнии сменяется полусонным ворчанием: — Ненавижу чёртова Стреттона за то, что посылает меня на идиотскую конференцию на день раньше, чем надо. — Увы, — отвечает ему Драко, глядя на себя в зеркало, застёгивает рубашку, касаясь поочерёдно мелких жемчужных пуговиц кончиком волшебной палочки. — Тебе не повезло с начальством. …которое устроит тебе любую подставу по убедительной просьбе человека, носящего фамилию Малфой. Тео смотрит на него, но Драко делает вид, что сосредоточен исключительно на собственном образе. Нотт злится, что не попадёт на сегодняшнее торжество. — Все к лучшему, Тео, — говорит Драко, пока магия оборачивает вокруг его шеи невесомый белый шарф. — Приём будет скучным и нудным. Политики, журналисты, шишки Визенгамота, парочка почётных американцев. Никакого веселья. Нотт улыбается широко и притворно, но Драко так же замечает это лишь боковым зрением. — Да ну? С таким-то дресс-кодом, — качает он кудрявой головой, и чёрная рубашка скрывает его белые плечи. — Какое может быть занудство, когда все будут одеты, как божества? — Занудство в обёртке, угодной устроителю празднества, — отвечает Драко и поворачивается наконец, чтобы одарить своего похотливого друга прямым взглядом. Легонечко приподнимает уголок рта. Занудство, угодное мне… Он делает шаг навстречу, и Теодор, в тот миг уже полностью одетый, жадно ловит это движение. Невольно делает вдох, глядя на губы, которые этой ночью его стараниями просто не знали покоя. Ждёт поцелуя на прощание — ну конечно. — Я бы многое отдал, чтобы посмотреть, кем будешь ты, — говорит он полушёпотом. Драко улыбается шире. — Главным занудой, разумеется, — отвечает он, и пальцы тянутся к пряди на лбу Тео, чтобы откинуть её назад. Тёмное, кудрявое. Губы касаются губ всего на мгновение — легко — и Драко быстро делает шаг назад, чтобы отвернуться и завершить своё облачение к завтраку. Заколдованный пиджак надевается сам, застёгивается, садясь на фигуру, как и всегда, безупречно. — Удачи на конференции, Тео, — бросает он почти равнодушно, и через секунду Нотт исчезает в камине. Забавно: за годы их страстной и крепкой дружбы, после стольких откровенных ночей они ни разу не позавтракали вместе. Впрочем, плевать. Тео никогда не обижается по-настоящему. Где-то в глубине души он даже рад, что пропустит вечернее событие, потому что Драко Малфою положено предстать перед гостями со своей официальной парой. А ещё там будет другое тёмное и кудрявое — в двух лицах. Нотту точно не место в одном с ними зале. И думая об этом — о них — Драко в очередной раз чувствует ускорение пульса. Закрывает глаза. Чувствует, как кровь стекается в низ живота. — Акцио палочка, — говорит он нарочито громко, и верное волшебное древко прилетает в его белую окольцованную ладонь. Два шага на выход, казалось бы — стол накрыт, но… Дверь не открывается. Потому что хозяин не хочет. Он вдруг чувствует бешеную потребность выпустить пар перед тем, как покинет покои. Поэтому ноги шагают вглубь спальни — туда, куда пронырливое солнце точно никогда не заглянет. Наводит на стену палочку, снимая дезиллюминацию. Пиджак и шёлковый шарф летят на пол. Вместе с чёрным покровом, обнажающим огромную серебристую раму…