Песня земли нездешней

Земли Бурые место суровое, степью поросшее, всем ветрам принадлежащее. Раскинулись те степи широко между тремя морями. А там, где посуху граница проходит, соседствуют они с Белой и Алой Землями и война там не угасает. Кочевникам война занятие привычное и что уж там говорить, необходимое. Не выжить им иначе, не раздобыть того, чего у самих мало, способом другим кроме грабежа дерзкого. Вот и нападают они то на соседей иноземных, а то и друг с другом племена кочевые в бойне сходятся. Племён же этих ровно семь, хан во главе каждого из них. Шесть меж собой равны, а седьмое Великое племя, и Великий Хан во главе него, и вот то племя никто тронуть не смеет, а только дань ему платить все вынуждены и в войне помогать по слову первому. Странное место Земли Бурые, порядки заведены там такие, что в других местах Цветоземья не сыщешь. Строго каждый кочевник место своё и других знает: Великий Хан едва ли не к духам по уважению приравнен, а прочие от него считаются и рабами ему приходятся. Даже шаманы, что из кочевых племён происходят, цепь эту не забывают и чтут. Женщины мужчинам всецело принадлежат, и чем знатнее муж, тем больше жён взять себе может, как богатство они исчисляются. И не может женщина в Бурой Земле ни шаманом стать, ни даже оборотнем иначе, чем земли родные оставив и навеки связь с народом своим разорвав. Но хуже всего в Землях Бурых подлинным рабам приходится, многие из которых в плен на поле боя взяты были. Рабов этих шаманы буроземельские имен лишают, связь с духами-покровителями их разорвав, и становятся рабы после ритуала такого не более, чем вещью хозяина своего, с которой делать тот что угодно волен. А нравы кочевников суровы, вспыльчивы буроземельцы да на кровавую расправу быстры, словом доли худшей, чем стать собственностью их и не придумаешь. Обитают кочевники прямо в степи, в шатрах временных, что на месте стоянок своих раскидывают, всё, чем владеют, на обозах с места на место перевозят, скот тоже вслед за племенем гонят. Не слишком легка жизнь их, и опасностей много племени угрожает, от степи, а больше – от соседей. Каждый мужчина искусству военному потому обучается едва ли не от утробы материнской, каждый ребёнок уже горазд и в седле держаться и оружием владеть. Страшно потому и иноземцам с кочевниками на поле боя встретиться, и совладать с ними потому сложно безмерно даже армии королевской. Да ещё к тому, с соседями иноземными не воюют племена по одиночке. Великий Хан под своей рукою на это время всех их объединяет и всеми командует, становится войско его необъятно и сильно без меры. Редко когда правом этим он не пользуется. Жизни соседям ни хан Ягуар не давал, не так давно голову на поле брани сложивший, ни сын его старший Сервал, ни нынешние братья-ханы, власть меж собой полюбовно поделившую. То, что двое их было, ещё и аппетиты их удваивало. Не лгала Кошка Беловолку, когда о братьях своих говорила. Каракал и Фелис Рыжий, братья и по отцу и по матери родные, происходили от второй жены хана Ягуара, а она непроста была. Родом из Земли Алой, была она в молодости кочевниками в плен взята, да красотой своей самого хана покорила. К тому хитрости и уму не занимать ей было, как и скрытности – даже имя свое подлинное скрыть она сумела, и звали её все, включая детей собственных, не иначе как Остроглазой. Сам Великий Хан игрушкой в её руках становился, бывало. Одного лишь добиться ей никак не удавалось: отодвинуть от трона первую жену хана Ягуара, Лань, и сына её, Сервала, который первый в очереди наследования стоял по законам Бурых Земель. Много интриг Остроглазая провела с успехом, а эту не смогла, погиб хан Ягуар без времени и Сервал на трон сел. Но что мать не сумела, то сыновья довершили. Если и мог из соседей кто кочевникам отпор давать достойный, так лишь армия под командованием генерала Оцелота. Боялись его буроземельцы как огня и ненавидели люто. Не раз трепало их войско оцелотово. Так, однажды, когда сам хан Сервал сражением командовал, стремясь за отца генералу ненавистному отомстить, не сдюжили кочевники. Прорвалась кавалерия алоземельская во главе с командиром Ирбисом, клином в войско вражеское вошла, как нож масло разрезала, и прежде, чем опомниться кочевники успели, уже вокруг шатра ханского бой завязался. С Сервалом сам Ирбис в схватку вступил и удача в тот день хана оставила. Достал его клинок алоземельца, насмерть не убил, но рану нанёс тяжёлую. А братья ханские неподалёку были, видели всё, что случилось, но помогать не стали. Ирбис сам было их окликнул: мол давайте и вы со мной сразитесь, неужто за хана своего отомстить не желаете? Те засмеялись лишь, говорят – убьешь его, лишь услугу нам окажешь, дарим тебе брата нашего. Да сбежали сами, Сервала на произвол судьбы бросив. И стало мерзко даже Ирбису самому. Потому и не добил он противника своего, а в плен взял. Братья же племени объявили, что ещё одна смерть руками Оцелота проклятого сотворена. Только позже вести долетели, что жив Сервал и при том Оцелоте находится, да им ещё и спасён. Подумали братья, да решили хана бывшего ославить, как предателя, чтобы ходу и возврату в степи не было для него во веки веков. Тому и впрямь тогда не осталось иного, как только к Алой Земле на службу поступить, а как случилось это, братья сразу узнали и вовсе тогда успокоились, надежно трон в руках своих удерживая. К брату же шпиона отправили под видом воина, Сервалу преданного и якобы искать его отправившегося. Так до нынешней поры шпион тот при Сервале и находился неузнанным. Только мать и сестра Сервала сводная не верили в предательство его. Потому-то и объявила Лань Кошку больной, рабыне велела место дочери своей занять, а саму её в мужском платье да в сопровождении раба шамана бывшего к Сервалу отпустила. Но не дошла Кошка до брата. Чувство к любовнику сильнее сестринского оказалось. Беловолка спасая, вернулась Кошка домой, матери в ноги кинулась, говоря, что Беловолк лишь помочь с Алой Землёй проклятой справиться может, но прежде самому ему помощь нужна. И о том ещё рассказала, что между ней и государем беглым случилось. Испугалась Лань, а делать что? Взяла она с беглеца слово с него твёрдое, что женится он на дочери ханской и обесчещенной её не бросит, а после слугу к ханам послала с предупреждением, что дескать государь соседней земли видеть их желает и о помощи смиренно просит. А те знали уже, что в Белой Земле мятеж поднят был и король сменился. Думали, как то на пользу свою обернуть, а тут удача такая сама в руки пришла. Говоря по честному, дела ханам не было, подлинный Беловолк к ним явился или другой кто, зато именем государя беглого прикрывшись, думали они Белую Землю к рукам прибрать, а с Алой разделаться. Потому тотчас слуга ими обратно был отправлен с наставлением немедленно гостя дорогого да брата царственного в шатёр ханский провести, всякими почестями подобающими его сопроводив. Беловолк, и прежде-то гордо державшийся, такое уважение к себе почувствовав, вовсе духом воспрял. Вошёл к ханам с гордо поднятой головой, а те встретили его, с трона спустившись, как равного. - Рады мы видеть у себя брата нашего, - сказали. – До нас долетели вести о твоей беде. Сочувствия мы полны и удачи от всего сердца желаем, чтобы смог ты утраченное вновь обрести и властителем законным опять сделаться. Но позже о делах говорить будем, а ныне думаем, устал ты, брат Беловолк, с дороги, потому приглашаем разделить с нами трапезу да отдохнуть немного. - С удовольствием великим разделю с вами трапезу, - Беловолк им ответил. Тотчас же слуги побежали, стол пиршественный наладили, принесли блюда вкусные, напитки хмельные, да всё, что для пира в честь гостя дорогого полагается. Покуда пир шёл, никто о делах серьезных и впрямь не заговорил. Присматривались ханы к гостю, ведя с ним беседу непринуждённую, да и он тем же занимался, стремясь лучше понять, к чьей помощи он прибегнуть решился. Каракал и Фелис от силы год разницы в возрасте имели, однако первый намного старше выглядел и в целом как воин суровее. Оба брата от матери волосы огненные наследовали, однако Рыжим лишь Фелиса звали, у Каракала черта эта скрадывалась. Вёл себя Каракал как подлинный Великий Хан, казалось, слово первое и последнее за ним и всё он один решает. Фелис же юношей милым смотрелся, улыбался часто, в глазах ярких огни задорные танцевали, а голос мягко и ласково звучал, точно создан был любезности женщинам расточать, а не военным людям приказывать. Однако неглуп Беловолк был и о братьях наслышан, потому не обманула его внешность такая. Знал он, что по праву Каракал с Фелисом трон делят, и не уступает второй первому, если не превосходит его как в хитрости, так и в жестокости, а ныне и своими глазами видел опасность затаённую, в мягких лапках кошачьих когти смертоносные, ядом напитанные. Когда трапеза завершена была и союзники будущие вдоволь друг другом налюбовались, наконец пошёл у них разговор подлинный. Поведал Беловолк ханам то, что приключилось с ним, как с Землёй Алой воевал, как победа близка была, как Оцелот коварный врасплох его застал, обманом армию свою под стены столицы проведя, а после, в доверие втёршись, предал мирный договор. С жаром говорил, в какой-то момент и вовсе по столу кулаком стукнул, чересчур гневу своему поддавшись: - Я, - говорит, - не знал всей мерзости твари этой, которую Оцелотом кличут и которой больше имя Гадюка бы пристало. Мятежа он добивался, единственной целью имея власти меня лишить, так как знает и король Рысь, и все в Земле Алой, что покуда я Землёй Белой правлю, не совладать им со мной. Крепко Оцелот мерзкий с генералами моими сдружился. Наобещал им чего, не знаю, за деньги их купил али ещё милостями какими привлёк. Восстали они против меня, забыв о том, что земли наши ныне отданы будут врагам на разграбление! - Давно Оцелота сего мы знаем. Крови много он буроземельской выпил и зла в Великое Племя принёс. На совести его и отца нашего гибель, и брата падение. То верно сказал ты, брат наш Беловолк, умеет Оцелот на свою сторону заманить даже тех, в ком прежде сомнений не было, - ответил на это хан Каракал. Фелис же молчал покуда, едва заметно мыслям своим улыбаясь. – Что же касается дела твоего, не к лицу братьям отказывать брату, когда за помощью он к ним обратился. Нам лишь узнать надо бы, насколько сильно войско твое, с которым столкнуться нам предстоит. - Войско моё сильно, - Беловолк отвечал, нахмурившись, - генералы Оцелоту не уступают. Только не верю я, что всё меня предали. Думаю, достаточно солдат простых, кто против меня не направит оружие свое. Дайте мне воинов, чтобы мог я в Землю Белую с силой вернуться, а там призыв объявим, чтобы возвращались к правителю истинному подданные его, и лишь на тех гнев свой обрушим, кто долгу своему передо мной, законным государем, не последует. - Можно сделать то, - Каракал согласился. – Но говоришь ты, генералы мятежные Оцелоту подобны, то огорчает меня сильно. Многие воины в бою головы сложат. - За дело честное не стыдно голову сложить! – Беловолк воскликнул. - То верно, - вновь поддержал его хан, - однако то нам с тобой да Фелису понятно, а людям простым сытыми бы быть да золото им подавай и прочие блага всякие. Должны знать они, за что в бой их бросают и что за то они получат. Вот условия какие обсудить нам прежде прочего требуется. Ждал Беловолк вопроса этого, и хоть не рад ему был, виду не показал: - Понимаю я, что услугу вы мне окажете, и благодарен за неё буду по-королевски. Просите у меня, чего за помощь свою желаете. Улыбнулся Фелис, в разговор наконец вступая: - Воистину мудр ты, правитель Земли Белой. Понять я не могу, кому в голову пришло государя такого лишиться? Что ж, Саламандра им судья. А нам много от тебя не надо. У нас видишь ли, беда та же, что у тебя. Земель у нас мало хороших. Духи несправедливы были, когда делили, кому из племён где жить. - Желаете вы часть Белой Земли получить? - Беловолк спросил строго. - Что ты, брат Беловолк, - Каракал возразил, - хотим услугу за услугу. Сначала мы тебе поможем Белую Землю освободить, а после ты нам - у Алой кусок урвать достойный. Задумался Беловолк. Самому ему всю Алую Землю себе хотелось. Но прежде боялся он, что много большего ханы пожелают, чем часть добычи военной, исход такой наилучшим ему показался. - Согласен, - сказал. - Будет вам часть Земли Алой, та, что с востоку к вам ближе. - На Белой Земле быть тоже нам придётся, - Каракал продолжил. - Пока ты порядок наведёшь, пока мы сил накопим. Согласен ли, государь? Заскрипел зубами Беловолк, но всё же кивнул: - Согласен. - Что ж, решено, - итог Каракал подвёл. - На словах обещание оговорено. Но недурно бы теперь скрепить его гарантиями взаимными, чтобы ни нам, ни тебе назад пути не было. Тут Беловолк, договор свой с Кошкой помня, ответил с готовностью: - Издревле так повелось меж правителей, что прочнее крови ничто узы политические не соединяет. Слышался, братья мои ханы, сестра у вас есть на выдание. Прошу у вас руки её, и да будет то залогом доброй меж нами дружбы. И снова братья взглядами обменялись, точно без слов понимали друг друга. - Спросим согласия мы её, - Каракал ответил. - Коли не против она, я браку сему препятствием не стану. - Я так же, - Фелис его поддержал. А после добавил вкрадчиво, но в голосе мягком стальные нотки послышались: - А с Оцелотом проклятым беда вскоре приключится. И будет то нашей гарантией, что слово своё мы держим и другу, и врагу данное. Тот, кто к Земле Бурой с должным почтением относится, будет все блага мира иметь, тот же, кто интересам нашим помехой служит и в спину нам нож всаживает, горько за то поплатится. И не спасёт его другой край Цветоземья, достанем его и там мы в любой миг, когда пожелаем. Беловолк на него воззрился, в словах этих угрозу не только Оцеолоту услышав, но юный хан улыбался уже мягко по обыкновению своему, и вновь в глазах весёлых ничего не прочесть было. *** Дни и ночи друг друга сменяли, покуда Беловолк в Бурых Землях затаился, прошло время некоторое. В Белой Земле Ястребу генералы покоя не давали, торопили с коронацией. Государь же отговаривался. Хоть сомнения в правоте своей после слов шаманских его покинули, другое его останавливало: погибли от лап тварей подземных люди из войска дозорного, друг Ястреба близкий, Коршун, а другой, Осоед, горем убитый ходил, опасались даже, что руки на себя наложит. Не считал Ястреб приличным праздник устраивать, пока траур не истёк и пока последствия ночи страшной из сердец людских да и с лица города не изгладились. Но вечно тянуть нельзя было. Как полегчало немного, Старый Лис дело в свои руки взял. Приглашения на торжество великое по всей Белой Земле разлетелись, а так же правителям земель соседних и лицам важным посланы были. Король- Рысь первым гостем прибыл, впервые за долгое время встретили его в Белой Земле как друга .Оцелот его сопровождал, а с ним и хан Сервал. Удивился Ястреб гостю последнему. - Не ожидал я, - говорит, - буроземельцев у себя принимать. Хоть и послано им приглашение, то по велению традиции, знаю, что никогда Великий Хан прежде визита в земли соседние с миром не наносил. - Исключение тому сделано, - Король-Рысь отвечал. - Не смотри, брат мой Ястреб, что одежды на нём алоземельские. Слово даю тебе королевское, что он и есть Великий Хан Бурых Земель, Сервал, братьями родными преданный и оклеветанный, но от того права, что кровью ему предназначено от рождения, не утративший. - Я тому свидетель, - Оцелот добавил и Ястребу кивнул неприметно, мол, верно всё, подтверждаю. Тогда приняли и Сервала с почестями королевскими. Дел у государя нового стало невпроворот. Вдобавок, всё ему было в новинку, всё непросто. Совсем он забегался. Как минутка недолгая выпала и остался он, наконец, в одиночестве, так опустился за стол, лоб рукой подперев, и вздохнул тяжко. За время это даже с шаманкой толком переговорить не успел, а то ему сильно надо было. Только подумал – стук в дверь раздался. Соловушка точно почувствовала, что нужно её, сама пожаловала. - Доброго времени тебе, государь, - улыбнулась. – Сложно тебя ныне сыскать, в делах ты весь да в заботах, как в прежние времена-то с тобой уж не побеседуешь на брёвнышке в саду сидючи. Улыбнулся Ястреб воспоминаниям тёплым, что вмиг нахлынули. - Не стал я столь горд, чтоб друзей старых забывать, - сказал он. – Проходи, Соловушка, да присаживайся. Часто вижу тебя, а ведь права ты – по душам-то и впрямь будто много лет уже не говорили. - Признаться, и ныне я к тебе с делами, - вздохнула она. – С ночи той, как твари подземные к нам пожаловали, не рассказала я тебе, что происходит. А между тем, знать тебе первому всё надлежит. - Слушаю тебя внимательно, - Ястреб сказал. – Впрочем, понял я, что за твари то были, как и причину, что на головы наши их обрушила. Государь бывший Беловолк воле духов не подчинился, мир установленный отверг, за то и кара послана ему, так ведь? - Верно понимаешь, - подтвердила шаманка. – То дело серьёзное. Так просто разломцев недра земные не выпускают. Твари подземные силой огромной обладают и яростью, а умом обделены, много бед натворить могут. Сильно духов прогневать надо, чтобы они к средству этому обратились. О государе Беловолке… ныне лишь слёзы лить подобает. Рано или поздно настигнут жертву свою охотники. Здесь ничего не сделать, даже коли вину он свою осознает, не уйдут твари обратно в землю, дань кровавую не собрав. Того печальнее, что прежде, чем одного они настигнут, многие пострадать могут. У разломцев нюх особый. Не тронут они ни шамана, ни оборотня, ни человека, который ни в чём духов волю не нарушает – но много ли таких? Все прочие же для них приманка, один проступок маленький уязвимым каждого делает. - Скажи мне, Соловушка, потому ли Медянка-алоземелец от них пострадал? – задал Ястреб вопрос, что давно его занимал. - Лишь потому, что ты просил за него, жив он ещё, - ответ прозвучал. - Время есть ему одуматься да с духами примириться. - Взывал я к разуму его и ещё буду, покуда раскаяния да осознания не добьюсь, - Ястреб сказал. – Но какой совет мне ему дать? Что, кроме сожаления искреннего, вину его загладить поможет? - Чтоб от опасности себя избавить, доказать ему придётся, что духов волю он отныне блюсти намерен, - покачала головой Соловушка, - Только как сделать это, сам он решить должен. Знаешь ведь ты, духи ответы прямые давать не любят. Ждут они, что волю их мы по подсказкам поймём, а после исполним. - Сложна задача, - Ястреб нахмурился. – Но что ж, отступать поздно, передам я ему слова твои. - Передай. Я от себя удачи ему желаю искренне, - Соловушка произнесла, а после умолкла, задумавшись. И понял Ястреб, что мысли её одолели печальные. Спросил он тогда осторожно, что на душе у шаманки, что её гложет. И от друга верного не стала скрывать она беды своей. - От того я печалюсь, что чувствую горечь великую, что вскоре грядёт, - сказала. – Не мира коснётся она, не королевства нашего, а лишь жизни той, что мне паче всех прочих дорога. Двух лун не сменится, как случится непоправимое, не смерть и не рана, но от того не лучшее. Вздрогнул Ястреб от слов этих. И ему тревога передалась, вместе с пониманием горьким, что причиной её является. Но спросил он в надежде слабой: - Может быть, кажется тебе это? На многие беды ты насмотрелась, на многие страдания, вот и боишься за тех, кто в душу тебе запал? - Счастлива была бы я, коли так оно было, - печально улыбнулась Соловушка. – Да только не могут так чувства шамана обмануть. Знаю я больше, чем людям простым положено, к тому и привыкнуть должна. Куница-матушка дела свои завершит и к духам уйдёт, шаманкой теперь мне быть до самой кончины моей. Со многим встретиться придётся, со многим и примириться, да только пока терзает меня счастья человеческого желание и то, что невозможно оно сделается. Понял Ястреб, что не обманули догадки его. Нелёгок шаманский путь и больше духи с того спрашивают, кто ими особенно выбран. Но не жестокость то, как может человеку несведущему показаться, а лишь необходимость неумолимая. Предназначение шаманское особое, человек, на него согласившийся, не себе уж принадлежит, а миру всему, духам и людям всем, что его окружают. Многое дано ему, но взамен втрое осторожнее и внимательнее быть он должен к жизни своей, покорнее, чем родителей своих, волю духов слушать, сильнее, чем супруга своего, дело своё любить. Неправильно шаману к человеку более привязываться, нежели к тем, кому служить он решил всей жизнью своей, но слаб человек, потому и вынуждены духи счастью его личному препятствовать всячески. Редко решается шаман семьей обзавестись, зная, что ноша его тогда во сто крат тяжелее станет и лишь испытания ему и избраннику его выпадут. Знал Ястреб о том прежде, ещё и потому не нашёл в себе сил согласие Кунице-матушке дать, и даже после смерти её не захотел её посох принять. Дух-покровитель волей своей мог заставить его решиться на жертву эту, но повезло королю, две дороги было у него, и мог он иную выбрать. Когда же Соловушку с посохом увидел он да понял, что шаманка её в преемницы выбрала, поначалу подумал лишь, что к тому размолвка с Беловолком и случилась и что получила девушка указание прямое от духов. Но после Оцелот появился. Тогда тщетно гнал от себя Ястреб мысли, что не кончится это добром ни для кого из них. Даже духа своего спрашивал, не его ли вина в том, не свалил ли он ношу свою на плечи девичьи хрупкие, но молчал дух. А Соловушка будто голову потеряла, точно забыла или не знала, что не будет ей отныне в любви счастья безоблачного, и видел Ястреб, что слова никакие остановить её не смогут. И вот точно гром слова Соловушки тихие прозвучали, о часе расплаты возвещая. И вновь видел Ястреб, что не готова она, не решила от любви своей отказаться, а значит, совершиться должно было начертанное неминуемо. Виду не подал, однако же, иное, чем должен был, вслух произнёс, зная, что решение духов уж ничто не изменит. - Знаю я, кто счастье твоё. Стал и мне генерал Оцелот другом, хоть и знаю не так давно его. Нет в нём обмана и человек он верный, а тебя, насколько судить могу, всей душою любит. Если смерть ему не грозит и мил он тебе – нечего тебе бояться, вместе всё переживёте. Соловушка губу закусила, в посох рукой вцепилась сильнее. Не верил Ястреб в то, что говорил, и она не верила. - Знаю я, что беда грядёт, и знаю, что со мной она рука об руку шествует. Чем ближе я, тем темнота непрогляднее. - Коли беда нагрянет, - серьёзно Ястреб тогда сказал, - встретим её в готовности. Я помогать тебе стану всеми силами своими. Неужто втроём не справимся? Всё к лучшему обернётся, ты верь, главное. - Ты, Ястреб, и сам себя береги, - Соловушка тему переменила. - Твои враги известны, один в бегах, а другой рядом совсем ходит. Генерал-то Полоз притих ныне, но змея это подколодная, как есть выжидает, когда ужалить тебя побольнее. - Знаю я мерзости его, - отозвался тогда государь.. – Ну да дозорные Луня с него взгляд не спускают, вот и притих он. Страшно. - Что ж, пора мне, - Соловушка с места своего поднялась. – Пойду, пожалуй. - Рад буду видеть тебя в доме моём снова, - сказал Ястреб, до дверей её провожая. А как ушла она, крепко задумался. Вышло время, духами на предупреждение отмерянное. Час приближался, в который всем долги свои заплатить придётся. Подумав как следует, решил Ястреб рассказать Оцелоту о разговоре своём с шаманкой. С генералом алоземельским и впрямь он сдружился, ещё с тех пор, как земли пострадавшие Оцелот спасал да с Беловолком вероломным трудности решались. А Оцелот и сам уж заметил, что грустна Соловушка, точно с любимым встреча радости ей вовсе не принесла. - Я, - Ястребу он сказал, - и понять-то не мог, думал, не мил ей стал. Спросил о том прямо, она головой покачала: нет, говорит, с каждым днём ты мне дороже, а беда моя иная, но о том сейчас не хочу говорить. И засмеялась, спрятала от меня горечь, думала, не разгляжу её в глубине глаз любимых. А вот как оно оказалось… Одно не пойму, что же в тревоге сей такого, что мне поведать нельзя было? То дело известное, за человека любимого беспокоиться да в счастье своё не верить. Однажды ведь обожглась она о несправедливость жестокую. Ну ничего, как этой беде помочь, знаю я. Хотел было Ястреб сказать, что предчувствия Соловушку не от памяти о Беловолке гложут, да засомневался. А Оцелот уж повеселел, план радостный строя: - Есть, - говорит, - у нас в Алой Земле традиция красивая: жених и невеста на свадьбу головы свои венцами украшают драгоценными. Думаю я подарок такой Соловушке преподнести. Согласия не дала она мне ещё, правда, так то поводом будет узнать о нём, как полагаешь, друг Ястреб? - Дело доброе, - король улыбнулся. – Может и впрямь то мысли дурные развеет, а может, и духи смилостивятся. - Я думаю так же, - Оцелот кивнул. – Сегодня же к мастеру золотых дел отправлюсь, тянуть нечего. Слова с делом у генерала не расходились. Вечером в лавке уж он стоял да приказывал: - Только ты, мастер, не скупись. Самые красивые камни, самые лучшие возьми, и золото самое чистое. Не простые это венцы, а свадебные. Невеста моя всех красотой затмевает, так что и венец под стать быть должен. Поскрёб мастер в затылке. - Времени на то много уйдёт, - сказал. – Сюда буроземельские камни бы, с ними красотой ничто не сравнится, да нет у меня их. Покуда найдут их да сюда доставят, затянется это. - Что же, ничто другое не заменит их? – Оцелот нахмурился. Тут посетитель другой, что в углу лавки дожидался, в плащ закутавшись, от стены отделился и к генералу приблизился. Капюшон скинул и оказалось, что буроземелец это, Сервала слуга. - Вам, господин, далёко ходить не стоит, - сказал. – Не для того беда столь мелкая неразрешима, кто хану Бурой Земли друг. Я от него с поручением сюда прислан, пока ждал, разговор ваш невольно слышал. Дерзость мою простите, но я осмелюсь предложить вам решение. Вы друга своего, хана Сервала, спросите. Когда он в плен попал, мало с ним было богатств, но и тем, что имеет он, нескольких озолотить можно. А уж для вас и невесты вашей камни огранки нужной точно найдутся. - Что ж, спасибо за совет добрый, - Оцелот подумал и решил, что дело слуга говорит. – Тогда передай хану Сервалу, что зайду я к нему нынче вечером. А ты, мастер, времени зря не теряй, делать венец начни. Развернулся затем генерал да к выходу направился. А слуга тем временем мастеру браслет на прилавок выложил, искусный такой, работы тонкой. - Замок, - говорит, - сломался, поправить бы. Дверь за спиной его хлопнула. Мастер браслет взял, присмотрелся. - Всё с замком в порядке, - удивленно сказал. – Работает. - Да? – слуга удивился. – Странно, надо же. А господин починить просил. Ну что ж, тем легче. Спасибо, мастер, отнесу браслет обратно, коли исправен он. Мастер плечами пожал – да посетитель странный лавку покинул уже. Направился слуга прямиком к господину своему и рассказал о встрече случившейся. Мол так и так, хочет Оцелот купить драгоценности буроземельские, за тем самолично нынче пожалует. Грозно взглянул на слугу Сервал. - Чтобы друг мой, которому жизнью я обязан, торговлю со мной вёл? В своём ли уме ты, раб, зачем такое ему советуешь? Раб на колени упал, прощения просить, а хан кулаком по столу стукнул: - На ноги поднимайся да беги быстро подарок для генерала Оцелота собирать. Приказываю тебе лучшие мои камни принести и шкатулку самую искусную, какую найдёшь. Торговать с ним не стану я, но в беде помогу в знак дружеской своей признательности. Кинулся слуга приказ выполнять. К моменту, как Оцелот к Сервалу пришёл, готово всё было. Не успел генерал рот открыть, как опередил его хан: - Рад видеть тебя, друг и брат мой Оцелот. Слышал я, ты жениться надумал, и к такому радостному событию приготовил тебе подарок. Приоткрыл Сервал шкатулку – а там красота неописуемая. Камни огранки буроземельской переливаются, все грани их гладкие, точно зеркало, и зрелище то завораживать способно. Оцелот смутился даже подарок такой принять, но принялся Сервал убеждать его, и сдался генерал, особенно как представил Соловушку в украшениях этих. И как убрал он к себе шкатулку, у слуги на лице улыбка хищная промелькнула. Всё случилось, как и хотел он. Вечером, уже к себе вернувшись, принялся Оцелот драгоценности в шкатулке перебирать, решая, какие из них мастеру на венец отнести, а из каких прочие подарки для любимой своей сделать. По одному доставал он камни и подолгу разглядывал, против воли своей под волшебство красоты их попадая. Вдруг почувствовал – кольнуло руку что-то. Глянул – жучок на руке сидит, маленький такой, неприметный, и капля крови рядом выступила. - Вот тварь неразумная! – генерал нахмурился и жучка того раздавил. Пригляделся к шкатулке – а жучок-то там не один, ползают по драгоценностям, на руки с них перебираются. Ещё пару раз укусили больно. Воскликнул тогда Оцелот: - как же оказались вы здесь?! Ну врёшь, неприятель, я разберусь с тобой без жалости! Налил он тогда миску воды, вытряс туда содержимое шкатулки. Жучки-то и утонули. - То-то же, - генерал усмехнулся. – Негоже невесте дарить вас. Чай, не изумруды… *** Ястреб ответственность понимал, что ныне на плечи его легла. Угодил он духам, но подданных уважение ещё заслужить ему предстояло. Покуда-то и предъявить ему кроме оборотничества собственного нечего было, а задача нелёгкая перед ним стояла: доказать людям, что мир дурной лучше ссоры доброй. О том он честно Рысю-королю сказал, однако же, не без расчёта дальнего: - Нелёгкое время нынче настало для Земли Белой. Война крови попила, как водится, да и средств немало потребовала, но более того, огонь подземный беды нам принёс. Земли к востоку им опалены, Светлин порушен, восстановить всё это непросто. Тут же как: государь прежний победу скорую да лёгкую обещал, на войну многие надежды свои полагали, что немного ещё, и потраченное с лихвой вернётся. Пристально Рысь-король на него тогда посмотрел, да и Оцелот, что по правую руку от правителя своего сидел, нахмурился. - Войны в прошлом остаться должны, то не Алой Земли воля, но духов, наших покровителей, - наконец Рысь произнёс. - О том мне хорошо известно, - Ястреб кивнул согласно. – Волю духов не мне, оборотню, нарушать. Да только кабы все духов слышали, как оборотни и шаманы, проще было бы нам, а так я в догадках теряюсь, как народ успокаивать, коли голод на Землю Белую придёт. Сам войны не желаю, да опыта ещё маловато у меня, может, ты подскажешь мне решение, брат мой Рысь? Король-Рысь задумался, но после решился: - Богата Земля Алая, многим располагает. Коли с добрыми друзьями нашими поделимся, не обеднеем. Ныне волю духов исполнить важнее, нежели карманы золотом, а подвалы запасами набить. Коли в Белой Земле что достать невозможно, можем недостачу предложить вам. Да и Зелёные Земли не откажутся, думаю, от корабельной древесины, коей Белая Земля славится. Закашлялся Старый Лис на словах этих. Но лукавил Ястреб, виду не показывая, что ответа от короля Рыси именно такого ждал. Знал он, что брату венценосному разговор такой по душе больше гораздо, чем звон мечей на поле бранном, и из того думал выгоду свою извлечь. - Не только корабельной сосной Земля Белая богата, - напомнил он. - Меха, янтарь, глина гончарная да все, что умельцы наши из того сделать могут, оружие, кожа и другое многое. Долго мы воевали, ныне время торговать пришло. - На то всё покупатели найдутся, - король-Рысь, задумавшись на мгновение, согласился. – Как обещал я, торговцев из Зелёных Земель пропущу через границы свои, ну а за алоземельскими купцами и вовсе дело не станет. Будут ваши товары покупать, золотом живым за них платить, вот и богатства в Белую Землю польются. Но Ястреб-король в ответ вздохнул печально: - Хорошо, что договориться нам удалось. Главное, чтоб не решил кто, что сложнее это всё, чем вторжение военное. Там, где силы есть товары производить, в порядке всё, но там где огонь подземный гулял, нечего людям на торговлю предложить. Может ропот начаться. А короля-то в Земле Белой выбирать принято, коли народу не угоден и управиться не может, так участь государя Беловолка его завсегда постигнуть может. Рысь-Король намёк Ястреба верно понял. - Голода и ропота допустить нельзя нам никак. Что ж, то дело доброе, соседу помочь, - сказал. – Генерал Оцелот начал делать то, да я и сам продолжу. Поделится Земля Алая с нуждающимися и едой, и необходимым всем. Сочтёмся однажды, за мир ныне стоит цену любую платить, ведь угоден он духам. - Да, духам весьма угоден, - Ястреб повторил, и лишь тогда улыбнуться позволил себе сдержано. Но искр торжествующих, что в глазах янтарных заметались, не сумел скрыть он. Правда, заметил их не король-Рысь вовсе, а Полоз, что тихо из угла своего за государем молодым наблюдал. «Экая птица хищная стала, - подумал генерал с удивлёнием и поёжился, страх неприятный кожей ощутив.. – Глядишь, так когти ещё наточит, что в лапы ей не приведи Лесной Хозяин попасться.» Сам Полоз, за которым Лунь ходил ныне неотрывно, для себя неожиданно действий никаких не предпринимал, даже оружие против Ястреба в руках имея. Не потому притих он, что любовь к врагу старинному в нём внезапно проснулась, а потому, что о разломцах ему в подробностях доложили, а сам он раненых, убитых да следы от тварей подземных воочую наблюдал. Передали ему и про то, что твари оные короля поначалу требовали, а как вышел Ястреб к ним, оказалось, что он угоден, а ищут они того, кто изгнан уже и короны лишён, за преступления его наказать. Как услышал это Полоз да как припомнил дела собственные недавние, так нехорошо его прихватило, аж скрутило спину да в пятках закололо навязчиво. Шкура-то генералу подороже трона была, а разломцы и так отнюдь не милыми зверушками являлись, а с рассказов тех ещё чудовищней ему представились, чем взаправду были. Как начали они ему в кошмарах ночных видеться, так Полоз и сон, и покой со страху потерял. Стал он думать, как беду от себя отвести, как оборотню-Ястребу угодить: как-никак, а тот к духам всех ближе ныне находился, шаманов не считая. Наконец, задумал Полоз каверзу, мыслям своим обрадовался, отправил слуг Кукушку изловить да к нему немедленно доставить. Пригодились ему и девка, и ею сказанное, да только не так вовсе, как сама она того желала. Тем временем к коронации приготовления в Светлине полным ходом шли. Гости в столицу с каждым днём новые и новые прибывали. В один из дней самая радостная встреча для Ястреба-короля состоялась: прибыли с севера родные его, отец, матушка да сёстры родные, старшая со своим семейством уже и младшая, особо Ястребом любимая. Нежность братскую к ней он большую испытывал с тех пор, как ребёнком она была. Ныне же не девочкой она стала, а девушкой красоты немалой. Тонкий стан её изяществом завораживал, кожа бела была, точно снег свежий, а волосы, в косу собранные, напротив, черны как крыло ворона. Глаза янтарные гордо смотрели, и много взглядов в тот день в них потонуло. Пуще прочих, кажется, Лунь потрясён был. Много лет он сестру друга не видел, представить себе не мог, какой она стала, а тут так и замер. Ястреб, момент улучив, дал ему тычка в бок ощутимого. - Ты, - говорит, - на сестрёнку мою не заглядывайся. Знаю я, что в любовь ты как в игру азартную играешь, да только я терпеть не стану: обидишь Ласточку – не посмотрю, что дружбе нашей лет как самим нам исполнилось. Лунь возмутился было, воскликнул, что намерения и любовь его чисты, аки хрусталь горный, но тут ещё гости пожаловали, и недосуг стало отношения друзьям выяснять. А гостями-то зелёноземельские послы были. Конечно, из самих Зелёных Земель разве что гонец быстрый долететь успел бы, эти же двое прежде в Алой Земле посольствовали, вот и прибыли на коронацию государю новому почтение засвидетельствовать да узнать намерения его. Любопытство своё скрывая, присматривался к ним Ястреб осторожно. Никогда прежде он жителей земель далёких не видел. Лица их красивы и открыты были, но иной красотой, нежели Белой и Алой Землям присуща, глаза смотрели пристально, а вот фигур не разглядеть было за многими слоями одежды. Подумал король, что холодно слишком гостям после земель тёплых, и мысленно посмеялся беззлобно, а послы тем временем заговорили, и речь их странно звучало, будто ломанная. Назвали послы имена свои: Селезень и Касатка, а после руки королю протянули для приветствия, словно равному. Ястреб возражать тому не стал, не сочтя то неуважением, на приветствие ответил, а потом спросил осторожно, что за зверь такой – касатка. Засмеялась та, что назвалась именем этим. - То рыба злайа и гордайа, - ответила. – Спина её чьёрная с белымьи пьятнами, а зубы не хужье акульих. Видбел ли ты акулу, государь Ястрьеб? - Не видел рыбу такую, - Ястреб признался. – Но слышать о том приходилось о тех, кто воды южные видал. - Ничьего, - Селезень в разговор вступил. – Надеюсь, впредь друзьямьи мы станьем добрыми, погостьить к нам приедьешь, государь, покажем тебье немало чудес, доселе невьиданных. Не знал Ястреб тогда, что и впрямь много чудного гости из Земель Зелёных ему поведуют, но о том позже услышать ему предстояло, а покуда некогда уж было переговоры вести государственные – дело к празднику шло. Наконец, настал день коронации. Сам обряд коронации по традиции вне стен городских случиться должен был. Накануне ещё в чистом поле шатры установили да флаги развесили, шаманы туда ещё вечером отправились, свои приготовления провести, а Ястреб ночь дома у себя провёл, а с утра его подданные и гости встретили, чтобы на место проводить. По дороге вспомнил вдруг государь, что по совпадению странному впервые прибыл он в столицу аккурат в день коронации государя Беловолка. Ястребу самому тогда и Луню, другу его верному, тогда едва по пятнадцать годков стукнуло. Хотели они в армию записаться, да никого из военных на месте не оказалось, все на празднике были. Лунь как о том услышал, так и сам на праздник попасть возжелал и время там провести как следует. Припомнил Ястреб, как смотрели они с Лунём на государя нового, да дух у них захватывало от красоты и величия его. В день тот и подумать никто не мог, как всё с героем белоземельским обернётся. «Что-то на моём веку будет, - Ястреб подумал. – До чего доживу я, на троне пребывая? Мир или войну новую в Белую Землю принесу? Героем или отступником меня запомнят? Скажешь ли, Ястреб-дух?» Но дух ответа ему не дал. Прибыл король и все, кто его сопровождал, на место. Дальше расступилась толпа большая, Ястреб один на один с Соловушкой остался. Короновать, как традиция велела, короля шаман должен. Переглянулись друзья старые, улыбнулись друг другу. Стала шаманка слова произносить положенные: - Ястреб Длинный Хвост, выбрала Земля Белая тебя хозяином своим и покровителем. Принимаешь ли ты выбор её, не имеешь ли сказать того, что выбор этот невозможным делает? - Принимаю выбор этот, ничто в том мне не препятствует, - Ястреб ответил. - Обещаешь ли ты власть свою лишь к пользе земли своей и народа её использовать, к воле духов прислушиваться и тем во веки веков не пренебрегать? - Обещаю, - Ястреб сказал. - Не мне обещай, - шаманка возразила, -- а духам, что землю наполняют, что видимы нам в облике зверей, птиц и рыб, и тем, которые незримо за людьми следуют. Хозяевам обещай, лесным да воздушным, горным и водным. Саламандре-солнцу, Мыши-земле и Хозяйке Ледяной, что Белой Земле покровительствует, особенно обещай. Ястреб на колени опустился, земли коснувшись, затем голову к небу поднял, к лесу обернулся и повторил за шаманкой эхом: - Духам в камне и воде обитающим, лес и небо наполняющим, обещаю верность свою и правление мудрое. И слова свои вовеки помнить и следовать им обещаю. Подошла к нему тогда Соловушка и венец королевский на голову ему надела: - Отныне зваться государем-Ястребом будешь ты волей духов и людей. Отныне все правители мира не хозяева тебе, но братья, о том помни. - Красива коронация белоземельская, да и король нынешний ей под стать, - король-Рысь Оцелоту сказал, как ритуал закончился. – Как думаешь, останется ли он таким дальше или нападёт на него та же беда, что на предшественника? Поморщился генерал, но не потому, что думал о Ястребе дурно, просто вдруг голову его точно обручем сдавило болью сильной. - Думаю, в правление его нам о себе заботиться более, чем о нём надлежит, - не сразу ответил он, с болью этой справиться пытаясь. – Не так давно дозорного белоземельского Ястреба я узнал, но что духам он покорен и предан, быстро понял. Не станет он волю их нарушать. Так что покуда Земля Алая Лесному Хозяину угодна, а Ястреб в Белой Земле на троне, мир и покой на границе северной нашей пребудут. - Так ли и впрямь ты думаешь? – спросил король-Рысь с подозрением внезапным. – Что-то бледен да хмур ты стал, друг мой, уж не одолели ли тебя мысли дурные? - Нет, государь, со мной в порядке всё, - Оцелот улыбнуться себя заставил. – Показалось тебе. Король-Рысь больше генерала не спрашивал, поверил ли, нет, но в покое оставил. А боль вот его примеру не последовала, напротив, чем дальше, тем хуже становилась. Уж и на свет смотреть Оцелоту мерзко стало, щуриться приходилось, и пятна перед глазами поплыли какие-то. А пир роскошный в честь нового короля устроили. Чего не было только на нём: и яства вкусные, и вино лучшее из погребов, музыкантов лучших пригласили и танцоров. Ястреб посреди великолепия этого сидел и сердце его радостно билось, видел он лица весёлые, много слов тёплых выслушал. Здесь все собрались, кто важен и дорог ему был: семья его, и друзья, и соратники верные. Даже Осоед улыбался впервые за время это. Горька была его утрата, но за командира и друга своего он радовался искренне. Вот только Медянки нигде не видать было, хотя заверил наёмник государя, что непременно среди гостей будет. Вдруг в разгар празднования глашатай объявил о прибытии гостя нового. На мгновение даже музыка замерла, так удивило всех событие нежданное: хан Бурых Земель Фелис прибыл, лично почтение белоземельскому государю выразить. Многих потрясло известие это. Государи оба не сговариваясь даже с мест своих привстали, у Сервала лицо окаменело мгновенно, другие гости перешёптывались в потрясении. Хан Фелис же, в окружении слуг своих появившийся, неторопливо по залу прошествовал, взглядом никого кроме Ястреба и короля-Рыси не удостаивая. А как трона достиг, так к Ястребу обратился: - Расстроен я, что не успел к обряду торжественному, - елейным голосом произнёс, - за то прощения прошу искренне. Дорога из Бурых Земель дальняя. Тотчас я выехал, приглашение получив, но к сроку всё равно не поспел. - Рад видеть тебя здесь, хан Фелис, - Ястреб ему ответил вежливо, хоть и почувствовал лживое что-то в излишней этой приветливости. – За опоздание прощаю тебя, есть в нём и наша вина, приглашение мы позже нужного выслали. - Что ж, вижу, брат мой прежде меня успел, - Фелис ответил, взгляд на Сервала переводя. А у того и кулаки от гнева сжались и губы побледнели, но с гневом своим совладав, голосом спокойным тот ответил: - То духи однажды решают, кому первым быть, а кому малым довольствоваться. - Верно говоришь, брат, - Фелис сощурился зло, - главное чтоб тот, кто шёл первым, первым же не бежал. - Кровью истекая, бежать несподручно, коли вероломство тому не поможет, - Сервал парировал. Ястреб, опасность предваряя, вмешался поспешно: – Ведомо мне, не всё между вами гладко. Но прошу сегодня гостями моими быть, перемирие на время заключив. Много времени будет к нас позже на дела государственные. - Прав брат мой, Ястреб, - король-Рысь его поддержал. – И сам я вопросов много имею, но на сегодня перемирие всем предлагаю. - Согласен я, - Фелис усмехнулся. – Но что брат мой любезный ответит? - Негоже пир торжественный омрачать, - Сервал в тон ему отозвался. –Прав государь Ястреб, будет время ещё. Мало помалу оправились гости от удивления. Вновь музыка грянула, вновь напитки рекой потекли, а тарелки угощением наполнились. Через время некоторое глянул Ястреб вокруг. Король-Рысь беседой со Старым Лисом увлёкся, Полоз нос длинный свой в кубок с вином спрятал, Кречет с Соловушкой пергамент развернули и изучать принялись, Лунь, смех весёлый прервав внезапно, взгляд от Ласточки отвести не сумел, покуда сам государь ему пальцем не пригрозил, Пустельга с Волчонком с девицей придворной поссорились, да так, что кричали все трое громче музыки. Что же до ханов, так те в разные стороны разошлись, встреч прямых избегая. Всё мирно было, лишь Оцелот выглядел странно. Блестели глаза его, точно у пьяного, в кожа не посерела едва ли. Чувство тоскливое Ястреба одолело. Вспомнил он разговор с Соловушкой, засомневался, не случилось ли что у генерала, подойти хотел, но тут музыка громче заиграла и объявил глашатай, что танцовщица из Земли Алой для короля сейчас выступит, да не простая, а на всю Землю Алую знаменитая. Она, точно змейка ловкая, выскользнула, шелестя одеждами изящными, блестящими камнями расшитыми. Закружилась, изогнувшись кокетливо, едва земли ножками касаясь, точно легче воздуха была. Лицо её Ястреб разглядеть не мог, закрыто оно было тканью полупрозрачной, как то в Бурой Земле у женщин принято было, зато волосы светлые, золотом отливающие, по плечам её струились, взгляд приковывая. Залюбовались гости, а она в танце подходить стала к тем, кто ближе находился, едва краешком рукава их задевая игриво, а некоторых и рукой касаясь ласково. Так переходила она от одного к другому, покуда к государю не приблизилась. Замерла на мгновение, ножку стройную в разрезе платья затейливого показав, а после к нему наклонилась, щеки рукой касаясь, а другой вуаль приподняла на мгновение… Чуть не подавился Ястреб, Медянку признав. А тот уже дальше закружился, снова ни на миг себя не выдавая. - Как закончится танец, позовите ко мне танцовщицу эту, - Ястреб слугам велел. Те приказ бойко выполнили: музыка оборваться не успела, как подхватили они Медянку кланяющегося под руки и к государю подвели. - Идите, - Ястреб слуг отпустил, а после тихо, но грозно, к наёмнику наглому обратился. – Что же творишь ты, змей злокозненный? Совсем стыд потерял? Где видано это, в девицу рядиться да королю едва ли не на шею вешаться? Чего ты добиваешься? И платье где раздобыл только! Засмеялся Медянка тихо, вертясь и впрямь точно девка кокетливая. Забавлял его гнев королевский. - Скучно мне стало, государь, вот и подумал я сам повеселиться да тебя развлечь. Что переживаешь ты? Не догадался никто, что не девица перед ними. Ты на пир звал меня, я и пришёл, а как приходить – о том мы не договаривались. О платье же ты сотника своего, Луня, спроси, подруг у него множество, которая мне помогла, не знаю… - И Лунь ещё! – Ястреб воскликнул. – Что задумали вы такое? Медянка вдруг серьёзен стал, совсем другим тоном ответил: - Сам видишь, государь Длинный Хвост, дела здесь нечистые творятся. Хана Фелиса не ждал никто, да быстро он прибыл, самых быстрых скакунов обогнав, точно сам Хозяин Воздушный его на крыльях своих принёс. Король то наш, Рысь, хана Сервала в целях своих использовать хочет, как козырь против Земель Бурых, да похоже, спутать все планы его враги наши решили. Меня присмотреть за Фелисом просили, а так мне сподручнее, подозрений не вызывая: мало ли, на кого девка глупая глазеет, да вокруг кого вертеться станет. - Ладно, - Ястреб отозвался с недоверием, - хоть и темнишь ты, а не могу я с правдой в словах твоих не согласиться. Делай дело своё, но смотри у меня. И себя-то не выдай, стыда не оберёшься. - Я дело своё знаю, не выдам, - Медянка снова усмехнулся и королю подмигнул. Ястреб глаза рукой прикрыл обречённо. *** Оцелоту самочувствие дурное очень некстати было. Творились вокруг дела странные, начеку быть стоило, а кроме того, планы у генерала на вечер императорские готовились: забрал он наконец у мастера венцы готовые, не мешкая собирался к Соловушке после пира отправиться – руки её просить. Только вот боль проклятая уже измучила его, плыл дворец перед глазами пятнами, видел генерал с трудом и чем ярче свечи горели, тем хуже, кажется, зрение его становилось. А потом прояснилось вдруг. И чётко так всё стало, как днём при свете саламандрином, даже глаза больно. «Лучше так, - упрямо Оцелот решил, - вижу точно всё, прочее приложится. Эк меня скрутило! Устал я что ли сверх всякой меры?...» Соловушка-то с отцом тоже на пиру была. Вот как завершилось всё, увязался Оцелот за ними, провожать. До дома Старого Лиса от дворца вовсе недалече было, пешком шли. Лис с алоземельским генералом о Фелисе заговорил, спросил, чего от буроземельцев ожидать можно. Оцелот ему отвечал, а у самого мысли и вовсе не вокруг хана вероломного вертелись. В сражении безнадёжном так генерал не нервничал, как ныне. Так сильно, что даже трясти его начало, точно от холода сильного. А может и правда ночь холодна была. Закутался Оцелот в плащ понадёжнее, но не помогло это. Как дошли они до дома, Лис велел гостю внутрь проходить. - Что-то продрог ты совсем, - сказал, присмотревшись. – Так и простыть недолго. Заходи, после обратно пойдёшь, обогрейся сперва. Холодны ночки белоземельские с непривычки-то? - Холодны, - Оцелот усмехнулся, прищурившись – слишком ярко свечи в доме горели. – Да я и сам задержаться думал у вас… ненадолго или на всю жизнь, коли дозволите. Достал он венец и Соловушке его протянул со словами, что весь день до этого мысленно так и этак повторял, лучшее их звучание выбирая. Камни буроземельские, что венец украшали, свет огня на грани свои поймали. Засверкали, замерцали, всеми цветами переливаясь, ослепляя, завораживая. Утонул Оцелот в этом сиянии, обволокло оно его, ослепило. Точно сквозь пелену ответ он Соловушки услышал, и должен был ответу тому счастлив безмерно стать, однако вместо того унесла его карусель какая-то, далеко от Земли Белой, в степи куда-то недобые. А ветра там свободно гуляют, и всё от них зависит – коли холодный с севера набежит, замёрзнет степь и нет от того спасения, ни плащ тёплый, ни огни дальние не спасают. Степняки-то сами к тому привычные, шьют они одежду из шкур плотных, в меха кутаются, да и сами-то холода не боятся, а вот кто новый на их земли попадает, тому нелегко приходится. Но Хозяин Воздушный птица капризная. Может и ветер иной нагонять, тёплый да ласковый, с востока, с течения морского. Тогда над степью и морем пахнет… А вот хвоей горящей не должно пахнуть в степи. Нет там ни елей, ни сосен… - Что с тобой, генерал Оцелот? – откуда-то издалека донёсся голос Старого Лиса. - Болен он, отец, горит весь, - Соловушка отозвалась, а потом обняла Оцелота, поддерживая мягко, и повлекла за собой, - Идём же, лечь тебе надо… Останешься у нас на ночь, подлечу тебя… Сил у него даже сопротивляться не было. Подчинился Оцелот шаманке. Странной только постель в её доме оказалась. Колючая да неприятная, лежать невозможно почти. Сказал он об этом Соловушке – та не поверила, да ещё и камень под голову ему подложила. И так и так Оцелот вертелся, пытаясь устроиться удобнее, а легче не становится – мешается камень, царапается, а иногда и вовсе остриём впивается, и боль от того невыносимая, хоть кричи… …Поздней ночью разбудили Короля-Рыся слуги. Записку передали. Хмурясь спросонья, развернул её государь и прочитал бегло. А потом резко с постели встал и велел одежду нести и собираться к Старому Лису. А там уж ждали его. Белоземельский генерал на пороге встретил, а шаманки не видать. - Дочка всю ночь от него не отходит, говорит, оставлять нельзя, - Лис объяснил. – Плох он совсем. Лихорадка его скрутила сильная, жар. Бредит он, на постели мечется, не понимает, что вокруг происходит. - Я во время коронации ещё заметил, что с генералом моим неладно что-то, - сказал Король-Рысь озабоченно. – Правильно сделал ты, генерал Лис, что меня позвал. Проведи меня к нему теперь. Лис головой покачал. - Не узнает он тебя сейчас, государь, не ответит. Да и ты осторожнее бы, кто знает, что за хворь на него напала? Подождать лучше. За шаманом Кречетом дочь тоже послала, вместе думать будут.