Наверное, начало моего конца должно было иметь другую исходную точку торжества.
Я не слышу.
Вокруг меня какой-то гул, который сплошмя проходит через меня, не задевая, а я все также смотрю в стену напротив, надавливая на какие-то невидимые точки. Можно было бы смело предположить, что совсем скоро на тех нелепых местах, куда направлен мой взгляд образуются глубокие вмятины. Мои руки сжимают оковы. Я бы посмел предположить, что сталь — верный инструмент для судебных дел. Особенно, если дела касаются убийств и преступных потех, но министерство магии всегда любило быть несколько безумными идиомами. Я начинаю чувствовать, как мои запястья натирают. Неприятный зуд, от которого хочется избавиться, но я этого не сделаю пока что. Не тогда, когда я стою на месте обвиняемого в суде, а интеллигентные шишки что-то вещают о том, сколько и какие доказательства присутствуют для того, чтобы я получил поцелуй Дементора. Слышу, как меня окликают «Мистер Малфой», поднимаю свой взгляд на главу правопорядка, а в моих глазах так и читается «отпустите меня, ублюдки». — Мистер Малфой, вы подтверждаете, что 1 мая 1998 года вы совершили свое последнее убийство? Блять. Да. Я убил порядка ста людей. Я убил. Но эта война никогда бы не осмелилась дать мне другую судьбу: она бы не занесла меня на сторону Поттера, чтобы я отдувался на команду мы-самые-чистые-и-светлые-люди. Я убивал людей не по своему хотению. Я должен был делать все, чтобы защищать её. Должен был сделать так, чтобы война не тронула её, не покалечила.Я был готов лишить жизни весь мир, чтобы она была жива.
Выносят вердикт, а мои глаза пытаются найти эту неряшливую девушку с кучерявыми волосами, дрожащими губами и мокрыми глазами. Я знаю, что она сейчас плачет. Я слышал, как малыш Гарри успокаивал её в коридоре, говоря, что они сделают всё возможное, чтобы я остался в Азкабане на меньший срок, чем на «пожизненное» увлечение за решеткой. Либо же, чтобы меня тронул этот порочный и не очень-то и страстный поцелуй с охраняемым духом-Дементором. Всё возможное? Звучит довольно весело, учитывая обстоятельства. Мне нет оправданий. Я довольно силён, чтобы вынести свои мучения. И даже, если это будет смертельный поцелуй, я выполнил свою миссию. Грейнджер ведь жива, ей ничего не вредит сейчас и она вполне себе сможет выйти замуж, нарожать себе таких же упрямых детишек и счастливо смотреть в окошко своего домика, наблюдая, как её недоумки весело резвятся, а её будущий муж будет сидеть в неряшливом кресле и читать ежедневные статьи в Ежедневном Пророке о новой игре в Квиддич. Она — героиня войны, получившая орден Мерлина. Действительно заслуженная награда для такой и столь юной особы. Она всегда отличалась от всех других, — еще бы, ведь самая умная ведьма столетия всегда будет в широком диапазоне отличия. Моя любимая её отличительная черта в её волосах, когда она елозила во снах и эти пушистые кудри щекотали мой нос и губы. Я — пожиратель смерти, убивший множество людей. Не жалею. Я принял черную метку Темного Действительно-больного-Уёбка, когда мне было 16. Летом. Перед новым учебным годом в Школе для недоумков. С тех пор, я не видел нужного света, который мог бы быть в моей жизни, как для обычного подростка. Я не знаю, каким должно быть нормальноедетство, чтобы рассказывать о нем. Моё было специфичным, если вообще было. Я с ранних лет жизни наблюдал за собраниями приспешников Темного — уже не знаю, как его еще обозвать — Выблядка. Война дала показать нам то, насколько разными мы смогли быть. Она была готова спасти мир, пока я спасал её. Эти шоколадные глаза были красными. От слез и как я предполагаю, от бессонных ночей. Я смог украдкой разглядеть её синяки под глазами, немного бледное лицо. Но даже в такие моменты, когда цвет её лица бледно-болезненный, она все равно остаётся неизменно красивой. Для меня. Я посмел боготворить её еще с 6 курса Хогвартса. Я мог желать и унижать её днями, чтобы Золотая девочка не смогла думать о том, что я пал перед чувствами. Жаль ли мне, учитывая происходящее? Опять же. Нет. Хочется ли мне сейчас её успокоить? Нет. Я готовил её к такому развитию событий, но она мне не верила, отрицая все мои слова. О, моя девочка, порой слушать других особенно важно. Но у нее есть вся жизнь, чтобы выучить этот урок. Я ей отчетливо говорил, чтобы она не смела плакать на заседании. Я терпеть не могу её слезы, которые которые она изредка пускала в моем присутствии. Грейнджер смотрит на меня поджимая и кусая губы, наши взгляды переплетаются, сканируя и изучая друг друга в тугой и сильной хватке мыслей. А я все время смотрю на эти обкусанные пухлые губы, которые она дергает зубами. Её плохая привычка. Переодически она похожа на вечный огонь, которому действительно нет конца. Я могу век наблюдать за ней. И даже, когда она в таком угнетенном состоянии, с практически нервным срывом и старается меня вызволить. По её спине проходится рука Гарри Поттера. Не буду скрывать, это действие мальчика-который-вновь-спас-свою-задницу меня вывело из себя. Я не люблю смотреть, когда её кто-то касается. Только, если это не я. Мне было позволено наблюдать, как младший рыжий Уизел бегал за ней, стараясь притронуться к её бархатной коже своими липкими и грязными руками. Ничтожное зрелище по истине. Неделю назад этот мальчишка пообещал мне, что хорошенько приглядит за ней. Ничего не ответив, я просто сухо кивнул. Я не знаю, каков ответ должен быть: её безопасность обеспечена — многих грязнокровок убили, бесчувственное и холодное убийство над каждой живой душой. Она — одна из десятка, кто остался жив. Чувствую тугую хватку чужих рук на моих плечах, а после отчетливую фразу: «Драко Люциус Малфой будет отправлен в камеру Азкабана, в которой проведет 12 лет своей жизни». 12 лет не равно пожизненный срок. Но за это время есть гарантия моей смерти, ведь можно сойти с ума, когда ты находишься рядом с Дементорами. В прочем, не мудрено. Мои глаза потеряли смысл сражения. И я безлико двигаюсь по коридору, под давлением чужих рук, выходя из зала суда, в сопровождении с двумя огромными парнями-надзирателями. Все, что мне дано слышать, как сзади меня раздаётся быстрое цоканье каблуков. Так неумело и нелепо это могла делать только одна ведьма. Моя. Не беги, Грейнджер. Ведь однажды ты сможешь прийти ко мне на свидание в тюрьму. Если осмелишься. Помнишь, я говорил тебе об этом? Она громко кричит моё имя с дрожащим голосом, который сейчас же сорвется. У неё явная истерика. Как и у меня внутри. Бесследно. Она оправится, она сильная. Я знаю. К Гермионе Грейнджер уже подбежал Уизел и Потти. Их голоса пытались успокоить главный голос в моей жизни. Я не оглядываюсь. Не оглянусь, чтобы не сойти с ума от её вида. Не оглянусь, чтобы не сделать ей больно.Не оглянусь, чтобы дать возможность ей жить.