Свободные Бабочки

      Жизнь продолжилась. А стены остались картонные.       Дон не подозревал, что в квартиру Джилл кто-то заселился, пока вечером пятницы не услышал игру печальной гитары. Не расстроенной, слава богам, нет. Просто печальной и тихой. Возможно, не будь он слепым, даже не услышал бы музыки.       Это открытие почему-то болезненно отдалось в сердце. С момента, как Джилл уехала, прошел месяц, и весь этот месяц он старательно думал о чем угодно, но не о ней.       Стал чаще связываться с матерью. Больше писал. Попытался найти работу. Пока безуспешно, но у него всегда есть музыка. Кто же не кинет монетку слепому музыканту, а? Этот вариант, конечно, был экстренным, но со счетов не списывался.       Обнаружить, что пустующее месяц место вовсе не пустует, было странно. Раньше все совпадало: пусто в сердце — пусто в квартире. А теперь в квартире не пусто. Получается, и в сердце пусто быть не должно?       Его новый сосед (или соседка?) играет хорошо. По нотам. Дон не профессиональный музыкант, но слышит чистую игру отлично. Это было приятно. Не раздражающий шум, а переливы робкой гитары.        — Эй! — кричит он. Да, нарушая момент, но уж больно ему интересно. Неужто действительно музыкант за стенкой? Неужто такое чудное совпадение?       Музыка прекращается.       Он только хочет крикнуть еще раз, когда слышит такой же тихий, как песня до этого, стук в дверь. Подрывается с кровати, летит вниз, а потом почти галопом до двери. Распахивает.       Чувствует чудесный аромат печеных яблок.        — Прости, — вкрадчивый мужской голос, — я старался играть тихо, но, видимо, все же тебя побеспокоил.        — О, нет, нет! — поспешно заявляет Дон, улыбаясь, — Ты вовсе меня не побеспокоил. Мне лишь стало любопытно. Не знал, что кто-то поселился по-соседству.       Голос незнакомца звучит так, словно он улыбается.        — Меня зовут Евгений Шварц. Я заехал вчера, так что еще не успел ни с кем познакомиться.        — Дональд Бейкер, — он протягивает руку и вскоре чувствует прикосновение сухой холодной ладони. Худой и длинной.        — Так ты из России?        — Да, — негромко, уверенно, низко: завораживающе, — Технически. На самом деле, я родился в России, но всю жизнь живу в Америке. Из русского во мне имя да родители.       Евгений молчит недолго. Дон только собирается предложить ему войти, как тот спрашивает:        — Я зайду, если позволишь? Мне кажется, не слишком удобно разговаривать через дверной порог.       Дон тут же спохватывается.        — Конечно! — отходит в сторону, — Проходи.       Евгений делает четыре шага, и Дон закрывает дверь.        — Чай, кофе?        — Не отказался бы от чаю, — звучит как мягкая улыбка.       Дон идет (или летит) к столу, пока Шварц ходит по комнате. Каждый шаг отдается ударом сердца о грудную клетку.        — Просторно у тебя тут. И уютно. Странное сочетание.        — Это еще почему? — удивляется он и уточняет: — Чай с сахаром?       Евгений делает еще несколько шагов. Судя по всему, по ковру.        — Извини, вероятно, это стереотип. Обычно простор это свобода. И да, две ложки, пожалуйста!        — А мне здесь и свободно, и уютно, — заявляет Дон, мешая сахар в горячей воде, — Ты музыкант?       Молчание. Возможно, кивок.        — Нет. Я актер.       Сердце ухает вниз. Везет же ему. Интересно, это в объявлении прописано? «Сдаем квартиру только молодым актерам, которые не против жить за стенку от слепого мальчика»?        — А ты?       Вопрос помогает избавиться от оцепенения. Дон берет чашку горячего чая в руки и идет в сторону, откуда шел звук. Чашку у него забирают обжигающе холодные пальцы.        — А я музыкант, — усмехается, а затем любопытствует:        — Тебе не холодно? У тебя просто ледяные руки.       Он слышит, как Шварц отпивает из кружки.        — Немного. Особенность организма, скажем так. Если тебя не затруднит, я бы с радостью во что-то закутался.       Дон кивает, подрывается к вешалке. У него должно быть что-то теплое...        — Вот! — снимает кардиган и несет его Шварцу. Протягивает и чувствует, как предмет одежды мягко соскальзывает с руки.        — Благодарю, — почти мурлыкающий тон. Несколько шагов. Евгений сел на диван, понятно. Дон занимает кресло.        — Расскажешь что-нибудь о себе? — просит Евгений, и Дон не может сдержать горькой усмешки.        — Я слепой, — после Джилл он уже не видит смысла скрывать подобное, наоборот, предпочитает говорить сразу. Начнет жалеть — пойдет вон. Вот и все.        — Я имел ввиду что-нибудь, чего я еще не знаю, — хмыкает Шварц, а потом просит:        — Не против, если я угощусь сигареткой?       Дон в некоторой растерянности. Думает несколько секунд, слышит, как чиркает зажигалка, а потом аккуратно уточняет:        — Как ты понял?       Молчание недолгое — перерыв на затяжку, вероятно.        — Твой взгляд не сфокусирован на мне. Я уже встречал слепых людей, так что тут не трудно догадаться.       Дон тоже молчит несколько секунд. Нет, что-то определенно не дает ему покоя!        — Хорошо, допустим... Но разве ты не хочешь меня ни о чем спросить?        — А зачем? Все эти вопросы ты наверняка слышал десятки раз. Есть много других увлекательных тем для беседы. Например, мне безумно интересно: какую именно музыку ты сочиняешь?       Дон ошарашен. Ему требуется несколько секунд на то, чтобы прийти в себя и вспомнить, как вообще говорить.       Евгений Шварц. Что ж... Посмотрим, что из этого выйдет. ***       Жене девятнадцать, и он играет в театре. Недавно он расстался со своей девушкой Софи. Его настоящая фамилия «Окороков», но как только ему стукнуло восемнадцать, он сменил ее на фамилию деда. Он хочет пробиться в кино, но пока играл только в нескольких рекламах. У него очень красивые и необычные черты лица, а еще просто шелковые волосы. У него заразительный смех и странное чувство юмора. От него всегда пахнет яблочным пирогом. У него вечно холодные руки и бархатный голос. С ним никогда не бывает скучно.       А еще из-за него Дон очень не уверен, действительно ли он... Не гомик.        — Так вот, я им говорю: я должен играть Евгения Онегина, я идеально подхожу на эту роль! А мне говорят, знаешь что? «У вас недостаточно хорошо получается говорить по-русски!» Нет, ну ты представляешь! — он заливисто смеется, и Дон не может не улыбаться, слушая этот смех. Они оба сидят на кровати, свесив ноги вниз. Это стало почти традицией. Женя забегает к нему каждый вечер, и они болтают ни о чем несколько часов к ряду. Со Шварцем всегда есть о чем поговорить. Он хороший слушатель и отличный собеседник. Он разбирается в музыке, а еще ему нравятся песни Дона. Дон искренне надеется, что это не лесть, но даже если так, все равно приятно.        — О, да, а еще недавно встретил своего бывшего. Сущий кошмар! Честно, не представляю, где были мои глаза, когда я предложил ему встречаться... Самое главное, мы расстались год назад, провстречавшись неделю! Неделю, Дон! А он все еще за мной бегает. Неприятный тип, в общем.       Ах, да. Главная фишка Жени Шварца: он всегда умеет ошарашить.        — Стой, ты хотел сказать... Бывшую?       Чувствует легкий толчок в плечо.        — Нет, Дон, я хотел сказать бывшего. Ты чем слушаешь?       Дон задумывается. Не слишком ли глупо прозвучит вопрос?       Женя, видимо, понимает причину его замешательства, поэтому говорит сам:        — Я бисексуал. Мне нравятся и парни, и девушки. На самом деле, мне кажется достаточно глупо выбирать, с кем тебе быть, по тому, что у этого кого-то в штанах, не думаешь? Главное ведь человек, а не его оболочка.       Бисексуал. Кажется, Дон слышал это слово раньше, но никогда не примерял на себя. Мысленно произносит: «Я бисексуал». Звучит неплохо.        — Что-что?       Упс. Кажется, он произнес это не так уж и мысленно.        — Эм... Мысли вслух. Не обращай внимание, правда.       Женя молчит несколько секунд, а потом Дон чувствует уверенную руку у себя на плече.        — Как скажешь. Лезть не буду, но если вдруг захочешь поговорить об этом со мной, я не против, окей?       Дон кивает. Ему определенно есть, о чем подумать. ***        — Не хочешь как-нибудь прогуляться?       Предложение неожиданное настолько, что Дон едва не разливает кипяток себе на руку.        — Прогуляться?       Судя по скрипу кровати, Женя перевернулся набок.        — Ну да, прогуляться. Свежий воздух, все дела.       Дон медленно кивает.        — Да, я думаю, мы могли бы прогуляться. Где-нибудь в нашем районе, да?       Женя фыркает.        — Я тебя умоляю, наш район та еще помойка. Я предлагаю Центральный Парк.       Дон сглатывает и самую малость напрягается. Плохо знакомая часть города... Много людей, машин... С другой стороны... Он ведь будет не один? К тому же, это то, что делают все зрячие, так? Просто ходят или ездят, куда хотят.        — Да, думаю, я не против. Но ты должен понимать, что ведешь на выгул слепого, который не может ходить без трости, — это должно было быть шуткой, но на деле звучит достаточно жалко.        — Как скажешь, мне все равно. Я думал, ты сможешь обойтись тем, чтобы держать меня за руку, но, вероятно, я недостаточно компетентен в этом вопросе.       Дон берет две кружки в руки и идет к дивану. Слышит, как Женя спрыгивает с кровати.        — Ты... Не против, если я буду держать тебя за руку? — потрясенно немного спрашивает он, оборачиваясь на звук. Слышит тихий смех.        — Слушай, у тебя временами очень странная реакция на мои слова. Ты меня останавливай, конечно, если заносит, но что здесь такого? Ты мне нравишься, почему я могу быть против того, чтобы ты держал меня за руку?       Сердце бьется тяжело и медленно, заглушая собой все остальные звуки. Дон абсолютно уверен, что он либо ослышался, либо неправильно понял, поэтому переспрашивает:        — Нравлюсь? — быстро качает головой, — То есть, прям нравлюсь-нравлюсь или просто... Нравлюсь?       Женя смеется, подходя ближе к Дону. Это вызывает какую-то странную реакцию тела. Щекам, например, мгновенно становится горячо, а внизу живота сладко тянет. Словно... Бабочки.       По чужому дыханию он понимает, что Шварц буквально в нескольких сантиметрах. Женя заправляет прядь ему за ухо, а потом ласково произносит:        — Нравишься-нравишься. В том самом смысле. Мне казалось, это очевидно?       Дон захлебывается воздухом.        — Очевидно? Как такое может быть очевидно?!       Женя вздыхает. Все так же в нескольких сантиметрах от его губ. Охренеть.        — Не знаю. Видимо, я переоценил силу твоей проницательности. Или своей открытости, — со вздохом поясняет:        — Я хочу, чтобы ты знал: я не жду и не ждал никакой взаимности. И я очень надеюсь, что это признание никак не повлияет на наши взаимоотношения. Ты мне нравишься. И как друг, и как нечто большее, поэтому мне не хотелось бы тебя терять.       Дон собирается с мыслями. Все эти навязчивые идеи в его голове вдруг собираются в один большой пазл. Шестеренки бешено крутятся, и он осознает, что все до боли просто. Очевидно.        — Повлияет, — почти шепотом произносит он и тут же запускает руку в волосы Жени, все такие же мягкие и шелковистые, не давая отстраниться, — Очень надеюсь, что повлияет, Жень.       И он приникает к чужим губам в уверенном поцелуе.       Целовать Женю приятно. Это отличается от поцелуя с девушкой, но Дону нравится. В первую очередь, потому что ему очень нравится Женя и потому что Женя ему отвечает. Шварц обнимает его за талию, прижимая к себе, Дон кладет обе руки на его лицо, нежно гладя. Красивый... Он такой красивый...       Бабочки словно выпорхнули из его живота и теперь кружатся по комнате, освещая его вечную, уютную темноту своим еще более уютным светом. Он чувствует жар чужого тела, чувствует нежные губы на своих, чувствует каждое движение Жени, который сильнее сжимает его талию, не давая отстраниться — хотя Дон и не стал бы.        — Донни, — выдыхает Женя прямо в губы Дона, стоит поцелую разорваться, — Можно я буду называть тебя Донни?       Дон раздумывает. Из уст Жени это звучит во много раз приятнее, чем из уст его матери. Женя произносит его имя с такой любовью и нежностью, что... Сопротивляться ему просто невыносимо.        — Можно, — выдыхает, — Тебе теперь все можно. ***       Миссис Бейкер своим привычкам не изменяла. Несмотря на то, что она старалась доверять Донни, не приезжать с претензиями, прикрывая это все заботой, она просто не могла.       На этот раз временем атаки было выбрано раннее утро, дабы у Донни точно не было возможности придумать оправдание и сбежать.       Она заходит в квартиру почти бесшумно, привычно вешает шляпу на вешалку. Судя по тишине в комнате, Донни еще спит.       Первое, на что падает ее взор — два бокала вина на столе-ванной. Две пустые тарелки. Два набора приборов. Смутные сомнения терзают ее разум, и она проходит дальше.       Напряжение растет нешуточно, когда на полу она находит одежду. Рубашка Донни, его же брюки... Еще одна рубашка... И... Еще одни... Брюки. Явно мужские.       Усилием воли она поднимает взгляд наверх, на кровать Донни. И все ее худшие подозрения оправдываются.       Незнакомый рыжий парень, естественно, без одежды, обнимает ее сына со спины, крепко прижимая к своей груди, пока Донни широко улыбается во сне.       Несмотря на все предпосылки, эта картина поражает ее. Видеть своего сына в объятиях мужчины было непривычно, но видеть ее сына таким счастливым...       Что ж, этот рыжий паренек еще не представляет, какой допрос с пристрастием его ждет.        — Клянусь, у меня сейчас случится истерика!       Как выяснилось, эта фраза работает лучше любого будильника. Ну что ж, Дональд Бейкер. Тебе предстоит очень многое поведать своей маме...