Цветок, склонившийся к ручью

             Ароматный, густой пар, наполняющий ветхое жилище по-домашнему теплой энергией и уютом, клубился в небольшом кухонном уголке святилища. Тонкой струйкой поднимаясь от носика чайника, пухлым облачком — от чугунного котелка.              Се Лянь не помнил, когда во всей его долгой жизни у него в последний раз так дрожали руки.              Он готовился к этому дню. За прошедший год не было ни дня, чтобы он не представлял себе момент их встречи, не прокручивал в своей голове сотни и сотни сценариев, что будет происходить в первые минуты, часы и дни после того, как к нему вернётся Хуа Чэн.              В действительности реальность полностью соответствовала его ожиданиям и одновременно была совершенно новым и волнующим опытом. Словно он обучался плаванию на суше, десять тысяч раз повторив движения в стогу сена, и вот — он впервые оказался в настоящей воде, с головой захлестываемый волной этой мощной эмоции — где-то между восторгом и страхом. Восторгом наконец-то получить то, о чем так долго мечтал; страхом ошибиться в движениях, заученных до автоматизма лишь в теории.              Он вовсе не боялся и даже не видел такой уж большой разницы между этим разом и всеми предыдущими разами, когда он готовил ужин, а за столом, кокетливо уложив голову на сложенную в локте руку, сидел Хуа Чэн — но он спиной чувствовал, как тот не сводит с него взгляда, и эта восторженная нервная взволнованность предательски покалывала на кончиках пальцев, мешая ровно держать нож.              В чайнике заваривался отвар на семнадцати травах и цветочных лепестках, кропотливо собранных и засушенных руками Се Ляня в поры своего цветения. По первоначальной задумке это должен был быть чай — и был бы им, если бы при составлении сбора мастером было приложено меньше фантазии, и если бы этот самый мастер полагался больше на традиции, нежели на такие абстрактные категории, как «этот аромат должен ему понравиться». Се Лянь пробовал спрашивать у слуг Хуа Чэна и владельцев чайных домов в Призрачном Городе, какие чаи предпочитает пить уважаемый градоначальник, но никто, как обычно, ничего не знал, и ему пришлось полагаться только на себя. В итоге у него получился целый букет, в котором душистый османтус и снежную хризантему сменяли более мягкие лилия и дикий лотос и дополняли спокойные и приглушённые ароматы тысячелистника и десятка других трав и листьев чайных деревьев.              В небольшом чугунном котелке на медленном огне доходил куриный бульон. Несколько месяцев назад Се Ляню в голову пришла одна мысль, и он тот же час сорвался в город у подножия горы Тайцань. Его кулинарное мастерство было притчей во языцех во всех трёх мирах, и среди них лишь один человек не разражался отборной бранью при одном только взгляде на приготовленные им блюда. И, несмотря на то, что вышеупомянутый не только не ругался, но и неизменно хвалил его дивные кушанья, Се Лянь ни на секунду не смел обольщаться на этот счет. Поэтому он дал себе слово, что в следующий раз, когда Хуа Чэн будет пробовать его блюда, ему не придется с нечеловеческой выдержкой улыбчиво врать о вкусовых качествах оных.              Тогда он, преисполненный энтузиазма, направился в свою любимую таверну и договорился с хозяином, что в ближайший месяц будет выполнять всю грязную работу бесплатно — мыть посуду, подметать полы, чистить столы и, что важнее прочего, оберегать покой посетителей от злых духов и перебравших вина смутьянов. Взамен он попросил только об одной небольшой услуге — позволить ему наблюдать за работой повара, чтобы научиться хотя бы основам этого тонкого искусства. Убедить хозяина оказалось несложно — к вежливому монаху, который появлялся редко, но всегда платил по счетам и к тому же обладал в окрестностях репутацией могущественного заклинателя, он всегда относился с теплотой и радушием. Поваром же оказалась его собственная дочь, которая не только разрешила Се Ляню смотреть, как она готовит, но и лично записала для него несколько рецептов, подробно разъясняя все шаги и даже иногда позволяя ему самому готовить на кухне таверны под её строгим присмотром.              Спустя пару месяцев у него вошло в привычку готовить каждый день. Поначалу — для тренировки, чтобы запомнить рецепты наизусть и довести до совершенства полученные умения. Он был очень старательным учеником. Дошло до того, что нарезаемые им ломтики овощей стали настолько идеально одинаковыми, что не отличались друг от друга толщиной ни на волос. Позже он продолжил свою новую ежедневную рутину, потому что усвоил важный урок, который не мог усвоить все предыдущие восемьсот лет: для большинства блюд важен порядок добавления ингредиентов в котел и время приготовления. Чтобы у супа был вкус, необходимо сначала сварить бульон на мясе, а затем уже добавлять остальные, отдельно поджаренные на огне, овощи. А не просто смешать всё в кучу и подать на стол.              Узнав о том, что для приготовления действительно вкусного блюда нужно потратить много времени, Се Лянь представил себе картину, как Хуа Чэн, едва вернувшись на этот свет, будет вынужден добрых три часа чахнуть за столом, пока Его Высочество его накормит, — и сразу же отмел эту мысль. Он просто решил, что будет каждый день варить свежий бульон и рис, и, когда бы его Непревзойденный Князь Демонов ни постучался в дверь, у Се Ляня всегда будут под рукой заготовки.              Так и случилось на самом деле: уходя в город, он оставил бульон настаиваться, и сейчас, когда он вернулся домой уже с Хуа Чэном, ему оставалось только нарезать и поджарить овощи, добавить рис, полить уже готовым бульоном и дать им самую малость потомиться, впитывая вкус.              Нервозность, впрочем, не позволила ему в точности повторить многократно отрепетированный рецепт: витая в облаках под, казалось, прожигающим дыры в его ханьфу взглядом, он слегка напутал с порядком обжаривания, да и кусочки вышли не такими уж идеально одинаковыми.              — Хмм, — задумчивый, почти мурчащий голос прозвучал у самого его уха, и на дрожащую ладонь легла чужая, прохладная, крепко фиксируя в ней нож. — Кажется, пока меня не было, гэгэ изменил своему фирменному стилю? Давай я помогу.              Вторая рука демона обвила его талию, и Се Лянь, вздрогнув, с улыбкой повернул голову и встретился взглядом с большим мокрым пятном на алой ткани его одежд. Сконфуженно кашлянув, он перевел взгляд в сторону окна, прикидывая, насколько много времени провел на пороге, рыдая в плечо Хуа Чэна. Трудно сказать наверняка, но, несмотря на позднюю ночь, за окном было по-вечернему светло — три тысячи негасимых фонарей за это время уже достигли небесных чертогов, подобно закатному солнцу грея кроны клёнов теплыми переливами света.              Се Лянь позволил себе несколько мгновений завороженно понаблюдать за танцем янтарно-киноварных бликов в листве, пока Хуа Чэн его рукой заканчивал нарезать батат на ровные ломтики. На эти мгновения он настолько утонул в комфорте, что даже не заметил этого, и, растерянно ойкнув, вернул свое внимание к разделочной доске, только сейчас поняв смысл сказанных ему слов.              Запоздало рассмеявшись, он поправил:              — Не изменил, Сань Лан. Усовершенствовал, — дрожь в руках практически полностью успокоилась, стоило ему снова оказаться в самых надежных объятиях на свете. Вернув полный контроль над своим телом, он довольно быстро и аккуратно заканчивал приготовления, и Хуа Чэн, чья помощь бы теперь только мешала, убрал свою руку, вместо этого обняв принца обеими. С губ Се Ляня не сходила счастливая улыбка. — Спасибо за помощь, почти готово. Я... Хотел, чтобы к твоему возвращению я мог приготовить что-то особенное.              — Гэгэ. Я не думал, что когда-нибудь скажу это абсолютно честно, но пахнет восхитительно.              Это было сказано так серьезно, что вызывало ещё больше сомнений в честности демона, но за этим последовал короткий поцелуй в висок, и принц против воли залился краской. Возможно, у него и правда получилось что-то съедобное.              Спустя несколько минут они сидели за столом друг напротив друга, и перед ними стояли две тарелки аппетитно — действительно аппетитно выглядящего блюда и две чашки душистого — вроде бы, не чересчур — чая.              Сердце Се Ляня трепетно застыло, когда Хуа Чэн с присущей только ему дерзкой элегантностью отправлял в рот первый кусочек. Се Лянь тревожно сглотнул подступивший к горлу ком, и далее случилось непредвиденное: под его испытующим взглядом Непревзойденный — впервые за всё время «дегустаций» — поперхнулся. Принц не успел испугаться, что убил его в четвертый раз, как понял, что виной заминке был с трудом сдерживаемый смех.              — Гэгэ... Почему ты смотришь на меня так, будто за занавесками спрятались Фэн Синь и Му Цин, а в еду ты добавил воду проявления сущности?              Се Лянь всполошился, вспомнив тот инцидент с «проверками», и замахал руками, торопливо оправдываясь:              — Ты что, я просто-...              Он запнулся, ошеломлённый выражением на лице Хуа Чэна. В его черном глазу ярко искрились смешинки, окутанные безграничной нежностью, и в следующее мгновение на щеку принца бережно легли холодные пальцы.              — Ваше Высочество, ты так старался ради меня. Это очень вкусно. Правда. Спасибо.              Се Ляню потребовалось собрать всю свою мужественность в кулак, чтобы не разрыдаться второй раз за ночь. Этот демон обладал исключительной способностью превращать его сердце в мягкий и безвольный комочек, абсолютно очарованный и растроганный. Он так соскучился по этому чувству.              — Пустяки, мне... мне же нужно было чем-то себя занять, — с теплой улыбкой принц неловко поправил волосы и взялся за палочки, присоединяясь к трапезе.              За годы странствий и питания чем попало — буквально, от просроченных на несколько лет маньтоу до сваренной в сапоге древесной коры — его вкусовые рецепторы утратили способность отличать съедобное от несъедобного. Поэтому, несмотря на то, что он сам добросовестно ел все, что готовил, у него плохо получалось отслеживать свой прогресс. Стоило ли упоминать, что изредка заглядывающие гости могли помочь ему с чем угодно, но становиться подопытными в данном конкретном деле не рисковали ни под какими уговорами.              Если верить Хуа Чэну (как бы Се Лянь ни старался, он не мог ему не поверить), они многое потеряли. Так рьяно принца не нахваливали даже в детстве, когда он с гордостью демонстрировал слугам свои постройки из сусального золота.              Когда тарелки опустели, на несколько долгих секунд в воздухе повисла неловкая тишина. Это было вполне ожидаемо; когда Се Лянь думал о том, как будет проходить их встреча, он предполагал возникновение такой паузы. С тех пор, как они в последний раз коротали вечера в святилище Водных Каштанов, статус их отношений претерпел некоторые изменения, хоть это и не было однозначно оговорено вслух. Это обстоятельство порождало закономерный вопрос: как им теперь следовало вести себя друг с другом? Принц не собирался позволить этой паузе надолго встать между ними — но и форсировать события и что-то кардинально менять в их рутине он не хотел, предпочитая, чтобы их взаимодействия текли, как вода в ручье — в своем естественном темпе, в конце концов придя к чему-то новому.              В своем воображении за этот год он успел нафантазировать не менее сотни вариантов повседневных и не очень занятий, которыми можно было бы заполнить эту паузу. Се Лянь решительно пресек позорные мысли о том, в какое русло со временем начал неизбежно приходить каждый из его воображаемых сценариев, и уже собирался предложить Хуа Чэну несколько вариантов, но тот первым нарушил тишину:              — Интересно, какое же поэтичное название гэгэ придумал для этого блюда?              Хуа Чэн задумчиво улыбался, крутя в пальцах палочку для еды. Не было до конца понятно, было ли это просто неосознанным игривым жестом, или демон таким образом пытался унять собственную нервозность.              — Если честно, я не придумал для него названия, — соврал Се Лянь. Он придумал с десяток названий с глубоким романтическим подтекстом для каждого из своих новых блюд. Просто прямо сейчас не смог выбрать что-то одно: каждое из них казалось недостаточно хорошим, чтобы описать вложенные в приготовление чувства к Хуа Чэну. — Думаю, в этот раз мне бы хотелось доверить эту честь Сань Лану.              Улыбка на губах демона расплылась шире.              — Очень хорошо. Основной ингредиент ведь птичье мясо? Как насчёт такого названия: Гусиное Перо в Тысяче Персиковых Цветов.              Се Лянь моргнул, почувствовав, как потеплели щёки.              — Сань Лан, ты настоящий мастер игры слов! Замечательное название.              — Под стать твоему замечательному блюду, Ваше Высочество. Кстати, об играх... — палочка остановила свое движение, зажатая между двух длинных пальцев. — Ты не думал, чем мы будем заниматься после еды?              Ох, он думал, причем настолько часто и в таких подробностях, что даже называться даочжаном после этого было стыдно.              Хуа Чэн продолжил мысль:              — У нас остался ещё целый чайник этого дивно пахнущего чая, и мы могли бы разбавить чаепитие игрой в слова.              Не успел Се Лянь предложить свои варианты, как его опередили, взяв инициативу по организации совместного досуга в свои крепкие руки. Вероятно, Хуа Чэн так же не хотел, чтобы между ними возникали неловкие паузы.              Его идея была неплохой, правда, и Се Лянь с радостью бы ее поддержал, вот только...              Вот только у него была идея получше, и он не смог удержаться и не пролоббировать ее воплощение в жизнь.              — Ха-ха, Сань Лан, боюсь, я очень быстро проиграю, если мы будем играть в слова, но я не хочу, чтобы ты мне поддавался, — Се Лянь занялся уборкой посуды со стола, чтобы ничем не выдать, что он лукавит. Он явно мог бы посоревноваться с демоном в красноречии. И хотел бы. В другой раз. — Но ты подал прекрасную идею, и мы можем сыграть во что-то другое. Кроме азартных, по понятным причинам.              Хуа Чэн заинтересованно поднял бровь, меняя позу и подпирая рукой подбородок. Возможно, он уже уловил, что Се Лянь его к чему-то подводит. Всё же, он не первый день был с ним знаком, и о методах принца повернуть ситуацию в выгодном себе направлении ему было известно больше, чем кому бы то ни было.              — Во что же тогда предлагает сыграть Его Высочество? — Хуа Чэн не стал убеждать принца в его литературных способностях и настаивать на своем, послушно следуя по предложенному им пути.              Се Лянь постарался, чтобы его речь не прозвучала отрепетированной:              — Я подумал... Помнишь ту игру, в которую мы играли с Повелителем Ветров и... Черноводом? Можем немного изменить правила и сыграть в неё.              Хуа Чэн понимающе усмехнулся:              — Звучит интересно. Продолжай.              — Тогда в игре были задействованы кости, но, думаю, в нашем случае это будет лишено смысла. Просто будем по очереди отвечать на вопросы или выполнять действия. Только — тот, чья наступает очередь, сам выбирает, что он будет делать: правду или действие, — Се Лянь сел обратно за стол, лицом к лицу с Хуа Чэном, и отхлебнул глоток ещё горячего чая. — Для разнообразия — нельзя выбирать одно и то же больше трёх раз подряд, если ты уже ответил на три вопроса, ты обязан выполнить действие. Идёт?              Ухмылка Хуа Чэна стала совсем уж нехорошей. Он вкрадчиво протянул:              — Надеюсь, гэгэ представляет, на что он подписывается.              Его голос звучал так, будто его окунули в мед. Се Ляню стало жарко.              Пока он не успел передумать (он и не собирался), Хуа Чэн отрезал пути к отступлению:              — Идёт. Раз уж Его Высочество задавал правила, мне должно быть предоставлено право первого хода. Правда или действие, гэгэ?              Игра началась слишком резко, и Се Лянь, не раздумывая, выпалил:              — Действие.              Он планировал начать с вопросов, но он так долго ждал, что от желания прикоснуться ему было трудно усидеть на месте.              Ответ последовал так же незамедлительно:              — Поцелуй меня.              Хоть Се Лянь и ожидал чего-то подобного, он всё равно рассмеялся, качнув головой:              — Сань Ла-ан, так банально? Я же совсем недавно уже целовал тебя.              Первый поцелуй после воссоединения вышел скомканным и неаккуратным. Мокрым от слёз, отчаянным и эмоциональным — Се Лянь цеплялся за спину демона, прижавшись губами к его губам, коротко всхлипывал и тихо просил больше не исчезать.              Возможно, это был не тот поцелуй, которого хотел Хуа Чэн сейчас.              — Ну и что? Тебе жалко, гэгэ? — демон слегка надул губы и поднял брови, как обиженный ребенок.              Се Лянь, смеясь, заверил:              — Нисколько.              — Тогда слушай условие.              Условие. Принц удивлённо моргнул, не ожидая, что к этой просьбе добавится что-то ещё. Заинтригованный, он внимательно кивнул.              — Я хочу, чтобы гэгэ поцеловал меня так, как хочет он сам. Без обстоятельств. Передача магических сил, искусственное дыхание, поцелуй на прощание, поцелуй при встрече. Это всё — прекрасные поводы, и я был рад каждому из них, но сейчас здесь только ты и я. Если убрать все сторонние факторы и оставить только желание Его Высочества, какой это будет поцелуй? Если гэгэ хочет легко поцеловать меня в щеку, я хочу этот поцелуй. Если гэгэ хочет двадцать минут кряду изучать языком мой рот, я хочу этот поцелуй.              Когда Хуа Чэн закончил говорить, Се Лянь, казалось, перестал дышать. Спокойный сердечный ритм сбился, тяжёлой дробью колотясь в его ушах.              На первый взгляд простое и легкомысленное, но на самом деле очень ответственное задание. Если подумать, у них действительно ещё не было настоящего первого поцелуя — такого, на который бы не влияли сторонние обстоятельства, такого, в который были бы заключены только их чувства друг к другу, и ничего кроме них.              Се Лянь медленно поднялся со своего места и сел на соседний стул рядом с Хуа Чэном. Тот в терпеливом ожидании повернулся к принцу, немного выдвинув свой стул из-за стола.              Се Лянь скользнул теплым, ненавязчивым, будто изучающим взглядом по его лицу и телу, затем аккуратно поправил ворот одежд, искусно отделанный серебряной нитью, мехом и чёрной кожей. Пригладил складки на плечах. Коснулся мягких прядей и забавной, слишком милой для его дерзкого образа косички. Пробежался пальцами по диковинным литым заклепкам на его груди и вернул ладонь наверх, дотрагиваясь до оголенной шеи. И выше, к красивой, точеной линии подбородка — нежно, плавно.              Он вовсе не тянул время, откладывая неизбежное. И не пытался настроиться и подготовить себя к выполнению ответственного задания.              Он предвкушал и наслаждался каждым мгновением, возводя свои чувства к сидящему перед ним ослепительно прекрасному демону в наивысшую степень, чтобы все их вложить в поцелуй — без остатка.              Их было слишком много. Любовь многогранна, и было бы непростительным кощунством стремиться свести все ее составляющие к какому-то общему знаменателю. Он решил вкладывать их по очереди, соединяя и сплетая их, одно за другим.              Тёплые ладони на холодных щеках, осторожное и кроткое касание губ.              Нежность, трепет, очарованность.              Губы принца ласково порхали над губами демона, едва-едва притрагиваясь, словно невесомые крылья призрачной бабочки.              Хуа Чэн закрыл глаза, не проявляя никакой ответной инициативы, только дрожащие ресницы выдавали его эмоции с головой. Его рука мягко, будто неуверенно легла на талию целующего его божества.              Преданность, восхищение, доверие.              Принц прижался плотнее, мазнув большими пальцами по острым скулам, и окутал его губы теплом своих, будто обнимая их. Окружая лаской, купая в близости. Захватывая в плен и оказываясь в плену.              Уверенность в своем выборе. Благодарность за то, что когда-то так же безоговорочно и навсегда выбрали его.              Поцелуй стал более решительным; губы плотнее прижались к губам, когда Се Лянь потянул Хуа Чэна на себя за ворот. Он не собирался отпускать его больше никогда.              В какой-то момент между ними стало слишком много воздуха, и принц сократил дистанцию до нуля, пересев со своего стула на чужие колени. Так он мог прижаться всем телом и усилить напор на приоткрывшиеся в потрясении губы. С них сорвался тихий звук, от которого Се Лянь едва не вознесся на небеса снова. Пальцы на его талии сжались крепче. Их обладатель явно сдерживал себя, чтобы не проявить ответный напор и не нарушить поставленные им самим условия.              Страсть.              Желание.              Всепоглощающее пламя.              Скользнувший в пригласительно приоткрытый рот язык и крепкая хватка на чужом затылке, уверенная и требовательная. Глубокий, пылкий поцелуй, не оставляющий никакой альтернативы, кроме как ответить. Се Лянь мог быть и таким — только для него.              Какие там двадцать минут, Се Лянь мог бы делать это часами. Как уже однажды делал в Храме Тысячи Фонарей. Под влиянием обстоятельств.              Однако обстоятельства изменились, и в текущих он не выдержал и двух.              Потому что на этот раз ему ничего не мешало зайти дальше.              Если бы это продолжилось ещё хоть немного, он бы опрокинул демона на пол и бесстыдно оседлал его.              Но он сказал себе — рано. И остановился.              При всем желании, загадан был только поцелуй, и игра не должна была закончиться, едва начавшись.              Тяжело дыша, Се Лянь отлепил себя от парализованного его действиями Хуа Чэна, и, довольно любуясь помутнением в его взгляде, протянул:              — Я удовлетворил желание Сань Лана?              Он не хотел издеваться, правда. Лишь следовал правилам игры.              Хуа Чэн медленно сглотнул, затем моргнул, проясняя взгляд, и невозмутимо ответил:              — Более чем.              Се Лянь хлопнул глазами, удивлённо склоняя голову набок. Он был уверен, что демон останется недовольным завершением банкета на самом интересном месте.              — Ваше Высочество...              Но в его голосе была совершенно другая эмоция.              — Мм?              — Я люблю тебя.              Хуа Чэн обнял его обеими руками, крепко прижимая к себе, и зарылся лицом в его шею.              Се Лянь оторопело уставился перед собой, полностью лишенный дара речи.              Он знал это, но ещё ни разу не слышал так прямо и в лоб.              Его никогда не заставали врасплох настолько сильно. Он совершенно не ожидал такой реакции.              Ему хотелось ответить, но он не мог выдавить ни слова, рассеянно перебирая волосы на затылке Хуа Чэна и пытаясь угомонить бешено колотящееся в груди сердце.              Возможно, Се Лянь бы так и сидел — на его коленях, в его крепких объятиях, ошеломлённый его словами — до утра, если бы его не выдернул из оцепенения мягкий поцелуй в подбородок и насмешливый голос:              — Я сломал Его Высочество? Всё хорошо?              Собрав себя снова в функционирующего человека, Се Лянь с удивительной ясностью понял одну вещь: ему и не нужно было отвечать. Хуа Чэн прочитал его чувства в поцелуе, и это признание было его ответом на них. Он улыбнулся и прислонился лбом к прохладному лбу, шепча:              — Да. Всё очень, очень хорошо.              — Играем дальше? Твой ход.              — Угу. Правда или действие, Сань Лан?              — Правда.              — Подожди немного, я подумаю.              Они провели так ещё несколько секунд, и затем Се Лянь наконец слез с демона, возвращаясь на свое место и смущённо утыкаясь в чашку чая.              Он забыл все заготовленные вопросы.              Пока он тупо рассматривал свои пальцы, держащие чашку, его взгляд зацепился за красную нить на одном из них, и вопрос, который он давно хотел задать, но ранее не стал бы этого делать в первую очередь, вырвался сам собой:              — Тогда, в паланкине... Ты сказал: «гэгэ, поженимся?» Ты правда всего лишь пошутил?              Хуа Чэн на мгновение, кажется, задумался. Может, он и сам не знал, шутил ли он — просто ляпнул, не подумав, на эмоциях — и позже свёл всё к шутке, чтобы не смущать принца. Он хмыкнул, скрестил руки на груди и серьёзно ответил:              — Правда. Если бы это было настоящее предложение, гэгэ бы сразу это понял. Оно было бы более официальным.              Се Лянь кивнул, не зная, расстраивает его такой ответ или нет. Хотел бы он, чтобы это оказалось не шуткой? Возможно. Он не был уверен. Мгновенно переводя тему, он торопливо сказал:              — Хорошо. Действие я уже выполнял, так что теперь давай отвечу на твой вопрос.              Внимательный, пронизывающий взгляд несколько секунд буравил его глаза.              — Вопрос так вопрос.              Теперь Хуа Чэн встал со своего места, обогнул стол и без предисловий опустился перед Се Лянем на одно колено.              Сердце принца громко ударилось о ребра и замерло.              Хуа Чэн осторожно отлепил обмякшую от шока ладонь от чашки — ту, на которой была повязана нить, — и с грацией и почтением коснулся тыльной стороны губами.              — Ваше Королевское Высочество Наследный Принц Сяньлэ, — он поднял взгляд — слегка игривый, но в то же время до ужаса серьезный — на застывшее в потрясении лицо Се Ляня. — Наследник Императорского дома Се, Бог Войны, Увенчанный Цветами, Се Лянь.              Он впервые произнес его имя.              — Ты станешь моим супругом?              На сей раз он, видимо, задался целью доломать Се Ляня, не успевшего полностью оправиться от прошлого потрясения.              У него с исключительным мастерством получалось раз за разом выбивать из Се Ляня дух.              Не было никаких сомнений, теперь он точно не шутил.              Но!!!              Как это вообще?....              ...              Се Лянь задавал свой вопрос из чистого любопытства, ни на что не намекая, и да, может, он и был расстроен ответом, но он же не думал, что настоящее предложение поступит в следующую же минуту!              Хуа Чэн был прав: Се Лянь действительно не представлял себе, на что он подписался, предложив эту игру. Первое же действие и первый же вопрос привели его к двойному шоку. Ни в одном из его мысленных сценариев не было ни признания в любви, ни предложения руки и сердца.              Несмотря на это, несмотря на шквал эмоций, вызывающий лёгкое головокружение, он больше не испытывал затруднений с ответом.              — Да.              Слово мягко сошло с его губ — так же легко, как если бы он отвечал на вопрос о погоде. Это было так просто. Его желание связать с этим человеком свою жизнь лежало на поверхности, и здесь больше не могло быть никаких колебаний. Однажды он уже упустил свой шанс ответить «да», теперь же это было решительно невозможно.              Лицо Хуа Чэна озарилось счастливой улыбкой, и он накрыл руку принца второй ладонью.              Когда он убрал руки, на тонком пальце вместо красной нити красовалось аккуратное, изысканное, но неброское кольцо. Такое же, но с красным камнем вместо прозрачного украшало руку Хуа Чэна. Се Лянь поднес ладонь к лицу, в немом восторге изучая потрясающей красоты украшение. В его груди защемило от нежности и теплоты.              — Сань Лан, а как же?..              — Не бойся, Ваше Высочество, артефакт, нить, которая связывает нас друг с другом, всё ещё на своем месте. Я лишь изменил его внешний вид на более подобающий.              Се Лянь снова ощутил неконтролируемое желание разрыдаться. Хуа Чэн был таким хорошим, таким... невероятным, что в его существование было трудно поверить. Будто всё это — чья-то злая шутка или галлюцинация, вызванная восемью сотнями лет одиночества и тайной надежды на что-то подобное. Чистое, светлое, искреннее.              Но он был реальным, самым настоящим из всего, что когда-либо случалось в его жизни.              Сглотнув подступившие к горлу слезы, Се Лянь рассмеялся:              — Сань Лан не устает меня удивлять. Ты будешь самым лучшим мужем, о котором я только мог мечтать.              — Я приложу все усилия.              Чувственный шёпот, проникающий в самое сердце.              — Тебе не потребуется, ты и так самый лучший.              Се Лянь потянулся к нему, подхватывая под руки и поднимая с колен, чтобы усадить рядом с собой и обнять.              Крепко стиснув демона в своих руках и неотрывно глядя на свое новое кольцо через его плечо, он вдруг подумал о...              О том, что их брачный союз теперь необходимо было закрепить.              Он был безнадёжен.              Восемьсот лет ему исправно помогало цитирование «Дао дэ цзин» наизусть, но стоило в его жизни появиться этому демоническому совершенству, и он превратился в голодного тигра, изнывающего от желания вонзить свои зубы в кусок мяса. Или в плечо Хуа Чэна, пока тот овладевает им на холодном нефрите алтаря.              Се Лянь глубоко вдохнул, успокаивая свою ци, бурлящим потоком срывающуюся с меридианов в хаотичный пляс по всему телу.              Что ж… С благословением небожителей никакие запреты не ведомы.              Решившись, он тихо произнёс:              — Твой ход, Сань Лан. Будешь отвечать или выполнять действие?              Почему-то Се Лянь знал, что он скажет.              — М-м, давай действие.              Выпустив его из своих объятий, принц уселся за столом, приняв строгий вид серьезного небесного чиновника. Кашлянув, он отпил ещё глоток чая и важно объявил:              — Помоги мне избавиться от одежд.              Он искренне понадеялся, что его лицо не напоминает спелый помидор.              Воцарившаяся тишина была такой острой, что ею можно было резать бумагу.              Ни при каких условиях принц бы не осмелился сейчас повернуть голову и взглянуть на Хуа Чэна. Ему оставалось только гадать о том, каким было выражение его лица.              Спустя несколько долгих секунд прозвучал тихий смех, и за ним:              — Ваше Высочество, у тебя закончились идеи, и ты решил украсть их у Ши Цинсюаня? Повернись, я сниму с тебя пао. Очень забавно, я даже сначала и не понял. Хорошая отсылка.              Се Лянь поперхнулся чаем.              Ему смеяться или плакать?              Хуа Чэн... действительно ничего не понял. Или не хотел понять.              Принц неловко полуобернулся, прикрывая чашкой нервно дергающийся уголок губ.              — Ха-ха, я знал, что ты её поймёшь, — ложь. Последнее, о чем думал Се Лянь в тот момент, это о Ши Цинсюане.              Так же, как и в прошлый раз, руки Хуа Чэна управились с его верхним одеянием неторопливо, галантно и до безобразия благопристойно. Целомудрие принца осталось всё таким же безукоризненным и неоскверненным.              Се Ляню захотелось провалиться под землю.              — Выполнено. Правда или действие, гэгэ? — аккуратно сложив пао и оставив его на краю стола, Хуа Чэн с пугающей невозмутимостью продолжил игру.              — Правда.              Се Ляню было так неловко, что он планировал отложить выбор действия настолько, насколько это было возможно. У него оставался ещё один ход в запасе.              Он боялся, что какое бы действие ему ни загадал Хуа Чэн, он не сможет удержать себя в руках.              Считалось бы это поражением?              Отнюдь. В этой игре вообще не было победителей и проигравших, если только не отказываться выполнять загаданное или отвечать на вопрос.              Но Се Лянь всё же хотел воспользоваться своими ходами. Своими заданиями и вопросами подтолкнуть демона к действиям.              Для этого существовало специальное слово, ёмко описывающее его намерения, которое он отказывался использовать, даже мысленно.              Соблазнить.              Но, с другой стороны... Был ещё один момент, который останавливал Се Ляня.              Хотел ли вообще Хуа Чэн того же, чего и он?              Се Лянь как-то по умолчанию считал, что да, и не мог предположить, что его желания могут оказаться не взаимными.              До того, как они начали играть в эту игру. До того, как Хуа Чэн воспринял его последнее задание как шутку, а в поцелуе, который едва не довел Се Ляня до греха, тот увидел только романтическую составляющую. Если подумать, то и предыдущие их взаимодействия не выказывали со стороны Хуа Чэна ни малейшего намека на что-то непристойное. Он всегда вел себя с принцем беспрекословно почтительно. За исключением Храма Тысячи Фонарей, но можно ли было всерьез учитывать этот случай, когда демон был под влиянием горы Тунлу? И ведь даже тогда он пытался оградить Се Ляня от себя, чтобы случайно не совершить того, о чем потом будет жалеть.              Что, если...              Что, если божество, которое так любил Хуа Чэн, должно было оставаться в его глазах таким же совершенным и непорочным?              Эта мысль проникла в его голову всего несколько секунд назад и ещё не успела там обжиться и обзавестись аргументами в подтверждение или опровержение, но она посеяла зерно сомнения и значительно снизила его уверенность.              Ему снова стало немного стыдно за свои нечистые помыслы.              Но Се Лянь был не из тех, кто так просто сдается, а это значило, что пришла пора для второй великой волны проверок Хуа Чэна. Сомнений было недостаточно для того, чтобы отступить, ему нужно было убедиться.              И затеянная им игра оказалась в этом деле весьма кстати.              Его минутные размышления, кажется, остались незамеченными, потому что Хуа Чэн тоже ненадолго погрузился в свои мысли, видимо, раздумывая над вопросом.              Наконец, он сказал:              — Гэгэ, пока меня не было, ты же думал обо мне.              Это был не вопрос. Разумеется, он думал, как он мог не думать.              — Ты наверняка представлял себе, что будет, когда я вернусь. Расскажи мне, что ты представлял? Можно только одну сцену, если их было несколько.              У Се Ляня похолодели руки и, кажется, очень, очень явно покраснели щеки. Но, несмотря на смущение, его мозг всё ещё работал с ним в одной команде.              Этот вопрос был сформулирован так, будто каждое слово в нем было тщательно подобрано. Одно слово «сцена» уже отсекало абстрактные ответы в духе «я представлял, что мы покушаем, попьем чай и ляжем спать», ограничивая Се Ляня конкретными сюжетами.              Однако он всё ещё был довольно размытым и оставлял множество лазеек, предоставляя Се Ляню выбор, воспользоваться ими или нет.              К счастью, этот вопрос идеально вписался в план его проверок.              Он расскажет Хуа Чэну одну из своих самых излюбленных фантазий — без подробностей, намеками, чтобы посмотреть на его реакцию.              Прекрасно.              — Хорошо, — с тенью смущения сказал Се Лянь, снова покидая свое насиженное место и перемещаясь к алтарю для подношений. В его центре всё ещё пустовал постамент для божественной статуи. Хуа Чэн внимательно следил за его движениями, и он задумчиво провел пальцами по гладкому краю плиты из темного нефрита. Похожей на ту, что была в Храме Тысячи Фонарей. Когда Се Лянь обустраивал свое жилище, самовольно заняв одно из небольших помещений при разрушенном монастыре Хуанцзи, он создавал обстановку, руководствуясь знакомыми для них обоих элементами интерьера. Этот дом напоминал Храм Водных Каштанов — он выглядел, как скромное божественное святилище, за тем исключением, что не предполагал паломничеств от обычных людей и монахов. В это место должен был прийти только один последователь. И алтарь был сделан только для него.              — Когда я устанавливал здесь этот алтарь, я думал о тех статуях, что ты высек на горе Тунлу, — начал принц, все так же не разворачиваясь к Хуа Чэну лицом. — Они мне нравятся. Сперва я думал, что, когда ты вернёшься, мы могли бы установить сюда одну из них.              Се Лянь зажёг одну палочку благовоний, аккуратно располагая ее на краю алтаря. Он не закончил, и Хуа Чэн не перебивал.              — Позже мне показалось более хорошей идеей создание новой, я бы очень хотел посмотреть на твое мастерство вживую. Возможно, даже попозировать, — он коротко посмеялся, вспомнив, как думал об этом. — Или попробовать сделать что-то самому — под твоим руководством... И одолжив немного твоей удачи.              ...А потом, однажды, когда он спокойно ужинал, рассматривая пустой алтарь, Се Ляню пришла в голову мысль, простая, как кленовый лист, но почему-то до этого игнорируемая. Что статуя в этом месте вообще не нужна — при наличии живого божества.              Эта была та точка невозврата, после которой мысли Се Ляня, до этого ещё более-менее невинные, больше не знали покоя.              Он представил себе, как ждёт своего самого верного последователя на месте статуи, и как Хуа Чэн смотрел бы на него, увидев эту картину.              С тех пор он больше не думал о статуях.              Позже он представлял себе, каким было бы лицо Хуа Чэна, если бы он ждал его на этом месте обнаженным.              И как именно Хуа Чэн поклонялся бы ему.              Возможно, это было несколько... высокомерно.              Но до чего же горячо.              К тому же, Се Лянь был и сам не против поклониться демону.              — Ну а потом, — Се Лянь развернулся и легко запрыгнул на алтарь, свесив ноги. Он весьма кстати остался к этому моменту в лёгком нижнем халате, и от резкого движения тот немного распахнулся на его груди. — Я подумал, что вполне могу заменить ее собой.              Ох, он нарушал правила.              Его просили рассказать, а не показать.              Но это того стоило.              Взгляд, обращённый на него со стороны обеденного стола, превосходил его самые смелые ожидания. От одного этого взгляда в венах закипала кровь. Се Лянь никогда не видел такого огня в глазах Хуа Чэна. Даже в Храме Тысячи Фонарей.              Он сделал мысленную пометку в пользу того, что его опасения, возможно, оказались неверны.              — Как-то так. Я представлял себе эту сцену. И думал о том, что, если тебе захочется... помолиться, так будет эффективнее.              Финальный аккорд. Вполне себе, по мнению Се Ляня, непрозрачный намек.              Хуа Чэн сжал в пальцах угол деревянной столешницы, чудом не превратив его в щепки, шумно сглотнул и отвернулся, потянувшись за своей чашкой чая.              Се Лянь застыл.              Возможно, его опасения были всё-таки верны.              Демон залпом осушил чашку и наконец озвучил свой единственный комментарий:              — Гэгэ прав, мне незачем твои статуи, если я могу поклоняться тебе живому.              Се Лянь решительно не понимал, что это значит. Он чувствовал себя пресловутым цветком, склонившимся к ручью.              Спрыгнув с алтаря, он поправил халат и вернулся на свое место рядом с Хуа Чэном, который одновременно с этим якобы случайно отодвинулся от него на пару цуней.              Всё сложнее и сложнее.              Он понял только две вещи.              Первая: было вполне очевидно, что Сань Лан его хотел.              Вторая: не менее очевидным было и то, что Сань Лан не хотел его хотеть.              Прогноз был неутешительный.              Но отчаиваться было рано, хотя желания проверять свои теории у Се Ляня поубавилось.              — Сань Лан... Твоя очередь. Правда или действие?              Хуа Чэн впервые промедлил с ответом.              Словно он не мог решить, чего он боялся больше.              — Действие.              Видимо, вопросов.              Ожидаемо.              Се Лянь решил пощадить демона и немного сбавить обороты. Он вовсе не хотел, чтобы эта игра стала для его любимого жестокой.              Если вдруг его подозрения окажутся правдой.              Он мог выяснить это и более мягкими методами.              — Подожди минутку.              Се Лянь снова отлучился со своего места, разыскивая что-то в недрах сундука в углу комнаты. Нащупав искомое, он выудил несколько небольших предметов со дна и вернулся к Хуа Чэну, раскладывая их на столе.              Это были традиционные украшения для волос, подобные тем, что носили королевские особы в Сяньлэ.              Разумеется, ненастоящие. Сейчас у него не было столько денег, чтобы позволить себе хотя бы один зубчик от настоящего золотого гребня. Самым дорогим предметом в этой комнате был алтарь, о котором Се Лянь предпочел вообще забыть на ближайшее время.              Несмотря на то, что вместо золота была позолоченная медь, а вместо драгоценных камней — цветное стекло, выглядели они практически настолько же красивыми, как и оригинальные.              Се Лянь обменял их в лавке с бижутерией на десяток мощных амулетов несколько недель назад. Просто так — вдруг однажды представится случай снова надеть на себя что-то такое.              И покрасоваться перед Хуа Чэном.              Который как раз с интересом разглядывал диковинные вещицы, кажется, немного успокоившись.              Се Лянь с едва уловимой горечью сказал:              — Я не надевал никаких украшений уже более восьмисот лет.              Он не тосковал по роскоши, в которой купался на правах наследного принца.              Он тосковал по Сяньлэ.              — Если бы не твои картины и статуи, я бы уже и сам забыл, как выгляжу в них. Если ты не против, сделаешь мне прическу?              Хуа Чэн посмотрел ему в глаза и кивнул.              — Конечно, Ваше Высочество.              Се Лянь повернулся к нему спиной и закрыл глаза.              Это была небольшая передышка для них обоих, которая в итоге тоже могла приоткрыть некоторые карты.              Когда чуткие пальцы бережно распускали его пучок, принцу показалось, что они немного дрожат. Но это чувство быстро улетучилось. Хуа Чэн неторопливо и аккуратно расчесывал его волосы, пересобирая их в новую конструкцию, чтобы уложить в корону, и его движения были размеренными и спокойными. Потом он развернул принца к себе и начал колдовать со шпильками и заколками, с которых свисали тонкие цепочки с переливающимися стекляшками и жемчужные нити. Закончив, он коротко поцеловал его в лоб и принес зеркало, чтобы Се Лянь мог полюбоваться на результат.              Это было... странно.              Красиво. Ему это шло, и работа Хуа Чэна была безупречной. Навевало приятные воспоминания.              Но, впервые за столько лет снова увидев себя в этом образе, он не хотел задерживать на нем взгляд надолго. Ему хотелось смотреть не в зеркало, а на Хуа Чэна.              Он так и сделал, переведя взгляд на лицо демона, который смотрел на него, как зачарованный, с нежностью и обожанием.              Ради одного такого взгляда стоило пережить падение родной страны, сотню пронзаний мечом и годы в изгнании.              Так смотрят только на того, в ком не разочаруются никогда.              Возможно, он всё-таки ошибался.              Се Лянь улыбнулся:              — Спасибо, Сань Лан. На следующий ход я выбираю правду.              Он всё ещё не хотел подвергать себя испытаниям, и использовал последний из шансов избежать действия.              К этому моменту Хуа Чэн, видимо, уже знал, какой вопрос задаст следующим. Потому что он тут же огорошил его единственным вопросом, на который Се Лянь не хотел отвечать:              — Что произошло в Храме Тысячи Фонарей?              — Сань Ла-а-ан, — принц страдальчески уронил голову на сложенные руки, пряча в них лицо. Цепочки гулко бряцнули по столешнице, как гвозди в крышке его гроба. Метафорически, конечно. Се Лянь прекрасно знал, как звучат настоящие.              Все пошло не по плану. Как он мог забыть об этом, смело выбирая вопросы вместо действий?              Он не мог на это ответить, он всё ещё не был уверен, что правда никого не ранит.              Если он ответит честно, что Хуа Чэн подумает о нём? Что Хуа Чэн подумает о себе?              О не таком уж и непорочном боге и о том, кто его почти осквернил.              Это был тот самый вопрос, который не оставлял ни единой лазейки, ни малейшего шанса на мягкое выяснение и на намёки.              — Гэгэ, ответь. Это важно.              Се Лянь неразборчиво промычал что-то в стол. Все было хуже некуда, Хуа Чэн явно что-то подозревал и явно был этими подозрениями недоволен, а Се Ляню только и оставалось, что их подтвердить.              Он вздохнул и коротко сказал, не отрывая головы от стола:              — Мы целовались.              Такой ответ определённо не засчитывался, Се Лянь и сам это прекрасно понимал.              — С такими последствиями? «Мы целовались», и перевернули там всё вверх дном? Гэгэ.              — Ладно, — он поднял голову и встретился своим обречённым взглядом с мрачным взглядом Хуа Чэна. — Мы очень страстно целовались. Мы трогали друг друга. Немного разрушая убранства. Ничего более. Я инициатор, хорошо? Ты ничего со мной не сделал, тем более насильно.              Хуа Чэн помрачнел ещё сильнее, и Се Лянь обвил вокруг него свои руки, успокаивающим тихим голосом продолжая:              — Ничего страшного там не случилось. Я не вру, я правда сам это инициировал. Я… — он запнулся. «Я хотел помочь тебе справиться с буйством демонической ци» говорить не следовало. Это была правда, но это была не единственная правда, и в текущих обстоятельствах она только убедила бы демона в том, что Се Лянь принес свои обеты в жертву из-за его слабости. — Я не стал бы делать того, чего сам не хотел, Сань Лан. И тебе бы не позволил. Простого желания помочь для такого ведь мало, не находишь? Как передача магических сил, искусственное дыхание, и так далее — влияние Медной Печи — лишь один из поводов. Не переживай по этому поводу, всё хорошо. Я рад был оказаться в ту ночь в этом храме.              Напряжённые мускулы Хуа Чэна немного расслабились. Немного.              — Тогда почему ты так сильно не хотел мне об этом рассказывать?              В его единственном глазу была такая уязвленность, и весь он выглядел так жалостливо, что его хотелось спрятать подальше от этого жестокого мира.              Се Лянь улыбнулся ещё шире, стараясь дать ему этой улыбкой максимальный комфорт, на который был способен.              — Это уже второй вопрос. Но я отвечу. Потому что я боялся, что ты посчитаешь себя ужасным и недостойным и будешь себя неистово корить за то, что для меня не является проблемой вовсе. И я боялся этого более чем обоснованно. Видел бы ты себя сейчас, ты бы меня понял. Мне тяжело видеть, как ты винишь себя в том, в чем не виноват.              Хуа Чэн наконец расслабился, ответно обнимая принца и укладывая голову на его плечо.              — Хорошо. Спасибо, гэгэ. Извини, что расстроил.              — Всё в порядке, не извиняйся. Теперь моя очередь. Правда или действие?              Все ещё держа принца в объятиях, он ответил не раздумывая, пробубнив в его плечо:              — Действие.              Кажется, теперь он ещё меньше хотел отвечать на вопросы сам.              К сожалению (к его сожалению, не принца), это тоже был его последний шанс.              В следующем раунде ему придется ответить.              А пока у самого Се Ляня оставался ещё один шанс проверить его действием.              За это время он уже успел немного об этом подумать, анализируя прошлые события. Об аргументах за и против его теории. И он вспомнил одну вещь. Оброненную Хуа Чэном фразу в ответ на издёвки Ци Жуна про бессилие — «это мы ещё посмотрим».              Се Лянь знал, что это шутка, и тогда даже не воспринял её всерьёз, но сейчас... Сейчас она была весомым аргументом против. Даже будучи всего лишь шуткой, она оставалась пошлой. Какой последователь, ценящий в своем божестве и возлюбленном непорочность, позволил бы себе отпустить такую шутку в его адрес? Если это вообще была шутка.              Но Се Лянь хотел более твердой уверенности, и у него как раз была идея.              — Правилами не запрещено повторять чужие задания.              Он мягко отстранился и ухмыльнулся Хуа Чэну в лицо.              — Поцелуй меня, Сань Лан. Условия те же. Так, как хочешь ты сам — без сторонних обстоятельств и лишних мыслей. Если ты солжешь или сдержишься в этом поцелуе — я это не засчитаю.              Он надеялся, что новообретенные знания о том, что в Храме Тысячи Фонарей Се Лянь был не против, а очень даже за то, чтобы Хуа Чэн не сдерживался, ему в этом помогут.              — Ваше Высочество... — теперь Хуа Чэн выглядел слегка поломанным. Он удивлённо хлопнул глазом, а после опустил голову, пряча свое лицо от Се Ляня. Несколько секунд он молчал, и его эмоции были нечитаемыми. — Я никогда тебе не солгу. Я хочу нарушить правила игры.              Сердце Се Ляня упало. Он что, ошибся?              Его плечи расстроенно опустились, и улыбка померкла, но он не успел по-настоящему расстроиться, когда Хуа Чэн продолжил:              — Ты уже выбирал правду три раза, и твоим следующим ходом в любом случае должно стать действие. Я хочу, чтобы ты сначала выполнил его.              Се Лянь замер, неуверенно спрашивая:              — И какое же?..              Хуа Чэн поднял голову, и от его взгляда, от его интонации и его следующих слов у Се Ляня перехватило дыхание.              — Вернись на алтарь.              Ох.              Се Лянь покраснел с ног до головы. Если бы он сейчас оказался на горе Тунлу, он мог бы окунуться в лаву, чтобы немного охладиться.              Он больше не мог ни о чем думать.              Всего три слова полностью удалили из его головы все связные мысли, оставив в ней только одну картину, которая столько раз являлась принцу во снах, а сейчас должна была стать реальностью.              Сгорая от смущения, Се Лянь взял Хуа Чэна за руку и повел его за собой к алтарю.              Едва он снова очутился перед ним, его легко, как пушинку, оторвали от земли и усадили на плиту — на место, где должна была стоять божественная статуя. Украшения в его волосах колыхнулись, издав мелодичный звон. Бог и демон смотрели друг на друга в уютном полумраке святилища, рядом спокойно тлела палочка благовоний. Мгновение, которое отделяло их от падения в омут, казалось, растянулось на вечность.              Но вечность тоже имела свои границы. Как и терпение принца.              Не отрывая взгляда от лица напротив, Се Лянь пошел ва-банк и раздвинул ноги в стороны, притягивая демона к себе.              Взгляд, который он получил взамен, был способен уничтожить все три мира одновременно. Он был готов утонуть в этом взгляде и больше никогда не вдохнуть ни глотка воздуха.              Хуа Чэн смотрел на него, как голодный волк. Как ребенок, впервые увидевший зиму и очарованный красотой падающих с неба снежинок. Как воин, готовый умереть за то, что ему дорого. Как покорный раб.              Се Лянь ошибался, когда думал, что выразить все эти чувства за один раз невозможно. У Хуа Чэна получалось.              Для него вообще не было ничего невозможного.              Чужие ладони легли на колени принца, и по его телу пробежала волна крупной дрожи. Ведя ими вверх, вдоль бёдер — уверенно, с лёгким нажимом, почти по-хозяйски, — он неотрывно смотрел ему в глаза, полуприкрытые и опьяневшие от этих движений. Холодные руки зашли выше, на талию, издевательски медленно оглаживая части тела на своем пути, и остановились на пояснице. Хуа Чэн придвинулся вплотную, касаясь губами губ и прямо в них шепча своим умопомрачительным, низким и сладким голосом:              — Ваше Высочество... Об этом ты фантазировал?              Этот демон его убивал. И Се Лянь бы, возможно, действительно умер от переизбытка чувств, если бы не был бессмертным. Из раза в раз тот продолжал говорить вещи, от которых волоски на его спине вставали дыбом. И не они одни.              Хорошо, что к этому моменту у Се Ляня не осталось не только мыслей в голове, но и чувства стыда.              — И не только.              Он выдохнул это в чужие губы, и нить, сдерживающая мгновение, оборвалась.              Поцелуй словно начался с того места, на котором Се Лянь остановился в прошлый раз. Хуа Чэн вжал его в себя — одной рукой за спину, второй — за загривок, — и целовал так, как никогда прежде. Глубоко, вязко, тягуче — его затягивало в этот поцелуй, как в зыбучий песок.              Будто он не передавал ему магические силы, а хотел забрать. Вместе со всеми прочими силами, вместе с воздухом из лёгких, вместе с сердцем. Будто хотел поглотить его полностью, слить с собой и растворить в себе.              В этом поцелуе были восемьсот лет ожидания и поисков. Восемьсот лет томления, тоски, одиночества. Восемьсот лет веры.              В этом поцелуе было то, чего Хуа Чэн не смел себе позволить желать.              Захватить Его Высочество в свой плен, украсть, сделать своим.              Желания, недостойные истинного последователя, которые, возможно, так и остались бы нереализованными, если бы Се Лянь сам его об этом не попросил.              Он был благодарен за правду. За то, что Хуа Чэн не стал скрывать их от него.              Он был счастлив оказаться захваченным, похищенным и присвоенным.              Он был готов отдаться ему без остатка.              Губы демона оторвались от его губ и через мгновение оказались на шее.              Се Лянь охнул, бессознательно стиснув ногами чужие бедра.              Он ведь не говорил, куда его нужно поцеловать, и Хуа Чэн решил поцеловать везде.              Шею, ключицы, каждый кусочек груди, не прикрытый тканью. Нежно, и в то же время всё так же жадно. Се Лянь откинулся назад, опираясь на плиту одной рукой, а второй вцепился в черные как ночь волосы. Губы демона были холодными, но казалось, что они оставляют за собой следы, подобные тем, что оставались на металле после соприкосновения с пламенем.              Он плавился под этими поцелуями.              — Сань Лан... — принц не узнал свой собственный голос. Жалобный и просящий. Надломленный.              Хуа Чэн оторвался от него, посмотрел на его лицо и хрипло произнес:              — Гэгэ... Прошу меня простить.              К Се Ляню от этого даже вернулась ясность сознания. Он подобрался и сдвинул брови, собираясь возмутиться. Извинения — это явно не то, чего он сейчас хотел.              Но затем:              — Я неправильно понял одно из твоих заданий и выполнил его не до конца. Я это исправлю.              И, не оставив Се Ляню ни секунды на осмысление сказанного, он начал раздевать его, приникая губами к новым и новым открывающимся его взору участкам кожи. То, как он снимал с него нижний халат — ох, это было полной противоположностью тому, как он снимал верхний. В те разы он двигался неторопливо и учтиво избегал прикосновений, сейчас же ради каждого нового прикосновения нетерпеливыми рывками стягивал мешающую ему ткань.              Се Лянь медленно сходил с ума. Он так этого хотел.              Он снова откинулся назад, запрокинув голову, и закусил губу, сдерживая стоны. Вместо них из его горла вырывались тихие звуки, похожие на «м-мх», с которыми он выгибал спину, подставляя грудь под новые поцелуи.              Когда холодный язык коснулся его соска, он больше не смог сдерживаться. Это было так невыносимо приятно, что он распахнул глаза, вздрогнув всем телом, и со стоном прижал голову демона к своей груди, обхватывая его ногами.              К этому дню он успел привыкнуть к тому, каково это — быть возбужденным, но он никогда не позволял себе что-либо делать с этим возбуждением, оставляя эту честь своему возлюбленному. В конце концов, это были не чары Сладких Уз, и он вполне мог с этим справиться, даже не прибегая к протыканию себя мечом.              Уже дважды бывавший возбужденным в руках Хуа Чэна, на третий раз он не стал этого от него прятать. Напротив, он жаждал показать ему, как сильно он хотел своего Сань Лана. Его ноги были достаточно сильными, чтобы вжать чужие бёдра в свой пах и зафиксировать демона в этом положении, не давая отстраниться.              И да, он тоже очень сильно и очень явно хотел Се Ляня. Кажется, даже его тело стало уже не таким уж и холодным, нагревшись от мощных потоков бушующей демонической ци.              Одно дело фантазировать об этом, и совсем другое — ощущать каменно-твёрдый член, зажатый между их телами. Хуа Чэн повиновался его воле и совершенно не сдерживал себя, прижимаясь сильнее, отираясь об него и осыпая его грудь, шею и плечи мокрыми поцелуями и укусами.              Да помогут ему Небеса.              Даже Сладкие Узы меркли по сравнению с тем убийственным желанием, которое он испытывал сейчас. Потому что сейчас объект его страсти был здесь — только руку протяни, и получишь желаемое.              Но, к сожалению, он еще сохранял крохи рассудка.              А это означало, что в дальнем закоулке его сознания, словно жужжащий у уха комар, назойливо напоминало о себе не до конца развеянное сомнение.              Хуа Чэн был готов дать Се Ляню всё, чего он так пламенно желал. Но — не изменится ли его отношение после?              — Сань Лан… — тяжело дыша, произнес принц, мягко упираясь пальцами в чужую грудь и немного, буквально на цунь отстраняя его от себя. — Сань Лан, подожди.              — Да, Ваше Высочество?              Непревзойденный Князь Демонов отличался непревзойденным самоконтролем. Секунду назад он был готов беспощадно втрахать Се Ляня в алтарь, не оставляя на его теле ни единого живого места, но стоило принцу выказать малейший признак протеста, и он остановился, тут же оказываясь напротив его лица и обеспокоенно его разглядывая.              — Кхм. Сань Лан. Перед тем, как игра закончится, у меня остался еще один ход.              На лице Хуа Чэна отразился такой милый ступор, что Се Ляню захотелось рассмеяться и чмокнуть его в нос. Но он был настроен серьезно и очень, очень сильно возбужден, так что отложил это на потом.              — Ты выполнил три действия, и теперь должен сказать правду. Ответишь на мой вопрос?              Демон моргнул и медленно кивнул.              — Скажи, как последователь. Если твое божество прямо сейчас утратит свое целомудрие, изменится ли твое мнение о нем?              Несколько секунд Хуа Чэн так же тупо пялился на его взволнованное лицо, а после расхохотался.              — Ты… Ты серьёзно, Ваше Высочество? — сквозь смех выдавил он. — Ты правда думаешь, что я могу разлюбить тебя после того, как заберу твою невинность?              Се Лянь почувствовал себя глупо.              — Ну… Когда ты так об этом говоришь, это уже не звучит так же логично, как в моей голове… Но… Я, конечно, не думал, что ты меня разлюбишь, но я ведь… буду уже не тем богом, которого ты полюбил?              Хуа Чэн подался вперед и поцеловал его.              — Ваше Высочество. Когда ты собирался наслать Поветрие Ликов на Юнъань, ты был далеко не тем богом, которого я полюбил. Помнишь, где я был тогда?              Рядом с ним, поджигал ради него дворцы и убивал людей, чтобы принц не марал руки.              Об этом Се Лянь не подумал. Сейчас было далеко не лучшее время для того, чтобы вспоминать о том, о чем он предпочел бы не вспоминать вообще никогда, но пример был действительно наглядный. По сравнению с этим его целибат становился такой несущественной мелочью, что Се Лянь стыдливо кашлянул.              — Гэгэ, мой прекрасный гэгэ. Единственная причина, по которой я не хотел бы нарушать твое целомудрие — уважение к твоим обетам, — Хуа Чэн нежно коснулся его щеки губами. — Если отказ от них — твой собственный выбор, о котором ты не пожалеешь, то я ничего бы не хотел больше, чем принять в этом непосредственное участие.              Се Лянь счастливо улыбнулся и кивнул:              — Не пожалею.              Хуа Чэн отзеркалил его улыбку, скользнув ладонью по его боку под распахнутым и наполовину сползшим с плеч халатом, и наклонился, чтобы шепнуть ему в ухо:              — Тогда помоги мне тоже избавиться от одежд.              Он послушался, с завидным рвением вцепляясь в серебряные заклепки, которые недавно аккуратно трогал, даже не думая, что через несколько раундов уже будет расстегивать их, едва не вырывая из петель.              Пока они раздевали друг друга, с упоением стягивая и срывая детали гардероба один за другим, будто соревнуясь, кто это сделает нетерпеливее, палочка благовоний уже догорела и рухнула на пол вместе с подставкой и штанами Се Ляня, зацепившимися за нее штаниной.              Принц снова обвил ногами спину Хуа Чэна, на сей раз — обнаженными, и недвусмысленно заерзал, притираясь задницей к его паху и утягивая его в поцелуй.              Который вскоре был разорван, потому что Хуа Чэна, очевидно, что-то не устраивало. Се Лянь вопросительно поднял бровь.              — Гэгэ, не торопись. Тебе будет больно. Сперва…              — Не будет, — перебил его Се Лянь.              — Только не говори, что ты уже делал это, — он знал, что ничего Се Лянь не делал, просто шутил. — Или что ты привык к боли, — а вот это уже была не шутка. — Я не хочу доставить тебе даже малейшего дискомфорта, так что давай сначала…              — Сань Лан, — принц снова не дал ему договорить. — Я, конечно, девственник, но я не дремучий. Я знаю, как устроено человеческое тело. Не хочу хвалиться, но на совершенствование своего я потратил восемьсот лет. Твоя забота греет мне сердце, но, поверь, я в состоянии расслабить свои мышцы там, где это необходимо, без чужой помощи. Я же всё-таки бог. Так что... заканчивай разговаривать и поклонись своему богу так, как он того заслуживает.              Последние слова прозвучали, как приказ. Се Лянь постарался сказать это так же горячо, как Хуа Чэн говорил ему вернуться на алтарь.              Он не ошибся с выбором рычага давления. Дважды повторять не пришлось.              Демонстрация силы и авторитарный тон были очевидно запрещенными приемами, потому что силы, с которой его вжали в алтарь, было бы достаточно, чтобы раздавить простого смертного.              — Слушаюсь, Ваше Высочество, — проворковал Хуа Чэн в его губы с лёгким оттенком угрозы, снова намекая принцу, что он не представляет, на что он только что подписался.              Се Лянь подумал, что такими темпами эта баснословно дорогая плита не переживет эту ночь. А потом...              А потом он больше не думал о плите, потому что сильные пальцы развели в стороны его ягодицы.              Несмотря на то, что принц вроде как успешно нарвался на то, чтобы с ним не церемонились, проникая в него, Хуа Чэн всё равно был крайне осторожен и неотрывно смотрел в его глаза, ловя малейшие признаки боли.              Но их там так и не появилось — Се Лянь не врал, он и в самом деле превосходно контролировал свое тело, сводя все возможные болевые ощущения к нулю.              Поэтому то, что он почувствовал было... непередаваемо. Это стоило восьмисот лет воздержания.              Он со стоном впился в чужие губы, подаваясь навстречу и прижимая демона к себе ногами, вынуждая сделать первый толчок.              Он получил ответный стон в свой рот.              Хуа Чэн взял его руки, прижал их к божественному постаменту над его головой и произнес:              — Ваше Высочество... не бойся.              Се Лянь даже не думал чего-то бояться, и эта фраза была призвана не в прямом смысле успокоить его, скорее... предупредить. Потому что больше демон не сдерживался.              — Сань Ла-а-, — звук утонул в очередном поцелуе.              Сильные, рваные толчки не оставили в его голове ни единого слова кроме «Сань Лан», «пожалуйста» и «ещё». Которые он безостановочно повторял, когда его рот не был занят чужим языком, стонами и судорожными вдохами.              Его длинные волосы разметались по алтарю, цепочки в них ритмично звенели в такт влажным шлепкам. От тела Хуа Чэна уже исходил жар.              Реальность во много, много раз превосходила то, как Се Лянь себе это представлял.              Ему никогда не было так хорошо, и, казалось, не могло стать ещё лучше, но потом Хуа Чэн начал шептать в его ухо «Ваше Высочество» и сбивчивые комплименты. Потом Хуа Чэн вспомнил его реакцию на прикосновения к соскам, и втянул один из них в свой горячий рот.              А потом пальцы Хуа Чэна сомкнулись на его члене.              Его первый за восемьсот лет оргазм сотряс все святилище, подобно Небесной Каре. Если бы Се Лянь мог уделить хоть немного внимания окружающей обстановке, он бы заметил, что начал физически светиться, излучая легкое сияние — последствия мощного всплеска божественной ци.              От этой картины демон над ним в последний раз проревел его титул, отчаянно вбиваясь в него, и рухнул головой в его плечо, мелко подрагивая.              Се Лянь не успел опомниться, как на его щеку нежно легла чужая ладонь, а губы накрыл мягкий поцелуй — полная противоположность недавним засосам и укусам.              Его резко выдернуло из послеоргазменной неги. Нет, нет-нет-нет-нет, только не говорите, что всё закончилось так быстро!              — Сань.. Лан, — принц жалобно всхлипнул в губы Хуа Чэна, смаргивая слезы. — Сань Лан, ещё...              В его текущем словарном запасе так и не прибавилось новых слов, но и этих было вполне достаточно, чтобы обозначить его желание.              Хуа Чэн не смел ослушаться. Он хищно оскалился в ответ:              — Как скажешь, Ваше Высочество.                            Поздним утром полностью обессилевшего принца всё-таки перенесли на кровать, бережно вытащив из уничтоженной прически все гребни и шпильки.              Хуа Чэн лег напротив него, переплетя свои длинные ноги с его ногами. Какое-то время он просто разглядывал его лицо, ласково перебирая волосы, а затем сощурился и подло хихикнул:              — Я даже не думал, что гэгэ такой ненасытный.              — Замолчи, — Се Лянь смущённо спрятал лицо в его груди. Он тоже не думал, что когда-нибудь будет таким.              Но Хуа Чэн, очевидно, почувствовал вкус свободы и безнаказанности и продолжил бессовестно насмехаться над Его Высочеством:              — А ещё я не думал, что гэгэ будет меня соблазнять и подталкивать к воплощению своих непристойных фантазий.              Се Лянь протестующе замычал и пнул наглого демона в бок. До него запоздало дошло, что не он один в этой игре проверял свои догадки. После задания с раздеванием Хуа Чэн тоже что-то заподозрил, и его вопрос о том, что себе представлял принц в его отсутствие, был нацелен именно на выяснение, действительно ли Се Лянь пытался его соблазнить. Только, видимо, его демонстрация на алтаре была всё же недостаточно однозначной, и Хуа Чэн просто не смог поверить в то, что под словом «помолиться» имелось в виду именно… это.              Хуа Чэн рассмеялся.              — Я бы хотел воплотить их все. И... — он завернул Се Ляня в свои руки и тихо добавил в его волосы: — Я так счастлив, гэгэ.              Принц понимал это чувство. Он его полностью разделял.              Сонно закутавшись в чужие объятия, он помолчал, наслаждаясь моментом, и прошептал:              — Я тоже люблю тебя, Сань Лан.