идеал.

Достижение заветной цели приносит людям невероятное удовольствие, особенно когда цель казалась столь далёкой и недостижимой; особенно, когда руки уже начали предательски опускаться, но вдруг! О чудо! Крошечный рывок, сделанный из последних сил, смог воплотить давно желаемое в действительность. И у Феликса тоже есть цель. И каждый день он маленькими шагами приближается к ней. Тщательно скрывая от остальных, придерживается своего «великого» плана, своих сложных замыслов. Старается, по крайней мере. Ещё немного, ещё чуть-чуть и он обязательно добьется своей долгожданной, своей высшей цели. Каждый день он испытывает себя. Насколько хватит его сил? Его выдержки? В его голове держится навязчивая мысль о том, что важна же цель, а средства её достижения весьма условны, верно? Но каждый раз, когда желанное кажется так близко, оно вновь ускользает, незаметно утекает сквозь пальцы, отдаляясь ещё дальше. И его с новой силой засасывает в тихий тёмный омут жгучих и устрашающих мыслей; в молчаливую бездну всепоглощающей ненависти; в её бесконечный круговорот, затягивающий с каждым разом всё сильнее. Ненависти к себе в первую очередь. Ему, как никому другому, знакомо, что такое «отложенная жизнь». — Почему ты не выложишь эти фотографии? — озадаченно интересуются друзья всякий раз, на что Ли неуверенно улыбается и придумывает совершенно абсурдный ответ, далёкий от правды, «Я сфотографируюсь, когда похудею». «Я надену эти штаны, когда похудею». «Я признаюсь ему, когда похудею». Да, Феликс обязательно подойдет к тому юноше, что вынуждает заходиться его молодое робкое сердце в бешеном ритме, окрыляя вдохновенным чувством страстной влюбленности; к тому, из-за кого всё тело обдает жаркой волной. Обязательно выразит все свои чувства, копившиеся долгие годы. Но не сейчас. Не сейчас, когда желанный результат оказался недостаточным, не произвёл должного эффекта. В стареньком, мутном зеркале, висящем в ванне, Ли видел лишь эти отвратительные пухлые щёки, пышные округлые бедра, которые, несмотря на огромные усилия, несмотря на проделанный тернистый путь, были всё ещё с ним. Ему, как никому другому, знакомо чувство мучительной зависти, что обволакивает липкой оболочкой, плотным коконом сковывает движения; заставляет его безнадёжные, совершенно глупые чувства вдребезги разбиться при виде живого великолепия как из мрамора точёного, до которого Феликсу далеко. Тонкая гибкая фигура, плавные изгибы. Угловатые скулы, впалые щёки. Стройные, узкие бедра. Безупречная кожа. Да, именно такой человек должен быть рядом с «Аполлоном», сошедшим с самого Олимпа до простых смертных. С этого «божества», именуемым Хван Хёнджином, Ли был не в силах спустить глаз. С его высокой широкоплечей фигуры с благородной осанкой; с пухлых губ, смыкающихся в лучезарной улыбке; с глаз, отличающихся мягким и проницательным взглядом; с мягких, слегка вьющихся волос, отливающих блеском… Хёнджин — сплошная эстетика, воплощение слова идеал. Да, точно, и Феликс смотрелся бы крайне нелепо рядом с таким человеком. Он откровенно устал от этого нескончаемого цикла, вызывающего по отношению к себе лишь отвращение. Неконтролируемое переедание, «очищение», голодовка в наказание самому себе, поглощение продуктов с невозможностью остановиться и так раз за разом. В голове сплошные цифры цифры цифры. Ли, заходясь в немом крике, обречённо сползает вниз по выбеленным стенкам, аккуратно облицованных белоснежными квадратами плиток. Стенки, ставшие за последние несколько лет до боли родными, сплошным рядом смыкаются над крохотной фигуркой, загоняя в ловушку собственной слабости, не давая ни малейшей надежды на какие-либо просветления в его жизни. Градом скатывающиеся слёзы больно обжигают лицо. Сколько так будет продолжаться? *** Хёнджин не глуп. Он трезво оценивает свою внешность, умея выгодно подчеркнуть свои достоинства, и это не может не приковывать чужие взгляды, в которых мешается нескрываемая зависть и искреннее восхищение. Хван умело игнорирует все обращенные в его сторону взгляды. Все. Кроме одного особенного, будоражащего душу с тревожным замиранием сердца; проницательного взгляда выразительных глаз, в которых можно прочитать самую что ни на есть настоящую, беспредельную любовь и благоговейное обожание. Чего стоит одна лишь обворожительная улыбка, блуждающая по лицу того самого. Феликс, по скромному мнению Хвана, само воплощение юношеской красоты. Воплощение, которое изнуряет себя до потемнения в глазах и нарастающей тошноты; до необыкновенной восковой бледности и хищной худобы. Хван видит это, не представляя, как Ли не замечает собственной неописуемой, завораживающей красоты. Всё же глубоко в душе юноша наивно надеется, что когда-то это прекратится само собой. Когда-то Феликс и так поймет, что он совершенен. И когда Хёнджин в очередной раз видит, как Феликс смущённо сообщает друзьям, что вскоре вернётся, как он осторожно пробирается в ванную аккурат после съеденной за дружескими посиделками пиццы, что-то внутри Хвана звучно щёлкнуло, вынуждая отправиться вслед за Ли. Он слышит всё: от начала «процедуры» до самого её конца, оканчивающейся полосканием рта. Мучительная тревога за своего мальчика невольно сжимала сердце, заставляя ныть от боли. Хван осторожно приоткрывает дверь, наблюдая в ночной полутьме обессиленное тело, осевшее по стене в полном изнеможении; неподвижное выражение осунувшегося лица; затуманенный взгляд бесцветных глаз со странным мерцанием. При виде такой картины размеренное дыхание Хвана сбилось, будто бы по груди полоснули стальным лезвием; ноги от чего-то сделались ватными; вязкая тяжесть тянула вниз, вынуждая рухнуть на колени рядом с любимым человеком. Хёнджин хочет многое сказать, но не сейчас. Сейчас он лишь ласково улыбается; крепко с горячностью обнимает худощавое тело, прижавшееся к нему ещё плотнее; тщательно вытирает влажное от слёз лицо; оглаживает подергивающиеся плечи, выступающие лопатки, невольно навевающие воспоминания о прочитанных легендах о падших ангелах. Воистину ангел. И он обязательно поможет этому ангелу обрести счастливую жизнь. Всё обязательно будет хорошо. Будет ли?