Визит

      «Я постоянно о тебе думаю. О том, во что ты одета, чем ты сейчас занята и с кем. О том, какие у тебя друзья, что ты ешь перед работой, каким шампунем пользуешься, что было с твоей семьёй, думаю о твоих глазах и губах, и о том, что ты чувствуешь, убивая, о том, чем ты завтракаешь… Я хочу знать о тебе всё».       «Я тоже о тебе думаю».       Ева неоднократно вспоминала этот момент их последней встречи. Она, на самом деле, буквально не выбрасывала его из головы, день за днём прокручивая слова друг за другом. Она вспоминала волосы и лицо Оксаны, которое было жестоко поцарапано. Её губы, треснутые и кровавые, улыбались ей в лицо. Глаза, судя по всему, пролившие немало слёз за последние сутки, внимательно всматривались в каждую морщинку напротив, а руки, ослабшие и трясущиеся, мягко гладили её щеку.       Ева вспоминала и себя. Сначала заинтересованную, потом злую, напуганную и, в конце концов, спокойную.       Можно ли считать нормальным тот факт, что она чувствует себя в безопасности рядом с самым жестоким человеком, которого она встречала?       Оксана сказала, что тоже думает о ней. При этой мысли на лице женщины появлялась неожиданная улыбка, за которую она многократно себя корила. Пытаясь убедить собственное сердце, что это абсолютно ничего не значит, она лишь смеялась себе в лицо, догадываясь, насколько глупой и жалкой выглядит в такие моменты.       «Она искусный манипулятор. Она психопатка, абсолютный нарцисс и бездушная женщина, которая делает всё ради своей выгоды»       Но… какую выгоду она получила бы, если всё это было действительно так? В итоге, всё, что ей досталось — это её собственный нож в собственном животе.              Перспектива так себе.       Она внимательно наблюдала за Вилланель. Поластри старалась запомнить её осанку, форму лица и то, как волосы лежат на постели. Она пыталась уловить её запах, который смешался с кровью. Ева хотела бы выучить её отпечатки пальцев, но, пока что, такой возможности ей не предоставилось. Зато Еве удалось навсегда запомнить её выражение лица, когда нож действительно проткнул нежную кожу, а кровь просочилась сквозь тот дурацкий свитер.       Ева ранила её. Глубоко.       Во всех смыслах.       Сейчас Поластри пытается себя оправдать, скидывая вину на месть, злость, отчаяние и беззащитность, но осознаёт, что совершенно не понимает, зачем пырнула женщину ножом в живот. После обещания от психопатки (которой, к слову, она искренне поверила), Ева сама предала её, застала врасплох, нанесла удар в спину. Ей хочется забыть тот день, сделать вид, что ничего не было, но её мозги всё ещё варят, стараясь донести до неё, что Вилланель придёт за ней и сделает с её телом невообразимые вещи. Месть была действительно в её интересах, но, отбрасывая страх, Ева понимала, что это слишком опасно для обеих. Учитывая состояние Оксаны, она вполне могла проиграть эту битву.       Она вонзила нож, кажется, ей в живот, но на самом деле он пронзил её сердце.       И ведь не просто вонзила, она ударила её так, что острый предмет с первого раза засел внутри. Ева хладнокровно села на неё и в порыве ярости прокрутила этот злосчастный кинжал, добавляя итак болезненным ощущениям больше чувства. И только после того, как взгляд её упал в глаза напротив, Поластри очнулась, но было уже слишком поздно.       Она, наверное, была бы самым худшим копом, ведь совершила убийство и сама же вызвала полицию и скорую на себя. Но, честно, ей было глубоко всё равно. Мозг Евы выключился на тот момент, дав волю чувствам. Она просто не могла смотреть на Оксану, истекающую кровью и теряющую рассудок. Насколько глупыми со стороны выглядели попытки вернуть всю кровь в её тело? Вилланель старалась смеяться, пока глаза не закатились. И Ева уверена, что это самое страшное, что она когда-либо видела.       Как бы трудно не было принять это решение, Ева узнаёт местонахождение психопатки и собирается нанести ей визит. Она, правда, ещё не решила, зачем: попросить прощения, закончить начатое или просто увидеть её.

***

      Страшно было осознать, что Вилланель лежала буквально в километре от её дома. Это означает, что всё это время она была рядом. Это означало, что Ева каждый день проезжала мимо госпиталя, не подозревая, что в нём лежит та, чьей жизнью она попыталась распорядиться. Это означает, что когда Вилланель выпишут, она за несколько десятков минут доберётся до Евы с целым арсеналом оружия, приготовленного специально для неё.       Узнав в интернете часы приёма посетителей, она идёт в больницу со страхом быть отвергнутой или не нужной. Скорее всего, Вилланель лежит там и каждый божий день проклинает Поластри, надеясь, что она не заявится к ней в то время, когда она выглядит, наверняка, не лучшим образом.       Тем не менее, она переступает порог.       — Здравствуйте, извините, а… — и тут до неё доходит.       Мать твою, а как она представилась?       Она точно не могла назвать своё настоящее, давно забытое и израненное имя, но и нынешнее говорить было небезопасно. У Евы нет совершенно никаких идей. Может, описать её, как «женщина с очень тонкими чертами лица, кошачьими глазами, которые широкие, но настороженные. У нее пухлые губы, длинная шея, высокие скулы. Её кожа гладкая и яркая, а ещё дыра в животе»?       Звучит не очень.       — Миссис? — прерывает Еву из раздумий девушка на ресепшене.       — Мисс Поластри, — отвечает Ева с лёгкой улыбкой на лице, — прошу прощения. Знаете, мне нужно к женщине, которая около двух недель назад поступила сюда с ранением в животе.       — Оу, вы имеете ввиду Миссис Чапман? — с заинтересованностью спрашивает та, набирая что-то в своём компьютере.       — Да, да, именно её, — отвечает Ева, придумывая что-то для уверенности, что та не ошибается, — она же блондинка? А то мало ли, сколько здесь однофамильцев.       «Очень тупая отговорка», — думает Поластри, представляя, что именно это сказала бы Вилланель, будь она здесь.       — Всё правильно, Мисс Поластри, она лежит в 108 палате, это прямо и налево, — улыбается Энни, судя по её бейджику, и добавляет, — кем вы ей приходитесь?       Ева боялась этого вопроса больше всего.       Кем же она приходится Вилланель? Враг? Друг? Соратник? Товарищ? Любовь? Соперница? Девушка? Любовница? Жена?..       — Я её сводная сестра, — с недоверчивой улыбкой говорит Поластри, — мой брат не может приехать, поэтому попросил навестить её вместо него.       — Миссис Чапман рассказывала о проблемах с мужем, — расстроенно отвечает та, после чего направляет рукой в нужную сторону, — проходите.       Отблагодарив, Ева быстрым шагом направляется в указанном направлении. Миссис Чапман? Проблемы с мужем? Господи, что она там наговорила?       Приблизившись к кабинету, Ева, на свой страх и риск, заглядывает в него через небольшое окно в двери. Оксану не видно за ширмой, но силуэт точно даёт понять, что это она. Поластри даже ничего не купила в качестве извинений или банального гостинца, но это последнее, что её сейчас тревожит.       Дрожащей рукой она открывает дверь.       Делая небольшие шаги вперёд, её сердце начинает биться сильнее. Ева уверена, что если бы её подключили к аппарату, то он давно верещал на всю больницу. Не зная, спит женщина в койке или нет, Поластри уповает хотя бы на то, что она не лежит с пулемётом в руке, готовясь к атаке.       Заглянув за перегородку, Ева видит умиротворённо спящую Вилланель. Она готова поклясться, что, не смотря на её беззащитный вид, она выглядит опасной. Милой, но всё равно представляющей угрозу. Её руки лежат на покрывале, что укутало её по грудь. Грудь медленно и равномерно поднимается и опускается, а лицо время от времени хмурится. Взглянув на волосы, беспорядочно лежащие на белой подушке, Ева невольно вспоминает день их последней встречи, когда эти же локоны были разбросаны по кровати более непринуждённо и красиво.       Несколько минут простояв в режиме наблюдателя, женщина меняет положение и садится на стул около койки. Приборы позади неё пищат, создавая фоновый шум, но так даже лучше. Ева уверена: услышь она дыхание Оксаны, немедленно разрыдается. А это последнее, чего она хочет.       Заметив, что не чувствует запах духов Вилланель, она чуть приближается, вдыхая. Женщина на постели пахнет лекарствами, дешёвым шампунем и собой. Последнее, будьте уверены, самое приятное.       Ева не знает, сколько времени прошло. Она просто продолжала сидеть, смотря на то, как Вилланель, живая и почти здоровая, спит. Она поменяла положение, переместившись на бок, прямо лицом к Еве. Положив голову на свои руки, она смотрелась котёнком, пытающимся укрыться от холодного, колючего снега. Лицо перестало быть хмурым, обретя более спокойный вид. Поластри улыбалась, глядя на это, представляя, что всё могло быть по-другому.       Они могли бы существовать вместе.       Нет, не так.       Они могли бы существовать вместе?              Так тоже плохо.       Они могли бы жить вместе?       Ева захотела представить, что могли бы.       Просыпаясь, лицо Вилланель было бы первым, что она видит по утрам. Одновременно открыв глаза, они бы улыбнулись, глядя друг на друга, а Вилланель прошептала бы тёплое «Привет, Ева». После этого она пошла бы готовить завтрак для Евы, матерясь на кухне по-русски, когда всё идёт не так, как она хочет. Потом, скорее всего, обе отправятся на работу. Вилланель снова убьёт какого-то мудака, а Ева будет отчаянно делать вид в офисе, что пытается раскрыть это дело.       Оставляла бы Оксана тайные послания, которые будут известны только Поластри? Однозначно. Ева ещё несколько месяцев боялась читать безобидные записки, оставленные от Нико, когда он уходил на работу первым. Сейчас же она отчаянно хотела получить их вновь, но вовсе не от бывшего мужа.       После трудового дня, они бы встретились дома. Вилланель ожидала бы Еву в ванне, наполненной лепестками роз или кровью, которую она собрала с последней жертвы. Им обеим этот жест показался бы до безумия романтичным. Женщины провели бы вместе вечер, заказав пиццу и просматривая кино, неоднократно отвлекаясь друг на друга, а после ушли бы спать в обнимку.       Или, может быть, они надели свои лучшие наряды и отправились в самый дорогой ресторан Лондона, балуя друг друга изысканными блюдами. Они бы могли даже смотаться на пару часов в соседний город, просто потому, что они этого хотят.       Еве захотелось представить, что они действительно могли бы жить именно так, но тяжелая реальность ударила в спину, когда она услышала, что Вилланель начала просыпаться.       Сердце вдруг забилось быстрее. Что ей говорить? Зачем она сюда пришла? Ева же сама не знает ответы на эти вопросы. Может, ей уйти? Она увидела её, удостоверилась, что она жива и за ней ведётся уход. Наверное, этого вполне достаточно.       Вилланель открыла глаза.       «Чёрт!» — воскликнула Ева у себя в голове, потому что не успела осуществить задуманное.       Ей оставалось просто молча смотреть. Просто наблюдать за реакцией напротив, ожидая начало разговора. И Ева была на это готова, но понимала, что Вилланель его не начинает. Она села, потянулась, протирая глаза и тут же нахмурилась, смотря прямо перед собой.       — Привет, — сказала Поластри, всё же взяв инициативу на себя.       — Что ты здесь делаешь? — тут же ответила Оксана, чуть не прервав Еву на полуслове.       Женщина растерялась. Она понятия не имела, зачем пришла сюда, и её глаза забегали в надежде прочитать ответ на стенах помещения.       — Пришла тебя навестить.       — Что тебе нужно, Ева? — сурово спросила Вилланель, первый раз после пробуждения посмотрев ей в глаза.       — Мне… — «твою мать! Что говорить?» — я просто хотела тебя увидеть.       — В прошлый раз не насмотрелась?       Она зла.       Она зла, и это совершенно не удивительно.       «Ты пырнула её ножом, и наивно полагала, что она улыбнётся, когда увидит тебя? Какая же ты глупая, Поластри»       Конечно, её злит и то, что Ева видит её в таком состоянии. Холодная женщина, которая привыкла представлять себя в образе Снежной Королевы, независимо от себя снимает маску, показывая слабое место и отсутствие боевой готовности. Для неё это позор и страх.       — Как ты? — решила спросить Ева, отвечая вопросом на вопрос.       — Ева, — со вздохом произносит Вилланель, выглядя крайне разъярённой, — что тебе от меня надо?       Поластри тоже вздыхает. Нельзя было привыкать к снисходительному отношению к себе.       — Ничего. Я просто пришла. Без цели. Просто, чтобы увидеть тебя и узнать, что ты жива и с тобой всё хорошо.       — Увидела? — Оксана скрестила руки, — а теперь уходи.       — Нет.       Женщина сама не поняла, когда успела это сказать. Слово само выбросилось изо рта, не давая времени на обдумывание.       — Ты сказала, что пришла, чтобы убедиться, что со мной всё в порядке, — Вилланель повторила фразу Поластри, откидывая одеяло. Ева не сдвинулась с места, наблюдая за этим. Блондинка подняла свою больничную кофту, оголяя раненый живот, — ты считаешь, что со мной всё хорошо?       Ева опустила взгляд на её травму. Она знала, что сделала это своими руками, но мозг словно упускал это из виду, позволяя ужаснуться увиденному. Её рана всё ещё была воспалена, создавая вокруг себя красный ореол. Оксана коснулась этого места, причиняя себе боль и хмурив лицо ещё больше, отчего её руку захотелось немедленно убрать.       — Ты считаешь, что это нормально? Что это приемлемо для того, чтобы считать, что я в порядке?       Глаза Евы начинали предательски слезиться.       — Оксана…       — Не называй меня так.       — Вилланель, я…       — И так меня тоже не называй.       Поластри удивилась.       — Миссис Чапман?       — Никак меня не называй, Ева. Просто уходи.       В её глазах тоже виднелся блеск, и женщина была уверена, что та ненавидит себя за это. Она попыталась отвернуться, чтобы сморгнуть слёзы, наполняющие её глаза с каждой секундой всё больше, но Ева коснулась её руки, которая покоилась на краю койки.       — Вилланель, мне жаль. Я… я не знаю, я просто не помню, для чего сделала это, — говорила она с дрожью в голосе, замечая, что тепло руки в её собственной исчезло, — пожалуйста, Вилланель… посмотри на меня.       Оксана повернулась, даря обиженный взгляд.       — Неужели ты не боишься, что я прямо сейчас убью тебя? — язвительно спросила Вилланель, искажая свои брови.       Поластри лишь отрицательно кивнула. Нет, конечно, в какой-то степени, она действительно боялась, но сейчас, почему то, этот страх уменьшился в разы.       — Это я должна бояться тебя после того, что ты со мной сделала.       Дыхание Евы прервалось.       — Ты боишься? — спросила Поластри.       — Нет, — шепнула та.       Минута молчания. Ева не знает, что испытывает сейчас. Что нормальные люди чувствуют в такие моменты? Она ощущает лишь напряжение и лёгкое, еле заметное благоговение от того, что Вилланель жива и прямо сейчас находится рядом с ней.       — Ты хочешь убить меня? — с опаской интересуется женщина, не до конца понимая, действительно ли хочет знать ответ на свой вопрос.       — Поначалу хотела, — кратко отвечает Вилланель.       — А сейчас?       — Не знаю. Мне хочется, чтобы ты знала, что мне было, мягко говоря, неприятно.       — Я знаю, — усмехнулась Ева.       — А ты, Ева? Ты хочешь меня убить? Ты пришла сюда, чтобы закончить начатое?       — Что? Нет! — воскликнула Ева, удивляясь этому предположению, хотя, поначалу, действительно думала об этом, — если бы я хотела тебя убить, я бы сделала это, пока ты спала.       — Ты бы не смогла, — отрицает Оксана, — я слишком мило сплю.       Эта женщина никогда, кажется, не изменится. Только представьте: вы лежите на больничной койке с зияющей дыркой в животе и сердце, но продолжаете вести себя, как маленький ребёнок. Это её дар или проклятие?       Вновь эта тишина. В какой момент из неловкой она превратилась в необходимую?       Им просто не за чем было говорить, и они, откровенно говоря, не умели это делать. По крайней мере, друг с другом. Каждое слово, чаще всего, было язвительным, старающимся задеть, разрывающим старые раны или образующим новые. Ева задавалась вопросом: это была их особенность или намёк на то, что пора учиться вести конструктивный, адекватный, нормальный диалог?       Честно говоря, им обеим было бы неплохо, в начале, научиться договариваться с самой собой.       Или, может быть, они общались на невербальном уровне? Бросьте, ни одна, ни другая не верила в эту романтизированную брехню.       Но… значит ли это, что если человек не верит в любовь, то её не существует во всём мире?       За них говорило многое: жесты, поданные друг другу специально или случайно. Касания рукой, взмах волос, закатывание глаз. Мимика была отдельным жанром в их лексиконе, являясь разносторонней и чересчур многозначительной. Им действительно стоит дать премию за открытие и успешное применение настолько совершенной и понятной формы общения. Только вот, доступна она была только им двоим.       Но взгляд, стоит сказать, лидировал в гонке за получение премии. Он имел множество вариаций, значений, эмоций и чувств, что они хотели друг другу показать, но боялись. А если эти два вида коммуникации сливались воедино, их смело можно было назвать новым, полноценным, совершенным языком.       Именно по этой причине разговор не всегда был нужен этим двоим. Но было одно крошечное, почти незаметное «но», которое рушило идиллию: восприятие.       Да, несомненно, они были схожи, схожи во многих параметрах, включая и этот, но не всегда, далеко не всегда эти моменты совпадали. Слово, казалось бы, предельно ясное и однозначное, сказанное Евой, зачастую воспринималось Вилланель не так, как Еве бы хотелось. Также работало и в обратную сторону. От этого и шли все разногласия, ссоры и недопонимания.       Это бесило.       — Зачем ты сделала это? — Вилланель выбила Еву из колеи таким ожидаемым, но неожиданным вопросом.       — Если бы я сама знала.       — Это не ответ.       — Наверное, хотела дать тебе понять, что я тоже что-то могу.       — Я и так это знаю. И ты об этом осведомлена.       — Я понятия не имею, что означал мой жест, ясно? Ты думаешь, что я не размышляла об этом?       — И к чему ты пришла?       — Да ни к чему.       — Это за Билла? За Фрэнка? За твои шмотки из Лондона? — Вилланель выгнула бровь, — они были отвратительны.       — Я не знаю, Оксана, — злилась Ева, — прекрати допрашивать меня.       — Ты сама пришла сюда, Ева. Я тебя не звала.       В этом и есть вся соль. Ева приходит к Вилланель, даже когда та её не зовёт.       Она просто хочет прийти.       — Я знаю. Перестань напоминать мне об этом.       — Мне просто нравится льстить себе.       Какая же она засранка!       — Болит? — самый тупой вопрос, который только можно было задать в такой ситуации.       — Да, болит. Но чуть меньше, чем сердце.       Ей больно. Ева догадывалась об этом, но услышать устное подтверждение оказалось более неприятно, чем она думала.       Только не сейчас, чёртовы слёзы!       Поластри протянула свою руку, вновь задирая дешёвую больничную накидку, которая предавала женщине на койке ещё более болезненный вид. Оголяя часть живота, её взору предстала картина, сотворённая её же руками. Может быть, Ева была садисткой? Почему она снова хочет увидеть эту рану, даже воспоминания о которой причиняют ей боль?       Она положила свою руку на бок Вилланель, после чего подняла глаза на её лицо. Оксана сосредоточенно и спокойно смотрела на Еву, ожидая дальнейших действий. Почему она, мать твою, ей так доверяет?! Откуда эта мнимая уверенность в том, что разведчица не порвёт медицинские узлы своими руками, в очередной раз разрывая чувствительную плоть? Почему Вилланель просто лежит и смотрит, как женщина на стуле позволяет себе буквально всё, что хочет?       Ева прикоснулась указательным пальцем ко шву настолько невесомо, что Вилланель этого даже не ощутила. Её лицо не скорчилось от внезапной боли, а глаза не бегают от страха. Её грудь спокойно вздымается, а сердце умеренно бьётся.       Какая природа таится в этой женщине?       Пустыня Сахара? Она сухая и почти безводная, жестокая, обманчивая и опасная. Она огромная, но такая однообразная. Всем остальным кажется, что Сахара совершенно безжизненна, и только лишь бесценные обитатели этого засушливого места знают, как цветёт и пахнет здесь жизнь.       Тихий океан? Он кажется, на первый взгляд, спокойным и умиротворённым, но скрывает в себе необъятный шторм и цунами.       Африка? Засушливая, многочисленная и стойкая, она способна одарить тебя месяцами нескончаемым ливнем, который неожиданно погубит тебя. Она может загрызть тебя, словно хищный зверь, предварительно поиграв с твоим бездыханным телом.       Нет.       Безусловно, она — много кто. Но, в первую очередь, она — непроходимая Тайга. Русская, бескрайняя, тёмная, таинственная и, безусловно, опасная. Включающая в себя так много, она создаёт целый организм, подобный грибнице, и разрастается на близлежащие территории. Она поглощает, забирает, трансформирует. Способная полностью видоизмениться, она видоизменяет и тебя. Занимая так много места, она остаётся нетронутой, дикой, беспробудной. Вилланель — цельный, самостоятельный, независимый организм, правящий на своей территории и так беспринципно внедряющийся на чужие. И сломить её невозможно, остаётся примкнуть.       Ева Поластри не смогла устоять перед её величеством.       — Почему ты не боишься? — спросила она, безотрывно глядя в глаза напротив. Рука всё ещё покоилась на животе.       — Потому что я знаю, что ты мне не навредишь, — тихо ответила Оксана.       — Месяц назад я ударила тебя ножом, — напомнила ей Ева.       — Потому что я знаю, что сейчас ты мне не навредишь, — исправила Вилланель.       Стоит уточнять, что она была права?       — Почему ты так уверена? — пришло время Евы осыпать её вопросами.       — Потому что я тебе слишком нравлюсь. И то, что ты сделала со мной — одно из доказательств, — объяснила женщина.       — Ты это только что придумала? — предположила Ева в попытках отвергнуть очевидное.       — Ты знаешь, что я права. Мне хотелось услышать это от тебя, но ты либо испугалась признаться, либо, действительно, пока что это не поняла и не осознала.       Еву бесит, что Вилланель читает её, как открытую книгу.       — Меня бесит, что ты читаешь меня, как открытую книгу.       — Привыкай, — улыбнулась Оксана.       Разведчица скучала по этой улыбке.       Ева вернула взор к телу своей, когда-то, противнице. Сейчас она не считает её таковой, но, при этом, не может понять, кем она является для неё на данный момент.       — Дотронься, — почти шепотом произнесла Вилланель, следя за пальцами женщины.       — Тебе будет больно, — возразила та.       — Дотронься до меня, Ева.       Поластри не смогла воспротивиться.       Легко прикоснувшись к ране, она начала водить по ней пальцем, из стороны в сторону, стараясь как можно меньше создавать трение. Конечно же, Вилланель было больно, И Ева распознала это по слегка дёргающейся светлой брови. Но та хотела этого, и женщина была не в силах отказать.       Переместившись с раны, Поластри принялась гладить её живот. Мышцы сокращались от нежности прикосновений, и за этим было забавно наблюдать. Ева улыбалась, но после того, как посмотрела на лицо Оксаны, её собственное приобрело менее счастливые очертания.       Вилланель буквально сглатывала слёзы, стекающие по скулам. Она изо всех сил пыталась не шмыгать носом и уповала на то, что Ева упустит эту картину.       Но это же Ева.       — Почему ты плачешь? — обеспокоенно спросила она, убрав руку с её тела и вернув накидку, — было слишком больно?       Но Вилланель молчала. Она пыталась взять себя в руки, глубоко вдохнув.       — Оксана, не молчи.       — Я скучала.       Кто же знал, что эти слова будет настолько тяжело произнести?       Печальная улыбка озарила лицо разведчицы, которая ломала себя изнутри, чтобы сказать то же самое.       — Я тоже.       Вилланель усмехнулась. Ева стёрла горячие слёзы с белесого лица, заглядывая в серо-зелёные глаза напротив.       — Тебе нужно уйти.       Это совсем не те три слова, которые хотелось услышать Поластри. Они не вдыхали в неё жизнь, а высасывали её остатки.       Эта встреча была не самой внезапной в жизни Евы, но, однозначно, самой долгожданной. Пытаясь максимально оттянуть момент прощания, она и вовсе забыла о том, что когда-нибудь он всё же наступит. Это было больно, но неизбежно.       Но она всё понимала. И знала, что это не конец. Это не было началом их истории или грустным завершением. Их обеих ждало фееричное продолжение.       — Ты ведь вернёшься? — спросила Ева с явной надеждой в голосе.       — Вернусь, — кратко ответила Вилланель.       — Обещаешь?       — Обещаю.