I can face my darkest night cuz I trust you with my life. I'm not afraid for, You are my refuge. When it's heavy on my chest You're the place I catch my breath. You are the only one I hold onto.
Иван спрятал свои огромные глаза-полнолуния, в которые, как казалось многим людям, словно извечно напрашивались слезы, под чуть длинной, слегка волнистой челкой из россыпи светлых, будто посеребренных волос. Ему нравилось исподтишка наблюдать за боссом их небольшой маркетинговой компании, хотя, конечно, в мыслях он понимал, что это довольно странно и в некоторой степени жутко. Но он ничего не мог с собой поделать: гормоны из-за «перехода» бушевали, секса по согласию у него не было ни разу до сих пор, а этот мужчина, старше самого Брагинского лет на семь-восемь, был до ужаса привлекательным и очаровывающим даже самых черствосердечных людей. Широкая добродушная улыбка, сияющие внутренней теплотой голубые глаза, вечно взъерошенные пшеничные волосы, которые по-матерински постоянно пыталась пригладить пожилая секретарша… Ах… Сильные плечи и крепкие руки, в объятьях которых, наверное, можно было не только утонуть, но и почувствовать себя укрытым и защищенным от страшного и опасного мира вокруг… Ивану так хотелось побыть в безопасности: дать себе чуть-чуть расслабиться, перестать получать вечные удары от судьбы и ощутить себя по-настоящему любимым хотя бы на несколько секунд. Интересно, каково это, когда на тебя смотрят не с презрением или банальным звериным желанием, а с человеческой нежностью, хотят прикоснуться не для того, чтобы причинить боль, а просто приласкать… Брагинский очень хотел бы узнать. Конечно, он понимал, что внимание мистера Джонса никогда не привлечет такой скромный и закрытый в себе человек, как он, еще и совершивший ранее «переход» — Альфред больше был похож на гетеросексуала. Но ведь никто не запрещал любоваться и уж тем более представлять в своих мечтах ласковые поцелуи и жаркие объятия. Ивану многого не надо — этого вполне хватало, чтоб почувствовать себя на долю секунды счастливым. Понимание того, что жить в мечтах — дело опасное, естественно, стучало в голове Брагинского тяжелым молотом, но если бы не они, то он не смог бы вырваться из дома отца-абьюзера, не изменил бы свое тело так, как ему самому удобно, не нашел бы приличную работу с чрезмерно красивым и добрым шефом. — Ты слышишь меня, Ива-ан? Отогнав от себя наваждение в виде вновь захлестнувших малоприятных воспоминаний и тягостных дум, Брагинский проморгался и увидел перед собой мистера Джонса. Кровь тут же потоком хлынула к лицу, а сирень в радужках заполнилась паникой и стыдом: неужели он заметил, что Иван на него в открытую пялился несколько минут? Брагинский чуть впустил воздуха в свои легкие, чтобы успокоиться, и при этом почувствовал приятный парфюм Альфреда. — Прощу прощение? — спросил Брагинский, пытаясь спрятать свой взгляд, но глаза сами собой возвращались к аккуратному подбородку со слегка темной щетиной и к губам, которые были сложены в глубокой задумчивости. — Ты снова витаешь где-то? — на тонкие губы Джонса легла мягкая и понимающая улыбка. Его взгляд не был осуждающим, кажется, скорее, слегка заинтересованным. — Я немного задумался, извините, — Иван постарался взять себя в руки и вернуть спокойный и деловой тон в свой голос. — Что-то случилось? — Нет, все в порядке, — почесал Альфред свою шею. — Просто я минут пять распинался о рождественском корпоративе, а ты даже глазом не повел, вот я и решил узнать. — Я, правда, могу прийти на корпоратив? — вырвалось из Ивана с по-детски счастливой тональностью. Мистер Джонс смерил его удивленным взглядом, но затем поддерживающе улыбнулся. — Ну конечно! Ты же часть коллектива. Он хотел похлопать Брагинского по плечу, но тот, как на автомате, отдернулся, и Альфред, заметив это, тут же убрал руку в карман. Иван мысленно поругал себя за эту дурную привычку, потому как был совершенно не против прикосновений от этого человека, пускай и в дружественной манере. «Альфред-не-хотел-делать-больно-Альфред-не-хотел-делать-больно», — мантрой пробежало в голове у Брагинского. — В общем, в четверг — короткий день, и после работы все пойдем в бар на первом этаже здания. — Хорошо, спасибо, — благодарно кивнул Иван, вежливо улыбнувшись боссу. Однако Джонс не покинул его, а стал перекатываться с пятки на носок с таким видом, словно в его голове скопом зарождались какие-то вопросы, но, за неимением смелости, он не решался их задать. Брагинский тоже не спешил спрашивать, в чем дело, лишь задумчиво глядел на его лицо со вздернутым носом, покрытым прелестными веснушками и водруженными на него очками. Вдруг Альфред чуть прикусил губу и, кивнув себе, прошел мимо него в свой кабинет. Иван проводил его отрешенным взглядом и, вдохнув напоследок теплый запах его парфюма, вернулся к работе. Брагинский выполнял все поручения, словно заведенный робот, — четко и спокойно, но мысли его все равно были погружены в приятные грезы, где он, спрятанный за Джонсом, как за каменной стеной, где он, словно соратник, возле его плеча, и даже, возможно, под ним в качестве любовника… Глупо, но все же мечтать не запрещено.***
Брагинский хоть и старался не налегать на алкоголь из-за продолжающейся гормональной терапии, но та пара (или больше?) приятных на вкус коктейлей, которые он выпил, слишком сильно ударила в голову, расслабив и разморив его. Происходящее вокруг стало восприниматься мозгом какими-то обрывками. — Я вот вообще не понимаю этого Ивана, как так можно извращаться над своим телом, уродовать его? Зачем менять грудь на стремные шрамы? — услышал он в какой-то момент упрекающий шепот со стороны коллеги, которою тут же одернули другие. Разгневанный такой претензией, Иван запомнил лишь нахмуренный взгляд Джонса, направленный на девушку из бухгалтерии, прежде чем сказать: — Естественно, ты не поймешь, — сказал Брагинский довольно громко, с ярой уверенностью в голосе, в обычное время ему неприсущей, но, видимо, подкрепленной дозой алкоголя в крови. — Таким, как ты, никогда не понять, каково ненавидеть самого себя и чувствовать себя отвратительно в своей коже, когда по тебе ползает липкий, полный вожделения взгляд, или когда чужие омерзительные руки касаются тебя без твоего позволения. Ему было плевать в тот момент, что многие из сидящих за столом притихли и пытались сделать вид, что в смартфонах было нечто интереснее, ему не было дела и до тут же ставшего виноватым взгляда бухгалтерши, которая не ожидала, что ее услышали, и явно пожалела о своем пьяном трёпе. Мистер Джонс, который нахмурился еще сильнее, явно обвиняя себя в том, что допустил такую сцену, хотел что-то сказать, дабы прекратить неприятную перепалку, но Брагинский его прервал, продолжив: — И тебе, естественно, незнакомо ощущение, когда ты готов вывернуться наизнанку, лишь бы не видеть себя в зеркале, не вспоминать, как тебе было… — ком подступил к горлу Ивана, и это была вовсе не тяжесть прошлого, а переизбыток дрянных коктейлей. — Плохо… Брагинский резко сорвался с места, ринувшись в сторону уборных. Кажется, кто-то побежал за ним. В связи с «переходом», Иван иногда путался в том, в какой туалет ему следовало идти, и потому неведомая сила понесла его в мужской, дверь которого была ближе. Из него вышло все, что скопилось за этот вечер. Зачем он все это высказал той девушке? Зачем вообще раскрыл неприятные подробности своего прошлого при чужих людях? Из глаз впервые за эти два года хлынули слёзы, а руки, державшиеся за обод унитаза, задрожали. — Иван, ты в порядке? — кажется, это был Альфред — ну почему именно он? Неужели ему так хочется видеть чужие сломленность и припадок? Брагинский покачал головой. — Почему… почему так всегда? — пробормотал он, рухнув на колени. Голова нещадно закружилась, а глаза щипало от обилия влаги в них. Кажется, Иван кричал что-то невразумительное. Кажется, слезы стали хлестать еще сильнее, когда его после рвоты, пьяного и бьющегося в истерике, прижали к горячей груди и сжали в объятиях. Кажется… Кажется… Он просто потом отключился? Или же просто не запомнил ничего более?***
Тяжелые, отекшие от слез веки никак не поднимались, и Иван тихонько застонал от бессилия, попытавшись пошевелить задеревенелой рукой. Тело реагировало туго, но в конце концов поддалось сигналам от головного мозга и стало немного послушнее. Перед глазами все плыло, но когда Брагинский все же сфокусировал взгляд, то до него дошло, что он был вовсе не дома и светлая спальная комната явно не принадлежала ему. От нахлынувшего испуга Иван запаниковал и поднял голову с мягких подушек, оглядываясь вокруг: комната была в светло-синих тонах, слегка захламленная одеждой и какими-то фантиками от конфет, с навороченным компьютером в углу и широкой, весьма удобной кроватью. Сердце Брагинского колотилось в страхе, так как он не понимал, где находится, но еще больше его угнетало то, что он не представлял, что делать дальше. Иван, осмотрев себя — он был в своей футболке, которую надел под рубашку вчерашним утром и нижнем белье, — сжался в комок, заграбастав все теплое одеяло вокруг себя, словно спрятавшись в кокон. Вдруг дверь тихонько открылась, и в проходе показался взъерошенный после сна Альфред, чье лицо без очков показалось несколько моложе. У Брагинского чуть душа в пятки не ушла; Иван не понимал, счастлив ли он его видеть или же готов провалиться сквозь землю от накрывшего волной стыда. — Ой, ты проснулся? — сказал Джонс с некоторым облегчением. — Пожалуйста, не бойся, ты у меня дома. Тебе стало совсем плохо вчера, но, так как я не помню, где ты живешь, я решил забрать тебя к себе. Поздно подумал, что надо было скорую помощь вызвать, и… Иван смотрел на него, не шелохнувшись, пока Джонс в некоторой панике оправдывался, хотя его добросовестный поступок безвозмездной помощи совершенно не требовал этого. Наоборот, Брагинскому стало еще более стыдно за то, что он по собственной глупости заставил своего явно неравнодушного к людям, нуждающимся в помощи, босса беспокоиться. — Вот вода, — Альфред протянул стакан, который он вертел все это время в руке, присев на кровать. Брагинский принял его с благодарностью и тут же осушил. — Мне жаль, я, наверное, испортил праздник, — сказал виновато Иван через пару минут гробовой тишины. — Нет, не ты, — жестко ответил Джонс. — Какое бы мнение она не имела, она не должна была говорить его тебе, да еще и в такой грубой форме. Особенно, когда никто в действительности не знает, почему ты решился на это, и что у тебя творится на душе в целом. Не найдя ответа на это, Брагинский кивнул, а затем его внимательный взгляд зацепился за фотографию, стоявшую на тумбе. На ней был изображен Джонс с огромной рыбой на крючке. Альфред поднял на него непонимающий взгляд, когда услышал веселый смешок, а затем густо покраснел. — Эй! — Прости, она такая забавная, — не удержался Брагинский. — Просто скажи, что странная и нелепая, — улыбнулся в ответ Джонс. — Немного. Ты на ней напоминаешь мужчину за сорок. — Это отец снимал, — пожал плечами Альфред. — До того как мы с ним отдалились друг от друга. Просто небольшое напоминание о старых-добрых временах. — Говоришь так, будто это было лет двадцать назад. — Сколько мне, по-твоему? — обиженным тоном, сквозь который все равно проглядывало веселье, спросил Джонс. — Не знаю, сорок пять? — пошутив, засмеялся Иван. — Не смешно! Джонс чуть толкнул его в колено — Иван не отдернулся. — Почему тогда улыбаешься? — А ты? — глаза Джонса вдруг погасли, как свечи, а лицо приобрело слишком серьезный оттенок. — Что я? — удивился Иван вопросу и такой быстрой перемене в собеседнике. — Откуда у тебя столько сил, чтоб улыбаться дальше? После пережитого… Игривая улыбка пропала с губ Брагинского, а в глубоких омутах глаз стала проскальзывать печаль. Он пожал плечами: — Просто… Мой «переход» означал начало нового пути. Я решил оставить все там, далеко от нового себя, и стараться искать новые цели и людей, с которыми… — Альфред смотрел на него в упор слишком пристально и осознанно, от чего Иван на секунду запнулся. — С которыми я захочу пройти этот путь и быть счастливым. — Ты очень смелый и сильный, — вдруг сказал Джонс. — Не настолько… — хотел возразить Брагинский. — Нет, это так, — перебил его Альфред. — Хоть я тоже не совсем понимаю тебя и твое желание изменить… себя, но я не могу не уважать твое решение и рад, что сейчас ты пытаешься искать счастье, несмотря на пережитые невзгоды. Ты можешь рассчитывать и на мою поддержку. От таких слов Ивану стало очень тепло на душе; Джонс действительно ему казался человеком надежным, способным дать опору хорошему другу. И вот Альфред снова сделал то самое лицо, которое сложно описать из-за обилия эмоций на нем. — Опять ты смотришь на меня так, — со стеснительной улыбкой прошептал Брагинский и сел на свои колени, чуть приблизившись к Джонсу. — Как? — его лицо снова приобрело пунцовый оттенок, словно Иван застал его за каким-то постыдным действом. — Ну вот так. Словно хочешь спросить у меня что-то, но, по какой-то причине, боишься произнести вслух вопросы. — Я… — неуверенно протянул Альфред, а по спине Брагинского пробежала приятная дрожь, когда он поймал чужой взгляд на своих губах, и словно воспарил от появившегося луча надежды. Только и всего?.. Иван не знал, откуда у него появился такой прилив смелости, — может быть, алкоголь еще окончательно не переработался в печени? — и был безмерно рад, когда Джонс тут же ответил на его неловкий поцелуй, а затем Брагинский сложил его горячие ладони, зависшие в воздухе в неуверенности, на свою талию. Все существо Брагинского тянулось к этому человеку, и даже не верилось, что это было взаимным чувством. Иван опрокинулся на подушки, потянув Джонса за собой. — Ты… — Альфред вперился в него удивленным взглядом. — Если хочешь, — сказал Брагинский, чуть раздвинув ноги; он чувствовал, что даже от дыхания Джонса на его щеке внутри растекается сладостное тепло возбуждения, а внизу прямо-таки приятно пощипывает, несмотря на отсутствие влаги. — Если ты хочешь… — Если только тебе не будет неприятно от диссонанса… — добавил Иван. — Если только ты захочешь моих прикосновений… — Ох, хватит уже церемоний! — закатил глаза Брагинский. Иван снова притянул его для нового поцелуя, и в какой-то момент Альфред решил настолько углубить его, что Брагинский, не выдержав, начал постанывать ему в губы. Когда Джонс, залезший горячей ладонью под его майку, пальцами стал проводить по чувствительным послеоперационным шрамам на груди, он с непривычки дернулся, но затем все же позволил себе расслабиться. — Все в порядке? — Продолжай, — твердо заявил Иван. Альфред стянул с него футболку, и его влажный язык прошелся по белым полоскам, от чего Брагинский задрожал и ахнул, а вставший член Джонса, отчётливо чувствовавшийся даже через ткань штанов, только усиливал прилив возбуждения. Брагинскому было приятно осознавать, что его даже такого возжелал человек, который был ему небезразличен. Больше не стесняясь, Альфред развязно целовал его чувствительную кожу на груди и шее, поигрывая пальцами с бусинами сосков, и все, что мог неопытный в этом деле Брагинский, — тихонько стонать и легонько дергать жесткий блонд чужих волос. С небольшой настойчивостью Джонс начал поглаживать ладонями его бедра, поэтому Иван сам быстро стянул с себя нижнее белье, дабы дать доступ к остальным частям тела. Ему стало немного не по себе, когда Альфред стал с интересом разглядывать чуть отросший клитор; хотелось сжать ноги, но Джонс крепко сжал его бедро, не дав этого сделать. Его юркие пальцы аккуратно прикоснулись к клитору и стали его ласкать, отчего у Ивана волосы на затылке встали дыбом, а по хребту стали пробегаться приятные мурашки. Схватив между делом с тумбочки крем для рук, Джонс выдавил немного субстанции, и два его увлажненных пальца проскользнули внутрь податливо мягкого кольца мышц вагины Брагинского. — Ты мне очень нравишься, — с некой скромностью и легким придыханием прошептал Альфред. — Мне кажется, такое… — Брагинский тихо застонал, когда Джонс стал двигать кистью руки, пока большой палец ласкал клитор. — Такое надо говорить до того, как засовывать пальцы в человека. — Или целовать, — хитро улыбнулся Альфред с намеком. Иван обиженно нахмурился, а Джонс, тихонько посмеявшись, потерся щетиной о нежную щеку Брагинского, отчего тот недовольно запыхтел. — А ты можешь… уже… войти? — Иван стал нетерпеливо ерзать под ним, насаживаясь на пальцы. — А тебе точно будет комфортно? После всего? — Альфред, — Иван впервые назвал шефа по имени, и глаза того возбужденно загорелись. — Я же сказал, что начал новую жизнь. И я хочу познать эту жизнь в новом теле и… С тобой… Некоторое время Джонс вглядывался в его глаза в смятении и неуверенности, но затем понимающе кивнул. — Я тебе верю, — добавил Иван и мягко прошелся пальцами по его скуле — Джонс от этого нежного движения довольно прикрыл глаза. — Я хочу тебя. Когда голубые глаза распахнулись, то в них плескалось лишь дикое желание, а тень сомнения отступила. Резво Альфред стянул с себя пижамные штаны, а Иван, зарумянившись, с некоторым вожделением чуть поласкал ладонью его стоявший колом член. Подложив под поясницу Брагинского скомканное одеяло, Джонс устроился между его ног, и, раздвинув их чуть сильнее, стал вводить предварительно смазанный член в его горячую вагину. Кольцо довольно тугих мышц приятно обхватило чувствительную головку, от чего Альфред гортанно застонал, а Иван сладко всхлипнул от приятного чувства наполненности. Брагинскому говорили, что либидо может снижаться на фоне гормональной терапии, но, по всей видимости, его желание до Альфреда было слишком велико. Джонс входил, не торопясь, но очень глубоко, чувственно целуя губы Ивана и разрешая царапать себе спину. Мягкий голос Брагинского, звучащий в тихих стонах, был усладой для его ушей, а горячее нутро его так плотно сдавливало член, что Альфред неожиданно даже для самого себя стал приближаться к слишком быстрой разрядке. Безусловно, Иван был самым необычным его опытом и, пожалуй, самым восхитительным. Хотелось, чтобы этот страстный и, вместе с тем, нежный момент не заканчивался, а возникшие между ними чувства только наросли. От резких, но очень приятных движений внутри себя на Брагинского постепенно стала накатывать нега приближающегося оргазма, и он, сжав член Джонса в себе, выгнул спину, когда приятные судороги сковали его тело. Альфред не успел выйти из него, кончив внутрь с гулким стоном и тут же в некоторой панике пытаясь вылезти из скрещенных на своей пояснице ног Ивана. — Все нормально, не переживай, мне приятно, — успокоил его Брагинский и оставил мягкий поцелуй на чужих пересохших губах. Глаза Джонса заволокла пелена удовлетворения, и он сжал Ивана в крепких объятиях, вновь расцеловывая его шею, а затем перевернулся на бок, наблюдая за тем, как Брагинский с чуть прикрытыми от удовольствия глазами пытается отдышаться. Они некоторое время смотрели друг на друга искрящимся от счастья взглядом и лениво целовались. — Не хочешь остаться на все праздники? — Джонс убрал прядку светлых волос с лица ему за ухо. — Хочу. Если покажешь мне еще свои странные фотографии, — Иван громко захохотал. — Прекрати! Возмущенный Джонс навалился на него сверху и утянул в новый поцелуй. Было так тепло в его объятиях, как Брагинский и представлял себе. Приятно чувствовать себя любимым.