***
Он стоит, оперевшись о раковину и глядя на уставшее с покрасневшими глазами лицо в зеркале. Он вспоминает, когда на его руке появились первые порезы. Сейчас это просто побледневшие со временем шрамы, незаметные для того, кто не знает, куда смотреть. Каждый раз, вспоминая об этом, он чувствует фантомное прикосновение ледяных пальцев к своему затылку. Так происходит и сейчас. Уилл вздрагивает и переводит взгляд с зеркала на руки. Он опять это сделает. Опять причинит вред себе. Как он оказался здесь? Комнаты, конечно, разные, но цель всегда одна. С недавних пор, если быть точнее, после переезда в Калифорнию, у Байерса под рукой имеется маленькое лезвие, а главным атрибутом его гардероба стала одежда исключительно с длинными рукавами, под которыми легко прятать последствия срывов. Уилл достаёт спрятанное на крайний случай лезвие, поворачивает ручку крана и опускает его под поток ледяной воды, такой, что начинают неметь кончики пальцев. Бережно проводит подушечкой большого пальца по заострённым зубцам. Может, его и напугало бы то, насколько обыденным стало для него полосовать себя за каждую мелочь, а потом с отвращением поглядывать на порезы через длинные рукава свитеров, следя за тем, чтобы ни один пытливый взгляд не упал на его запястье, но сейчас это было неважно. Где-то за стеной в этот самый момент Оди готовится погрузиться в до краёв заполненный водой холодильник, чтобы спасти своих друзей от опасности снова. Расскажешь кому, так и не поверят, до чего же нелепо. И, казалось бы, происходит что-то ужасное, есть над чем переживать, а Уилл только и может думать о Майке. Соврал ему про картину. Оставалось верить, что не зря, что он всё-таки помирится с Оди, и будут они жить долго и счастливо, и всё у них будет как у самой правильной семьи: дом в небольшом городе, несколько детей, добрая собака. А Уилл будет захаживать к ним попить чаю, поболтать, поглазеть на человека, которого хотел бы видеть не здесь, где-то в другом месте, рядом с собой. В этот раз он делает несколько неглубоких порезов, чтобы успокоиться, перестать трястись от обиды на самого себя. Почему я такой?! Кровь каплями просачивается через кожу, рана начинает жечь, но это не страшно, Уилл привык, для него это легче, чем почистить зубы. Он промакивает кровь салфеткой, найденной в одном из ящичков у зеркала, и на задней её части проступают багровые пятна. Простояв у раковины ещё минут 10, в прострации глядя на подсыхающую кровь, Уилл наконец решается выйти. Яркий свет пиццерии застелил глаза, стоило ему переступить порог. Успев привыкнуть к тусклому свечению одной-единственной лампочки ванной комнаты, Байерс прищурился и повернул голову в сторону холодильника, лежащего на спине и заполненного водой. Джонатан размешивал соль в этой импровизированной ванне, но, увидев брата, отложил палку в сторону и бросил на него странный взгляд. Знает. Джонатан всегда знал обо всём: о порезах, о регулярных срывах младшего брата, о влюблённости в лучшего друга, в конце концов, но никогда не спрашивал ни о чём напрямую. Уилл был благодарен ему за это, он не думал, что у него хватило бы смелости заговорить, спроси брат об этом. Спустя долгие две минуты, наполненные неловким молчанием и постукиванием палки о бортики холодильника, тишину наконец потревожили главные герои этого вечера. Плеча коснулась тощая ладонь и некрепко сжала. — Давайте начинать, — Майк совсем нервный, выглядит так, будто спал последний раз дня четыре назад. Оди не лучше — она, стоя чуть позади своего бойфренда, то и дело теребит маску, сделанную из первой попавшейся коробки из-под пиццы. Джонатан в ответ только серьёзно кивает и отходит от холодильника.***
— Моя жизнь началась, когда мы нашли тебя в лесу! Оди, пожалуйста... — Майк продолжает говорить, местами его голос срывается на крик, но Уилл не слышит. Взгляд смазался, глаза предательски защипало. Какого чёрта? Майк продолжает говорить, но слов не разобрать. Через какое-то время, кажется, не прошло и минуты, Уилл смахивает жгучие слёзы обиды с уголков глаз и всё возвращается на круги своя. Он опять видит Оди, лежащую в наскоро подготовленной ванне. Брови её сошлись к переносице, лицо перекосила гримаса боли, глаза под веками устремились в одну точку — наверх. Её как будто душат, а она смиренно ждёт своей смерти. Но стоило Майку сказать всего лишь одну фразу, слово из пяти букв, как Одиннадцать вся будто выпрямилась, черты лица разгладились. Теперь она выглядела так, будто готова сражаться до последнего вдоха, услышав всего лишь три слова возлюбленного. "Я люблю тебя". Забавно, как они с Оди похожи в этом. Уилл сделал бы всё, только бы услышать хоть что-то, хоть какой-то намёк на взаимные чувства, и в тоже время ничего этого не хотел. Он утонет в этом болоте один, он не хочет затягивать туда своего лучшего друга, любовь всей своей жалкой жизни. Уилл никогда не сможет признаться Майку, никогда и ни за что не опорочит ещё и его, единственный луч света в кромешной тьме, в которую он сам себя и загнал. Он не винил их. Никогда бы не посмел винить за то, что он особенный в самом извращённом смысле этого слова. Оди особенная — она имеет супер силы, буквально может поднять тонну, она красивая, будто ангел, добрая и заботится о друзьях, она нравится Майку. Нет, даже не так, Майк любит её. Уилл особенный — он закрылся в себе, оставляет на себе уродливые шрамы, испытывает к своему лучшему другу то, что должен испытывать к девушкам, и всё ещё надеется на то, что его примут таким — испорченным, смятым листом белоснежной бумаги, бракованной игрушкой, что месяцами лежит на прилавке в ожидании хозяина. Конечно он знал. Знал, что Майк любит её, любит так сильно, что светится весь изнутри от одного присутствия Оди рядом. И знать это было самым настоящим проклятием. К горлу снова подступил комок, глаза защипало, дышать в душном помещении становилось всё тяжелее. Они отлично справятся и без него. Уилл приподнялся с колен, подумал было уйти, но ощутил хватку у себя на плече. Майк держался за него так, словно тот — по меньшей мере спасательный круг для утопающего. — Куда ты? — Уилер отворачивается от Оди, чтобы посмотреть на вставшего Байерса. Уилл замечает, что тот тоже плачет, видит, как крохотные капельки собираются в уголках глаз, а затем скатываются слезинками. Он бы мог стереть эти слёзы, проводя по нежной коже под веками пальцами, глядя на то, как улыбка расползается на чужом лице. Уилл смотрит на влажные щёки Майка и не находит в себе сил оторвать взгляд. Боль в запястье неожиданно даёт о себе знать жжением в тех местах, где кожи коснулось лезвие. Возможно, Уилл переволновался, и случайно разодрал только-только запёкшуюся кровь. — Проветриться. Думаю, справитесь без меня, — он выходит, не дожидаясь ответа.***
Единственный фонарь на улице изредка мигал, подавая неясные сигналы. Прислонившись к стене, Уилл сбивчиво дышал, пытаясь унять дрожь в коленках. Спустя полчаса, перестав поспешно вытирать слёзы рукавом, в страхе, что с минуты на минуту кто-то позовёт его обратно, он молча глядел вверх, на небо, туда, куда, как говорила Джойс, попадали исключительно лучшие люди, и среди которых ему не место. Чувство было такое, будто в груди прожгло дыру, причём такую, что залатать не получилось бы даже хирургическим путём. Майк сказал то, что думал? Встреча с Оди — значит, вот, когда началась его жизнь? Когда Уилл пропал? Он задирает рукава рубашки, приоткрывая ряд порезов, уходящий вверх по запястью. Среди старых, давно превратившихся в шрамы, блестели полоски подсохшей крови. Они успели перестать кровоточить и затянулись тонкой призрачной плёнкой. Уилл осматривает запястье на наличие свежей крови, но ничего не находит. Значит, ему просто показалось. Он правда надеялся, что с Оди всё в порядке, правда хотел узнать, как обстоят дела с теми, кто остался в Хокинсе, но не решался зайти в помещение снова. Этого не потребовалось. Пластиковую дверь пиццерии тихо приоткрыли. Оттуда выглянула тёмная голова, смотревшая на Байерса с виноватой улыбкой. Майк. Тот выходит на улицу, потирая плечи — с тех пор, как Уилл стоит здесь, немного похолодало. — Оди в порядке, если хочешь знать, — Майк пристраивается рядом, наклоняя голову так, чтобы видеть профиль Байерса. — Рад слышать. Мне... — он прикусывает нижнюю губу в попытке придумать, что же сказать, — мне жаль, что я ушёл. Извини. Будь он капельку смелее, он бы извинился за то, что его не было рядом с Майком, но тот и сам это понял. Слова были не нужны. Сейчас он как никогда нуждался в поддержке друга, и даже такого простого Уилл не смог ему дать. — Нет-нет, всё хорошо, — судя по голосу, Майк правда не обижается, — главное, что ты в порядке. Уилл горько усмехается, что не уходит от внимания друга. Он вглядывается в его измученное лицо, медленно проходясь по всем чертам, задерживаясь на ресницах, обрамляющих печально смотрящие в ответ глаза. А потом Майк опускает взгляд ниже, на изрезанные запястья, со шрамами, которые пятнами выглядывают из темноты. Уилл слишком поздно замечает, что так и не натянул рукава рубашки, и в спешке делает это. Однако спохватился он слишком поздно. Майк увидел. Точно увидел. Он колеблется пару секунд, перед тем как вновь посмотреть на него. Уилл осторожно поднимает взгляд, боясь встретить осуждение, вспыхнувшее отвращение в лице напротив, и натыкается на непонятное выражение. Майк смотрит удивлённо, не подавая признаков злости, смотрит, будто не зная, как подступиться, чтобы не задеть. Ему не нравится то, что он видит, и он не понимает, что произошло с его лучшим другом. Когда это началось? Почему он не заметил? Чувство такое, будто выходишь за сцену театра, в подсобку, где совсем не так ярко и радостно. Сердце сжалось от невыразимой печали. Печаль эта растеклась по всему телу, заменяя собой воздух в лёгких и кровь в сосудах. Она вдруг стала удушающей, сдавила поперёк горла, и Майк рвано выдохнул прохладный воздух. Уилл расценил это по-своему: он двинулся назад, думая лишь о том, как бы поскорее уйти от неприятного разговора. Майк, недолго думая, крепко ухватил того за руку, но не сжимал, помня о порезах на аккуратных запястьях. — Постой, — он надеялся, что Уилл услышит, поймёт, что Майк совсем не собирается с ним ругаться. Он и сам просто пытался понять. Уилл и правда остановился. Осторожно поднял глаза и смотрит затравленным взглядом. Сейчас ему по-настоящему страшно. Он выжидающе уставился на Майка, не совсем понимая, что хочет услышать. Он не был готов к осуждению, так же, как и к поддержке: никто никогда не пытался ободрить его, на самом деле, Майк стал единственным, кто знал о секрете Уилла наверняка. Но Майк молчал. Он всё ещё не выпустил ладонь Уилла из своих рук, и сейчас, спросив тихое «можно?», со странным предвкушением приподнимал рукав рубашки мальчика. Вслед за поднимающейся тканью показался аккуратный ряд порезов, идущих друг за другом. Когда рубашка задралась чуть выше локтя, Уиллер остановился, не в силах оторвать глаз. Тонкие красные линии выделялись на бледноватой в свете фонаря коже, не давая отвести от себя взгляд. Он коснулся их пальцами, чем вызвал судорожный вдох друга. Провёл по запястью и выше, сверху вниз, невесомо касаясь порезов подушечками пальцев. Уилл ничего не говорил, не препятствуя действиям Майка, и в их общем молчании было что-то интимное, что-то сокровенное, то, что хотелось оставить здесь, под фонарным столбом, только между ними двумя. — Это из-за него? — Майк наконец оторвался от созерцания запястья Уилла, смотря теперь только на него одного, силясь отыскать в глубине карих глаз ответ на свой вопрос. — Из-за Пожирателя Разума? Уилл знал ответ на этот вопрос. Чёрт, конечно же нет. — Я…Наверное, сначала всё так и было, а теперь, — Байерс на секунду задумался, не усложнит ли их отношения честный ответ, но быстро взял себя в руки: — Нет, не только из-за него. Этот ответ, казалось, устроил Майка, но Уилл догадывался, что спустя время ему снова придётся отвечать на неудобные вопросы. Майк вернулся к разглядыванию запястий, и его посетила безумная, манящая идея. Он приподнял руку Уилла, и принялся целовать каждый шрам. Он едва касался их губами, боясь повредить чувствительную кожу. Он оставлял невесомые поцелуи на запястье, и, будто Уилл был хрустальным, боялся, что тот вот-вот рассыпется прямо в его руках. С трепетом и каким-то необъяснимым удовлетворением он заметил, что Уилл не сводит с него глаз, напряжённо наблюдая за каждым движением его рта. Майку показалось странным, что друг не оттолкнул его, а продолжил внимательно наблюдать. Он закончил с последним шрамом, напоследок начертив пальцем на чужой руке необъяснимый узор и отстранился. Он не знал, что на него нашло, что так тянуло его к этим шрамам, к самому Байерсу. Майк поднял на него глаза, чтобы узнать, что думает Уилл, но тот стоял, понуро склонив голову. Его плечи теперь потряхивало. Он наконец заговорил надтреснутым голосом: — Майк, я… Но Уилл не успевает извиниться за все беды на планете, обвиняя в них исключительно себя, потому что в эту секунду Майк сгребает его в самые крепкие объятия, на которые вообще был способен. Он соединяет руки у Уилла за спиной, и глубоко вдыхает, ощущая потребность чувствовать его, слышать его дыхание и то, какой он тёплый и живой, знать, что тот не растворится и не выскользнет прямо у него из рук. Уилл удивился такому порыву, но спустя несколько секунд тоже сомкнул пальцы на чужой спине. Он наоборот старался не дышать, будто пытался уловить мысли Майка, понять, что тот сейчас чувствует. — Я скучал… Я так сильно скучал, – Майк шептал ему прямо на ухо, и его шепот приятными волнами отдавался по телу. Уилл выводил по его спине одному ему известные узоры, улыбаясь в чёрные волосы. Они лишь сильнее прижимались друг к другу, стоя в ночной тишине. Впервые за долгое время Уилл снова почувствовал себя счастливым.