Одна проблемка.

      У Арсения есть одна проблема. Не то, чтобы смертельно-опасная или ужасающая, не то, что от этого отскакивают остальные или в него тычут пальцем — нет, не подумайте. Проблема больше мешает ему жить, душа изнутри, царапая глотку и сердце. Природа наделила его чем-то вроде материнского инстинкта. Как в книгах авторов про параллельные вселенные, где не существовало течек и люди имели вид каких-то странных существ, содержащих рядом с собой детей, подобно орангутанам, которые заботятся о своих детях до десяти лет, пока сами живут около сорока, то есть буквально четверть жизни существо находится под опекой другого.       Под опекой родителей.       Кошки вылизывают котят, пингвины кормят из клюва в клювик пингвинят, да и люди собирают своим детям какой-никакой капитал, а после этого отпускают дитя в вольное плавание. Подобно другим животным, подобно псовым, от которых они произошли.       Но у людей, в отличии от животных, есть разум и "мозги", есть чувство привязанности, основанное не на звериных инстинктах, а как-то по-другому сложившееся в голове. Сложная психика, короче, у этих людей.       Арсений сам себя понимал плохо, только ощущал потребность в оказывании заботы другим. Ему нравилось собирать своего ребёнка в школу, он возился с ним больше Алёны, после развода, когда Антону, их сыну, стукнуло десять лет, то есть возраст наступил уже подходящий для самостоятельной жизни, он не смог его отпустить. Не совсем это было в характере альфа-типов, ведь зачастую именно омеги заражались этой болезнью, этой привязанностью к тем, кого сами породили на свет. Не все, конечно. Около половины людей типа-омега были рады перегрызть своим детям глотки, и тут уж их альфа-партнёры защищали потомство.       Омеги под гормонами – существа абсолютно невменяемые, они были хуже альф, Арсений это на своей шкуре не раз испытывал, когда оказывался в больнице с растерзанной шеей. И не от горячих ночей, а просто потому что Алёна проснулась беременная в три часа ночи и стала своими острыми коготками впиваться в него.       Люди типа-омега обожали длинные когти, но очень чурались, когда такие были у противоположного типа. Очень чурались. Всё потому что это ущемляло их, они боялись проиграть в схватке, ведь у них была только изворотливость, пока у альфа-типа была сила и в некоторые моменты усмиряющие феромоны.       Арсений сидел на кухне, прикрыв глаза, развалившись на стуле, в руке сжимал бокал с пахучим коньяком. Лёд в нём растаял пару минут назад. Сыр покрылся лёгкой корочкой, практически не меняющей вкус. Шёл второй час ночи. Наступил уже новый день — день отделения выросшего ребёнка от родительского дома. Знаменательное событие для каждой семьи, особенно счастливое для родителей, ведь теперь чадо не будет висеть на их шее, и они смогут развлекаться, как во времена до рождения щенка, точнее ребёнка.       Многие по привычке называли своих детей щенками, а те от этого только кусаться начинали и бодаться, подражая реальным собакам.       Громко царапая кафель с каждым своим раскидистым шагом, в кухню проникла старушка Нана. Это была собака породы пекинес с красивою медною шёрсткой и чёрной мордочкой. Ей было уже двенадцать лет, она чуть потеряла в нюхе и подослепла на один глаз, но продолжала выглядеть как в старые добрые времена, участвуя в выставках.       Она села возле ног Арсения и посмотрела на хозяина янтарными глазами, ставшими немного более шоколадными в тусклом освещении. Он грустно улыбнулся ей, наклонился к ней, от чего хрустнула спина и хрящики в плечах, и погладил её по гладкой голове.       — Что, старушка? — тихо говорил Арсений. — И останемся мы с тобой вдвоём, а потом и ты меня покинешь.       Нана его будто бы понимала, она громко засопела, легла плашмя и положила подбородок на ступню своего хозяина. Свою былую подвижность животное потеряло два года назад, но её состояние с приближением смерти и не планировало улучшаться. Это было бы слишком чудесно и нереально, как бы Арсений этого не хотел. Он продолжал ухаживать за её шерстью, и пусть она была уже менее пышной и яркой, она всегда была в великолепной форме, ухоженная, так что владельцы соседских собак завидовали.       На кухню спустя время заглянула голова Антона. Он вцепился в стену и осторожно выглянул. Говорить не стал, молча наблюдал за развернувшейся перед ним картиной:       Отец с нетронутым коньяком в снифтере и его верный пёс в ногах. Вокруг мрак. Светит лишь двумя встроенными лампочками старая вытяжка.       Антон захотел рисовать, так это ему понравилось, но он так же уловил грусть, исходящую от этой картины. И он прекрасно понимал от чего она была: отец не хотел его отпускать. Они хорошо ладили, просто прелестно даже. Собачились временами, но с кем это не бывает. К тому же Арсений ему часто помогал: с рисованием, с учёбой, с готовкой. О чём его не попроси, если он и не в курсе, как и что делать, он всё равно возьмётся за дело и поможет. Для него не было никаких преград и проблем. Только одно лишь время он никак не мог обуздать.       — Мне ведь необязательно от тебя съезжать, — сказал Антон тихо.       Арсений вздрогнул и посмотрел в его сторону. Нана в его ногах сделала так же.       — Антон, обязательно. У нас разный тип.       — Медицина довольно далеко зашла, я смогу сдерживать течки таблетками. Сейчас тип-омеги может работать даже в сферах, где надлежит постоянное пребывание на работе и…       — Я знаю, но не хочу, чтобы ты постоянно тратился на эти таблетки. Они очень дорогие, к ним возникает привыкание, твой организм может их плохо принять, а может и вообще вызвать отторжение. И ради чего?       — Ради тебя, — сказал Антон уверенным бойким голосом.       Арсений усмехнулся и покачал головой.       — Иди спать, Тош. В десять утра переезжаешь. Не начни чудить только, я за тебя уже переживаю.       Антон поджал губы и пошёл обратно в свою комнату.       Нана поудобнее устроилась в ногах хозяина, пока Арсений наконец докончил коньяк.              Утром в назначенное время Антон стоял одетый со всеми своими личными вещами. Через его плечо был перекинут рюкзак, а сам он смотрел на себя в зеркало, корчил рожицы и поправлял причёску, лишь бы не смотреть на Арсения.       — Я тебе суп приготовил, — сказал Антон. — На неделю должно хватить.       — Я видел, — тихо ответил Арсений. — Спасибо, Тош.       Антон прикусил нижнюю губу и кивнул. Вздохнул и стал спускаться вниз встречать носильщиков. Арсений всё ему оплатил, а теперь лишь ждал, полностью ограничив себя во всяком прощании. Он знал за собой, что не выдержит, станет читать нотации, крепко обнимать, прижмётся к его волосам носом, хоть сам Антон и выше его был, всё равно часто покорно опускал голову и сутулился, стоило его обнять. Этого всего Арсений не хотел допустить. Он и так сказал достаточно слов на прощание.       Поэтому, отвлекаясь, он гладил Нану и незаметно с ней общался, спрашивал, нормально ли доберётся его сын до новой квартиры, комнаты точнее, как быстро там обоснуется, заведёт ли новых друзей, как проведёт первую течку. Нана в ответ только смотрела тяжёлым собачьим взглядом и посапывала.       Когда все вещи были перенесены вниз, в грузовик, Антон вернулся сказать последнее слово, но так и застыл на пороге, разглядывая сидящего на коленях перед собакой отца. Это была вторая картина, которую он хотел нарисовать и за которую точно возьмётся как только переберётся в свой новый дом.       — Пап, мы же будем общаться?       — Конечно, — улыбнулся Арсений. Он поднялся и подошёл к Антону, чтобы протянуть ему руку, но тот его порывисто обнял, притом так крепко, что у Арсения заслезились глаза. — Антон, не заставляй людей ждать.       — Я тебе позвоню, как доберусь, — пообещал Антон. — И как только устроюсь, — добавил он учтиво.       — Прекрасный ты у меня мальчик, — тепло отозвался Арсений и пошебуршил его волосы. — Я буду ждать. Ты же знаешь, я всегда за тебя волнуюсь.       — Почём зря, между прочим, — горячо ответил Антон и улыбнулся. — Пока, пап, — сказал он и, оставив короткий поцелуй на его щеке, скрылся за дверью.       Арсений помотал головой и грузной походкой отправился в гостиную. Ему пора было начать искать себе нового спутника жизни или хотя бы придумать другие планы, но подобные мысли были ему противны. Он так и хотел остаться один, следить за своим сыном и гладить по вечерам устроившуюся на коленях собаку.       Тем он и решил заняться.       В опустевшей квартире стало чрезмерно тоскливо. Даже Нана оглядела бывшую комнату Антона и вернулась к Арсению раздосадованной. Он решил с ней прогуляться. Был апрель, погода оставалась с марта морозной, снега не было, но постоянно шли дожди, земля смешалась с асфальтом, с каждой прогулки нужно было мыть обувь и лапы собаке. Такую пору Арсений не любил, но теперь его настроение под неё подходило.       Он гулял, стараясь не думать, но от этого только чаще сжимал в кармане ветровки телефон, порываясь написать Антону и спросить, как тот доехал, попросить фотографии и потребовать, чтобы тот перекусил.       К его счастью Антон послушно выполнил своё обещание и первый ему позвонил, стал в красках расписывать, как доехал, с кем успел пообщаться, как его встретила коменданша. Он рассказывал и попутно раскладывал вещи, временами начинал говорить, что делал.       Например, «вот сейчас я думаю, куда карандаши деть. Ты ведь знаешь, пап, у меня их много», а Арсений прекрасно знал, ведь сам их покупал.       За час разговора он успел узнать, что через стенку жил парень Серёжа, который дружил с каким-то Димой, который приходил со второго этажа, который отличался особенно шумными ребятами, которые часто могли забегать на другие этажи… Цепочек было много, но самое главное Арсений выцепил: рядом с Антоном находились как люди типа-омеги, так и альфа-типа. Такое ему не особо понравилось, потому что Антона он воспитал мальчиком податливым, недрачливым, только, может быть, немного спесивого на язык, но на этом всё. То есть за себя он постоять особо не мог.       — Скажешь потом, как пройдёт твоя первая течка, — сказал Арсений, присев на лавочку. Нана сразу же свернулась рядом с ним. Она гуляла без поводка и без намордника — на пекинеса их и не надеть, мордочки-то у собаки толком не было, но никогда с ней не возникало из-за этого проблем.       — Смущающая просьба, — смущённо хихикнув, ответил Антон. — Хорошо, пап. Ты не бойся, я, если что, смогу расцарапать своего обидчика. Ты вообще мои колечки видел?       — Многие из них я сам покупал, — хмыкнул Арсений. — Хорошо, рад за тебя. Я тогда домой пойду, нагулялись мы с Наной, а ты продолжай устраиваться. Хорошего тебе дня.       — И тебе, па, — ответил радостно Антон и завершил вызов.       Арсений вздохнул и погладил Нану.       То, что Антон выпускал острые коготочки, он понял, когда лечил его от простуды и требовался укол для снижения температуры. Тогда пришлось покупать новый матрас, а руки Арсения, который его держал, пока врач делал укол, заживали потом около месяца, до сих пор можно было рассмотреть следы от порезов. Да и кольца Антон любил тяжёлые, они обрамляли его пальцы, как самый настоящий костет, два из них были шипастые, располагались на средних пальцах левой и правой руки. Если он вдруг решит побоксировать с альфа-типом, да и со своим, то оставит на лице оппонента очень характерные полосы.       Это успокаивало, но лишь немного. В этом мире жестокости Арсению как-никогда сильно хотелось уберечь близкого ему человека, а его сын именно таковым для него и был, от всех напастей, забывая, что тот уже далеко не ребёнок.       Дети и в десять лет спокойно начинали самостоятельную жизнь, а тут уже шестнадцать — возраст большой, самостоятельный. Голова на плечах появилась, а гормоны стали шалить, как у взрослой особи.       Вернувшись домой, Арсений попытался увлечь себя чтением, но мысли так и крутились вокруг книг, посвещёных рисованию. Это были единственные книги, которые он никогда не открывал, да и покупал для одной конкретной цели — помочь Антону раскрыть свой талант рисования, подсобить ему с его любимым хобби, точнее главным занятием в жизни.       Так уж получалось, что из-за гормонов люди типа-омеги плохо держались на многих работах, где требовалась усидчивость, покладистое общение с Клиентами и постоянная занятость месяцами без отпусков. Если альфа-тип держал себя в руках, то те просто выходили из себя на любую видимую агрессию в свой адрес от чужой особи, будь та омегой или альфой. Эти существа и дома плохо сидели, на домашних собачек они не походили совершенно, если, конечно, собачка не была каким-нибудь амурским тигром или барсуком, которым всего и всегда было мало.       Зачастую омега-тип занимал высокие должности и очень любил всё творческое — музыкальные инструменты, рисование, писательство, изучение литературы или истории. Из омег ещё получались отличные адвокаты, но не те хладнокровные люди в идеально сидящей одежде, отвечающие строго и по делу, нет, из них получались адвокаты напористые, с пеной у рта доказывающие, что их подзащитный — святейший человек. С такой омегой ни один альфа спорить не смел.       Антон решил связать свою жизнь с чем-то более миролюбивым — он любил делать шуточные видео, придумывать анекдоты, игрался со школьной газетой и параллельно с этим очень увлечённо рисовал. Он делал это в разных стилях, то по реалистичному восхитительно, то до того атмосферно, что Арсений долгое время вглядывался в детали, пытаясь постичь всё то, что сидело в душе у художника, пока тот творил эту работу.       Сам Арсений работал СЕО в музыкальном агенстве, он пришёл из низкого менеджмента на эту работу за хорошие заслуги, но постоянное нахождение среди людей типа-омег очень сильно на нём сказывалось.       Все омеги до того своенравные суки, что свой ласковый характер они могли раскрыть только с человеком близким, с постоянным партнёром. А до этого момента ещё нужно было как-то сойтись. К Арсению часто подходили пофлиртовать, но, не получая ответа, а Арсений не хотел заводить никаких отношений, пока был с ребёнком, шипели на него, как змеи, и больше к нему не подходили. Так что теперь на работе к нему не лезли, только поглядывали временами косо.       — Привет, Лен.       Наступил следующий день, выделенный для проводов сына выходной закончился неожиданно быстро, хоть вчера Арсений только этого и ждал. Теперь он пришёл на работу в надежде отвлечься и не донимать Антона, но работа уже давно не только не приносила ему удовольствия, а вводила его в сомнамбулическое состояние. Он существовал во время работы механически, как робот, толком не погружаясь в процесс, пока головой был полностью в своих заботах.       — Привет, Арс, — улыбнулась ему Лена, кокетливо накручивая медный локон на пальчик. — Ты чего такой грустный? Радоваться надо, что сына наконец отпустил. Я своего в тринадцать отправила в общежитие. Ему там сразу очень понравилось, он друзей нашёл, теперь вот заходит временами со своей девочкой. Они тоже ребёнка ждут. Радостные такие, смешно.       — Кому-то нравится быть родителем, — качнул головой Арсений и прислонился к стойке, за которой она сидела. — Сегодня есть какие важные встречи?       — Да ничего такого, обычный день, — ответила она, широко улыбаясь ярко алой помадой. Ей было тридцать пять лет и для своего возраста она выглядела прекрасно. Прохожие могли ей дать двадцать пять, скинув десятку, и это было оправдано. И пахло от неё всегда приятно. Она очень любила следить за собой и очень не любила следить за кем-то или чтобы следили за ней. — Неужели тебе нравилось быть отцом? Это же так утомительно. И омегу нормально домой не приведёшь. Хотя, это не всем мешает, сам понимаешь.       — Не хочу, чтобы мой сын слушал, как я за стенкой трахаю какую-то сучку с улицы.       — Ну не обзывайся, — протянула Лена. — Ты таких взглядов интересных, конечно. Но мордочкой всё равно слишком красивый. Тебе тридцать два, а так и не скажешь. Очень молодое красивое личико.       — У тебя течки в ближайшее время случайно нет? — поинтересовался, кося на неё глаза, Арсений.       — Нет, — протянула та. — А что, интересует?       — Думаю, с чего бы ты стала ко мне опять приставать. Я, вроде, ясно дал понять, что не интересуюсь.       — Арс, ты зануда. Как же ты себе омегу планируешь найти на жизнь? Весь отдел устал за тобой бегать. И вообще, это омеги любят, когда за ними бегают, но вы ж тупые такие, твёрдый у вас только член, но никак не характер.       — Поговори мне тут, — хмыкнул Арсений. — Бегаете вы, потому что хотите служебный роман, чтобы вас за рабочим столом натянули, приблизив течку.       — От тебя детки красивые будут. Вот и Антоша твой красивый какой. Жаль только, ты его показываешь редко. Хорошо хоть он приходил тебе покушать приносил. А теперь будет своему альфе приносить покушать, вот такая она омежья любовь.       — Такой он – омежий флирт, — фыркнул Арсений. — Когда вы сграбастаете альфу к себе в лапки, так сразу же это всё закончится, и начнётся суровая действительность: подай, принеси, оплати, выеби, не подходи.       Лена хихикнула.       — И такое есть, не спорю, — сказала она, опасно сверкая тёмными глазами. — Но если омега полюбит, то это ли не счастье будет?       — Я думал, что покорная жена — это миф, придуманный омегами, чтобы оставить приглядевшегося альфу подольше рядышком.       Лена теперь уже в открытую засмеялась.       — Арс, — сказала она, особенно сладко протягивая звук «р», — скажешь тоже. Если это и миф, то его придумали альфы, чтобы хоть как-то объяснить, почему они терпят наш скверный характер.       И опять засмеялась.       — А ведь Шекспир писал о великой любви, — со вздохом сказал Арсений.       — Большая любовь тоже бывает, — покладисто сказала Лена. — Но сам понимаешь, её искать, искать и ещё раз искать надо. А ты даже этого не делаешь. Ну и где ты найдёшь свою любовь такими темпами?       — В гробу? — пожал плечами Арсений. — Я не то чтобы хочу такой любви да и любви в целом. Меня устраивают мои отношения с сыном, другую омегу в своей жизни я боюсь уже не выдержать.       Лена поджала губы с весёлой задумчивостью и покачала головой.       — Зачем же ты тогда отпустил его? Считай, у тебя есть прекрасная кандидатура рядышком. Красивый мальчик с изученным сладеньким характером. Позови его к себе на первую течку. Я уверена, ему понравится. Ты горячий мужчина, аррр, — она опасно, как дикая кошка, выпустила когти и поцарапала воздух перед щекой Арсения.       Тот недовольно отшатнулся от неё и хмыкнул.       — Ты мне предлагаешь переспать с собственным сыном?       — Подумаешь, — усмехнулась Лена. — Велика проблема. Главное, понравится или нет. Я бы со своим разок переспала, но его омежка ревновать будет. Хотя я видела, как он на меня смотрел, когда был у меня дома в прошлый раз. Знаю я такие взгляды. Ты на меня так никогда не смотришь.       Арсений улыбнулся на эти обиженные нотки.       — Ты меня не привлекаешь, Лен, но мне лестно, что я привлекаю тебя.       — Всем альфам лестно, когда к ним подкатывает омега, — фыркнула Лена. — А про сына подумай. Необязательно же от него избавляться, если так привязался. Можешь его просто перевести в другую плоскость.       — Только если он сам захочет, — мотнул головой Арсений. — Да и у меня перед глазами слишком много воспоминаний, когда он был ещё совсем щенком.       — Зато теперь какая сучка, — задорно проговорила Лена и подмигнула.       — Иди ты, — цокнул Арсений. — Ты про моего сына говоришь.       — А он, типа, самый непогрешимый? — насмешливо спросила Лена, изогнув в оскале алые губы. — Вот увидишь, поживёт один, пару течек проведёт, другим человеком станет.       Арсений вздохнул и кивнул, принимая её слова. Всё же омега-тип лучше понимал своего сородича, да и практика именно так и показывала. Сам Арсений в двенадцать лет стал жить один и сильно с тех пор изменился. Самостоятельность вынудила его подрабатывать, добиваться понравившихся омег, других избегать и, самое главное, защищаться. Хоть у альфа-типа и были более острые клычки, особенно в момент опасности, у омега-типа было другое преимущество, и это не столько когти, сколько их безбашенность. Омега могла разорвать нападающего на неё альфу чуть ли не до смерти, настолько они отбитыми становились, даже самые, казалось бы, пай-девочки и пай-мальчики.       При мысли, что Антон разорвёт его самого во время первой течки — а первая течка вещь такая, опасная, — Арсений поморщился и вздрогнул всем телом. К такому он был не готов.       Он стал работать, вечерами донимать Антона, спрашивать, не стал ли он прогуливать школу, покушал ли, сделал ли домашнее задание, не случилось ли чего плохого, не было ли ещё течки. Антон отвечал на все вопросы терпеливо, временами только был недоволен, мол, не маленький. И чем дольше он жил один, тем чаще проскальзывал этот тон.       Арсений понимал из-за чего, но всё равно злился. Его омега, его ребёнок, его близкий человек находился непонятно где, делал непонятно что, а он ещё и узнать нормально не мог, всё ли в порядке. Руки чесались взять, как в детстве, Антона за шкирку и пригрозить ремнём. До физического наказания Арсений никогда не опускался, считая его неэффективным и портившим психику ребёнка, Антон это знал, но от такой угрозы всегда смирел, понимая, до чего довёл отца — до последней меры. Вообще последней мерой были укусы — всего один раз Арсений не сдержался и накинулся на Антона и стал кусать его за холку.       Не так давно было, Антону четырнадцать лет исполнилось, гормоны заиграли, он стал дурачиться, отказываться идти в школу, пугал Нану и посылал Арсения на три буквы, ничуть этого не стесняясь. Как бы нормальное поведение омег во время ударивших в голову гормонов, но Арсений такое ни разу не поощрял, а потому, спустя несколько минут неуспешных уговоров, набросился на него и прикусил шкирку, получив в ответ только расцарапанное предплечье.       Жить было можно, Антон урок усвоил и стал в его присутствии более смирным, хотя учителя порой и говорили на родительском собрании, что мальчик растёт неугомонный. Арсений этого не замечал — перед ним Антон был примером кроткости и послушания.       — Да, Тош, привет, — сказал Арсений и посмотрел на часы. Время было раннее, всего час дня. В это время Антон должен был быть в школе. — Случилось что?       — А ты на работе? — спросил Антон не своим голосом.       Арсений нахмурился, по его спине прошла дрожь. Он узнавал тон этого голоса. Так говорили омеги. Свихнувшиеся от гормонов омеги.       — Да, Тош. Ты завтракал?       — Нет, — спустя небольшую заминку ответил Антон. — Я не хотел.       — Течка — не повод отказываться от еды.       — Так заметно? — вздохнул Антон. — Я не хочу есть. Совершенно.       — В первый день ещё ладно, но в следующий лучше скажи альфе, чтобы покормил тебя. Желательно не спермой.       — Не хочу, — сказал Антон почти по-детски. — Я тут одного альфу расцарапал. И другого не хочу. Пошли они все.       — Лучше найди себе кого-нибудь, пока ты в таком вменяемом состоянии. Дальше будет хуже.       — Мне почему-то не кажется, что я во вменяемом состоянии, — сказал Антон. — Я всё ещё хочу разгрызть того альфу.       — Не повезло ему, — вздохнул Арсений. — Ты сам себя не удовлетворишь, Тош. Так что всё равно пойдёшь потом искать кого-то на улицу. Лучше уж сейчас реши эту проблему.       — Тут по комнатам полно альф, которые с радостью меня возьмут, — фыркнул Антон. — Не пойду я по улицам. Ты просто хотел, чтобы я сказал тебе, как проходит моя первая течка. Вот. Говорю. Хуёво она проходит.       — Слышу.       — Ничего ты не слышишь, — раздражённо сказал Антон.       — Тош, обороты сбавь.       — Или что? Что сделает мой любимый папочка?       — На секс по телефону я не договаривался. Завтра ещё позвони. У тебя течка первый день идёт?       — Иди на хуй.       — Ответь мне на вопрос.       — Иди на хуй.       Арсений начал злиться. Антон опять включал это раздражающее поведение, а у него не было даже возможности на него как-либо повлиять. Ни голосом, ни клыками, ни запахом.       — Тоша… — чуть заведясь, проговорил Арсений.       — Папочка злится, — прошипел на это Антон. — Я бы тебе тоже морду разодрал.       — Взаимно, — холодно сказал Арсений.       — Рад, что теперь можешь приглашать спокойно домой омег? Пригласил уже кого-нибудь? Отодрал на моей кровати? Или всё же на своей предпочитаешь?       — Антон.       — Альфы ведь все такие, им хочется узел пристроить, а потом смотреть, что из этого получится.       — Антон.       — А что омега чувствует во время течки вам похеру.       — Щенок, я тебе разрешал при мне материться? — рявкнул Арсений. — Ты совсем в общаге своей оборзел, да?       — У меня теч…       — Не оправдание, — прервал его Арсений. — Захотел вывести меня и посмотреть, что будет? Я бываю злым, ты знаешь это. Я могу и кусаться, и подавлять силой, запахом, только сейчас я в заведомо проигрышной позиции, потому что говорю с тобой по телефону, а не вживую. Ты бы так смел вякать, если бы я был рядом, а, Тош?       Антон на том конце трубки запыхтел и спустя пару секунд тишины выдал:       — Я б уже лапки расставил.       Арсений задышал глубоко, пытаясь вернуть себе потерянное самообладание. Он знал, как легко заводился в ответ на рычание омеги, это природная штука, грёбанные инстинкты, даже если разговариваешь с собственным ребёнком — от природы никуда не деться. И Антон уловил желанную подавляющую его агрессию от противоположного типа, вот и завёлся.       — Что ж у тебя там альф нормальных нет в общаге? — спросил, когда немного успокоился, Арсений.       — До твоих подавляющих феромонов не дотягивают, — признался нехотя Антон и прочистил горло. — Ты ж у меня красивый, запах сильный имеешь, покрывающий. Не понимаю, что мать моя от тебя ушла.       — Ей не нравилась моя опека. Не всем людям омега-типа нравится, когда их опекают. Они слишком свободные для этого. Особенно, если рано покинули родительский дом.       — А мне это нужно, — вздохнул Антон.       — Найдёшь ещё подходящего альфу. Советую начать искать сейчас. У меня работа, если ты не забыл.       — Пап.       — Щенок, я всё сказал.       Антон рыкнул в трубку и отключился.       Дальше работа у Арсения шла плоховато. Он забывался, что уже делал, а к чему ещё не прикасался. Когда принесли новый экземпляр договора с одной из их знаменитостей, Арсений вообще выпал на двадцать минут. Он сидел и смотрел в бумажку, пытаясь игнорировать набухший упирающийся в ширинку штанов член. Головка в нём налилась сильно, такое возбуждение просто не проходило, нужно было достаточно долгое время себя успокаивать или раз разрядиться.       В кабинет вошла та самая звезда. Миловидный парень, которого в коллективе ласково называли Егоркой.       — Ты проверил договор? — спросил Егор, присаживаясь перед Арсением на стол. Он очень любил садиться именно на стол, а не за него, это была одна из его черт, умиляющая многих альф в их коллективе.       Арсений же относился к нему по-отцовски, ему хотелось скорее ремня выдать за такое поведение, хотя он и сам любил приседать на поверхности для этого не подходящие. Он просто знал, что за милым характером Егорки скрывался змей искуситель, отлично делающий минеты и царапающий горла своим партнёрам за неверный угол проникновения. Слухи разные ходили, но почти все приводили именно к этому.       Егор дружелюбно улыбнулся, перекинув одну ногу через другую, и заглянул Арсению в глаза своими очаровательными. Он так всегда перед публикой щурился, чтобы глаза казались более кошачьими или лисьими, а не собачьими, чем, безусловно, многих подкупал.       — Я как раз этим и занимаюсь, — сказал Арсений и демонстративно взял договор в руки.       Егор пробежался по верхней части бумаг глазами и кивнул.       — Надеюсь, там без всякой подставы. А то в прошлый раз с госзаказом дурно получилось. Не хочу подобного.       — С государством всегда так. Но здесь пока всё выглядит прилично. Не думаю, что с этим заказом возникнут проблемы.       — Это хорошо, хорошо, — говорил Егор и смотрел куда-то вниз стены. — Слушай, Арс, а у тебя же месяц назад сын съехал, да?       — Ну предположим, — подтвердил Арсений и откинулся на стуле, складывая руки на груди. Он уже понимал, к чему тот клонил, но перебивать ему не хотелось. Сейчас, когда его мысли были заняты далеко не работой, а гормоны зашалили, как у типа-омеги, он был готов послушать флирт и, возможно, на него согласиться. Он ещё до конца не определился, но послушать лесть в свою сторону определённо ему хотелось.       — Это теперь ты, как альфа, совершенно свободен, получается, да? — продолжил свою мысль Егор, смотря всё так же в сторону.       — Можно и так сказать. Ты для себя интересуешься или для друга?       Егор наконец посмотрел на него и медленно облизал губы. Глаза его заволокло одним конкретним желанием, из-за чего прищур стал сильнее, как у лисички на солнышке. Член в штанах Арсения стал ещё крепче, непозволительно вопиюще очерчиваясь под тканью штанов. Так как Арсений сидел за столом этого Егору видно не было, но запах он должен был чувствовать.       — Ты красивый, — сказал Егор озвученный многими комплимент. — Голубоглазый ангел. Если бы ты был омегой, все альфы были бы твоими. И характер у тебя подходящий, поцарапал бы всех, — усмехнулся он и мотнул головой. — Не хочешь течку со мной провести? — спросил он прямо. — Или сейчас могу помочь. Ты ведь не договор изучал. Я запах сразу уловил. Давно от тебя так не пахло.       — Как «так»?       — Призывно, — вновь облизал губы Егор и посмотрел в сторону двери.       Без стука вошла Лена, держа у уха телефон и закатывая глаза.       — Да-да, я Вас поняла, Павел Алексеевич, — сказала она телефону, после чего сбросила вызов и вздохнула. — Павел Алексеевич задерживается. Будет только через час, так что встреча переносится. А вы здесь чего, развлекаетесь? — Лена прикрыла дверь и заинтересованно потянула носом. Уставилась на Арсения во все глаза. — Егорка, у меня сбилось обоняние или это то, о чём я подумала?       — Кыш, я первый подбился, — сказал Егор.       — Неужели ты до омеги созрел? — обратилась Лена к Арсению. — Я всё так же предлагаю свою скромную кандидатуру.       — Вот-вот, скромную, — подхватил Егор. — Арс слишком сасный мужик, чтобы его такие скромные персоны окучивали.       — Пасть прикрой, птенчик, — ощетинилась Лена. — За Арсом не только ты бегаешь.       Арсений почесал затылок и глубоко вдохнул, чтобы привести в порядок мозги, но это было его ошибкой: в комнате пахло двумя заведёнными злостью омегами. Организм сразу решил перевести агрессию в сексуальное русло. Феромон стал более тяжёлым, оседал в лёгких омег, утихомиривая их и одновременно заводя, но уже по-другому.       Егор был моложе и более сексуально раскрепощённым, поэтому первый обернулся к нему абсолютно поплывшим лицом.       — У тебя такой феромон сильный, я балдею, — сказал он.       — Потому его и хотят, — с протяжным вздохом сказала Лена и подошла ближе к ним. — Арс, ну теперь-то ты кому-то из нас дашь? У меня стоны классные.       — Лучше меня тебе никто не отсосёт, — сказал Егор мягким голосом.       Оба уже были настолько разомлёнными феромоном, что соревновались друг с другом скорее заигрывающе, распределя позиции. Арсению импонировало, что его так хотели, но ему не нравилось, что эти люди, его коллеги, пользовались его телом, они ведь уже даже распорядили свои роли, хотя он ещё никому из них не ответил положительно. Такое его злило. Он любил послушных омег, а для этого их нужно было поставить на место. Хотя многие альфа-типа с ним не согласились бы, они, наоборот, любили природную дикость омега-типа и их развратность.       Арсений выкинул из головы пошлые мысли и гаркнул на этих двоих:       — Я разве сказал, что собираюсь с вами спать?       — Но, Арс, — начали они говорить синхронно растроенным голосом.       — Арсений, — поправил Арсений. — Мы на работе. Хотите поебаться, вокруг полно других претендентов. Кша из моего кабинета. Я сказал кша, — рыкнул он.       Егор втянул голову в плечи и сморщился от изменившегося феромона. Теперь он тоже был агрессивным, подавляющим, заставляющим слушаться. Не на всех людей типа-омега он действовал, но этих двоих проняло. Лена вышла первая, прикрывая нос и что-то тихо бубня, а за ней поспешил Егор. Он даже не обернулся, когда уходил, только дверь плотно прикрыл.       Арсению понравилось в одиночестве. Только ткань штанов всё ещё давила на член. Возбуждение осталось, было таким же сильным, как после звонка Антона. Делать было больше нечего. Арсений не хотел сношаться с коллегами, хоть это и не было запрещенно. Он поднялся, закрыл кабинет на ключ и опустился обратно в своё кресло. Накрыл ладонью собственный пах, погладил, подумал об Антоне и вздохнул в очередной раз.       Дрочить было быстрее и легче, чем терпеть. Этим он и занялся.              Через день Антон отзвонился, сказал, что поцарапал ещё одного альфу, что так и не покушал, начал жаловаться на жизнь, но тут же прекратил, стоило Арсению рыкнуть: «щенок».       — Сегодня чтоб съел что-нибудь, — сказал он грубо под конец.       — Но, пап, я не хочу есть, я хочу нормально пот…       — Я всё, что хотел, сказал.       — А у тебя член большой? — спросил Антон.       — Как нафантазируешь. Пока, мне работать надо.       Антон проскулил в трубку, но на этот раз Арсений первый завершил вызов и тяжко выдохнул, упав лбом себе на руку. Нана в его ногах непонятливо подняла голову и фыркнула, почуяв нотки агрессии в феромоне хозяина. Но на неё это уже давно не влияло. Её нюх стал ещё хуже. Арсений с грустью погладил её по голове и кинул взгляд на полную миску.       Его любимица перестала есть. Она и раньше аппетитом в Антона стала, кушала мало, но всё же к еде притрагивалась, а теперь если одну чайную ложку съест, уже хорошо. Арсения этот симптом совсем не устраивал.       — Нан, что с тобой, малышка?       Нана просопела что-то, перевернулась на другой бочок и больше не двигалась. Прикрыла глаза и быстро заснула.       Арсений перебирал её сухую шерсть пальцами и смотрел в окно. У него был выходной, но Антон, знавший его расписание, об этом даже не вспомнил, настолько потерялся в пространстве. Он только и мог, что жаловаться на боли в животе, вынуждающие его искать альф, а потом, из-за того, что эти альфы ему не нравились, он рычал на них, нападал, царапал. Одного до больницы довёл.       Из-за проблем сына и любимой собаки Арсений совсем расклеился. Он погрустил ещё около получаса, после чего поднялся и пошёл с Наной в ветклинику. Она сама еле переставляла лапками, с ней теперь можно было совершать только долгие прогулки. Арсений любил так гулять, но всё чаще вспоминал, какой активной она была в детстве. Какой яркой, как любила бегать за мячиком и прыгать на его коленях, вылизывая ему лицо. А он всё пытался её отодрать от себя. Теперь вот она так совсем не делала, и он скучал по тому, что было.       Так всегда — ценишь то, чего теряешь. И здоровьем собственным начинаешь интересоваться, только когда довёл себя до неподобающего состояния.       Ветеринар осмотрел Нану, вынес ожидаемый диагноз: общее состояние собаки хорошее, но из-за старости обострились заболевания, свойственные её породе. У неё развилась сердечная недостаточность неизлечимого вида. Лечение поможет продлить Нане жизнь на ещё какое-то время. Арсений внимательно выслушал ветеринара, купил необходимые препараты, не пожалев большие суммы на это, и отправился неспеша с ней домой.       С одной стороны его одолевали злость и возбуждение из-за Антона, с другой же — разрывающая сердце боль и грусть от предчувствия скорой гибели любимого питомца.       Арсений вернулся в квартиру, дал Нане лекарство, она толком не отбрыкивалась от него, только громко пыхтела и смотрела своими янтарными глазами с лёгкой тусклой плёночкой. После чего она уснула у него на коленях, а Арсений заплакал.       Он сжимал пальцами её шерсть, прислушивался к тяжёлому дыханию и наблюдал за её мерно вздымающейся грудной клеткой, надувающимся животом и редкими подрагиваниями лап.       Он толком ничем не занимался в свой выходной. Ни на что не было сил.       Говорят, что собаки перенимают характер хозяина. Арсений чувствовал, что всё было наоборот.              На следующий день Нана немного поела, а позвонивший Антон счастливым голосом сказал, что его боль начала отступать, он подпустил к себе какого-то альфу, но не дал ему сделать узел. Затем скромно добавил, что чуть глаз ему не выцарапал.       Арсений слушал его с тусклой улыбкой, разговор особо не поддерживал. Антона такое несвойственное отцу поведение напрягло, он поинтересовался, всё ли в порядке. Когда услышал про Нану помолчал некоторое время и севшим голосом пожелал, чтобы она меньше мучалась.       Он тоже любил эту собаку. Она была с ним всё его сознательное детство. Хоть временами они и не ладили, он к ней тоже успел сильно привязаться.       На следующий день Арсений пошёл на работу и вёл себя как обычно. К нему перестали подкатывать, его феромона больше никто не улавливал, только Лена продолжала по привычке заигрывать с ним, но она даже не пыталась быть для него сексуальной.       Через полторы недели в гости наведался Антон. Он поспешно обнял вышедшего ему открыть Арсения, вручил ему большой рулон бумаги и сел перед Наной на колени, став её долго гладить и начёсывать, будто боясь, что делает это в последний раз.       — Врач не сказал, сколько она протянет?       Арсений едва растянул губы в грустной улыбке. Нана настолько была частью их семьи, что Антон назвал ветеринара врачом, приравнивая собаку к человеку. Он и сам себя ловил порой на подобном. Но хуже всего ему было от мысли, что скоро Наны с ним не будет. Он сказал:       — Как повезёт. Пока что она стала чаще есть и пить, но это ни в какую не идёт в сравнение с тем, что было раньше. Максимум год при исправном присмотре за ней. А ты сам знаешь, у меня работа. Не всегда могу быть рядом.       — Я бы её к себе забрал, почаще ведь дома бываю, но в общаге нельзя с животными. Хотя кто-то и заводит мышек, хомячков. У нас одна девушка кролика завела. Всем этажом смотрели, как он от неё упрыгивал, когда она за ним с тапочком гналась.       Антон усмехнулся и мягко тронул Нану за ухом. Она лениво повела морду в его сторону и устало положила её на лапы.       — Чем же ушастый ей насолил?       — Ты знаток омежьей психологии? — вскинул брови Антон. — Леся его так и назвала. Ушастик, — он улыбнулся, помолчал, поглаживая голову Наны между ушей, и продолжил: — Да ничего такого он ей не сделал. Сгрыз зарядку от телефона. Третью за месяц, вот она и разозлилась на него. А потом коменда поймала её Ушастика, и Ушастик отправился жить к родителям, которые пообещали сделать из него рагу. Но через неделю она его вернула и клетку получше сделала. Так что теперь он реже провода ей сгрызает.       — Весело у вас. В моей общаге была слишком строгая коменданша, она закрывала глаза на пьянки, сигареты, но вот при виде животных, даже тараканов, рычала как при беременности. Страшная женщина была.       — Альфы вообще омег боятся, — усмехнулся Антон. — И ко мне теперь альфы особо не пристают. Распугал всех, представляешь. А ведь сначала столько разговоров-то было. В школе за мной бегали, угощали всяким, а теперь сторонкой обходят.       Арсений улыбнулся и погладил его по голове. Антон доверчиво прильнул на ласку и томно вздохнул.       — Чем тебя угощали-то? Признавайся, пока ругать за всё подряд не начал.       — Ну чего ты папочку включаешь? — протянул недовольно Антон и полностью упал на пол задницей, прислонившись спиной к стене. Нана чуть подвинулась и отвернула морду в другую сторону. — Давай спроси ещё, как уроки, предохранялся ли я, как в новом классе приняли.       — И спрошу, — сказал Арсений. Он присел перед ним на корточки, кивнул, вынуждая всё рассказывать.       Антон хмыкнул, откинул голову вверх, ударясь о стену, и прикрыл глаза.       — Скажи лучше сначала, как тебе рисунок.       — Очень красивый, — тяжёлым голосом ответил Арсений. При ответе его уголки губ попробовали в улыбку, но опустились вниз. — Атмосферный. Во всей красе вспомнил тот день, ту ночь, когда прощался с тобой.       — Пить в одиночестве коньяк на кухне — это прощаться со мной? Пап, ты серьёзно?       — Нану не скидывай со счетов. Я был не один. Старушка мне составила компанию. Мы вдвоём устроили траур.       — Траур, — протянул Антон. — К чему это вообще было? Если не хотел отпускать, не отпускал бы.       — Чтоб ты меня разодрал во время первой течки? Чужих альф я видеть в своём доме не хочу. Тош, тебе взрослеть надо, как бы я этого не хотел.       Антон хмыкнул.       — Ну слушай тогда, как я взрослею. Тебе из школы ещё не звонили?       — А смысл? Шестнадцать лет — возраст совершеннолетия. Теперь мне на тебя не пожалуются. К тому же ты в колледж пойдёшь через лето, там моих контактов тем более нет. Если ты, конечно, не дашь.       — Чтобы тебе всё-таки звонили и жаловались на меня? Вот уж нет. А я тогда и говорить не буду, а то рассердишься ещё. А то ты страшный, когда злой.       — А ты не думаешь, что своим молчанием выведешь меня из себя раньше?       — У меня когти, — предупредил Антон.       — А у меня клыки. Посмотрим, кто сильнее? — спросил Арсений. Его брови взметнулись вверх, глаза внимательно уставились в ответ.       Антон поник, громко выдохнул и мотнул головой.       — У тебя феромон сильный. Ты меня успокоишь раньше, чем я на тебя наброшусь.       — Надеюсь на это. Так что? Говори, что натворить в школе успел, как тебя приняли и чем тебя эти твои альфы угощали?       Антон ещё немного подумал, прежде чем рассказывать, но всё же вывалил всё, как на духу. Про драку с одноклассником типа-омега в школе, про его отношения с историком, взаимно оскорбительные, про сигареты, к которым он успел пристраститься, про пиво, вино, водку, коньяк, про кальян и парня с этажа выше, который так и норовит к нему в постель залезть даже спустя неудачную попытку во время течки. Ещё он рассказал про своих друзей: Диму и Серёжу. Кто они, кем хотят стать, как часто они проводят вместе время, что делают.       В конце рассказа Арсений поцеловал его в лоб и, поднявшись, пошёл на кухню.       — Даже ругать меня за плохое поведение в школе не будешь? — протянул недоверчиво Антон, подскакивая следом.       Нана осталась лежать на своём месте, но подняла голову и проследила за уходящими спинами пару секунд, после чего повторно устроила её на полу.       — Чай будешь? Поцелуй — за честность. Ругать я тебя, как отец, больше не в праве. Ты взрослый.       — Ты продолжаешь быть моим отцом, — сказал Антон.       — Продолжаю, — согласился Арсений и внимательно заглянул ему в глаза. — Но я уступаю тебя другому альфе. Как-то пожурить я могу тебя лишь словами. Хочешь узнать, что я думаю? Я ожидал, что ты пойдёшь во все тяжкие в общаге, не думал, что так быстро, но я точно не удивлён. А что я думаю, ты и так знаешь. Мне это не нравится.       — Побольше экспрессии, — потребовал Антон, садясь на стул. — У тебя запах даже толком не поменялся. Неужели ты уже отдал все права на меня тому, кого ещё даже и в помине нет? Я не верю, пап, что ты так легко от меня отказался.       — Не то чтобы легко, — признался Арсений, занимаясь с чаем. — Очень хочу повысить на тебя голос, ты начнёшь рычать в ответ, тогда я тебя укушу.       — Я раньше не рычал на тебя так, чтобы ты кусался. Только раз. С чего мне делать это сейчас?       — Другие ощущения. Ты себя осознаёшь уже взрослым, значит и защищаться будешь по-взрослому. Течку первую пережил, альфам по морде давать научился. Я не верю, что ты послушно выслушаешь мою агрессию в свою сторону и никак мне не ответишь.       — Почему ты такой? Как у тебя ещё омеги нет? Я серьёзно в это не верю. К тебе на работе каждый подкатывать должен.       — И подкатывают. Только мне это неинтересно. Я не хочу сражаться с омегой. Устал от этого. Твоя мать — очень яркая женщина. Мы с ней постоянно цапались. На неё мой феромон даже толком не действовал. Так что ваших когтей я до конца жизни уже напробовался. Теперь я хочу спокойной жизни с собакой.       — А если омега не будет на тебя лапу поднимать?       — А такое бывает? — усмехнулся Арсений. — Тош, сам же так делаешь. У вас природа такая — защищать все свои капризы коготочками.       — А у вас — присмирять нас клыками и запахом, — с вызовом бросил Антон.       Арсений втянул воздух, проверяя, ошибся ли он или нет. Не ошибся. Антон стал заводиться, пока что в агрессивную сторону, а не в похотливую. Но одно от другого часто было недалеко. Тем более, что разговор они вели всё же про отношения.       — Ничего подобного, — ответил он как можно спокойнее. — Омег не присмирить таким образом, если они сами этого не захотят. Нет, это можно сделать единоразово, но в отношениях, если омега и смиреет, то это больше психологическое — она доверяет альфе, потому его слушается и не хочет причинить ему боли.       — В умной книжке прочитал? — ощетинился Антон.       Отчего-то он не собирался успокаиваться, и Арсению от этого было грустно. Он поставил им чашки на стол и сел напротив Антона.       — Книжки по поведению я, правда, читал. Про все комбинации типов и полов. Но здесь ещё работает мои тридцать прожитых годиков и банальная наблюдательность. Не заводись, Тош. Я не хочу тебя присмирять.       — Да почему? — спросил Антон повышенным голосом.       — Я сказал, не заводись, — рыкнул Арсений. — Видишь, отношения между альфой и омегой всегда напряжённые. Один рычит на другого, — продолжил он поспокойнее.       Антон поджал губы и мотнул головой. Его лицо пошло волнами недовольства, запах по кухне продолжал летать недобрый, готовый сорваться в одну из сторон.       — Я тебя просто не понимаю, пап. Ты не хотел, чтобы я уходил, но теперь будто отгораживаешься от меня. Почему наши отношения так быстро поменялись? Это не я это начал. Это ты меня выставил.       — Шестнадцать лет, — напомнил Арсений. — Ты должен пожить своей собственной жизнью. Тебе это не нравится?       — Мне не нравится лишь то, что ты стал другим. Ты словно не скучаешь по мне.       Арсений тепло улыбнулся, качнул головой и пригубил чая.       — Я скучаю, — сказал он спустя время. — Правда, Тош. Скучаю по тому времени, когда мы смотрели вместе фильмы, гуляли с Наной и праздновали дни рождения и остальные праздники. Но ты тогда был моим ребёнком, а теперь ты вырос и, если я полезу к тебе с тем же самым, ты либо прогонишь меня, как недостойного альфу, либо примешь, как достойного. Ты много чего говорил мне, пока тёк, но я в любом случае хочу, чтобы ты набрался хоть какого-то опыта и познакомился с разными альфами, прежде чем делал какой-либо выбор. Пока что я хочу сохранить наши отношения, как отец с сыном, а не разрушать их отношениями. Ведь если мы плохо сживёмся, я вообще потеряю возможность с тобой общаться, омеги злопамятные, а мне этого очень не хотелось бы.       Антон громко вздохнул и тоже взялся за чай. Он ничего не ответил, не кивнул, не помотал головой. Они в молчании стали пить чай, после чего Антон вспомнил ещё несколько отстранённых историй из школы и рассказал новые шутки. Арсений слушал его внимательно, улыбался и наслаждался выравнившимся между ними запахом. Таким же уютным, как и раньше.       Через месяц он повторно отвёл Нану к ветеринару. Ситуация медленно, но верно ухудшалась. У Наны портился нюх, немного слух, лекарство лишь замедляло этот процесс. С сердцем дела обстояли стабильно, но приближалось время с ней прощаться.       — Пока что ей нормально, но вскоре могут развиться боли, — говорил ветеринар после того, как закончил осмотр. — Сами понимаете, гуманнее будет её усыпить. Но пока что…       Арсений стал дольше с ней гулять. По летней жаре Нана еле передвигалась. Она высовывала язык, громко пыхтела, временами останавливалась передохнуть. Арсений тогда брал её на руки и садился с ней на скамейку. Она ложилась у него на коленях, а он читал книгу в телефоне, иногда общался с Антоном.       Так как было лето, учёба Антона приостановилась до начала осени, он был свободен и часто теперь приходил в гости и звонил. Отношение у них проходило нейтрально. Антон временами пытался вывести Арсения, но тот его лишь журил за такое и настоятельно просил особо не увлекаться наркотическими веществами, а к ним он относил и сигареты, и алкоголь, и даже энергетики. Антон честно признавался, что порой дымил, как паровоз.       — Ты знаешь, что я об этом думаю, — отвечал тогда Арсений.       Антон соглашался с этим, каждый раз будто надеясь на реакцию поярче. Он часто интересовался здоровьем Наны и каждый раз, когда приходил в гости, подолгу сидел рядом с ней, гладил и боялся брать на руки. Она ему казалась слишком слабой. Арсений понимал о чём он говорил, ведь когда сам поднимал её на руки ужасался, какой безвольной куклой, почти что мохнатой тряпкой, она висела, смотрела в ответ затуманенным янтарным взглядом, громко сопела, временами высовывала язык. Она двигалась всё меньше.       В какой-то день она не двигалась совсем, только хвостом. Было очень жарко, а у Арсения в квартире сломался кондиционер. Он очень злился из-за этого, купил первый попавшийся вентилятор, но и от этого Нане толком не стало легче. Она отказывалась пить и есть, только лежала ковриком и пыхтела, тяжко вздымая грудную клетку.       Арсений сел тогда на пол напротив неё и вновь заплакал, предчувствуя грядущую смерть столь любимого ему существа.       Утерев слёзы, он аккуратно поднял её и повёз в ветеринарную клинику. Вместе с ветеринаром они приняли решение её усыпить. Арсений метался, звонить Антону или нет. Он тоже мог захотеть увидеть её в последний раз. Только его слёз Арсений бы не выдержал, ему хватало своих. Поэтому он не позвонил, а на память отрезал себе локон её шерсти. Ветеринаром был понимающий мужчина, он дал времени попрощаться, спокойно наблюдал за тем, как Арсений закапывается влажным лицом в мягкую шерсть Наны, как целует её в приплющенную мордочку, как в последний раз заглядывает в её живые янтарные глаза, уже наполовину прочувствовашие смерть.       — Я буду скучать, — прошептал Арсений ей в лоб, держа в руках её лапку, после чего дал знак ветеринару, что готов её усыплять.       Тот сделал смертельный укол снотворного. Дыхание Наны становилось всё спокойнее и в раз остановилось. Арсений силился не заплакать вновь. Он стал, стараясь максимально обособиться от этой действительности, распоряжаться телом собаки, решил её кремировать, хотя и очень сильно хотел закопать, чтобы потом приходить и надеяться, что она попала в собачий рай.       Только оказавшись дома, Арсений позволил себе расплакаться ещё раз, позвонил Антону и коротко сказал ему о случившемся.       В квартире было неуютно. Она казалась чужой. Арсений слонялся по ней и никуда не мог себя деть. Ему кусок в горло не лез, а все мысли неумолимо сводились к его одиночеству, к Нане, которой уже не было на этом свете, к сыну, который вырос и теперь жил своей отдельной жизнью. Его посещала не единожды мысль завести другую собаку, но он отторгал эту мысль, считая её изменой. Слишком больно отзывалось сердце. Арсений понимал, что ещё не был готов морально заводить нового друга.       Какое-то время ему нужно было побыть одному.       И это стало самым сложным этапом во всей его прожитой жизни.       К нему в тот же день приехал Антон, он был рядом, потеряно оглядывался, будто пытался найти Нану, возвращал печальный взгляд, пытался говорить о чём-то постороннем, но Арсений отвечал настолько механически, что Антон перестал и пытаться.       — Пап, помнишь, во время моей течки ты постоянно требовал, чтобы я не забывал есть? Теперь я требую это. Поешь, пожалуйста, пап.       Арсений водил вилкой по тарелке, тяжело вздыхал, мотал головой и отодвигал от себя посуду. Он просил Антона уйти, но тот упёрто не желал этого делать. Он не вёл себя вызывающе, не спорил и не рычал, как злая омега, а старался быть рядом молча. И это немного облегчало боль Арсения. Он закапывался Антону в волосы носом и крепко обнимал. Временами он бормотал, какой Нана была очаровательной в юном возрасте, как она рычала на Антона, как боялась его маленького, как ладила с соседскими собаками, как участвовала в выставках, как переживала душ и расчёсывания.       Антон чувствовал, что ему это нужно было — выговорить всё, что сидело внутри. Поэтому молча проглатывал это, внимательно слушал, не перебивал, вопросов даже не задавал. Арсений рассказывал настолько самозабвенно, что казалось, разговаривал не с кем-то, а сам с собой.       Через три дня Антон сказал, что ему нужно на что-то отвлечься. Взять на работе отпуск и хорошо провести время. Арсений с этим не был согласен, потому что только на работе он был не один. Временами и дома, конечно, но он знал, что Антон с ним не жил, а лишь иногда захаживал, и это воспринималось им соответственно.       — А если я заведу собаку, ты её примешь? — спросил в один из дней Антон.       — Ты её хочешь в общаге содержать или альфу уже нашёл?       — Да нет же, если она у тебя будет. Не нашёл я себе никого, пошли они все.       — Тош, я приму твою собаку, но зачем тебе это? Ты же будешь её редко видеть.       — А я могу обратно к тебе переехать. Смотри какой набор классный будет: омега и собака. Два в одном!       Арсений посмотрел на телефон в своей руке недоверчивым взглядом и покачал головой.       — Тош, тебе надоело жить одному?       — Вообще да, — задумчиво протянул Антон. — Пристают люди всякие, пальцы уже устали когти выпускать. Душевые общие неудобные, а кухни и подавно нормальной нет. В холодильнике свою еду подписывать надо. Неудобно же!       — Потому тебе и нужен альфа, — со вздохом ответил Арсений. — Съедетесь в одну квартиру. Если у предков сейчас есть пустая, то в неё распределят, или новую выдадут, стоит тебе забеременеть. И не нужно жить в общаге будет.       — Пап, — тявкнул Антон. — Не забывай, что ты тоже альфа, так что моё предложение не противоречит твоим словам.       — Тош, ты сейчас со мной, как с альфой, заигрываешь, я правильно понимаю?       — А у меня течка скоро, — сказал Антон вместо ответа на его вопрос.       Арсений фыркнул.       — С чего ты взял, что я хочу её с тобой проводить?       — Ну давай попробуем, — законючил моментально Антон, явно обрадованный этим вопросом. — Всего лишь попробуем. Отношения ведь лучше всего начинать с течек.       — Иш куда замахнулся.       — Да ну, пап. Папуля, папочка, папик ты мой ненаглядный. Я о тебе думал, между прочим, в таком ключе. Ты сексапильный слишком и феромон у тебя классный. Отлётный вообще. Давай я зайду дня через два?       Арсений поморщился, прикинул, как это будет выглядеть, но решил согласиться. Если во время течки Антон ему рассечёт лицо, уже будет отличный повод прекратить все эти его намёки. А если всё сложится хорошо, то Арсений наконец за долгое время себя полностью удовлетворит. Немного сложно десять лет обходиться без секса. Организм требовал хоть какой-либо половой связи и оргазмов, хотя бы раз в полгода. Раньше, чтобы не раззадоривать Антона своим запахом, Арсений не удовлетворял сам себя, а с тех пор, как он стал жить один, его преследовали слишком грустные дни.       Так что тот раз в офисе был единственным за десять лет, а этого было довольно мало.       Через два дня Антон действительно объявился на пороге. Он был красив: надел не только самую хорошую свою одежду, но и любимые кольца, отлично выделяющие его длинные пальцы, и цепочку на шею. На средних пальцах не было тех самых опасных зазубренных колечек. Арсений посчитал это большой заботой. Благодарность вложил в свою улыбку и заинтересованно приподнятые брови.       Течка только начиналась, так что от Антона исходил лишь слабый призывающий запах, вернее даже намекающий. И сам Антон вёл себя скромно, разулся, огляделся по старой привычке в поисках Наны, вздохнул и пошёл на кухню ставить чайник.       — У тебя совсем нет еды в холодильнике, — сказал он, осмотрев названное. — Ты ешь вообще?       — Малыш, ты худее меня и я уверен, что меньше весишь, несмотря на то, что выше. Всем в мать пошёл. И ростом и манерами. Ты в общаге-то у себя ешь? Я на работе могу прикупить себе чего съестного, а ты в каникулы себе и режим, наверное, нарушил, и кроме чипсов с алкоголем ничего теперь не знаешь.       — Сигареты забыл, — добавил Антон, улыбнувшись. Он чуть расслабился, даже не завёлся от этого наезда. Хлопнул дверцей холодильника и покачал головой. — Всё равно непорядок. Я тебе раньше готовил.       — А я следил, чтобы ты ел, — кинул Арсений, подходя к нему ближе. Он остановился ровно перед Антоном, протянул к нему руку и, схватившись за волосы, наклонил к себе. Принюхался к чёлке и опасно сузил глаза. — Провонял табаком.       — Я ж душ принимал, — нахмурился Антон. — И волосы хорошенько помыл. Ты придумываешь.       — Кусну сейчас, — предупредил Арсений. — Хочешь наводить тут свои порядки, так пошли в магазин набьём мне холодильник, и только попробуй потом не готовить и тем более не есть то, что приготовил.       — А то будешь ругаться? — сказал Антон с улыбкой на лице. — Папочка будет ругаться! Кошмар какой, как я это переживу. А чего ты такой агрессивный? Раньше всё сглаживал и сглаживал углы, а теперь рычишь на меня, не прошло и пяти минут.       — Предупреждаю, на что ты нарываешься.       — Запугиваешь? — прищурился Антон и облизнулся. — Не сработает. Пошли в магазин. И тортик давай возьмём! Шоколадный хочу. Возьмём?       Арсений смотрел на него, изучал, как в первый раз, эти призывно горящие глаза, чуть порозовевшие щёки и уши, блуждающие губы и спадающую чёлку, следил за движением рук и сам понять не мог, что это всё вызывает в нём. Возбуждение, желание опекать, охранять, защищать или просто остывшую родительскую заботу.       — Пап, если продолжишь так смотреть, я упаду на колени и отсосу тебе.       — Ты меня папой не называй, настрой сбиваешь, — поморщился Арсений. — Я начинаю вспоминать, что ты мой сын и я заботился о тебе с пелёнок.       — Ладно, — согласился Антон поспешно. — Как же тогда мне тебя называть? По имени? Арсений? Арррс? Мурчащее имя у тебя, мне нравится. Но очень непривычно. Папочка? Па-а-а-апочка, как тебе? Нравится?       — Гораздо лучше, — чуть осипшим голосом сказал Арсений и кивнул. — Пошли давай в магазин, пока ты мне сосать не начал и пока тебя не накрыла течка.       — Рассудительный какой папочка, вы посмотрите на него, — хихикнул Антон.       Арсений предостерегающе поднял бровь и показал в сторону коридора. Антон облизнулся и юркнул мимо него в прихожую, быстро обулся и первый вышел на улицу.       Они накупили продуктов на три тысячи рублей, взяли в том числе и шоколадный торт. Антон у тортов очень долго стоял, решая, что ему больше по вкусу. В итоге не выдержал Арсений и взял первый попавшийся. Антон долго возмущаться не стал, хвостиком проследовал за ним и завис на кассе возле детских шоколадных яиц с игрушкой внутри.       — Будто бы и не вырастал, — восхитился Арсений и безошибочно взял самую любимую сладость Антона, бросил на ленту и наказал собирать продукты по пакетам.       Семейная идиллия продолжилась и дома. Антон прекрасно ориентировался на кухне, размещал всё по нужным шкафчикам, убирал в холодильник, макароны поставил вариться, а к ним в придачу решил пожарить зразы, которые положил в корзинку одними из первых.       Арсений не отсвечивал, он сидел за столом и просматривал галерею Антона. Тот сам ему вручил телефон, дав насладиться его взрослой жизнью и новыми рисунками.       Фотографии шли хаотично. Вот Антона целовал какой-то парень в щёку, они явно на улице и явно поздней ночью, потому что небо тёмно-синего цвета и отчётливо видны звёзды. На следующей Антон в общажной комнате вместе с каким-то лысым парнем и каким-то хвостатым, перед ними монополия и тарелка с пиццей. Дальше рисунок его с Наной. Арсений на этом завис минут на десять. Он рассматривал себя, вглядывался в реалистично нарисованную Нану, изумлялся схематично накиданному, но органично смотрящемуся фону, в целом поражался талантом его мальчика рисовать. Картина была такой личной, такой уютной, атмосферной и приятной, несмотря на всю боль, что её захотелось повесить на стену. После фотографии с рисунком шли скачанные изображения собак разных пород. А потом Антон с сигаретой, опять поздно гуляющий на улице в какой-то компании.       — Ты прекрасно рисуешь, — сказал Арсений, откладывая от себя телефон. Он оглядел стоящего у плиты и накладывающего еду по тарелкам Антона, улыбнулся тепло, хоть и не сильно, и вернул взгляд на телефон. — Но вот твои ночные прогулки мне не нравятся.       — Да ладно, ночью самый кайф. Что ещё делать в каникулы?       — Ты куда поступать планируешь? — сменил тему Арсений и откинулся на стуле. Антон поставил перед ним его порцию, на другую часть стола свою, щёлкнул лапкой электрочайника.       — В художественный, куда же ещё, — сказал он.       Стали есть. Как и всегда было вкусно. Арсений и сам неплохо готовил, а когда Антон заинтересовался этим делом, так вообще стал самым главным дегустатором и помощником повара. Чего они вдвоём только не готовили. Арсений посмотрел в сторону миски, которую он давно уже убрал, и вздохнул.       — Пекинеса только не заводи, — сказал он. — Мне будет слишком больно.       — А я думал, ты захочешь похожую собаку.       — Не нужно заменять одно другим. Она не будет продолжением Наны, это другая жизнь, другая собака. К ней нужно быть готовым. Я не хочу постоянно сравнивать её с Наной, поэтому предпочту другую породу.       Антон кивнул.       — А ты кого хочешь? Большую или маленькую?       — Так твоя же собака будет, — усмехнулся Арсений. — Чего ты у меня спрашиваешь? Я любую приму.       — Оно-то понятно, но я и для тебя хочу. Чтобы ты её тоже любил.       — У собаки не может быть два хозяина. Если она будет твоей, она будет твоей, Тош.       — Тогда я хочу подарить тебе собаку.       — Денег у тебя на это нет, — сказал Арсений с качающей головой. — Не надо мне ничего и никого дарить. Я когда созрею, сам себе выберу питомца. Бери себе собаку, а не мне. Она станет твоим лучшим другом в этой жизни.       — Как скажешь, папочка. Как скажешь, — улыбнулся Антон и поднялся за тортом.       Его обращение напомнило Арсению, зачем тот сегодня пришёл, а так же заставило обратить внимание на его запах, ставший ещё более призывным и немного кокетливым. Он представил Антона стоящим на кровати в собачьей позе с поднятой к верху задницей, как бы намекающей ей воспользоваться, и от этих мыслей у него потяжелело всё в паху.       Антон вырос красивым, скорее даже миловидным, но всё равно для Арсения это всё было очень привлекательным. Спустя какую-никакую разлуку он наконец смог увидеть своего ребёнка другим, более взрослым. Он представил его опасно сузившиеся глаза и выпущенные когти, по телу пробежали мурашки. Антон поставил перед ним кусок торта, но не отошёл, не стал нарезать себе, а заглянул Арсению в глаза своими сияющими зелёными, смотрящими по-другому, с голодным блеском. Его дыхание стало реже и глубже.       Арсений облизнул губы и раздвинул ноги. Антон сразу же опустился перед ним на колени и стал тереться носом о ткань чёрных спортивных штанов, в которых тот всё время был.       — Боже, папочка, ты так пахнешь, — сказал Антон.       Он посмотрел опять ему в лицо, но на этот раз глаза не просто голодно блестели, а почернели, до кучи и губы его подсохли, неприятно слипшись вместе. Антон облизнулся, сглотнув вставший в горле ком, и ещё раз боднулся носом ему о пах. Арсений задышал так же глубоко, положил ладонь ему на волосы и вдавил в свой член. Антон куснул его сквозь ткань, после чего нетерпеливо стянул штаны до щиколоток, наступил на них коленями и широко мазнул языком по всей длине. Он облизнулся, остановился губами над головкой с приоткрытым ртом, из которого стала стекать слюна. До волос на мошонке она стечь не успела, Антон насадился на член, вобрав его в себя наполовину.       Арсений сжал его светлые, в мать, блин, волосы, стал надавливать на затылок, заставлять брать глубже и держать хотевшийся ему темп. Антон не сопротивлялся, только давился слюной, пытался не сбиться с ровного дыхания и смаргивал выступающие на глаза слёзы. Ближе к концу, как головка стала набухать, а под ней образовываться узел, Арсений стащил рывком его со своего члена за волосы.       — Ты замучаешься сосать узел, — сказал он в своё оправдание.       Антон боднулся лбом о его бедро и лизнул основание члена. Потом не сдержался, куснул его и вновь насадился, но начавшийся формироваться узел не дал сделать это до конца.       — Тош, — простонал Арсений. — Для узла природой другое место придумано.       Антон поднял на него туманный взгляд, значащий, что он уплыл полностью в себя и не понимал смысла сказанного. Арсений прохрипел что-то для самого же себя невнятное и вновь положил руку ему на голову, чтобы оттащить от себя за волосы, но Антон выпустил когти.       — Сука, — прорычал, выгибаясь, Арсений. Рукой он только сильнее вцепился в его волосы, но оттягивать не стал, наоборот, насаживал на себя. Бёдра горели алыми порезами, из которых медленно начала просачиваться кровь. — Когти убрал, — рыкнул он. — Когти, — сказал он ещё более грубо низким хрипящим голосом, до максимально сжав волосы правой рукой.       Антон проскулил, убрал когти и, выпустив член изо рта, примирительно прошёлся от его основания по стволу к головке, очертил несколько раз узел, вновь заглотил. Он стал чаще давиться, но усердно продолжал двигаться головой, языком каждый раз старался проходить по узлу, ставшего твёрдым, как кулак.       Арсений простонал, кончил и обмяк на стуле. Глаза прикрыл, ладонь так и продолжала лежать на голове Антона и слабо поглаживать. Антон проглотил первую выстрельнувшую сперму, подвигался вновь головой и собрал вторую, на третью он подавился, из-за чего выпустил когти.       — Да сука! — рыкнул Арсений. — Когти! Щенок, я начну кусаться, если ты не начнёшь следить за когтями.       Антон выпустил член изо рта, последний раз прошёлся языком по всей его длине и виновато посмотрел на оставленные им раны. Не долго думая, он лизнул их раз, второй и в итоге слизал всю выступившую кровь, и продолжал бы лизать дальше, если бы Арсений не оттащил его от себя за волосы.       — Извинения принимаются. Ты торт-то свой есть будешь?       Антон кинул безразличный взгляд на стол. Мотнул головой.       — Хочу в себе твой узел, — сказал он.       — Кто б сомневался, — хмыкнул Арсений. — А раны ты мне дашь зелёнкой обработать?       Антон сморщился и поднялся наконец с колен. Осмотрелся, помахал головой.       — Запах не порти, — сказал он. — Пойдём в твою кровать, я весь мокрый.       — Приказывать вы все любите, а вот слушаться — нет, — сказал Арсений. Поднялся. Поморщился. Вздохнул. — Я про когти предупредил.       — Поцарапаю сейчас, — зашипел Антон. — У меня течка, ты не забыл?       — Морду прихлопни, — рыкнул Арсений в ответ.       А затем он увидел, как Антон стал выпускать когти на правой руке, тот ещё не стал замахиваться, а Арсений уже схватил его запястье, прижал Антона к стенке и укусил его за шею. Старался не слишком сильно, всё же шея — не холка, место нежное. Антон зарычал и стал вырываться, когтями размахивать. Немного присмирел, как запах почувствовал. Арсений интуитивно феромоны выпустил наседающие, тяжёлые и отчасти агрессивные, показывающие, кто здесь кого ведёт. Антон когти убрал, бодаться стал.       — Папочка, ну прекрати дразнить и выеби меня, — сказал он тихим голосом. — Я ж, блять, скоро в собственной смазке утону.       — Я тебе материться разрешал? — холодно спросил Арсений.       Антон проскулил.       — Папочка, ну прости, ну возьми меня, пожалуйста. Накажи, хоть ремнём, мне похер… без разницы то есть, только возьми меня уже наконец, сука… Это литературное слово.       Арсений сделал глубокий вдох. Выдохнул. Уставился на Антона в упор, представляя, каким тёмным оттенком заразились от возбуждения его обычно светлые голубые глаза. Он клацнул зубами перед его носом и грубо толкнул в плечо в сторону спальни. Заметил секундно выпустившиеся когти, но в ход те не пошли. А вот Антон очень даже быстро пошёл в спальню, притом не в свою, а в спальню Арсения.       Омег во время течек всегда тянуло к приятному запаху, а приятным в это время для них был только запах привлекательного по всем их возможным и невозможным параметрам альфы. Поэтому во время течек они часто носили чужую одежду и рычали всякий раз, стоило попытаться её с них содрать. Даже если это была рабочая одежда, в которой нужно было срочно ехать на собрание. Арсений один раз так с Алёной поцапался и на собрание приехал хоть и в своей одежде, но с чуть рваным воротником и рассечёной скулой. В тот раз особенно близко порез расположился от глаза, ему другие посочувствовали даже.       Вот и теперь Антон разделся на ходу, одежду свою выкинул на пол, зато висевшую на спинке стула рубашку Арсения взял тут же, накинул её на себя, обмотался и упал носом в подушку. Арсений терпеливо прошёл следом, остановился у кровати, стал рассматривать обнажённую задницу с блестящей между половинок смазкой, медленно стекающей по бёдрам. В него такого можно было входить без какой-либо подготовки пальцами и без дополнительной искусственой смазки. Чего собственно Арсений и сделал.       Антон простонал, выгнулся навстречу и выпустил коготки, протыкая матрас. Арсений рыкнул ему «когти» и вцепился клыками в холку, из-за чего Антон громко простонал, вобрал обратно когти и послушно разомлел. Арсений согнул его колени, с силой вцепился в пояс, так что выпирающие тазовые косточки врезались в основание ладоней, и стал резко двигаться.       — Па-а-а-апочка, — пропевал гортанным голосом Антон, прокатываясь от силы толчков грудью по простыне.       Арсений уставал его поправлять, но двигаться плавнее не мог. Инстинкты кричали быть грубым и резким, так как от этого омега под ним сейчас особо сладко стонала и не рычала, не царапалась и не брыкалась.       — Боже, Тош, чего ты такой громкий, — прохрипел Арсений, когда прислонился грудью к его мокрой от пота спине. — Весь в мать, — добавил он на выдохе.       — Я, в отличии от неё, сваливать от тебя не планирую, — сказал отстранённым голосом Антон и подмахнул задницей, от чего блаженно застонал. — Давай, папочка, неужели ты устал? Я ещё хочу.       Арсений вцепился клыками ему в холку, расслабил, стал толкаться теперь плавными размашистыми движениями, пока на члене соразмеримо толчкам набухал узел.       — Па-а-а-а…       — Заткнулся, щенок, — ласково сказал Арсений.       Он перевернул его на спину и продолжил входить уже под другим углом. Антон облизал пересохшие губы, прикрыл глаза и расставил ноги для более удобного проникновения. Арсений одну поставил рядом с собой, другой обвил собственный пояс. Рукой накрыл горло Антона, сжал пальцы, силу выбрал среднюю. Это позволяло дышать, но стоны получались более низкие и хриплые.       А ещё так было видно поплывшее лицо Антона и его совершенно затуманенные глаза, из которых пропала всякая разумность. Антон выпускал когти хаотично, то одеяло проткнёт, то Арсению в плечо вонзится, на покусывания реагировать перестал или ещё громче стонал от них, только пуще цепляясь за что угодно когтями.       — Какая ж ты бестия, Тош, — прошептал Арсений ему в губы, поцеловал их, но ответа не получил.       Антон теперь был куклой, похрипывал, поскуливал, поджимал лапки, расправлял их, но по большей части только всасывал в себя член с полностью набухшим узлом. Арсений теперь не выходил из него полностью, это было бы болезненно для обоих — к узлу были приспособленны только дальние стенки, передние вызвали бы у Антона дискомфорт, который он не преминул бы выразить когтями.       Уставший, потный и потерявший возможность нормально мыслить от возбуждения Арсений стал поглаживать и целовать Антона во все досягемые ему участки тела. Антон же в себя приходить не собирался, лишь иногда ёрзал, получал новую порцию удовольствия от этого и вновь затихал на какое-то время.       Арсений выцеловывал ему пальцы, каждую фалангу и отдельно кольца на них, с осторожностью обходя ногти, над которыми скрывалась полость для когтей.       — Всё же вы точно от кошек произошли. Не знаю, как там объебалась природа, но псового в вас ничерта, — сказал тихо Арсений, пока поглаживал его запястье, а другой рукой бедро.       Он сделал один толчок, шире предыдущих, от чего Антон зашипел и шире раскинул ноги. Узел стал спадать, высвободив достаточно семенной жидкости. Арсений попробовал медленно выйти, но в него сразу же вцепились окольцованные пальцы, над ногтями которых выглянули чёрные когти, но ещё не на полную, кожи толком не касались. Он сглотнул ком в горле, вошёл обратно на прежнюю глубину, до самого упора, и только тогда пальцы разжались.       — Я с ума с тобой сойду, Тош.       Антон посмотрел на него рассеянным взглядом, поиграл плечами, кутаясь получше в рубашку, облизнул губы и вновь закрыл глаза.       — Ангельски спокоен, — выдохнул неверяще Арсений и дотянулся до его лица, чтобы поцеловать в нос.       На поцелуй Антон поморщился, как младенец, вновь обизнулся и выгнул спину, упираясь острыми лопатками в кровать. Вскинул бёдрами, обвил ими Арсения, успокоился. Дышать стал глубоко, провалившись в свою собственную омежью нирвану.       Арсению порой грустно было, а вернее завидно, от того, что у альф не было подобного оргазма. Такого яркого, такого поглощающего, уносящего куда-то в приятные ебеня. Природа их всем обделила, только клыки и феромоны выделила, пока тип-омеги брал от жизни всё. А с другой стороны – те часто сами страдали от своего необузданного характера, а такого Арсений не хотел, ему нравилось соблюдать холодность головы. Вот и теперь он мог любоваться чужой красотой, а Антону такого никогда не увидеть. Он мог созерцать и думать о том, как прекрасен его мальчишка. Юный ещё такой, но с полностью взрослым организмом, лишь тело немного сохраняло нечто детское, лёгкие припухлости, которые на его костлявом теле и заметны толком не были.       Как бы Арсений не откармливал его, тот почему-то не поправлялся. Он грешил на то, что его не слушались и втихоря ничего не кушали, когда он не мог за этим проследить. Непослушание вызвало прилив злости, которую Арсений сдерживать не стал.       Он взял спокойно лежащую руку Антона, поднёс к своим губам и вцепился клыками в запястье. Антон вскинул таз, простонал гортанно, выпустил когти, но сразу же их убрал, настолько расслаблен был. Арсений стал наращивать толчки, от чего Антон извивался, скулил, хватался за простыни. Сперма вся иссякла, новая пока не прилила обратно, поэтому член уменьшился в размерах. Арсений наконец вышел из него и устало упал рядом.       Антон повернул к нему своё лицо, растопырил губы и посмотрел по-птичьи. Полез целоваться, да так рьяно, что Арсений не успевал отвечать, а затем вообще оседлал и безошибочно сел на недоконца опавший член.       — Твою ж мать, — простонал Арсений. — Тош…       — Не мать, её сына, ты перепутал, — заплетающимся языком поправил Антон, методично опускаясь до самого конца на его хуй и выходя сантиметра на два-три ниже головки.       — Слезь с меня, — со вздохом сказал Арсений.       Член вновь окреп, из-за чего Антон стал двигаться уверенне. Его слова он проигнорировал.       — Тебе хватит, — рыкнул Арсений.       Антон дёрнулся, схватил его шею и выпустил когти. Арсений болезненно простонал: теперь он был весь во власти омеги. Ему нужно было подождать, пока пройдёт опасность. Антон продолжал самозабвенно насаживаться, когти чуть втянулись, но большая часть всё ещё опасно упиралась в шею. Организм Арсения стал усиленно вырабатывать успокаивающий феромон. В какой-то момент когти совсем убрались, тогда Арсений повалил Антона, подмяв под себя, и стал с ним сражаться, уворачиваться от когтей и толчков ногами, стараясь добраться клыками до какого-нибудь важного места. Ему удалось вцепиться ему в холку спустя три минуты возни, во время которых пострадали его предплечья, плечи и немного торс.       Обмякший Антон упал носом в подушку, обнял её и весь сжался, словно боясь жестокости, на которую возбуждённый Арсений уже был способен. Он до синяков вцепился в его бёдра и стал резко вколачиваться в уже растраханную дырку, полную смазки и его семени.              Отлежавшись после очередного оргазма, Арсений пошёл замазывать себе ранения. После этого принялся за свой кусок торта, так и оставшийся стоять на столе. Когда он его почти доел, к нему со спины подошёл Антон и обнял, положил на плечо подбородок. Лицо было довольное, умиротворённое, Арсений чмокнул его и приставил к губам небольшой кусочек торта. Те сразу открылись, вобрали в себя десерт и с громким скользким звуком выпустили наружу ложку.       — Я ж тебя растил, вроде, не чтобы ебать. А почему-то опять хочется.       Антон облизнулся, боднулся ему о щёку своей и выпрямился, поправил на себе рубашку.       — С чего родители вообще решают, для чего они ребёнка растили? — спросил он и присел на стул рядом. Ногу перекинул через другую. Он до сих пор был в одной лишь рубашке, смазка с бёдер впермешку со спермой начала стекать на сидушку. Антон деловито отрезал себе крупный кусок торта, украл у Арсения ложку и стал жадно кушать. — Мне понравилось. Можно к тебе переехать обратно?       — Я весь в царапинах и порезах, — воскликнул Арсений.       Антон скучающе дёрнул ступнёй.       — Лицо-то цело, — сказал он.       — Лицо цело, — согласился со вздохом Арсений. — И на том спасибо. Ты можешь ко мне переехать, но тогда ты бросаешь курить.       — Ну, пап.       — Я от тебя табачный запах слышать не хочу. Твоя жизнь на широкую ногу тоже закончится. Хочу ночью тебя видеть дома и чтобы кушал три раза в день минимум.       Антон сморщил нос и показал язык.       — Попробую всё это исполнить, но ничего не обещаю. Заведи собаку. Я не могу в этом месте находиться без собаки. Мы всегда были втроём.       — Ты же хотел завести её себе.       — Это не то, — махнул головой Антон. — Собака тебе нужнее. Если что, именно она с тобой останется. Да и как ты без друга теперь? А я себе потом, может быть, и заведу. Надеюсь, что они тогда поладят. Или я себе кошку заведу!       — Боже, — скуксился Арсений. — Никаких кошачьих, мне и тебя хватает.       — Ты не понимаешь прелести кошек, — сказал Антон.       Арсений поднялся, вытер большим пальцем шоколад с его щеки и запихнул его ему в рот. Антон стал его обсасывать, поднял заинтересованный взгляд.       — Одной конкретно — понимаю. А других моя душа не выдержит.              Через неделю Арсений завёл себе кавалер-кинг-чарльз-спаниеля. И назвал её Басти, хотя сам впоследствии стал сокращать до «Асти». Басти была белой с рыжими длинными ушками и пятнами по всему тельцу, включая глаз. Антон не мог насмотреться на её шоколадные глаза, постоянно с ней игрался и трижды за месяц её нарисовал.       Басти не была Наной, не заменила её, но в кратчайшие сроки заполнила оставшуюся после смерти той пустоту. Он любил таскать её на руках, обнимать и целовать в нос. А Антон вне течки даже когти не распускал, только шипел иногда, порыкивал, но в целом вёл себя смирно, как для своего омега-типа.       И половину одежды из гардероба украл, сказав, что она ему, видите ли, ещё до переезда нравилась, но они не в тех отношениях были, чтобы он её брал. А теперь его лапки развязаны, а лапки у него оказались неимоверно загребущие.              Жизнь вроде продолжилась, как и была. С Антоном и собакой. А так круто всё поменялось, но Арсений не противился переменам. Это часть жизни, её не избежать.