***
После насыщенных и не самых приятных ароматов праздничного вечера морозный чистый воздух кажется благословением. Музыка и голоса всё ещё достигают ушей, но больше не кажутся такими громкими, такими раздражающими, и в этой относительной тишине слуху открывается новый звук: звук неестественно медленного биения сердца. Дашков прикрывает тяжёлые гардины, чтобы никто чрезмерно любопытный не подсмотрел за ними на балконе, и в свете неполной луны и газовых уличных ламп изящный женский стан в тугом корсете кажется творением рук самого Пигмалиона – легко поддаться очарованию, позабыв об осторожности. Княгиня Юсупова, кажется, совсем не смущена непрошеной компанией. Она открыто и широко улыбается, отбрасывая вуаль, когда разворачивается на звук шагов позади себя. – Милый граф, вы уже встретились со своим другом? – С другом ли? – Отвечает вопросом на вопрос Дашков, и ноги сами подводят его всё ближе, ближе, ближе... – А есть какие-то сомнения на этот счёт? Поделитесь со мной своими мыслями. Теперь ничто не мешает рассмотреть бледность лица, янтарь горящих интересом глаз, длину кокетливо порхающих ресниц и тонкость подведённых помадой изогнутых губ. Искусно наложенный макияж придаёт мягкость угловатым чертам, однако Дашков не поднялся бы так высоко, если бы не умел проводить нити между, казалось бы, совершенно несвязанными уликами, а потому он неуверенно, но раскрывает одну из своих догадок: – Феликс? Торжествующее сияние в глазах невозможно спутать ни с чем другим, и становится даже неловко от такой откровенной радости на чужом лице. – Я не понимаю, что... Зачем вы здесь? Подыскиваете новую жертву, вы на охоте? – О-о, но разве не вы сегодня охотитесь на меня? И вновь ладонь ложится на щеку, не находя никакого сопротивления столь нежному жесту. И стоит скрутить самозванца, всадить серебряный нож ему в грудь или на крайний случай позвать помощь, чтобы повязали вампира, но все эти мысли так стремительно проносятся в голове, что невозможно ухватиться хоть за одну. Будто оцепенев, Дашков лишь дышит дурманящим запахом, которым благоухает Юсупов; запястье его так близко, так беззащитно сияет белизной между кружевом платья и бархатом перчатки... Почему он вообще смотрит на него? Почему позволяет убийце прикасаться к себе? Это неправильно, необходимо взять себя в руки! – Я позову на помощь, и вас схватят. Вы ответите за все совершенные преступления и будете сожжены заживо на главной площади, чтобы каждый мог полюбоваться на смерть такого безжалостного монстра. Юсупов слушает со вниманием, и лицо его сохраняет выражение мягкого снисхождения до самого последнего слова. Когда же он подаётся вперёд так, что между их носами остаются какие-то пара сантиметров, его глаза горят лукавым огнём, а на губах играет самодовольная усмешка, точно знает, что угрозы пусты. – Так отчего же я всё ещё не в кандалах, мой дорогой? Или такие аксессуары вам приятнее использовать в иных случаях? – Ответа не следует, и Юсупов глубоко вздыхает, кончиками пальцев очерчивая линию аккуратно подстриженной бороды. – Бедный, вы совсем запутались в своих желаниях, не так ли? Столько времени преследовали меня, а не решили, что сделаете, когда мы встретимся. И вот он я, стою перед вами, а вы не в силах даже оттолкнуть меня. Ведь тоже это чувствуете? Притяжение между нами? Оцепенение будто бы спадает на краткий миг, и Дашков хватается за чужие плечи, но вновь замирает, продолжая неотрывно смотреть в глаза напротив, словно приворожённый сильнейшей магией. Околдованный звучанием нежного голоса, он отдаёт себе отчёт в происходящем, но не может совладать с самим собой: разум и сердце требуют разных действий, но между ними есть что-то ещё, что-то такое же сильное, потревоженное присутствуем вампира высшего класса, и Юсупов успевает распознать это «что-то» значительно раньше ввиду опыта. – Бог мой, да вы голодны? Неподдельный восторг в его голосе вызывает вновь чувство отвращения к самому себе, и Дашков резко отступает назад, опуская руки и отводя взгляд, но его ловят за ворот рубашки и заставляют вновь заглянуть в бледное красивое лицо. – Вы давно пили кровь? – Юсупов внимательно вглядывается в него в поисках ответа, не рассчитывая услышать его в словах. И ахает, рассмотрев что-то. – Вы никогда к ней не прикасались? И даже глоточка маленького не делали? – Это мерзкое пристрастие для таких чудовищ, как вы! – Находит силы огрызнуться Дашков и даже хлопает по удерживающей его руке, высвобождая ворот. – Я не один из вас и никогда им не стану. – Нет, вы не один из нас, – соглашается вдруг Юсупов, и от его слов внутри словно что-то обрывается. Странно. – Милый граф, вы нечто гораздо интереснее. В ваших прекрасных глазах я вижу столько боли и одиночества, о, как же много вы пережили один, не имея поддержки и понимания. Трудно быть другим, не правда ли? Так отчаянно стремитесь к принятию обществом, которое продолжает отталкивать вас и считает уродцем. Если бы они только знали о вашем потенциале... – Чужие губы оказываются так близко к уху, что тепло дыхания щекочет его, вызывая приятные покалывания от затылка к шее. – Я могу раскрыть ваши способности, помогу достичь тех высот, о которых и не мечтали, но главное: вы навсегда забудете о своём одиноком существовании. Нужно совсем немного для этого. Дашков в волнении сглатывает слюну, и его голос также опускается до хриплого шёпота, когда он встречается глазами с Юсуповым и спрашивает: – И что я должен сделать? – О-о, всего лишь присягнуть мне на верность, испив моей крови. Ужас на лице Дашкова при этих словах вызывает короткий весёлый смех у вампира, и тот делает оборот вокруг себя, взметнув намокший подол платья и отступив к широким перилам. Кажется, будто его совсем не беспокоит холод зимней ночи и первые снежинки начинающегося снегопада. Разве что на щеках видится бледный естественный румянец, вот и всё, на что способен мороз. Дашкова же мелко трясёт уже. Хотя, возможно, то изнутри идёт от волнения. – Какая забавная реакция! – Меж тем продолжает веселиться Юсупов. – Будь кто другой на вашем месте, тотчас же впился бы в мою шею, шутка ли – кровь аристократа. Ах, вы такой скромник, граф. Вам это совершенно не к лицу, я желаю увидеть охотника, что так страстно преследовал меня всё это время и наконец загнал в угол. Так вот ваш приз, подойдите и возьмите его! И прежде чем ещё хоть слово успевает прозвучать, сорванная с груди брошь острой иглой своей оцарапывает бледную открытую шею. Дашков делает порывистый шаг вперёд, сам до конца не осознавая мотива этого действия, и застывает, когда почти чёрные в свете луны капли просачиваются через повреждённую кожу. Сердце его заходится от ударов, в висках начинает болезненно пульсировать, как от сильнейшей мигрени, давящей на глаза, которые неотрывно наблюдают за собирающимися каплями. Отрезвляют клыки, вонзившиеся в нижнюю губу, и Дашков отводит взгляд, мотая головой в попытке сбросить наваждение. – Нет, это неправильно, я не должен... – Вы никому ничего не должны, в этом вся и прелесть! – Металлический запах забирается глубоко в ноздри, когда Юсупов оказывается рядом и берётся за чужой подбородок. – Разве не достаточно настрадались? Мой дорогой, этим людям нечего предложить вам, они никогда не примут в свой круг кого-то отли́чного от них самих, ваши труды напрасны. – А вы примите, значит? – Мне нужны такие союзники, как вы. Станете моим лучшим агентом, волком в овечьей шкуре среди этого стада. Поможете мне управлять ими, никто и не заподозрит в юном князе и в ищейке отдела внутренних расследований опасных союзников. Соглашайтесь. Юсупов мог и не говорить последних предложений, поскольку воля Дашкова покинула его в тот момент, когда первая тончайшая струйка крови заскользила по мелу белой кожи и иссохла, не дойдя до края декольте. Больше не в силах противиться искушению, он языком собирает бордовую полосу и лишь на долю секунды замирает над неглубокой царапиной – неловкая заминка перед первым в его жизни настоящим укусом. Кажется, что и сам Юсупов застывает в этом трогательном моменте. А затем болезненный стон срывается с его губ, когда неопытные клыки грубо разрывают мягкую плоть. – А-ах!... Они переплетаются руками, и в этих крепких объятиях Дашков впервые ощущает себя живым. Где-то из-за гардин доносятся звуки утихающего празднества, на улице перед парадным входом нетерпеливо стучат копытами лошади, впряжённые в подготовленные для гостей кареты, а на балконе в объятиях вампира медленно угасает одна человеческая жизнь и рождается совершенно другая. С каждым новым глотком крови Дашков всё сильнее ощущает, как воспламеняются клетка за клеткой в его теле, выжигая из него ту слабую половину, что только тяготила его и была тяжким бременем. Он чувствует, как постепенно замедляется сердце, пока вовсе не начинает биться в едином ритме с сердцем Юсупова, мягким барабанным боем раздаваясь в ушах. – Вот так, да, пейте... пейте, мой дорогой... Голос Юсупова звучит приглушённо, и по-другому теперь ощущаются прикосновения: интимнее, нежнее, точно не два монстра вцепились друг в друга, но страстные любовники соединились в обоюдном желании. Новый протяжный стон только дополняет этот образ, и Дашков вторит ему и толкает Юсупова к перилам, не размыкая стального кольца рук. С тихом ахом его прижимают ещё ближе и, кажется, закидывают ногу на бедро, обвивая его. Остаётся только надеяться, что никто не вздумает выйти покурить сейчас и не застанет неоднозначную картину двух слитых тел на балконе. – Ну всё... тише, уже достаточно. Хватит! Дашков поддаётся натяжению в волосах и отрывается от двух глубоких ранок на шее. Его горящие глаза вызывают восторг на лице напротив, и тонкие губы вытягиваются в довольную улыбку. – Так и пристраститься недолго, милый граф. – Но я хочу ещё! – Верю, первый укус навсегда останется в вашей памяти неугасающей жаждой бóльшего. Но всему своё время, – чёрной перчаткой Юсупов заботливо стирает следы трапезы с губ Дашкова, – и вы же не хотите, чтобы княжну поймали за столь непристойным занятием? Подумайте, как мы смотримся со стороны. И словно только сейчас осознав, какой именно для глаз посторонних могла бы показаться их поза, Дашков поспешно опускает руки и помогает аккуратно снять запутавшуюся в юбке ногу со своего бёдра. Всё это сопровождается весёлыми смешками со стороны Юсупова, и вскоре уже оба неловко смеются, поправляя на себе одежду и высказывая мысли о возможных слухах, которые могли бы быть распущены, заметь их кто-то. –... Да нет, было бы банальное: она с ним ради молодого тела в своей постели, он же с ней спит из-за её богатства и дорогих подарков. Так предсказуемо. – К слову, о подарках. – Вдруг вспомнив о чём-то, перестаёт улыбаться Дашков и достаёт из кармана жемчужную бусину. – Если бы мы так и не встретились до того, как в вашем колье не осталось жемчуга, что бы вы стали оставлять для меня? Звенья цепи? Она куда длиннее, хоть и не изящнее. – Вы недооцениваете меня, мой дорогой. – Со смешком отвечает Юсупов и хлопает его легонько по груди. – У меня ещё был браслет в запасе. – Настолько не верили в меня? – Но ведь в итоге это я пришёл к вам, а не наоборот. – Это ничего не значит, я бы поймал вас в скором времени. Юсупов расплывается в улыбке, и Дашков в который раз забывает о дыхании рядом с ним, когда губы касаются его щеки. – Тогда придите и поймайте князя Юсупова, господин Дашков. Он с нетерпением будет ждать вашего визита.Часть 1
15 января 2023 г. в 17:06
Мрачного вида мужчина с черным «котелком» на голове, грозящим вот-вот быть сорванным, поднимает выше воротник его зимнего пальто, словно так сумеет спастись от пронизывающего морозного ветра в это декабрьское утро, и останавливается рядом с тяжело вздыхающим от усталости юношей, едва успевшим заступить на службу, а уже столкнувшимся со столь сложным для неокрепшей психики делом.
— Когда? — Без приветствий задает мужчина вопрос, и ему тут же с готовностью рапортуют.
— Нашел мальчишка-газетчик, по предварительному прогнозу смерть наступила между двенадцатью и тремя ночи. Как и у предыдущих жертв, на горле имеются колотые раны, тело почти полностью обескровлено. Судя по всему, убийца также унес с собой все украшения девушки: след от обручального кольца на пальце, самого кольца нет.
— Не смог устоять перед побрякушками? Или сувениры на память коллекционировать начал?
Ответа на вопрос мужчина не дожидается, вместо этого взгляд обращает в сторону погибшей, и его необычного цвета глаза впиваются в мертвенную бледность застывшего в выражении ужаса лица. Он уже знает, что обнаружит при изучении тела: молочную жемчужину идеально круглой формы во рту убиенной, оставленную специально для него, для ищейки тайного отдела внутренних расследований Дмитрия Дашкова, который безуспешно, но целеустремленно преследует серийного убийцу. Клыкастая тварь играет с ним, как кошка с мышкой, уже не пытаясь даже скрывать места своих преступлений.
Все началось месяц назад. Вампиры прежде не действовали так открыто, но этот дерзок, жаден до крови и безжалостен к своим жертвам. Он неуловим. И он — главная одержимость Дашкова с того момента, как его исключительное обоняние впервые уловило необычную смесь ароматов, оставленных на волосах и коже юноши, убийство которого стало отправной точкой для затянутого впоследствии выслеживания кровопийцы. Никогда еще так долго не тянулось расследование. Никогда еще так отчаянно не стремился Дашков встретиться лицом к лицу с тем, кто досуха испивает чужие жизни. Что-то внутри него отзывается каждый раз, как сладковатые нотки туалетной воды забираются в нос вместе с тяжестью восторженной жестокости, с которой расправляются с жертвами. Та его сторона, о которой Дашков предпочитает молчать и которую скрывает от других, тянется к вампиру, желает встречи с ним, желает быть с ним; она желает этого вампира, и оттого кипящая ненависть к самому себе за подобные стремления выворачивает желудок по утрам, лишая и без того слабое тело каких-либо сил.
Все началось месяц назад, а подвижек в деле так и не наблюдается. Тридцать пять жертв, порой обнаруживаемых по двое и трое тел на одном месте. Никаких зацепок, никаких свидетелей, никакой системы. Общественность ожидаемо недовольна и встревожена, люди требуют ответов на вопросы, начальство требует изловить убийцу как можно скорее, а Дашков медленно сходит с ума. День ото дня его обсессия только крепчает, уже натурально обратившись в тоску. Он ни разу не видел этого вампира, но одного только запаха его хватает, чтобы затрепетала душа и обнажились собственные клыки, которые он так старательно скрывает. Немногие знают о секрете его семьи. Немногие мирятся с присутствием полукровки, отродьем унизительной связи смертной женщины и кровососущего монстра, сумевшим достичь почитаемого статуса в обществе благодаря своему усердию и желанию подарить своей опороченной матушке лучшую жизнь. Но как же мерзко Дашкову находиться среди этих благородных особ, горделиво вышагивающих по богато обставленной зале в своих вычурных нарядах. Право слово, если бы не необходимость закрепить пока еще шаткое положение свое участием в подобных мероприятиях, вовсе отказался бы от посещения новогоднего бала. Как будто дел других нет, кроме как терпеть омерзение на лицах достопочтенных господ и дам всякий раз, как взгляд их падает на неестественную желтизну радужки левого глаза собеседника — постыдное проявление двойственной природы дампира.
Дашков перехватывает третий за вечер бокал шампанского у проходящего мимо ленивого слуги и едва подносит его к своим губам, как вдруг замирает весь. Этого просто не может быть, нет, не здесь! Но чуткое обоняние не обманешь: среди множества ароматов дорогих духов, припудренных волос и аппетитных блюд в изобилии выделяется один, ставший так хорошо знакомым, что одной лишь нотки сладкого парфюма достаточно, чтобы тут же позабыть обо всем на свете. Глаза с волнением вглядываются в попадающиеся на пути лица, в каждом выискивая черты неизвестного вампира в полной уверенности, что узнают его, как только они пересекутся взглядами. Но этого никак не происходит, а меж тем аромат начинает слабеть, и Дашковым овладевает паника: он вот-вот упустит свою цель! Кто же в этом зале лишь притворяется человеком?
– Ох, прошу меня извинить!
Дашков отвлекается на высокую даму в элегантном зелёном платье. Не то он чуть не сбил ее с ног, не то она так неловко столкнулась с ним.
– Ах, да, и вы простите меня, я спешу встретиться кое-с-кем, не заметил вас.
– Должно быть, этот человек очень важен для вас, – с мягким смешком отвечает дама, – так торопитесь увидеться с ним, что ничего вокруг не замечаете.
Дашков отвлекается от нервного разглядывания толпы, задетый замечанием, и обращает свое внимание на собеседницу. Однако за ажурной вуалью, скрывающей ее лицо, виден лишь блеск глаз, и есть в нем нечто такое, от чего сердце вдруг необъяснимо приходит в волнение.
– Очень важен. Возможно, даже самый важный человек в моей жизни.
– Тогда ему крайне повезло иметь такого обаятельного и преданного поклонника. – Сухая кисть легкой птицей взмывает в воздух, и бархат черной перчатки касается покрытой жёсткими волосками щеки, но не прикосновение заставляет замереть дыхание.
– Вы...
– Я?
Кокетливая улыбка на сочных алых губах – единственный ответ, который ему нужен, и Дашков уже собирается перехватить узкое запястье, толком не понимая своих дальнейших действий, когда рядом с ними оказывается Столыпин, и его тяжёлая рука прикладывает чуть больше усилий, чем требуется для дружеского хлопка по плечу.
– А, Дашков, гляжу, вы уже познакомились с княгиней Юсуповой. Ваша Светлость, – на тонкой перчатке остаются капли шампанского с усов Столыпина, и Дашкову от этого дурнеет, – это честь: встретиться с вами в такой вечер. Ваш вклад в развитие Дружины неоценим, и можете быть уверены, что все средства пойдут только во благо. Но позвольте спросить о вашем самочувствии, слышал, вам нездоровится.
– Ох, последнее время совсем без сил словно, боюсь, что прошли года моей молодости и пора позаботиться о доброй старости. Мой сын, Феликс, скоро почтит вас своим визитом, господин Столыпин, отныне он будет заниматься всеми делами дома Юсуповых. Уверена, юноша вам понравится.
Княгиня Юсупова, как её представили, бросает быстрый взгляд на Дашкова, и он готов поклясться своим титулом, что видел, как на краткий миг блеск одного глаза померк, точно ему подмигнули. А затем всё внимание новой знакомой переключается на Столыпина, и остаётся только наблюдать за тем, как постепенно новогодний дух захватывает их, как светская беседа обрывается вдруг смехом, когда они оказываются втянуты в само буйство жизни на этом празднике и уносятся в танце далеко к центру залы. Дашков наблюдает за ними неотрывно, и чем дольше он смотрит на княгиню, тем глубже становятся его морщины меж бровей. Последние туманные сомнения рассеиваются, когда взгляд, обращённый в бокал перед тем, как его осушить, обнаруживает на дне искрящегося напитка молочную жемчужину.