Путь до точки «А»

      Стоя в подтрибунном помещении за считанные минуты до начала матча Антон ужасно волновался. Это происходило каждый раз, несмотря на многие годы в профессиональном спорте. Рядом всегда кружили сотрудники клубов, операторы, фотографы, охрана. Дети не могли устоять на месте, то дёргая за руку, привлекая внимание, то вообще боясь подойти — в их глазах, наверное, рост в почти два метра выглядел небоскрёбом, разрезающим небо. В голове эхом раздавались установки, а перед глазами, стоило их прикрыть, мелькали схемы, задачи на первый тайм и собственные заметки по соперникам, просмотренные накануне вечером. Но стоило только арбитрам подать знак, как всё вокруг приходило в движение и наполнялось звуками. Ревущий тысячами фанатских голосов «Сантьяго Бернабеу» — слабость Шастуна. Он никогда не крестился, как это делали сокомандники — не потому что не верил, он лишь на секунду чуть крепче сжимал пальцы в кулак, выдыхал и подставлял безмятежное лицо под объективы камер и радостные крики болельщиков. Он точно знал, что был на своём месте, держа за руку очередного восхищённого масштабами стадиона малыша, выстраиваясь в ровную шеренгу всей командой, чтобы обвести взглядом всю западную трибуну.       Футбол стал для Антона жизнью, двери в которую он одновременно плотно закрывал и распахивал так, что петли едва выдерживали. Он с футболом всегда был один на один, моногамия, чёрт бы её…       Это началось ещё с детства, когда он все дни проводил во дворе с ребятами. Они брали его в команду из-за роста, и это было лучше всяких конструкторов и машинок, что покупала мама. В первой секции всё было незнакомым, но привычным: скрипучие лавки в раздевалке, начинающие рваться мячи, грязная сетка на воротах и седеющий тренер, рассказывающий в перерывах, как он выходил на огромное поле в составе «Труда» против московского «Спартака» и кишинёвской «Молдовы». В команде мальчишки ходили кто в футболках Марадоны, кто Шалимова, кто Зидана, а кто-то в обычных, уже практически порванных по всем швам. Бутсы тоже были не у всех, некоторые играли в кроссовках, а Шастуну мама подарила купленные на рынке бутсы в день рождения.       В Академии всё стало по-другому — туда Антон попал благодаря скаутам, приехавшим на их игру в каком-то турнире среди юношеских команд Черноземья. Мама отпустила за сотни километров от дома, взяв обещание, что все выходные и праздники они проводят вместе. И что если с профессиональным футболом не получится, то всегда есть возможность, поднять связи, и он поступит в Воронежский государственный. Тогда до возможного поступления было очень далеко, а футбол — близко. Вместе с именным комплектом формы, новыми фирменными бутсами, маленькой комнатой в общежитии и ежедневными тренировками на большом поле в Москве.       В Академии всё по-другому: первые тренировки на настоящем газоне, первые близкие друзья, первые полученные повреждения, первые выкуренные сигареты, первые просмотры от скаутов клубов, первые пятёрки в школе, первые девчонки у одноклассников, первые знакомства с именитыми футболистами, первые пропущенные поездки на выходные в Воронеж и первые услышанные слова, что он точно сможет попасть в основу молодёжки после выпуска. Именно там впервые Антон понял, что пока одноклассники обсуждают девчонок, с которыми познакомились по интернету и в воскресенье пойдут гулять, ему гораздо интереснее пересматривать видео с нарезками забитых голов величайших футболистов или самому идти отрабатывать удары с финтами, получив у тренера разрешение тренироваться на поле. Одноклассники в своём большинстве не мечтали связать жизнь с профессиональным футболом, чего Шастун, откровенно, не понимал. Если в его жизни был футбол, то он был счастлив — простая схема.       Его заметили на одной из контрольных игр, которые устраивались для просмотра в клубы и поиска агентов. После выпуска из Академии у Антона контракт с молодёжной командой «ЦСКА». На его красно-синей форме четыре буквы, означающие, что он смог, что его любовь взаимна. Он один из пятерых, кого берут в клуб.       Несколько изнуряющих тренировок в день, лучший центральный нападающий по итогу сезона, предложения из нескольких региональных клубов выступать за основу, первый агент и продление контракта — первый год Антона в клубе. У него закрытая личка в социальных сетях, собственная банковская карта, съёмная квартира в хорошем районе недалеко от базы и фирменные вещи от спонсоров клуба. Мальчишки, приходящие на игры, просят после них автограф и сфотографироваться. На столе в кухне ноутбук, где всегда открыт файл с рекомендациями для домашних упражнений от тренера по физической подготовке. Мама старалась приезжать на игры как можно чаще, после них крепко обнимала, а иногда, оставаясь в квартире сына ночевать, спрашивала: «не жалеешь?». У Шастуна всегда был ответ: «нет». Самое быстрое, твёрдое и решительное из всех, что приходилось слышать его матери в своей жизни. Она кивала, целовала в макушку и шептала, как сильно гордится.       На первый официальный матч, когда Антон попал в заявку основной команды «ЦСКА», приехали все его друзья и мама с бабушкой. Его выпустили на замену лишь на семьдесят восьмой минуте, он едва ли коснулся мяча с десяток раз, но обнимали его так, словно он выиграл «Лигу чемпионов». Бывшие одноклассники из Академии, что не стали профессиональными футболистами, громче всех поддерживали его, шагая рядом со стадиона в сторону станции метро, чтобы посидеть где-нибудь в центре и обсудить всё случившееся после выпуска. Кто-то пошёл учиться на тренера, кто-то сменил вид спорта, кто-то просто поступил в университет, но каждый глубоко завидовал тому, насколько в футбол был влюблён Шастун. Такого огня не горело ни в ком.       Официальные матчи, забитые голы, отданные голевые передачи, повреждения, вызов в молодёжную сборную, несколько интервью прессе, переезд в центр Москвы, заслуженные награды игроку матча, дорогие вещи и кучи фанатов вокруг — Антон взял от клуба всё, когда его агент смог договориться о просмотре для мадридского «Реала». Этот клуб казался недосягаемым во время, когда Шастун болел за него, мечтая хотя бы толику играть так, как играли Рауль, Игуаин и Роналдо. Он всегда знал, что будет нападающим, будет забивать голы и брать турниры. Но не думал, что любимый клуб предложит контракт на три года с опцией продления на ещё два и игровой номер 17.       В Мадрид Антон ехал с ощущением, что всё происходящее ему снится, включая то, что в аэропорту его встретила целая делегация от клуба, чтобы сразу же повезти его на стадион, где должны были состояться первая фотосессия и получение формы. На майку с эмблемой «Реала» и собственной фамилией смотреть было странно. Будто каким-то невероятным образом столкнулись две его жизни, которые до этого не пересекались. Но вот он здесь, на «Сантьяго Бернабеу», держит в руках комплект формы и улыбается настолько широко объективу фотоаппарата, что, кажется, сводит щёки и накатывают слёзы. В испанской столице яркое солнце и непривычный слуху язык. Его Шастун пытался учить, пока решалась бумажная волокита с переходом в другой клуб, но дальше пары фраз он не продвинулся. Уже практически родное «Hala Madrid!» было едва ли не единственным, что выходило сказать без отвратительного русского акцента, о чём он, конечно же, прочитал на следующее утро после приветственной пресс-конференции. Уровень английского автор статьи тоже называл второсортным, но завершил это всё прогнозом, что Шастуну удастся закрепиться в стартовом составе.       В старте Антон закрепился на второй год, когда тренер впервые поставил его несколько матчей подряд в основном составе. Он отыграл оба тайма и совершенно обессиленно аплодировал фанатам после матча. Победа за победой приносили ощущение эйфории, которая разделялась с сокомандниками, тренерским штабом и миллионами болельщиков. Цифры в социальных сетях росли, запросы на рекламу от брендов поступали едва ли не ежедневно, а в Воронеже мама жила в собственном огромном и тёплом доме, куда не нужно было колоть дрова, чтобы пережить зиму. Фанаты восторженно просили о фотографии или автографе, на что Шастун отказывался редко — ему не сложно, а у людей, может, это лучшее воспоминание за день. Его бесплатно кормили в ресторанчиках, девушки в барах обещали крышесносный секс, пока пиарщица всеми правдами и неправдами уговаривала не светить личную жизнь, чтобы не сделать репутации хуже. Он был гордостью сразу в обеих странах: дома, что смог дорасти до невероятных высот, попав в клуб с мировым именем, а в Испании — одним из лучших бомбардиров, приведших клуб к очередному чемпионству и «Лиге чемпионов».       Вызов в сборную был вопросом времени, но в первые два раза не было возможности приехать: мышечное повреждение с восстановлением аккурат к возобновлению сезона и какие-то проблемы внутри самой сборной, после чего кандидатуру Антона исключили из списка, добавив лишь в резервисты. Мама звонила буквально каждый день с момента оглашения состава, расспрашивала, как будет всё проходить, когда можно уже приехать, или он сам вырвется посмотреть обновлённый ремонт на втором этаже дома. Шастун тихо смеялся в трубку и повторял: «мамуль, честно, я не знаю ничего, но если будет свободная минутка, то я примчу». Одноклубники подшучивали, что если они пересекутся в отборочных матчах, то даже не посмотрят на то, какие внутри клуба все друг другу друзья. Уезжая, Антон пообещал, что каждому, против кого выйдет на поле, забьёт по голу.       До Москвы Шастун летит чартерным рейсом, в его багаже лишь несколько футболок, штаны и подарки семье. Всё остальное точно есть в московской квартире, которую он купил ещё два года назад, но до сих пор использовал исключительно как перевалочный пункт между Воронежем и Мадридом. В аэропорту его встречает водитель, и Антон не уверен, что такие договорённости между клубом и представителями сборной точно нужно сохранять и в дальнейшем. Он бы и сам с радостью вызвал такси, немного пройдясь по ещё неузнаваемой Москве. Слишком редко здесь бывать кажется не то кощунством, не то самым правильным решением на свете. Здесь пыльно и будто бы душно, город сам руками пережимает подступ кислорода — и дело не в смоге или выхлопных газах.       Заезд на базу начинается с завтрашнего дня, пока у Антона есть возможность перебрать оставленные в квартире вещи, оценить добропорядочность клининговой службы и пошире открыть окна, чтобы в них попадали лучи совсем не испанского солнца. Ему здесь непривычно. Город за окном чересчур серый, громкий и тоскливый. Из яркого, по воспоминаниям, здесь была только красно-синяя форма, что висит в толстенной рамке на стене — мама уговорила превратить эту часть квартиры не то в музей, не то в капсулу воспоминаний, коих, по прикидкам, набралось не так уж и много. Всего лишь первая именная форма из Академии, футболка «ЦСКА» и только что привезённая мадридская. Награды хранятся в Воронеже, там ими заставлен целый стеллаж.       По телевизору, который он включает парой часов позже после душа, идёт сюжет о вызванных в сборную игроках. На себя он не смотрит — не любит своё лицо на экране. А вот про будущих сокомандников слушает с интересом, отмечая, что всего трое играют в зарубежных клубах, а остальные вызваны преимущественно из московских команд. Фамилии некоторых он помнит ещё со времён игр против них в составе «ЦСКА». Тех, что помладше он оглядывает с интересом: сборная в этом году омолодилась, взяли нескольких игроков из вчерашней молодёжки. На экране мелькает знакомое лицо, и Антон удивляется лишь на мгновение, как он успел пропустить эту информацию. Вместе с ним из Испании вызвали Арсения Попова, центрального защитника «Барселоны». Они пересекались на футбольном поле, кажется, бесчисленное количество раз: именно мимо него требовалось пройти, чтобы поразить ворота и выгрызть победу в самом, чёрт возьми, принципиальном клубном противостоянии мира.       В матчах «эль класико» Шастун играл все последние годы, выходя в стартовой десятке. Попов тоже был на поле в каждом из этих матчей, лишь единожды, кажется, пропустив из-за перебора жёлтых карточек. У них борьба была особенная: противостояние лучшего центрального защитника и лучшего бомбардира «Ла Лиги». Болельщики даже как-то по-особенному каждый раз выделяли этот факт, журналисты норовили спросить чуть ультимативнее, мол, так ли принципиально это противостояние с учётом того, гражданами какой страны они оба являются. Антон всегда отшучивался, что они оба родились в достаточно большой стране, чтобы получилось пересечься только на полях «Сантьяго Бернабеу» и «Камп Ноу». Что говорил в своих интервью Арсений, он не знал — да и, по правде, не интересовался. Важнее было то, как обойти оборону «Барселоны» и положить мяч точно в девятку. Этому он натаскивался на тренировках особенно беспощадно для дыхалки и уже ноющих мышц, но громогласные восторги болельщиков перебивали все эти усилия. Всё-таки слишком Антону нравились эти секунды, когда стадион единым порывом радовался его забитым мячам.       На базе в Новогорске тихо и пустынно, словно никто ещё не приехал, но менеджер с утра, удобрив сообщения смайликами, отписывается, что часть футболистов уже здесь, а остальные приедут ближе к вечеру или утром — смотря где они сегодня играют финальный матч первой половины сезона. Антон отчитывается в ответ, что будет через час, на что его просят заранее предупредить о приезде, чтобы оператор успел подснять то, как он впервые появляется на базе. От этого становится смешно, но Шастун соглашается, нервно постукивая кончиками пальцев по корпусу телефона. Он едва закончил разговор с мамой, которая желала удачи на сборах и так в красках описывала, как радовалась вызову сына в сборную, будто бы не говорила этого уже несколько раз, когда они созванивались раньше, ещё в Испании. Нервозность ощущается во всём теле и отдаёт незнакомыми раньше нотками головной боли. Наверное, джетлаг и акклиматизация. Москва всё ещё непривычно-неправильно серая, а водитель чересчур серьёзный, будто везёт не футболиста на базу, а доставляет что-то, готовое рвануть через считанные секунды.       Антон никого лично из футболистов не знает, ну, кроме, разве что Попова, знакомство с которым носит формальный характер: он знает его физические параметры, скорость реакции и то, с какой силой он умеет оттолкнуть в штрафной площади. Знает несколько титулов, сумму переподписания контракта с «Барселоной», пару заголовков о нём в испанских газетах и игровой номер на майке. Вряд ли это может послужить тем набором, благодаря которому на базе его встретят с распростёртыми объятиями и экскурсией по всем углам. На пропускном пункте охранник его узнаёт, просит подписать открытку и пропускает машину. Шастун отписывается, что на месте. Сразу из автомобиля его встречает оператор, начавший снимать ещё с момента въезда на территорию. На крыльце маячит менеджер, коротко кивает и протягивает руку. За секунды рукопожатия он успевает представиться ещё раз, оповещает, что сейчас познакомит с базой и сколько футболистов уже на месте. Короткой улыбки в ответ ему оказывается достаточно, и он пропускает внутрь здания, попросив не обращать внимание на следующего за ними оператора.       Шастуну показывают весь первый этаж, водят по кромке тренировочного поля и знакомят с командой поваров. На лестнице он сталкивается с главным тренером, который спешит куда-то по своим делам, но тепло здоровается, почти панибратски хлопает по плечу и обещает зайти поболтать ближе к вечеру. Менеджер оставляет лишь у дверей комнаты, которая будет очередным перевалочным пунктом, только теперь не в схеме «Воронеж-Мадрид», а «тренировка-тактика-тренировка». Антон сгружает рюкзак около кровати, осматривает лежащий на ней спортивный костюм с эмблемой сборной. Проводит по ней самыми кончиками пальцев и пытается поверить, что он действительно здесь, куда мечтали попасть все мальчишки из его двора, но получилось лишь у него. За плечами под сотню сыгранных игр на лучших полях Европы, а его берёт мандраж, когда он трогает тренировочный костюм сборной. Чёртовы сантименты.       Антон соврёт даже самому себе, если скажет, что вся его карьера была лишь ради этого момента. Это всего лишь, по его мнению, приятный бонус, очередной отличительный знак того, что он на своём месте, что он делает отлично свою работу, что он не променял данный кем-то свыше или полученный собственным трудом талант, который его одноклассники по Академии заедали шоколадками, нарушая режим, и закуривали сигаретами на заднем дворе. Он мог бы делать всё то же самое: нарушать режим, курить, сбегать на свидания с девчонками и отлынивать от тренировок, но ему без футбола тяжелее, чем с ним. Нет места будто бы в жизни, где бы он был счастлив, если это не зелёное и бескрайнее футбольное поле. Лишь на нём появляется ощущение, что всё возможно. Что даже воронежский пацан, когда-то бегавший по двору в драных бутсах, которые до него носило ещё несколько человек, может получить свой комплект формы сборной своей страны.       Надев форму, Антон фотографируется в зеркале и отправляет фотографию маме. Разбирает вещи, наблюдает вид из окна, делает ещё парочку фотографий, чтобы выложить их в социальные сети — пиарщики недвусмысленно напоминали перед отъездом, что следовало бы не забывать о контенте даже во времена сборов. Просматривает чат сначала с «Реалом», где сборники присылают фото из родных стран, а остальные шлют в ответ приветы из коротких, но отпусков. Следующий чат не пестрит новыми сообщениями, но в нём публикуют расписание ближайших дней на базе. На завтра ставят медиа-день, в который будут сниматься заставки для празднований, всевозможные ролики на ближайшие полгода и личные и командные фотографии. Шастун давно привык к таким дням, которые порой выматывали больше, чем самые интенсивные тренировки, но быть лицом — ещё одна из его задач, как часто повторял агент, а затем и пиарщики. Он отписывается в чате, что принял информацию, как это делают несколько человек до него. Просматривает имена этих контактов и думает, что, наверное, это как раз все те футболисты, что уже приехали на базу даже раньше него. Среди них знакомых никого нет.       В коридоре так же пусто и тихо, как везде на базе. Даже не верится, что это место может быть хоть немного шумным. Антон решает пройтись, чтобы не сойти с ума в маленькой комнате — он уже успел позалипать в телефоне, задремать на полчаса, записать маме голосовое сообщение, ответить пиарщику по поводу рассмотрения нового рекламного контракта и позавидовать мадридской погоде. Откуда-то слева слышатся шаги и тихий бубнёж, заставляющий улыбнуться и подумать, что не ему одному тут невыносимо безлюдно. Через секунду они пересекаются взглядами с футболистом с рыжеватой бородой и светлыми волосами, он всего на несколько сантиметров ниже и отчего-то кажется смутно знакомым.       — Привет, — улыбается подошедший и протягивает ладонь.       — Привет, — отвечает Шастун и тут же роняет, вспомнив: — Ты был у нас на просмотре в «Реале».       — Не знал, что «Реал» теперь не мадридский, а шастунский.       Антон громко смеётся, заполнив смехом, кажется, всё крыло первого этажа.       — Кажется, я понял, почему тебя не взяли.       — Не все способны оценить моё умение разрядить обстановку, — жмёт плечами незнакомец и тоже улыбается.       — Я оценил, — опять смеётся. — Антон, можно просто Шаст.       — Игорь, можно просто Джабр. И я тебя знаю, мы с тобой ещё в «ЦСКА» пересекались.       — Я не помню, прости.       — Я пришёл в молодёжку, когда ты уже начал тренироваться с основой. Получается, я застал твои лучшие годы.       — Пытаешься повторить мою карьеру?       — Ага, кручусь вокруг Шастуна, — фыркает Игорь. — Тоже кажется, что здесь как в склепе?       — Так всегда будет? — Антон перебирает в голове вчерашний сюжет и вспоминает, что Игорь в сборной не первый раз.       — Это первые дни так, а потом все начнут галдеть, так ещё будешь скучать по первым часам тишины. Просто мало ещё приехало пацанов, больше тех, кто, как ты, тут ни с кем не знаком, но завтра уже, думаю, будет по-другому. Если что, я в двадцать третьей комнате, пригоняй после тет-а-тет с тренером.       — Увидимся, — бросает напоследок и разворачивается в сторону своей комнаты.       — Бывай.       Ближе к вечеру голосов становится больше, Антон даже несколько раз выглядывает из комнаты, чтобы поприветствовать кого-то из приехавших футболистов, после чего оказывается буквально вытянутым за руки в коридор Джабраиловым. Он знакомит его с несколькими играющими сейчас за «ЦСКА», после чего с гордостью сообщает, что скоро сможет вернуться в родной клуб из аренды, куда его отдали полтора сезона назад. Игорь заполняет собой практически всё пространство вокруг, и Шастун думает, что этого ему не хватало последние дни особенно сильно: движения вокруг, кого-то вечно что-то говорящего, чтобы и смех, и подколы, и встречи бывших одноклубников. Он понимает, как искренне скучал по такому обилию русской речи, когда на базу приезжает Лёша Стахович, опорник московского «Динамо», в манере общения которого смешиваются самым удивительным образом всевозможные маты, сленг и почти что литературная выверенность слов. Он первым тянет Антону ладонь, хлопает по спине и говорит, что сильно охуел, когда узнал, что его вызывали в сборную.       У Антона на родине практически нет друзей-футболистов, помимо буквально двоих: Димы Позова, с которым они познакомились ещё в воронежской секции, а годами позднее выходили друг против друга в составе московских команд, и Коли Сипачёва, игравшего когда-то за тамбовский клуб, но после их банкротства перешедший в воронежский «Факел». Поэтому почти приятельское отношение к себе от других сборников заставляет удивляться и закрадываться червячку сомнения, что ноги дружелюбности растут исключительно из факта игры в Европе, и будь Шастун игроком условного «Рубина», к нему бы так тепло не отнеслись едва знакомые люди. Но он давит это в себе, улыбается на очередное приветствие и жмёт руку ещё вчерашнему игроку молодёжки, которого тоже впервые вызвали в сборную, но здесь много его сокомандников, поэтому он, вроде как, свой. Думает, что находиться здесь он всё-таки заслужил не только громким фактом игры за мадридский клуб, но и тем, как он играл — результативность в каждом матче, усердная работа на тренировках и реализуемые указания от тренера. Явно тренерский штаб сборной смотрит не на именитость клуба, а на статистику и ещё раз статистику.       — Мама мия, это что, Шастун на базе? — раздаётся голос из коридора, в котором легко угадывается Арсений Попов.       — О, а вот и мой идеологический противник, знающий Месси, — усмехается Игорь. — Вы, Шаст, думаю, знакомы.       — Не то чтобы близко, — хмыкает Арсений, вынимая второй наушник из уха. — Слышу даже из своей комнаты ваш гомон. Все уже собрались?       — Кажется, почти все. Ни с кем даже не поздороваешься?       — Я их в коридоре ловил.       — А вы точно не маньяк?       — А вы прям дружбаны? — прерывает диалог Антон, недоумённо поглядывая на обоих футболистов. Он знает, что Игорь в сборной не первый год, ровно как и Арсений. Но характер отношений каждого человека здесь для него остаётся загадкой, и пока он ни на йоту не приблизился к ответам на все вопросы, заданные сегодня в пустоту.       — С тобой мы уж точно видимся чаще, чем с Игорем, — отвечает Попов и протягивает ладонь. — Приятно познакомиться, Арсений. Можно просто Арс.       — Антон, можно Шаст.       — Жаль, оператор уже уехал, вот что точно нужно было снимать: два непримиримых соперника на поле жмут друг другу руки на базе сборной! Красота, — ухмыляется Джабраилов.       — А потом смонтировать как трейлер фильма и крутить в киношке, — добавляет Антон.       — Соберём кассу и отдадим деньги вам, чтобы вы купили себе хороших игроков, — со всей ехидностью в голосе говорит Арсений, невинно хлопая глазами.       — Да что ты, лучше уж вам, чтобы вы на эти деньги заказали копию чемпионского кубка, потому что настоящий в этом сезоне будет у нас, — в тон ему отвечает Шастун.       — Я звоню оператору! — говорит Игорь и тянется к телефону, будто действительно планирует это делать.       Попов хмыкает, хлопает Джабраилова по спине и, окинув взглядом Антона, уходит к себе в комнату. Шастун не то чтобы рассчитывал на дружбу с ним, да даже и такого знакомства, похожего на фарс, не ожидал. Просто думал, что они пересекутся максимум на поле — и всё. Эта сцена не вызывает эмоций, кроме как усмешки. Всё-таки дух вечного противостояния клубов не вытравить, временно сменив страну. Слишком много лет они выходили на поле в соперничающих командах, здоровались перед матчем формальным рукопожатием и фолили друг на друге большую часть игрового времени.       — Арсений у нас главная язва, — делится Игорь, улыбаясь. — Но он клёвый. Ещё и игрок ебейший. Мне что-то подсказывает, что вы поладите, если познакомитесь получше. А то как-то «эль класико» не способствует большой дружбе.       — Не так уж у меня и много друзей среди футболистов, — отвечает Шастун. — Не то чтобы я жалел.       — Круто, что у тебя жизнь не замыкается на футболе. Знаю чуваков, которые только в этом крутятся, шаг боятся сделать за пределы. А у тебя, вон, друзья вне поля.       — Там посложнее тема будет.       — Не лезу, Шаст, не лезу. До завтра, тебе ещё с тренером разговаривать!       Джабраилов тоже уходит к себе, оставляя Шастуна одного в холле первого этажа. Он смотрит на темноту за стенами базы и бредёт в сторону своей комнаты. Думает, что нужно отписаться агенту, как прошёл первый день здесь, а потом ещё раз посмотреть расписание на завтрашний день. В комнате непривычная пустота, которая не сравнится с комнатой на базе «Реала» — в «Вальдебебасе» постоянно шумно, двери комнат практически не закрываются, и все игроки то собираются кучками, чтобы посмотреть что-то, то обсуждают предстоящие игры, то рубятся в «Фифу» на огромной плазме в зоне отдыха. Всегда можно сбежать в тренажёрный зал, побродить по территории или пойти в бассейн. Антон скучает по привычной жизни там, за несколько километров от Мадрида, где вокруг только футбольные поля и синее небо. А в комнате всегда распахнуты окна, на тумбочке фотография с мамой и мешочек с украшениями, которые он может надеть в любое свободное от тренировок время. Там серебряные браслеты и массивные кольца, тяжесть которых привычно ощущается на пальцах, обычно слишком голых на футбольном поле.       Антону вообще непривычно, что нужно перед кем-то обнажаться, показывать свою жизнь и быть всегда в окружении людей, готовых в любой момент направить на тебя камеру. Он осознавал это, подписывая первый профессиональный контракт. Осознавал, когда летел в самолёте в Мадрид. Осознавал, когда агент предложил нанять пиарщика. Осознавал, когда поглубже натягивал кепку на лицо, чтобы выйти из дома до ближайшего магазина. Но это было сложно принять даже за четыре года игры в клубе с мировой известностью. Когда он начинал играть в футбол, он, конечно же, хотел обзавестись такой популярностью, какая на тот момент была у Зидана, Буффона и Лэмпарда. Он хотел, чтобы на футболке была написана его фамилия, и чтобы эта футболка однажды была у мальчишек во дворе, гоняющих мяч по асфальтированной коробке с покосившимися воротами. Но Шастун не был готов, что придётся выкладывать фотографии в социальные сети, ежедневно напоминать миру о себе не только забитыми голами или сыгранными минутами на поле, но и фотографиями с болельщиками, рекламными контрактами и пресс-конференциями.       На интервью спрашивали про личную жизнь, политическую позицию и нет ли мыслей завершить карьеру к тридцати. Антон с радостью рассказывал бы про то, как тренер «Реала» проводит тренировки, как они с командой в очередной раз устроили внутренний турнир по «Фифе» или как он подарил мальчишке из юношеской команды свою футболку, когда тот, стесняясь, подошёл к нему на тренировочной базе. Но это не было интересно ни газетчикам, ни глянцу. Им хотелось узнать больше про личное, про мысли, про чувства, про мечты и про планы. Никаких расспросов про то, чем Шастун жил — только то, как он живёт. Вся его жизнь крутилась вокруг футбола, и он это любил. Больше, наверное, чем за свою жизнь кого-то из партнёров. Казалось, только это имеет значение и придаёт этот самый смысл всей жизни, но другие этого не понимали или не принимали. Кроме, разве что, семьи и друзей. Мама иногда, смеясь, говорила, что Антон уже давно устроил личную жизнь и даже создал семью, но с футболом — и она будет его единственной. Сначала он убеждал маму, что однажды всё получится с кем-то, с кем захочется и жизнь, и будущее, и семью, но с годами стало понятно, что футбол побеждает любые убеждения, которые никогда не были искренни. А найти кого-то, готового ещё много лет делить его с футболом, оказалось сложнее, чем забить гол даже в самой сложной ситуации.       В дверь стучит тренер, и Антон, пригладив кровать, открывает. Он тренера до этого видел лишь по телевизору, как бы это ни звучало, и они списывались в мессенджере после вызова в сборную.       — Привет, Шастун, — однобоко улыбается тренер и протягивает ладонь.       — Здравствуйте, Валерий Георгиевич, — отвечает Шастун, пожимая руку. — Проходите.       — Как устроился?       — Как видите.       — Не густо, пацаны обычно с чемоданами приезжают и так заваливают комнаты, что там даже чихнуть негде. А у тебя скромненько.       — Я вообще мало что с собой привёз из Испании, всё там.       — Мне тоже не нравилось из Испании сюда возвращаться, — усмехается Карпин, — там солнце, тепло, а здесь что? Морозяка, ветра и серота эта. Ещё и фрукты все как картошка на вкус. Так, ладно, не будем бередить душу. Друзей уже завёл?       — Скажете тоже! Познакомился со Стаховичем, Джабраиловым, Ворониным и Горохом, — отвечает Антон, вспоминая, как Горох после знакомства округлил глаза и сказал, что следил за карьерой Шастуна с первых дней в «Реале».       — Если с ними познакомился, то с остальными — это просто вопрос времени. Ну и Попова ты знаешь.       — Крайне мало, на самом деле.       — Ты знаешь его физические кондиции, а этого уже не мало. — И Карпин заводит долгий разговор о том, как долго он размышлял, приглашать или нет Шастуна в сборную, потому что, с одной стороны, другие кандидаты были, но не было никого, готового настолько, чтобы с первого же заезда стать основным нападающим. Рассказывает, как приезжал на игру в Мадрид, но попросил руководство клуба не уведомлять об этом никого. И, посмотрев игру Антона, сразу же принял решение, что нужно вызвать его теперь уж точно, официально и без маячащих повреждений. Что в команде не хватает лидера, и Валерий Георгиевич будет весь ближайший тренировочный процесс наблюдать, кто проявит себя, кого будет слушать команда и кто сможет стать опорой для сборной, потому что винегрет из несыгранных игроков порядком уже надоел не только ему самому, но и Федерации. А если появится лидер, то получится и всей команде стать единой. Объясняет, как будет проходить тренировочный процесс и в конце спрашивает, нужно ли что-то для оставшегося комфортного проживания здесь.       — Я не привередливый, меня всё устраивает, спасибо, — успокаивает Антон, думая, что ему ещё придётся переварить все слова тренера.       — Смотри сам. Попов, вон, просил увлажнитель воздуха и собственный вай-фай роутер. Но мы ему его, конечно, не дали.       — У меня всё есть, спасибо. И за то, что вызвали в сборную.       — За такое, Шастун, не благодарят.       Карпин напоследок улыбается, хлопает по плечу и уходит. Шастун искренне улыбается в ответ, когда дверь закрывается. Он даже не подозревал, насколько ему нужен был этот разговор. Вроде, обычные и понятные вещи, которые можно было понять и самому, но стало легче, когда эти самые слова произнёс тренер. И про сам вызов, и про то, что, оказывается, был в Мадриде. От факта, что Арсений попросил себе что-то, Антону становится смешно и ни капельки не удивительно почему-то. Наверное, потому что Попова он совершенно не знает, и любой факт ложится к его личности как родной, будто вот если ему причислят ещё несколько правдивых и ложных фактов о нём, он все примет за правдивые.       Шастун вспоминает о приглашении Джабраилова зайти после разговора с Карпиным, но решает, что лучше лечь спать пораньше, чтобы скорее привыкнуть к разнице во времени, хоть она и не большая. Засыпая, он думает, что вряд ли все в команде смогут принять его за авторитета, но попробовать стоит.

***

      Утром на завтраке Антон знакомится со всеми футболистами. Каждый либо сам подходит к нему поздороваться, либо их приводят уже успевшие познакомиться с ним вчера Игорь и Лёша. Каждый спрашивает, как он устроился и говорят, что наслышаны про его успехи в «Реале». Столовая гудит обрывками голосов и — неожиданно — смехом Попова, который сидит за самым большим по численности столиком и смеётся над чьей-то или своей шуткой. Почти никто не обращает на это внимание, а Шастун почему-то смотрит. Не то чтобы он думал, что Арсению чужды простые человеческие эмоции, но вот так просто услышать неожиданно громкий смех от обычно сдержанного человека — роскошь. Какими бы соперниками они ни были на испанских полях, здесь они — сокомандники, которые с завтрашнего дня начинают игровые тренировки на поле.       После небольшого перерыва всем выдают по комплекту игровой формы и отправляют переодеваться, чтобы снять сначала промо с каждым игроком, а затем и сделать фотографии. Все дожидаются своей очереди на бэкстейдже, наблюдая за теми, кто сейчас перед камерой. Некоторые футболисты стесняются камер — они ведут себя зажато, по несколько раз повторяют одни и те же движения, которые им заготовили для гифки. Иногда под нос матерятся и выглядят растерянными, когда ассистентка просит чуть повернуть голову или сделать полшага назад и в сторону. А есть те, кто перед камерой ощущает себя если не как рыба в воде, то точно свободно. Они улыбаются чуть шире, держатся расслабленно и со второго дубля записывают всё необходимое, получая похвалу от фотографа.       Антону перед камерой привычнее, чем половине сборников. С ней у него особенные отношения: дежурная улыбка сразу цепляется к губам, словно её приклеили на суперклей, движения становятся нарочито расслабленными, словно это всё не больше, чем ежедневная рутина. Но внутри только мысли о том, как бы скорее закончить с этим и выйти за пределы натянутого хромакея. Он дважды повторяет своё фирменное празднование, ещё один раз, по просьбе ассистентки, вскидывает руки, и его благодарят за съёмку. Уходя, краем глаза он цепляет своё изображение на ноутбуке и удовлетворённо думает, что получилось неплохо. В коридоре его ловит практически за плечо Попов, и Антон думает, что это какая-то новая фишка — пересекаться в коридорах?       — Знаешь, куда дальше идти? — спрашивает Арсений, крепко держась за чужое плечо. Смотрит пристально в глаза, будто действительно этот вопрос заслуживает всего его внимания.       — На следующую съёмку? — уточняет Шастун.       — Нет, блин, обедать! Конечно на съёмку, Шастун! Так знаешь или нет?       — Не знаю.       — Пойдём.       — Надо ещё в бутсы переобуться.       — И ты их с собой, конечно же, не взял? — щурится Попов, не убирает до сих пор руки.       — Откуда столько ехидства, Арсений? — елейно интересуется Шастун.       — Просто не понимаю, как игрок королевского клуба может быть настолько безалаберным!       — Настолько заскучал по родному языку на чужбине, что решил показать все свои познания в нём?       — Я на нём и в Барселоне разговариваю.       — Где же ты там нашёл стольких людей, что терпят твой словарный запас?       — А как ты ещё башку свою дырявую не потерял и смог долететь до Москвы?       — Я вот за вами наблюдаю, а у меня ощущение, что пара в маршрутке поссорилась, — встревает Айдар, крайний полузащитник из казанского «Рубина».       — Дорогая маршрутка получится, если мы в ней поедем, — отвечает Арсений и наконец отпускает Антоново плечо и обращается к нему: — Бегом за бутсами, я тебя тут жду.       — Как скажешь, мамочка, — пыхтит Антон и едва удерживается, чтобы не закатить глаза.       — Иди-иди, у тебя две минуты. Карпин сейчас за опоздание накинет по кругу кросса, а я из-за тебя бегать не планирую.       Шастун проглатывает ответ, что Попов мог бы идти, раз так боится опоздать, потому что Айдар продолжает наблюдать за ними обоими с таким интересом, словно до этого не видел ничего подобного. Хотя, возможно, и не видел. Антону вообще странно, что Арсений сам выцепил его, предложил проводить, а потом включил свою сучность. Конечно, в прессе частенько мелькали какие-то статьи, о том, что игрок «Барселоны» как-то не так ответил на чьи-то слова или попытался что-то словесно доказать недовольному болельщику, но Антон обычно не вчитывался в подобные заголовки, считал их обычными неверно интерпретируемыми словами или чьими-то попытками подпортить репутацию и игрока, и клуба. Но после этого небольшого диалога есть ощущение, что подобные статьи могут быть правдой. Шастун думает, что надо бы проверить информацию в гугле, но совершенно не думает о том, что ведётся на все арсеньевские провокации и отвечает в той же насмешливо-саркастической манере. Словно всё это в порядке вещей. И, да, ему это почему-то кажется забавным.       Бутсы ещё со вчерашнего дня стоят приготовленные у входа в комнату, поэтому забрать их у Антона не занимает много времени. По пути к назначенному месту встречи, он думает, что Арсений уже, наверное, ушёл и вообще наверняка не планировал его дожидаться, просто зачем-то схватил за плечо и пытался учить жизни на глазах у сокомандников. Но он стоит на месте, всё так же привалившись плечом к стене, изучает что-то на стенде и отлипает, как только замечает Шастуна.       — Ну наконец-то! Сейчас фотографируемся по одному, а после — командой. Первые фотографии студийные, а потом идём на поле. Там уже вместе с тренерским штабом собираемся, — тараторит Попов, подталкивая таращащегося на него Антона в помещение буквально через три двери от того, где они снимали видео.       — Арсений, я читал расписание сегодняшнего дня, там это было указано. Я прекрасно знаю, как делаются фотографии…       — Ты здесь впервые.       — А в футболе — херову тучу лет.       — Мог бы просто сказать спасибо.       — Примите мою сердечную благодарность, — нарочито пафосно тянет слова Шастун, не хватает разве что поклона или реверанса.       — Паясничать не обязательно.       — Че ты вообще ко мне цепляешься?       — Мне показалось, что ты какой-то грустный, будто не можешь найти себе здесь место, — просто жмёт плечами Арсений.       — И ты решил начать меня подъебывать?       — Чтобы ты быстрее влился в коллектив.       — Какие у тебя классные представления о коллективе и помощи в адаптации, — фыркает Антон, когда они уже пересекают порог съёмочной комнаты, где сейчас фотографируется Джабраилов, а остальные ждут очереди у стенки.       — Взял на себя смелость судить по себе, и мне было бы лучше, если бы в новом коллективе ко мне отнеслись именно так, а не пытались как-то по-другому.       — С чего ты вообще решил, что мне нужна помощь?       — Ты приехал днём, а выполз из своей конуры только к вечеру.       — Ты выполз из неё ещё позже.       — Но это не значит, что я не приветствовал всех приехавших! — шипит Попов.       — Заткнитесь уже, пожалуйста, нахуй, — рыкает кто-то со стороны проходящих съёмок, и они замолкают, зыркая друг на друга, словно пытаются без слов продолжить диалог.       В кадр идёт Антон, с ним делают несколько фотографий, проговорив, как он должен встать, и он уходит в сторону поля. На улице свежо: воздух сразу холодит ноздри, и что-то невольно сжимается в груди от воспоминаний, как несколько лет назад он гонял мяч даже в минусовую температуру на открытых стадионах без крыши, а иногда ещё и по сугробам у самой кромки поля. Этап карьеры в московском клубе Шастун вспоминает с лёгкой ностальгией, которая всё ещё окрашена в красно-синие цвета и смотрит в небо башней «ВЭБ Арены». В клубе у него осталось несколько приятелей, с которыми он иногда видится, когда возвращается на родину. Некоторые из них готовятся к завершению карьеры, кто-то уже не играет за «ЦСКА», а кто-то хочет открывать свои футбольные школы и тренировать детишек. И все вместе они когда-то вспахивали газон стадионов по всей стране, забивая голы и надевая термобельё под привычную футбольную форму.       Когда все заканчивают с персональными фотографиями и появляются на поле, тренерский штаб уже занимает свои места для фотографии: весь первый ряд сидячих мест, кроме Карпина — тренер встаёт посередине между игроками во втором ряду. Фотограф выставляет футболистов и делает несколько кадров. А после объявляет, что после предобеденной тренировки и самого обеда будут съёмки различных развлекательных видео, которые будут публиковаться в течение ближайших месяцев. Некоторые футболисты мученически вздыхают, понимая, что придётся провести перед камерами ещё половину дня, а другие переговариваются между собой, размышляя, кого в какие форматы закинут в этот раз.       Тренировка в тренажёрном зале проходит легко и быстро — педали велотренажёра крутятся, Карпин подкалывает игроков, играет какой-то ненапряжный хип-хоп, кто-то пытается перечитать Эминема, и все смеются. Антону это нравится больше вчерашней тишины. Ему привычнее в такой атмосфере, которой он почему-то не ожидал здесь. Сборная всегда казалась ему внешне чем-то чересчур серьёзным, масштабным и холодным. Но в тренажёрном зале гораздо теплее, чем могло бы быть сейчас под испанским солнцем. Рядом с ним, на соседнем тренажёре крутит педали Лёша Стахович, полушёпотом ехидно комментирующий технику упражнений у половины сокомандников, и от этого становится ещё забавнее находиться здесь.       После обеда и отдыха всех вновь собирают в холле и делят на пары, которыми команда будет сниматься в видео. Антон оказывается с Серёжей Горохом, и им достаётся сменить первую снимающуюся пару в видео, где игроки будут угадывать друг друга по детским фотографиям. Дожидаясь своей очереди, они переговариваются обо всём на свете. Шастун делится тем, как ему в «Реале», а Серёжа рассказывает, что долгое время играл в Беларуси, после чего ему предложили перейти в российский клуб с повышением зарплаты, и у него карьера полетела вверх, после чего предложили выступать за сборную при условии получения второго гражданства — и вот он здесь. Им предлагают посидеть на бэкстейдже, чтобы понимать вообще, что будет происходить, и они соглашаются.       Перед камерами выставлены кресла, на которых уже сидят Арсений Попов и Игорь Джабраилов. Им поправляют грим, и ассистент объясняет, что на экране позади камер им будут показывать детские фотографии кого-то из тех футболистов, кто сейчас здесь, на базе, и они должны будут угадать кто это. Играют они против следующей пары, то есть против Антона с Серёжей. В процессе можно перебирать варианты, смотреть фотографии под любыми углами, но не пытаться получить подсказки. Снимающиеся кивают, к ним подключают микрофоны, и оператор начинает съёмку.       Под включённой камерой Арсений аж ёрзает от того, как это всё его. Будто он вот та самая рыба в воде, которая бьётся о берег, когда не ловит эти искорки внимания, которые он ощущает даже вот так, пока на него смотрит несколько человек в этой комнате. Антону это удивительно, и он глаз не отводит, смотрит пристально, каждую морщинку взглядом провожает, словно пытается разобраться, из каких частей состоит Попов, в какой из черт его лица спрятана та самая бьющая из него энергия и какой-то бесконечный поток свечения. Шастуну до этого никогда не было так интересно его изучить — соперники и соперники, а сейчас они будто впервые лицом к лицу, и в этом лице, кажется, загадок кроется больше, чем в том, как странно порой он себя ведёт. Как и сказал Карпин вчера, он знает его физические параметры и статистику, но ничего не знает, что скрывается за этими сухими цифрами, а за ними — свой мир, в котором Арсений, оказывается, очень смешно шутит и разгоняет что-то вместе с Игорем, из-за чего посмеиваются даже оператор и стоящий рядом Горох.       Антон замечает, как буквально на секунду Арсений зыркает на него, а после как-то особенно расслабляется, начиная накидывать варианты того, кто может быть на фото. Своими предположениями он явно запутывает Джабраилова, который, казалось, только начал догадываться, как его уводят в другую сторону, разгоняя невероятный по тупости, но ужасно смешной каламбур. Игорь смеётся, закрыв лицо руками, после чего говорит, что на этом его полномочия заканчиваются.       — Я думаю, не знаю, поддержит ли меня Игорь, что это Антон Шастун, — самодовольно улыбается Попов, накидав до этого несколько вариантов, с самого начала, конечно же, зная правильный ответ.       Антон чересчур громко фыркает, закатывает глаза и совсем уж слишком с вызовом смотрит в монитор, ровно над которым маячат головы снимающихся.       — Чего ты там фырчишь? Ты что, ёж? — говорит уже ему Арсений.       — Иди в пень, — беззлобно и негромко отвечает Антон.       — Это мы точно вырезаем, ребят, — обращается Игорь в камеру и изображает пальцами ножницы.       Дальше съёмка проходит хорошо, Игорь с Арсением угадывают шестерых из восьми футболистов, и чтобы победить Антону с Серёжей, им нужно угадать на одного больше. Но они оба не слишком хорошо знакомы с другими сборниками, несмотря на то, что Горох сыграл уже несколько игр за сборную. Соперники остаются также на бэкстейдже, наблюдают за съёмкой. Шастун понимает, что ему, в целом, не то чтобы принципиально здесь победить, но всё же хочется утереть нос слишком самоуверенному Попову. В итоге они угадывают тоже шесть футболистов, на что Джабраилов кричит, что не может быть ничейного результата, нужно устроить серию пенальти, показав ещё чью-нибудь фотографию и тот, кто быстрее ответит, победит. Но ассистент отрицательно качает головой, указывает на часы, намекая, что тогда они не успеют доснять всех остальных. Антону с Серёжей открепляют микрофоны, благодарят за съёмку, и когда они выходят из кадра, на бэкстейдже никого уже нет.

***

      Утреннюю тренировку назначают на поле. Антон скучал по газону, и из чувства сентиментальности даже дотрагивается до травы, выходя туда. Слегка пружинистое ощущение кажется самым привычным в мире, и он со смешком думает, что на асфальте ему некомфортно, да и как-то не хочется наматывать километры пешком, несмотря на то, что это полезно для здоровья. Именно на газоне ему кажется, что он может взлететь или побежать так быстро, что получится обогнать ветер.       Начинают они с обычной разминки, после чего каждый получает по мячу и выполняет упражнения уже с ним. Эту часть тренировки Шастун тоже любит — мяч будто прилипает к ноге, дополняя каждый его шаг или пробежку. Тренер иногда комментирует, указывая, что кому нужно поменять, а после свистка они делятся на две команды, чтобы завершить тренировку маленькой игрой до двух голов в одни или другие ворота. Антон мысленно прикидывает, как можно развернуть атаку, привлекая опорников и плеймейкера. Но замечает, что в защите противоположной команды стоит Арсений. Его обойти на пути к воротам будет сложнее, чем любого другого, но он знает, как это можно провернуть. Шастун смещается по флангу, показывает, что может открыться, если сделает забегание вперёд. Стахович кивком даёт понять, что принял информацию. Когда мяч попадает к нему, он обходит другого полузащитника, делает финт и отдаёт пас стоящему рядом Сапрыкину, который ровно по простроенной Антоном в голове схеме, разворачивается и передаёт мяч, когда Шастун выходит в штрафную зону. Он обводит Попова, купившегося на ложный замах, и пробивает по воротам точно в нижний левый угол. Вместо празднования они всей командой дают друг другу пять и по свистку возвращаются на исходные позиции.       Следующий гол забивает Джабраилов, делая счёт 1:1. И с таким раскладом играть становится интереснее, ведь никаких указаний от тренера не поступает — он даёт волю игрокам самим почувствовать друг друга, чтобы наладить взаимодействие и посмотреть, кто сможет проявить инициативу. Антон в очередной раз сканирует противоположную команду, подмечая для себя какие-то детали, что успел понять про каждого игрока за всё прошедшее время. Понимает, что ещё раз так обмануть Арсения не получится, потому что он пытался делать забегания, но каждое его движение блокировалось, и атаки срывались. Приходит мысль отвлечь собой Попова, чтобы отдать пас на другого игрока, который выйдет один на один с вратарём. Это кажется самой дельной мыслью, и ею он делится с ближайшими к нему игроками. Они соглашаются на эту схему, и Шастун уходит сразу в центр, чтобы быть ближе к своей цели. Он принимает мяч, разворачивается и скидывает его на игрока чуть левее, ровно в момент, когда Арсений фолит на нём, но атака проходит. Счёт становится 2:1. Карпин свистит в свисток и объявляет, что тренировка на сегодня завершена.       В раздевалке шум голосов кажется звучащим прямо в мозге. Победившая команда поздравляет друг друга, хлопая по спине, а проигравшая их передразнивает, смеясь. После душа до обеда у всех есть время для отдыха, поэтому некоторые футболисты отделяются от общей массы, уходя в комнату отдыха, чтобы там поиграть во что-нибудь, сбросить оставшуюся энергию, чтобы после обеда немного поспать. Кто-то разделяется на группки и уходит в чью-нибудь комнату. Остальные разбредаются по своим, договорившись обсудить что-то на обеде. Арсений настигает Антона практически у его комнаты и привычным жестом кладёт руку на плечо.       — Ты, конечно, ошибаешься, если думаешь, что можешь меня так легко обхитрить, — начинает он, ухмыляясь. — Я твои намерения прочитал ещё с момента, как ты не сместился на фланг, а остался в центре.       — И всё равно дал себя обмануть, — усмехается Шастун, ведя плечом, чтобы скинуть руку. — Не принимай близко к сердцу.       — Тут чистая удача. Ну и, признаюсь, немного поддался.       — Выдохся, хочешь сказать? Возраст не позволяет столько бегать?       — Увидел, что ребята начали выдыхаться. Не стоит убиваться на первой же тренировке.       — Какое благородство, Арсений!       — Именно так и должен поступать лидер.       — А на мой взгляд, лидер должен оценивать игровую ситуацию и играть.       — Что я блестяще и делал всю игру, — елейно тянет Попов, прищуривает глаза и растягивает губы в подобии ухмылки.       — Не успел заметить этого, к сожалению, пока забивал голы. Не до того было.       — Повторюсь, что второго гола, считай, и не было.       — Тогда я считаю, что не было гола Игоря, — складывает на груди руки Антон, по-настоящему заводясь. — Там вполне мог бы быть офсайд, но у нас же нет просмотра, чтобы убедиться в этом.       — Насколько я увидел, Игорь сделал чисто.       — Ты стоял на другом конце поля.       — Ты тоже должен стоять где-то там же.       — В отличии от тебя, я-то стоять и не должен. Моё дело простое — забивать.       — Да что ты говоришь, Шастун? — Арсений делает шаг ближе. — А как же… — дёрнувшись в сторону, он переходит на испанский и заканчивает предложение на нём.       В коридоре появляется Карпин, сначала задумчиво смотрящий себе под ноги, но, видимо, услышав голоса, смотрит на них.       — О, Арсюх, молодец, что решил его испанскому научить, а то просто невозможно слушать, как он на пресс-конференциях на ломаном английском что-то балакает. Пусть, вон, хоть несколько фраз на испанском от тебя узнает, — хлопает его по плечу тренер и уходит дальше, одобрительно кивнув.       Антон со сложным лицом смотрит в спину уходящему тренеру, а потом возвращает взгляд на Попова и, ткнув ему в грудь пальцем, спрашивает:       — Ты че там сказал?       — Ты даже испанский не знаешь? — брови Арсения удивлённо взлетают вверх. — Ты сколько в Мадриде играешь? Четыре года? И не выучил язык?       — А ты откуда знаешь, сколько я играю? Сам-то всего на два года больше моего в «Барсе».       — Мы вообще-то к матчам готовимся, изучаем соперников.       — Что-то не припомню такого.       — Дебил, блять.       Арсений уходит, напоследок сверкнув злыми глазами, а Антон остаётся, самодовольно улыбается. Он точно знает, что такого не упоминают при разборе команды соперников, потому что Шастун Попова гуглил. Сам. От этого становится смешно, и он не сдерживает смешок. Как же это глупо: посраться практически на глазах главного тренера, а ещё и из-за чего? Будто есть что-то зазорное в том, чтобы гуглить информацию о своих соперниках или будущих сокомандниках в сборной. Да и сами претензии такие глупые и детские, что это ещё больше окрашивает ситуацию в оттенок лёгкой глупости с непробиваемым ебантизмом. Наверное, стоило бы зайти и извиниться, хоть Антон и не ощущает в чём-то своей вины, но ему парадоксально не удаётся фильтровать вылетающие изо рта слова, когда Арсений цепляет его хотя бы одним дурацким словом. Он задумывается, а смогут ли у них сложиться взаимоотношения и взаимопонимание на поле в моменты, когда этого будет требовать командный дух на предстоящих отборочных матчах? Будет странно взаимодействовать всей командой, но на пушечный выстрел не приближаться к центральному защитнику, сохранность ворот от которого зависит так же, как и от вратаря. Это кажется невообразимо детским и не стоящим внимания, но Шастун думает об этом всё время до обеда.       За обедом он намеревается подойти к Попову, чтобы предложить отложить эти взаимные подколы до лучших времён, но его отвлекает сначала Айдар, приглашая за столик, который он делит с ещё несколькими игроками, а после его зовёт тренер по физической подготовке, чтобы обговорить индивидуальную нагрузку на ближайшие тренировки. Свободное время появляется только почти через час после обеда, и Антон решает, что уже не подходящее время, чтобы идти поговорить, поэтому спрашивает у Игоря, где находится бассейн и можно ли туда пойти просто так. Тот провожает его буквально до двери и говорит, что ему очень понравилась сегодняшняя тренировочная игра, особенно то, как играл Шастун. Эти слова застают его врасплох, и он лишь скомканно благодарит и хвалит в ответ, но Джабраилов отмахивается — сам понимает, что вряд ли бы в официальном матче засчитали такой его гол, забитый практически из офсайда. Они стоят ещё несколько минут, говоря о какой-то ерунде, пока Игорь не уходит, чтобы позвонить домой.       Следующие несколько дней проходят тренировками нон-стоп, которые курсируют между тренажёрным залом и полем. Все футболисты устают от повышения интенсивности тренировок, чтобы к отборочным матчам прийти к оптимальной форме. Многие после тренировок сразу расходятся по комнатам спать, кто-то идёт на процедуры, а кто-то — в бассейн. На базе вновь становится тише, лишь вечером кто-то обязательно собирается в общей зоне отдыха погонять в приставку или поиграть в бильярд. Антон с Арсением пересекается только на тренировках, и там они не взаимодействуют. Лишь изредка пересекаются взглядами или сталкиваются во время упражнений. Карпин разделяет их по разным командам для любых групповых взаимодействий, и не появляется ни единственного варианта, в котором они вновь о чём-то говорят.       Шастун сыгрывается с полузащитниками, переучивается играть не от обороны, а с помощью розыгрышей от центра поля. Тренер по физической подготовке удовлетворённо кивает на результаты после нескольких тренировок по индивидуальной программе, а главный тренер хвалит, похлопав по спине, за умение сыграть в пас, а не идти напролом самому к воротам, когда есть шанс передать мяч кому-то другому. Для Антона это показательно — он первые годы так сильно цеплялся за мяч, боясь, что станет той самой причиной, по которой команда не сможет забить, если он потеряет мяч. Он боялся отдавать пасы в штрафной, боялся больше разыгрывать мяч с партнёрами, но после нескольких лет в мадридском клубе, он понял, что нужно не только брать ответственность за самого себя на поле, но и отдавать часть этой ответственности людям рядом. Они все такие же: переживающие, сомневающиеся, но готовые по кивку головы или слабому движению кисти понять в какую сторону сместиться и как подставить ногу под точный пас. Сейчас он принимает тот факт, что не всегда всё зависит конкретно от него одного, футбол всё-таки командная игра, в которой главнее всего — чувствовать партнёра рядом и чувствовать мяч. С последним никогда не было проблем, а вот первому пришлось учиться. И Шастуну кажется, что у него получается и это. Даже с теми, кого он впервые увидел несколько дней назад, у него получается построить коннект, который помогает передавать пасы пяткой и ощущать под какую ногу следует вкладывать мяч.       На очередной тренировке Карпин прерывает розыгрыш мяча для того, чтобы представить схему игры для первого отборочного матча, по которой они будут тренироваться вплоть до непосредственно дня матча. Вся команда собирается на бровке, куда тренер выкатывает флипчарт, на котором уже нарисованы возможные схемы игры противников и их собственная будущая схема. Тренер объясняет, что с завтрашнего дня добавляются тактические тренировки, на которые лучше либо брать с собой блокнот, либо телефон с файлом заметок. А после начинает рассказывать об игровой схеме, на которой они выстраиваются в 4-3-3, по ходу игры смещаясь к 4-2-4.       — Мне кажется, здесь должно быть вот так, — задумчиво произносит Арсений, когда Карпин показывает, как будет смещаться опорник.       — А мне кажется… — начинает Антон. У него в голове горящая картинка того, как более атакующая тактика поменяет расположение на поле и противников.       — Я, конечно, ценю, что вы оба такие инициативные и знаете, как лучше, но главный тренер здесь я, и мне нравится должность, которую я занимаю. Поэтому, пожалуйста, позвольте мне делать свою работу, а вы займитесь своей, — глухо осаждает их главный тренер. — Если я захочу вернуться к карьере футболиста, то соглашусь на матчи старикашек-ветеранов клубов.       Среди футболистов слышатся смешки, и Шастун тушуется. Ему в «Реале» место лидера не занять — слишком много игроков, имеющих большую практику и большие умения. А здесь будто есть возможность показать, что он не только мячи способен в ворота отправлять, но и что-то понимает в тактике, схемах и сплочении. Он с ребятами сближается неумолимо быстро, как это не было ни в одном из клубов за его карьеру: все тут же кажутся знакомыми и понятными, они Антона знают по его выступлениям на международной арене, поэтому прислушиваются, хоть и не все подают вид. Но Арсения всё же уважают больше, с ним меньше перешучиваются и больше замолкают, когда он чуть повышает тон голоса. Он в команде точно лидер, это его. Все во внимание обращаются, когда тот сводит брови недовольно — даже сам Антон. Не признается в этом, конечно же, но слушает всегда внимательно, соглашается или нет исключительно в уме, но слушает. И понимает, что Попов вещи дельные говорит, он игру чувствует, потому что стоит в центре защиты, наблюдает, подмечает — и имеет собственное мнение буквально о каждом игроке и каждой отданной передаче.       В какой-то момент Антону совсем становится не по себе, и он пытливо высматривает макушку Арсения, который стоит в противоположной стороне, задумчиво грызёт ноготь на большом пальце и едва заметно качает головой. Он явно думает об этой тактической схеме и изо всех сил пытается не высказать все свои замечания главному тренеру прямо сейчас. Становится совершенно смешно от мысли, как если бы они всё же общались, то заваливались бы к кому-то в комнату и прямо вот так, сразу после тренировок, обсуждали все эти схемы, с чем-то точно не соглашались, спорили, смеялись и уходили бы к себе довольные. Редко можно встретить человека, который горит игрой так же, как и ты — Шастуну такого ещё не доводилось. Наверное, из-за этого большинство его отношений как романтических, так и дружеских сходили на нет, когда стоило другому человеку поглубже заглянуть в то, что творится у него в голове, как игровые схемы на предстоящую игру смешиваются с абсолютно абсурдными строчками из русского рэпа нулевых, как биографии футболистов помнятся полнее, чем дни рождения и даты свадеб, как собственные комментарии при просмотре чужих игр льются бесконечным потоком, в то время как после матчей хочется замолчать и не разговаривать ни с кем ближайшие сутки.       Он задумывается, что с Арсением они могли бы подружиться — да, не на поле, но пока они здесь, на родине, можно и попытаться не язвить на каждое чужое слово и хотя бы заполучить взаимопонимание, которое точно пригодится на предстоящих играх. За этими мыслями Антон пропускает все слова тренера, дёргается в момент, когда его за плечо подталкивают к выходу с поля, но в голове держится за мысль, как всё сделать правильно. Он быстрее всех залетает в душ, моется за рекордные даже для самого себя три минуты, вылетает из раздевалки и в носках несётся до своей комнаты. Там переодевается в спортивный костюм и выжидающе оставляет открытой дверь, чтобы не пропустить.       Попов проходит мимо в свою комнату спустя ещё с десяток минут, у него в руках не то косметичка, не то маленькая спортивная сумка, и он даже не обращает внимание на чужую открытую дверь, потому что это привычное дело здесь — Фил вообще никогда не закрывает дверь, разве что когда спит. Шастун вскакивает с краешка кровати и идёт за Арсением, вновь усмехаясь мысли, что пересекаются они только в коридорах.       — У тебя есть пара минут, Арсений? — спрашивает, вставая за спиной, и Арсений, кажется, немного вздрагивает от неожиданности, но тут же оборачивается, впечатываясь взглядом куда-то в шею.       — Хотелось бы, конечно, отдохнуть, но не критично. Что хотел?       — Послушай, я вижу, что ты хочешь быть лидером в команде…       — Какая проницательность, — наигранно удивлённо хлопает глазами Попов. — Будто ты не хочешь этого же.       — Хочу, но мне надоело, что мы ругаемся. Мы ведь сейчас одна команда. Давай уговор: я не борюсь за лидерство, а ты, не знаю, учишь меня испанскому?       — Считаешь, за тобой, новичком, кто-то пойдёт?       — А как ты сам думаешь? Не видишь, что на тренировках?       — Если они попали под твоё очарование, Шастун, это ещё не означает, что ты можешь стать лидером сборной.       — Арсений, давай хотя бы не сраться сейчас, — вмиг сдувается Антон, ещё секунду назад готовый к защите своей чести и достоинства — и места лидера, конечно же.       — Я с тобой не срусь, как ты выражаешься. Если в твоём понимании это выглядит так — твои проблемы.       — С другими ты общаешься совершенно по-другому.       — Ещё и следишь, как я и с кем общаюсь? — Попов брови поднимает, смотрит как-то нечитаемо.       — У меня вообще-то есть глаза и уши.       — И полное отсутствие чувства такта. Чему только в королевских клубах учат…       — Ну вот опять ты начинаешь.       — Ты серьёзно решил начать учить испанский сейчас, когда остаётся сколько? полтора года?       — Агент говорит, что ещё минимум два. А если не подпишем, то всё равно будем искать что-то в Испании.       — В «Барсу» пойдёшь?       — Только если ты лично меня позовёшь, — улыбается Антон, как ему кажется, игриво. Возможно, абсолютно неуместно. Но он не думает, просто улыбается.       — Узнаю мадридскую школу понтов!       — Ты и в каталонской явно преуспеваешь.       — Если правда хочешь выучить язык, то приходи после ужина, посмотрим, что ты знаешь, — совершенно обыденным тоном произносит Арсений, заставляя Шастуна растянуть губы в улыбке ещё сильнее. Он даже не слишком рассчитывал на положительный ответ, а тут даже и приглашение в комнату. — Лицо только не порви, сливочный!       Антон совершенно по-ублюдски смеётся.       После ужина Шастун идёт к комнате Арсения с мыслью, что начать учить язык вот так, вечерами на базе после двух тренировок в день — не лучшая его идея. Да и вообще он столько лет даже не пытался вникать в дебри испанского, лишь подтягивал уровень английского до такого, чтобы можно было не на пальцах объяснять что-то въедливым журналистам, желающим получить его комментарий или ответ. Для всего остального у него был агент, знающий испанский лучше всех Антоновых знакомых вместе взятых. Но эти уроки — а Антон не сомневается, что Попов станет злобной училкой — помогут хотя бы немного снизить тот уровень напряжения, который они оба так легко поселили в команде, когда начали одновременно открывать рты, чтобы высказать своё мнение. Претензий никаких к Арсению он не имеет, более того, считает его вполне неплохим человеком, с которым они в теории и необозримом будущем могли бы стать приятелями, которые как все остальные здесь, на базе, играют во что-то вечерами или смотрят фильмы.       — Долго планируешь мяться? — Попов распахивает дверь, не дождавшись стука.       — А как ты..?       — Увидел твои ноги в просвете под дверью. Ты там топтался почти минуту, а её мы могли бы потратить продуктивнее.       — Действительно, что может быть продуктивнее испанского, — фыркает Антон и проходит в комнату, точную копию своей и всех остальных.       — Ты сам захотел.       — Да вот, честно, и пожалеть успел.       — Ты всегда можешь выйти — я дверь не запираю, — делано равнодушно пожимает плечами Арсений.       — Вообще никогда не запираешь?       — Теперь, кажется, начну. Садись уже куда-нибудь, желательно не на кровать.       — Раз ты так настаиваешь, то именно туда и сяду, Арсений. — Шастун умещается на краешке кровати и подпирает подбородок рукой. — Ну-с, с чего начнём?       — Сначала оценим вообще твои познания в испанском, чтобы я понимал, как глубоко придётся лезть в начало. Конечно, что ты знаешь, кроме «Hala Madrid»!       — Боже мой, ты только что произнёс «Hala Madrid», и я даже этого не заснял?! Да видео же с этим я могу продать за сотни тысяч евро прямо на центральный канал Каталонии! Уже вижу заголовок: «Центральный защитник «Барселоны» славит мадридский клуб». Красиво было бы. Повторишь на камеру?       — Конечно, — ядовито улыбается Попов, — сразу после того, как ты каталонскую кричалку повторишь. Вернёмся к твоим познаниям в испанском.       — Собственно, это практически единственное, что я знаю, — тушуется Антон. — Ещё могу поздороваться. Знаю несколько фраз, например, «gracias, buenas noches», «ustedes son hombres».       — Ты мне сейчас сову дуолинго цитируешь?       — Откуда ты знаешь?       — Я же не тупой. К тому же, иногда захожу в приложение, проверяю свой уровень языка. Но учить по нему я бы тебе не советовал.       — Ещё я знаю, как по-испански будет лес.       — Природу этого познания, Шастун, я даже знать не хочу.       Антон обижается.       — Если ты думаешь, что я спрашивал дорогу в лес, чтобы спрятать труп, то ты меня плохо знаешь.       — Ты совершенно прав: я тебя не знаю.       Шастуна это почему-то задевает. Просто сам факт того, что другой человек не хочет его узнавать, хотя такая возможность имеется, и, более того, он сам будто вкладывает эту возможность в руки. Но Арсений лишь выдаёт сразу несколько предложений на испанском, и у Антона сам собой открывается рот. Он, конечно, привык к звучанию языка, но сейчас он звучит для него как-то по-новому красиво, что ли. И невероятно непонятно. Он вычленяет знакомые разве что звуки, но и те привычны ему исключительно из-за их частого повторения в речи сокомандников или работников клуба. Со всеми другими людьми в Мадриде он разговаривает исключительно на английском.       — Что ты понял из того, что я сказал? — у Попова на лице надежды столько, что рушить её кажется свинством, но, с другой стороны, он же сам согласился помочь в изучении языка…       — Что я абсолютно ничего не понимаю по-испански, — максимально честно отвечает Шастун и улыбается насравшим в тапки хозяину котёнком. Арсений мученически стонет и прикладывается головой к шкафу.       — Хорошо, ладно, Шастун. Давай тогда попробуем начать с чего-то базового, например, вот подходит к тебе фанат, чтобы сфотографироваться. Спрашивает у тебя, можно ли, и ты ему отвечаешь…       — А мы сразу со сложного начнём? — перебивает его Антон. — Может, как в школьных учебниках по английскому, где сначала каждый рассказывает свой любимый цвет, как зовут кошку и сколько друзей у него?       — Как тебе знания любимого цвета пригодятся дальше в интервью и на пресс-конференциях?       — Ну с английским же как-то получилось, ну, в школе!       — Судя по твоему уровню языка, получалось у всех, кроме тебя.       — Ну спасибо, Арсений, учитель года просто!       — Не учитель, а репетитор, — поправляет Попов, поднимая вверх палец. — Ещё и бесплатный, поэтому бери, пока дают.       — Ты мне пока только пиздюлей даёшь.       — Вот ты бы так испанским владел — цены тебе не было бы!       — В нём нет таких изысканных матов, — бурчит Шастун, словно его действительно пристыдила учительница в школе перед всем классом или даже всей параллелью.       — Надо же, изысканных матов… Если тебе будет проще, можем просто пока поупражняться в произношении того, что ты знаешь — прощания и приветствия. С ними будет полегче, а я подумаю над тем, что делать дальше.       Антона такое устраивает, и он соглашается. Они почти час тратят, повторяя на разные манеры «hola», «buenas tardes», «buenas noches», «nos vemos pronto» и «gracias». Даже в самых лёгких словах Арсений умудряется найти что-то, что ему не нравится в произношении, и Шастун как попугай повторяет одни и те же слова, пока акцент, опять же по мнению Арсения, не пропадает окончательно. Ну или пока ему самому не надоедает, потому что прощаются они быстро, после в очередной раз произнесённого Шастуном «buenas noches». Прощаются абсолютно по-дурацки дав друг другу пять, когда Антон уже стоит в дверях и мнётся, не зная что делать — просто уйти невежливо, что-то сказать тоже кажется странным, поэтому он цепляется за то, как Попов, возможно, даже не за этим, вытягивает куда-то вперёд ладонь.       Уже в своей комнате Шастун думает, что с Арсением интересно. Они не обсуждали ничего из того списка, что привычен Антону с разговоре с кем-либо, но Попов интересен не произнесёнными речами или схожим выбором тем: он интересен реакциями, эмоциями и тем, как искусно удерживает дистанцию, не говоря об этом ни слова. Они ничего не узнают друг о друге за этот час, что проводят вместе, но кажется, что будто что-то меняется. Неуловимо, неосязаемо — но меняется.       Антону непривычно узнавать что-то большее о соперниках, но ему очень хочется задать Арсению ворох вопросов и дождаться реакции на них. Возможно, даже реакции он ждёт больше, чем честных ответов. Он наблюдать хочет, словно затаившийся в саванне хищник, выслеживающий свою жертву, — только кто именно здесь жертва не понятно. Других людей, сокомандников на это короткое время, так узнать не хочется, будто в этом и нет смысла. А Попова — да. И увезти эти знания с собой в Мадрид, но не чтобы выиграть очередное «эль класико», а чтобы теперь, глядя в глаза напротив, улыбнуться чуть менее дежурной и чуть более искренней улыбкой, сказать что-то, понятное только им двоим, но не потому что это будет сказано на русском. Просто хочется. И Шастун думает, что если присутствует желание, то побороть его крайне сложно.       Следующие несколько дней они продолжают встречаться в комнате Арсения вечерами, чтобы заниматься испанским. По мнению Антона, он делает огромные успехи, потому что кипит мозг, он запоминает новые слова и почти может построить какое-то нехитрое предложение. По мнению Арсения, успехами в обучении и не пахнет, потому что нужно больше практиковаться и стараться. Шастун на это дуется, но пытается, конечно же в тайне, практиковаться: например, пишет своему агенту впервые на испанском языке, что тот аж перезванивает и спрашивает, всё ли в порядке. Антон долго объясняет, что решил начать учить язык, из-за чего агент задаёт ещё больше вопросов, начав беспокоиться буквально обо всём, и приходится положить трубку, наврав про тренировку через две минуты.       Когда Антон впервые понимает дословно комментарий, который приходит ему под постом в социальной сети, он, наплевав на все правила приличия, бежит к Арсению в комнату, тычет с порога ему в лицо телефоном и переводит, что там написано. Попов хмыкает, говорит, что и сам прекрасно прочитал, что какая-то девушка хочет от Шастуна троих детей и смерть в один день. А потом как-то по-особенному улыбается и говорит, что вечером они будут смотреть кино. Конечно же на испанском. Они смотрят «Один дома», и половину фильма Антон жалуется, что знает его практически наизусть, а вторую половину Арсений объясняет ему, что так и нужно учить язык — если и смотреть фильмы, то те, которые ты знаешь на родном, чтобы было легче. В конце, когда Кевин наконец-то встречается с семьёй, Шастун думает, что соскучился по маме и её домику в Воронеже. Пытается вспомнить, когда выезд с базы и когда его самолет Москва-Мадрид.       — У тебя такое сложное лицо, будто мы не фильм сейчас смотрели, а решали вышмат, — улыбаясь одним уголком губ, произносит Арсений, когда на экране ноутбука идут титры.       — Пытаюсь вспомнить, сколько у меня есть времени, чтобы поехать к маме перед отлётом, — признаётся он, и это, кажется, одна из первых личных вещей, что они произносят в обществе друг друга.       — А она разве не в Москве?       — Нет, она в Воронеже, дома. Ей Москва не нравится.       — Моим тоже Москва не понравилась. Как и Питер.       — А где они?       — В Омске.       — Ты из Омска? — Шастун удивлённо распахивает глаза и всем корпусом поворачивается в лежащему рядом Арсению, почти нависая над ним.       — Ну да, а что в этом такого?       — Я думал, что ты питерский.       — Интересно, сколько же ты обо мне думал, что пришёл к такому мнению, — усмехается Попов, отклоняясь назад, чтобы сохранить чуть больше дистанции физически, когда в разговоре её становится меньше.       — Я знаю, что ты играл в «Зените».       — Но я не их воспитанник. Тебя, наверное, это удивит, но из Сибири уехать в крутой столичный клуб в юношестве сложнее, чем из Черноземья. Поэтому я успел поиграть в и «Иртыше», и в «Томи». Ещё и в «Зените-2» на банке посидел.       — И родители так и не уехали из Омска?       — Не могу же я их насильно перевезти в Барселону или Москву.       — Я очень хочу перевезти маму в Мадрид, — делится Антон, отводя глаза от лица Арсения. — Но она говорит, что не хочет на старости лет менять страну. А она у меня молодая же ещё, какая, блин, старость!       — Зато у неё дом в Воронеже, я же правильно понял?       — Да, я ей купил. Она так часто говорила в детстве, что хотела бы, чтобы мы жили, как она когда-то — в своём доме, чтобы маленький огородик, собака, а рядом природа и никаких тебе сигнализаций машин под окнами в два часа ночи или гоняющих мотоциклистов.       — Ты так про это всё говоришь… — Арсений улыбается, но улыбка застывает мраморным изваянием не то тоски, не то теплоты. Шастун точно видел что-то подобное на средневековых статуях в бесчисленных музеях, но он не уверен, что именно такая улыбка ему нравится.       — Признайся, тоже захотелось в домик под Воронежем? — он говорит это шутливо, перевода темы ради, потому что улыбка на чужих губах становится всё больше похожей на излом.       — Точно, бросаю футбол и переезжаю жить под Воронеж! — Попов ведётся, и его лицо разглаживается, заново приобретая спокойное выражение лица.       — Я так и планирую сделать лет эдак через десять.       — Значит, там и встретимся.       — Уже представляю эти заголовки в прессе: «Футболисты двух непримиримых клубов купили соседние дома в Воронежской области»!       — Что ж у тебя за любовь такая к заголовкам, Шастун? Ну-ка, скажи мне, как будет звучать этот заголовок в «El Mundo»?       Арсений не выпускает Антона из комнаты, пока тот не произносит этот заголовок на испанском.

***

      Всё меняется как-то незаметно, словно никто не предпринимает каких-то действий, а всем сверху руководит не то судьба, не то случай. Просто Антон всё чаще улыбается, застывая взглядом на Арсении, что, конечно же, начинают замечать сокомандники. Как и их неозвученное перемирие, которое заключается в практически отсутствии стычек, взаимных оскорблений и тому, что они наконец-то действительно прислушиваются к словам друг друга на тактических занятиях, но не чтобы закатить глаза и сказать слово против, а потому что действительно прислушиваются к чужому мнению. На одном из завтраков Игорь как-то вскользь интересуется, с чего это началась оттепель, на что Шастун неопределённо мотает рукой и говорит одно единственное: «Он мне с испанским помогает». Джабраилов жмёт плечами и передаёт эту информацию дальше, другим игрокам.       Через несколько тренировок главный тренер впервые ставит их в одной команде. Карпин вновь отпускает бразды правления, оставляя выбор тактики за игроками, уже отслеживая прогресс в их взаимодействии, а не выявляя лидеров и подстраивающихся. На удивление, у Антона с Арсением сходятся мысли по тактике, и они в два голоса объясняют, какими пасами и флангами они планируют добыть победу. Выигрывают они 0:3, не дав соперникам даже забить гол престижа, передачу для которого Попов практически выносит из-под ног Айдара. Карпин остаётся довольным, а Арсений, уходя в раздевалку, впервые почти по-дружески хлопает Шастуна по спине.       На очередном тактическом занятии они обсуждают тактику предстоящего домашнего матча в отборе, и вся команда нервничает, хоть они и понимают, что особых причин для этого нет — противники больше проходные, нежели топы, но всё же подстёгивает волнение факт того, что именно таким составом они впервые выйдут на поле. Карпин просит Антона задержаться, и когда все покидают помещение, хвалит за решение подружиться с Арсением и просит отдельно понаблюдать за тем, как действует защита соперников, потому что с ними единственными могут возникнуть проблемы. Как минимум, потому что там стоит игрок каталонской «Барселоны». Как максимум, потому что они тоже изучают своих соперников под микроскопом, и всё это может обернуться дополнительной, никому не нужной головной болью как для вратаря, так и для Шастуна. Тренер говорит, что любые схемы могут оказаться провальными, если не получится на поле коннекта, а над этим работать нужно едва ли не больше, чем над психологической подготовкой. Антон со всем соглашается и возвращается в свою комнату с мыслями, что нужно, наверное, обсудить это с Арсением.       Он идёт к нему в комнату, и они вместо часового занятия испанским просматривают эпизоды предыдущих игр сборной соперников, отмечая детали, которые не разбирались на тактических занятиях. У Шастуна на коленях исчерканный блокнот, поверх схемы в котором прописаны повторяющиеся движения защитников, а у Попова открытая заметка в маленьком окошке ноутбука. Они делают пометки, практически не сговариваясь, одновременно, а потом обсуждают, что получилось отметить. Всё это складывается в неплохой материал, который каждый откладывает для того, чтобы прошерстить ещё раз перед послезавтрашней игрой.       По окончании разбора, Арсений валится на кровать и трёт виски, прикрыв глаза. Антон смотрит на его задравшуюся футболку и хочет одернуть её вниз, чтобы скрыть участок оголившейся кожи. Видеть рядом Попова становится привычной рутиной, в которую раньше входили встречи с одноклубниками на мадридской базе, игры в плейстейшн и походы в ближайший магазин за свежими овощами. У Шастуна рядом никогда не было много людей, с кем приходилось видеться каждый день, если не считать игроков своей команды. Такое было раньше только во время обучения в Академии, но это было настолько давно, что уже кажется миражом или чьим-то чужим воспоминанием. Постоянные партнёры у Антона не водились — не каждый был готов посвящать своё время тому, чтобы проводить его практически один на один с собой, встречаясь с любимым человеком лишь по вечерам или в редкие выходные. Таких людей в Мадриде оказалось до смешного мало, а в Москве он не то чтобы когда-то задумывался об отношениях, зная, чем они чреваты. А сейчас рядом с ним каждый день Арсений: завтракающий исключительно скрэмблом и чашкой американо без сахара, слишком громко жалующийся на тренировках о качестве поля, иногда зависающий в пространстве во время тактических занятий, первый доедающий свой ужин и привычно валяющийся на кровати в своей комнате, когда Антон приходит туда для занятий испанским уже даже без стука, в одно и то же время.       Это кажется каким-то странным наваждением, когда теперь Шастун всегда ищет, заходя в любое помещение на базе, слегка кучерявую тёмную макушку. Если находит, то будто расслабляется внутренне, хоть Попов с ним едва ли пересекается взглядом и ещё реже говорит хоть какие-то слова. Но он становится практически ежедневной константой в абсолютно рутинных тренировках, отдыхах и обедах. Антон старается не задумываться, да и времени у него свободного не то чтобы много, но иногда он всё же думает, а как это всё видит Арсений со своей стороны. Они никогда не были приятелями, даже знали друг о друге лишь благодаря вечному противостоянию клубов, за которые они играют, — и это всё сейчас складывается в картину, где они проводят вместе времени больше, чем все другие футболисты, которые дружат друг с другом.       Антон думает об это всём, глядя на полоску голой кожи на тазовых косточках Арсения, и его забавляет мысль, что именно сейчас приходит мысль о том, что он красивый. Даже когда вот так растрёпывает причёску, потирая виски и жмуря глаза до морщин по всему лицу. То, что Попов красивый ни для кого не тайна, и некоторые сборники подкалывают его этим, но Шастун всерьёз задумывается о том, чтобы произнести это вслух прямо сейчас, когда нет вокруг других футболистов, когда они оба уставшие из-за недавно закончившейся тренировки и мечтающие уже наконец-то лечь отсыпаться перед завтрашними делами.       — Ты чего завис так? — Арсений даже не прочищает горло, чтобы вернуть себе привычный мягкий голос, а хрипит так, словно ему царапает глотку вся эта жизнь. — Устал?       — Не знаю, — признаётся Антон, всерьёз даже не задумывавщийся о том, как он себя чувствует. Он будто даже рад всем этим чрезмерным нагрузкам, которые не позволяют замедлиться ни на секунду.       — Меня прям рубит уже. Не могу смотреть на этих мельтешащих, сейчас голова взорвётся.       — Таблетку, может?       — Чтобы меня завтра не допустили из-за какой-нибудь спорной пробы? Спасибо, не хочется.       — У меня разрешённые есть.       — Я лучше в душ пойду, он лучше поможет. Ты ещё будешь смотреть или пойдёшь?       — И ты вот так оставишь меня одного в комнате с твоим телефоном и ноутбуком? — усмехается Шастун, уже давно узнавший и принявший любовь Арсения к выстраиванию границ и дистанции от людей, не входящих в близкий круг.       — Я настолько заебался, если честно, что могу сразу тебе пароль от телефона дать, — выдыхает Попов, уже на пути к ванной комнате. — Всё равно ты вряд ли увидишь там что-то запрещённое.       — Я любую информацию смогу использовать против тебя. Не забывай, что нам скоро ещё один матч катать на «Бернабеу».       — Если ты планируешь показать на экране фотки моего члена, то, так и быть, приглашу на матч всех своих бывших.       — Чтобы они хотя бы так смогли его рассмотреть, на большом экране? — выдаёт Шастун и сам же поджимает губы, понимая, какая откровенно хуевая во всех отношениях вышла шутка.       — Ты ужасен в флирте, Шастун. Если это, конечно, был он. Так что, остаёшься или спать? Совместный душ не предлагаю.       — Я бы и не пошёл.       — Говорю же, что ты в флирте отвратителен. Тогда доброй ночи, — Арсений улыбается измученно, даже не заставляет свои глаза поверить в эту улыбку.       — Спокойной ночи.       Когда Антон закрывает за собой дверь, он вспоминает, что так и не сказал, что Арсений красивый. И лишь уже в своей комнате, расправляя кровать, думает, что если бы он захотел флиртовать, то делал бы это совершенно по-другому. Как — не знает, но точно не вывалил бы сходу шутку про член.       Утром Шастун сразу подготавливает сумку к завтрашнему выезду с базы, складывает необходимые вещи и размышляет, каким будет матч. Ему немного волнительно дебютировать за сборную не в столь раннем возрасте, как сейчас это становится принято, но он рад самому факту нахождения здесь. Хоть и был шанс заявить о себе раньше, но он уже и так играет в одном из лучших европейских клубов — о чём ещё мечтать? Он знает, что матч пройдёт если не отлично, то, как минимум, стабильно. Он уверен в том, что все игроки чётко знают свои роли, умеют отыгрывать схемы, которые они разбирали и ещё разберут сегодня. Он даже не сомневается в том, что они вчера с Арсением достаточно подробно разобрали защиту соперников, и во время матча Антону удастся обойти их хотя бы единожды. По поводу собственной защиты он не сомневается тоже — полностью доверяет всем защитникам и вратарю, потому что наблюдал их игровые действия во время тренировок. Всё это придаёт воодушевления, и он идёт на завтрак, попутно разгоняя с встретившимся Серёжей Горохом какую-то шутку про нападающего сборной соперника.       В столовой весёлое возбуждение, отовсюду слышатся голоса и смех. Все футболисты уже сидят за столиками, но переговариваются, кажется, всем составом. Втягивают даже обычно молчаливого тренера по физической подготовке и врача, который рассказывает пошлейший анекдот самых бородатых времён, но все хохочут так, будто впервые его слышат, и это самое смешное из всего, что им доводилось узнать в своей жизни. Антон как-то заражается и этой весёлостью, пока накладывает яичницу и свежие овощи в тарелку. Когда он берёт чай, то в голове появляется шальная мысль сесть за стол к Арсению. Там всегда пустовало место, поэтому мысль кажется ещё более убедительной.       Шастун ставит свой поднос на столик, за которым он ещё ни разу не сидел за время нахождения на базе. Начинает садиться, как ловит убийственный взгляд Арсения, которым он буквально пытается не то выжечь Антона прям на месте, не то хочет красноречиво послать в самое далёкое пешее путешествие.       — Прошу прощения, — Антон поднимается, отходит от стола на шаг и, едва наклонив голову, продолжает: — Могу я присесть сюда?       — Шастун, дурак, что ли? — озорно улыбается Попов, вмиг сменив эмоции на лице. — Мог бы и не спрашивать, садись.       Впервые такая подколка не задевает, не заставляет обидеться. Антон лишь укоризненно качает головой, глядя в смеющиеся глаза напротив, и улыбается. Завтрак пролетает за считанные мгновения, потому что в него укладывается только смех Арсения, отчего-то самая вкусная яичница за все завтраки здесь, взаимные подколы с сидящим по правую руку Лёшей Сапрыкиным и громкой песней от Айдара, которую он затягивает, когда кто-то упоминает завтрашних соперников в первом официальном отборочном матче. Поэтому на тактическое занятие все идут заряженные, готовые уже скорее получить финальные установки и приступить к отработке схем на поле, куда они поедут на опробование газона перед завтрашним матчем.       Тактика тоже пролетает быстро: Карпин вновь повторяет то, что уже говорил до этого, они просматривают ещё пару игровых моментов уже собственных, на ошибки в которых тренер просит обратить внимание, каждый получает распечатку с индивидуальными задачами, — и команда расходится по комнатам, чтобы собраться для поездки на стадион. В автобусе колонкой, а значит и музыкальным сопровождением владеет Фил Воронин, поэтому едут они под смесь русского рэпа и, внезапно, итальянского соула.       Антона всегда вводило в трепет то, как выглядит притихший и пустой стадион, который через считанные часы будет заполнен болельщиками, фотографами, телевизионными камерами и соперничающими командами. Пока по газону лишь шелестит ветер и звенящая тишина. За пределами коробки шумит город, но эти звуки будто не доносятся до сюда, они меркнут перед масштабами и величием раскинувшейся чаши стадиона. Шастун осматривает все трибуны, представляя, как завтра они будут шуметь тысячами голосов болельщиков, пришедших посмотреть на их игру, на его игру. Он знает, что сюда планировали прилететь какие-то представители испанских средств массовой информации, о чём ему написал ещё позавчера агент, и эта мысль почему-то заставляет трепетать ещё больше — даже на родине за ним смотрят из страны, подарившей ему шанс стать тем, кем он мечтал стать с самого детства.       — Завораживает, правда? — доверительным шёпотом около уха звучит голос Арсения. Он кажется таким же восторженным, как и сам Антон.       — Всё никак не могу привыкнуть.       — Я тоже. Здесь в тишине по-особенному красиво.       — Ты тоже красивый, знаешь это? — вырывается у Шастуна даже быстрее, чем он успевает обдумать ответную реплику.       — Знаю, конечно. Но спасибо, мне приятно, даже несмотря на то, что ты игрок Мадрида, — Попов усмехается. — Знаешь, кстати, что на игре будут испанские журналисты?       — Мне агент написал.       — По наши души прилетят. Возможно, попросят об интервью или комментарии. Готов блеснуть испанским?       — Пожалуй, оставлю это до лучших времён. — Несмотря на то, что у Антона заметный прогресс не только в понимании языка, но и построении предложений больше чем из четырёх слов, но он всё же боится, что где-то облажается.       — Если хочешь, то могу тебя переводить.       Шастун смеряет Арсения взглядом и отворачивается обратно, оглядывает ещё раз пустующие трибуны и, качнув головой, направляется в подтрибунное помещение.       Опробование проходит хорошо, схемы обрабатываются уже автоматически, перестроения тоже выходят естественными, а игроки понимают действия друг друга по редким выкрикам и кивкам головы. В раздевалке они все выслушивают итог всех прошлых тренировок от Карпина, он, не стесняясь, стебёт некоторых игроков и объявляет, что капитаном на завтрашнем матче станет Арсений. Все аплодируют, соглашаясь с этим решением, потому что Попов действительно смог стать за весь тренировочный процесс главным лидером, руководящим командой на поле не хуже подсказывающего с бровки тренера. Антон радуется, что решил не бороться за это место.

***

      Матч они играют в ничью. Счёт вполне устраивает обе команды, поэтому они абсолютно искренне благодарят друг друга после финального свистка. Болельщики остаются менее впечатлёнными, но всё же провожают команду аплодисментами, кричалками и огромным баннером на восточной трибуне. В раздевалке все поздравляют друг друга ещё раз, крепче обнимают вратаря и двух забивших голы. Тренер произносит речь, что могли бы, конечно, и получше сыграть, в некоторых моментах конкретно проебались, отдав мяч сопернику, но, в целом, игра ровная, достойная, а до следующего матча есть ещё три дня, чтобы восстановиться, отработать упущенное и улететь играть. Карпин уходит давать интервью для телекамер, а игроки валятся в душ, надеясь хоть немного смыть усталость горячей водой.       Антона с Арсением ожидаемо выдёргивают для комментария испанским изданиям, и они, стоя на расстоянии полуметра друг от друга, рассказывают о прошедшем матче на английском и испанском. Шастуну журналист зачем-то задаёт вопрос, планирует ли он всё же заговорить на родном для болельщиков его клуба языке, на что он парирует о своём прокаченном скилле в английском, внутренне сжимаясь от того, как он отвык от подобного давления. Оно исчезло через полтора года игры в «Реале», когда буквально все в клубе и за его пределами наседали, уговаривая выучить язык. Но Антон отнекивался, уводил тему и прямо говорил, что пока не готов. Потом пыл у всех поугас, а сейчас ему снова напоминают, что за четыре года игры в мадридском клубе он так и не соизволил заговорить на его языке.       Это задевает, как и Попов, отлично тараторящий что-то на треклятом испанском в полуметре от него. Антону даже хочется кинуть в лицо журналисту, что раз ему так хочется услышать родную речь, то пусть берёт комментарий не у него, а у Арсения. Но он сдерживается, дежурно улыбается в самом конце, благодарит за вопросы и уходит быстрее, чем до него успевают добраться другие журналисты.       На базе усталость ощущается даже в тишине, что сопровождает сборную за ужином, после которого все расходятся по своим комнатам, запирая двери. Шастун ещё долго лежит в темноте, перебирая в голове ворох воспоминаний сегодняшнего дня, и приходит к выводу, что большего счастья испытывать просто невозможно. Всё его счастье в многотысячном стадионе, гулко распевающим кричалки и песни, в мяче, который он кладёт в ворота на двадцать шестой минуте первого тайма, в фирменном праздновании, после которого его валит обнимать вся команда, в тех пасах, которые улетели мимо цели, но он их сделал. Антон футболом дышит, ему больше ничего не нужно, как бы громко люди не кричали на каждом шагу о каких-то ценностях и жизненных устоях, которые якобы должны соблюдать все. Никто никому ничего не должен, а для всего остального у Шастуна есть футбол, который его мама уже давно окрестила, махнув рукой, и единственной любовью, и смыслом жизни сына.       Антон засыпает с улыбкой, вспоминая нарисованный от руки плакат у какого-то мальчишки на трибуне, где он просил подарить ему футболку.       Утром после завтрака все уходят на восстановительные процедуры, которые начались ещё вчерашним вечером. Вся команда глухо переговаривается о прошедшем матче и предстоящем перелёте. Чувствуется, как все одновременно и смертельно устали, и зарядились от горящих единым порывом трибун. Кто-то жалуется на мышечную боль, кто-то твёрдо заверяет, что всё в полном порядке, а Шастун наблюдает за сокомандниками, пока ему накладывают компресс на старые повреждения. За весь матч он лишь единожды почувствовал мышечное напряжение в месте давней травмы, но это было, кажется, постоянным его спутником последние пару лет во время каждого матча. В испанском клубе врачи много времени и сил потратили на восстановление, поэтому сейчас ноге необходимы лишь минимальный покой и процедуры. После восстановления всех отправляют на разминку в тренажёрный зал, где они крутят педали и делают упражнения до обеда.       Послеобеденный отдых Антон решает не проводить в своей комнате, а попытаться к кому-нибудь напроситься, чтобы не болтаться унылым говном до вечера, если сейчас уснёт. Единственным впустившим его к себе оказывается Арсений. Он сначала отнекивается, морщит нос от предлагаемой компании, но всё же открывает шире дверь, пропуская к себе в комнату. Только уже сидя на привычном уголке кровати Шастун замечает, что Попов впервые за всё время нахождения на базе не в привычном спортивном костюме и отельных тапочках, а в какой-то растянутой футболке с дурацким принтом и коротких — даже, наверное, слишком — шортах, едва выглядывающих из-под этой самой футболки, на которой куча маленьких членов и надпись «pen is art».       — Футболка зачёт, — комментирует Шастун, подняв наконец глаза на лицо Арсения.       — Я же не знал, что ты придёшь, — отвечает Попов, складывая руки на груди. — Если бы знал, то не надел.       — Встретил бы меня без неё?       — Размечтался!       Антон смеётся, запрокинув голову. Арсений тоже усмехается, заваливается на кровать и вытягивает из-под себя телефон. Сразу же утыкается во что-то там, нахмурив брови и всё лицо. Это тоже заставляет Шастуна усмехнуться, но, получив уничижительный взгляд, он замолкает. Бросает взгляд на стоящий на столе открытый ноутбук и перебирает в голове, какие бы ещё фильмы он посмотрел на испанском. Ему понравилось, как они несколько раз это делали: Попов шипел на каждую его реплику, тыкал в плечо, чтобы не отвлекался, но всё равно смеялся с комментариев и вставлял свои, через секунду вновь возвращая серьёзное выражение лица. Пару раз Шастун так и дремал под невнятный бубнёж героев фильма из ноутбука, а просыпался от того, что бился головой о плечо Арсения. Тот эти моменты никак не комментировал, лишь единожды уснул сам, практически свернувшись вдвое на своей половине кровати. Антон тогда несколько минут позволил себе посмотреть на тёмные ресницы, прямой нос и родинку прямо на виске. А потом осторожно дотронулся до плеча, чтобы разбудить и уйти к себе. Ещё несколько часов бодрствования у него перед глазами стояло немного растерянное, но такое мягкое выражение лица Арсения, когда он проснулся.       — Чем думаешь заняться? — Шастун вновь смотрит в упор, подмечая чуть ставшие ярче синяки под глазами.       — До твоего прихода планировал лежать и не двигаться, — отвечает Попов, лишь на секунду отведя взгляд от телефона. — А ты?       — Думал, ты мне компанию составишь.       — В молчании? Это ты мог практиковать и сам у себя. Уж извини, но я пока не в состоянии для испанского. Мог бы с тобой поболтать, но ты и половины не поймёшь.       — Я, кстати, думал, чтобы как-то, не знаю, сториз, может попробовать на испанском записать…       — Тебе в этом группа поддержки нужна или что?       — Да ну тебя, Арсений.       — Задели те слова журналиста этого? — Арсений блокирует телефон и откладывает его на тумбочку, сочувственно поджав губы.       — Ты слышал? — у Антона удивлённо поднимаются брови.       — И слышал, и читал утром. Не парься ты так, им лишь бы вывести тебя на эмоции, раз ты такой спокойный к ним пришёл. Ты ведь знаешь, как работает это всё. Выдыхай, бобёр, ты никому ничего не должен. Даже мне, кстати, хоть я и хотел бы, чтобы ты что-то вынес из наших занятий.       — Я очень благодарен тебе за них, правда. Спасибо. Но я так боюсь, что мне кто-то скажет, что произношение у меня говно или ещё что-то такое. Или, ну, что я уже поздно взялся за всё это.       — Да и плевать, кто что скажет, Шаст! Блин, ты сам решил учить язык, тебя никто не заставлял, ты вообще мог бы и не захотеть. Четыре года же как-то прожил в Мадриде, что мешало прожить так ещё столько же? Они будут рады, что ты хоть что-то выучил. Они ведь на тебя смотрят, на тебя подписаны, футболки с твоим именем покупают. А что говорят журналисты — похуй. Ты не для них учишься, даже не для фанатов, а для себя.       — И для… — «Тебя» застревает где-то в горле, как самое непрошенное слово, как проявление искренности, которой никто из них не просил. — И для того, чтобы остаться в Испании подольше, — с усмешкой.       — Вот именно! Поэтому давай, че ты там хотел? Сториз? Снимай, я тебя благословляю, — улыбается Попов, вручая Антону в руки выложенный им на кровать телефон.       Шастун улыбается ещё раз, берёт телефон и думает над тем, что бы такое сказать. Решает сначала поздороваться, раз это получается у него пока лучше всего, а потом попытаться в паре слов рассказать что-нибудь о прошедшей игре и пригласить на предстоящую. Перебирает в голове все выученные и услышанные слова, заранее пытается сложить их в предложения, и, кажется, у него получается.       — Ты хоть из кадра выползи, — делано недовольно ворчит Антон, включая фронтальную камеру на телефоне, в которую прекрасно виден распластавшийся по кровати Арсений.       — Это моя комната вообще-то, — Попов, залипая в телефоне, вслепую тычет средним пальцем в камеру.       — Значит, в моей истории, где я отмечу «Реал», будет игрок «Барселоны» с голой жопой.       — Это шорты, Шастун.       — Чтобы люди подумали так же, придётся это написать. А делать я этого, конечно же, не буду.       Когда Антон ещё раз наводит на себя камеру, Арсения в кадре нет. Он отполз на самый краешек кровати и поглядывает в объектив, чтобы не засветиться. Шастун, конечно, перегнул с тем, что покажет его голую задницу, потому что этого бы он, конечно, не сделал, отошёл бы к окну, например, или вообще сделал всё в своей комнате. Но хотелось как-то вбросить что-то привычное им обоим после того, как его неожиданно для самого себя пробило на искренность, которую они оба почему-то не проявляли. Они до сих пор не знали практически ничего друг о друге, обходясь лишь какими-то полунамёками, недосказанностями и оброненными вскользь фактами биографии. Им будто не было смысла даже пытаться становиться друзьями, но Антона всё чаще тянуло вернуться сюда, в эту комнату, и не выходить из неё как можно дольше. О том, как хотелось коснуться губами родинки на виске Арсения, он не думает совсем.       Шастун записывает историю, даже, кажется, не путается в словах и пересматривает её, прежде чем опубликовать.       — И ты ещё в чём-то сомневался, — фыркает Попов, возвращаясь на своё место, вновь занимает половину кровати. Смотрит с улыбкой, хоть и прищурив глаза.       — Получилось?       — Спрашивает он ещё, вы поглядите! Скоро интервью будешь давать на испанском.       — Да ну тебя, — отмахивается Антон, но улыбается широко-широко. Ему приятно от этой похвалы.       — Вот сколько раз я врал при тебе? Не помню, например, ни раза. Поэтому делай выводы, Шастун.       — Мне приятно, Арс, очень, но я пока не уверен, что смогу что-то больше истории в соцсетях выдать.       — Это, получается, ты во мне как в своём учителе сомневаешься? — Арсений так по-настоящему возмущается, даже поднимается на кровати, что Шастун сначала даже пугается, готовый разубеждать, но видит смешинки в глазах и рвущуюся улыбку. Улыбается сам.       — Ну ты и дурачина!       — Раньше ты прикольнее на мои шутки реагировал.       — Прикольнее — это как?       — Иногда в ответ что-то придумывал, злился иногда, а сейчас просто смеёшься.       — И тебя это…       — Нет, меня всё устраивает.       Арсений подаётся вперёд, всё так и стоя на коленях на кровати, бодает Антоново плечо лбом и ложится обратно, вновь подхватывая телефон. Успевает лишь ещё раз стрельнуть смеющимися глазами в Шастуна, как утыкается во что-то на экране. Антон качает головой, повторяя про себя «какой же дурачина». Это слово как-то намертво пристаёт к Попову, когда он говорит какую-то несусветную ерунду с абсолютно невозмутимым лицом, когда он делает что-то неожиданное, когда он просто вот так лежит рядом на кровати — руку протяни, напряжённо жмёт по экрану с самым сложным лицом на свете, которое даже не найдёшь метафор и сравнений описать: сведённые и нахмуренные брови, сжатые губы, сморщенный нос.       Антон тоже откидывается на подушку, полулёжа смотрит на окрашенные в светло-бежевый стены и почему-то практически не ощущает сковывавшей первые дни тоски по мадридской базе. Да, там гораздо современнее дизайн, больше пространства, больше развлечений и больше ассортимент в столовой. Но и здесь тоже есть многое, что стало привычным за проведённые дни: немного поскрипывающая скамейка запасных на основном тренировочном поле, незапертые двери в комнаты, куда всегда можно зайти и провести время с кем угодно, громкие маты на весь коридор, если кто-то не может найти что-то или опаздывает, неожиданно вкусные сырники от поваров, в которые они добавляют какие-то свои секретные ингредиенты. Всё это Шастун запоминает и планирует увезти с собой в испанскую столицу, чтобы не вспоминать исключительно пустоту московской квартиры, но и думать о тепле, которое он здесь получил, пробыв всего ничего.       — Ты только не засыпай, а то варёный будешь до ночи, — слышит Антон сквозь дрёму, в которую сам не понимает когда успел провалиться. Он трёт пальцами глаза и проверяет, сколько время. С обеда прошёл лишь час.       — Задумался просто.       — Ты несколько минут лежал с закрытыми глазами и почти не дышал.       — А не надо так пристально за мной наблюдать!       — Я не хочу лежать в одной кровати с остывающим трупом!       — Если соберусь откинуться, то сообщу тебе об этом первому, Арс.       — Ловлю на слове, Шастун! — прищуривает глаза Арсений, откладывает телефон и смотрит прямо, практически с абсолютно спокойным лицом. — Что планируешь делать?       — Сейчас или вообще?       — Решай сам, на какой больше хочешь ответить.       — Я бы после возвращения в Москву с матча сгонял к маме, но, кажется, уже не успею, — делится Шастун тем, о чём думает последние дни после того, как из клуба ему прислали дату и время вылета в Мадрид. — Мне буквально на следующий день уже надо быть на тренировочной базе там, чтобы восстанавливаться к тренировкам.       — Попроси сдвинуть время вылета хотя бы на несколько часов, а из Москвы сразу лети в Воронеж.       — Мамы в это время дома не будет, она тоже свои планы под меня корректировала, но получилось, что всё как обычно по пизде пошло. Уже даже не знаю, расстраивает это меня больше или смешит.       — Зато не придётся за несколько дней провести херову тучу часов в самолётах.       — Да, не везде летают джеты с удобными креслами и пространством, чтобы не упираться в чью-то спину, — усмехается Антон.       — Вот видишь, есть плюсы в этом всём! Ну и мадридская школа понтов на проводе, — укоризненно жмурится Арсений.       — Будто ты не на джетах летаешь. Сомневаюсь, что в «Барсе» настолько плохо с финансами, что они своих футболистов заставляют лететь экономом с пятью пересадками.       — На джете, конечно, но я не кричу об этом на каждом шагу, Шастун! У нас половина футболистов в стране передвигаются как раз именно так: экономом с упирающимися коленками в чью-то жопу впереди.       — Не припомню такого в «ЦСКА».       — А я в «Томи» помню. Когда домой едешь в плацкарте, и с тобой фоткаются не то бухие дембеля, не то бухие менты.       — Поэтому так редко туда ездишь — плохие ассоциации?       — Не совсем, — Попов как-то заметно сдувается, хмурится и смотрит на свои ноги. — Я редко дома бываю, мне в Барселоне привычнее.       — Почему? Там же ты вырос, там твои родные, друзья…       — У меня, как бы сказать, не самые тёплые отношения с родителями. Мы любим друг друга, всё хорошо, но больше пары дней в год я там не могу находиться.       — Потому что ты играешь в другой стране? — Шастун часто слышал ещё в московском клубе, что родители некоторых не одобряют отъезд из дома, но это в пределах страны, а Арсений уехал за тысячи километров.       — Не только. Там много фактов сошлись, где мы немного разного мнения, но футбол они поддерживают. Как сам понимаешь, они этим тоже кормятся.       — Я когда только улетел в Мадрид, — усмехается Антон, вспоминая, и мягко улыбается, — мне мама звонила несколько раз и спрашивала, хватает ли мне денег, чтобы там жить. Предлагала перевести, типа, что-то там откладывала, когда я ей присылал. А я слушаю её эти слова и думаю: «бля, у меня контракт на миллионы евро, а мама спрашивает, надо ли мне скинуть пятьдесят тысяч рублей, чтобы я здесь хорошо питался».       — Теперь у меня точно нет сомнений, что ты на неё ужасно похож.       — Произвожу впечатление человека, который будет предлагать скинуть деньги на еду?       — Производишь впечатление любящего свою семью человека, который заботится о близких. Ты очень хороший, Шаст, — Арсений улыбается краешками губ.       Он вытягивает вперёд руку, чтобы, видимо, дотронуться до руки Антона, но тот понимает это по-своему и переплетает их пальцы. Первые несколько секунд Попов растерянно бегает взглядом по чужому лицу, пытаясь найти ответы, но потом успокаивается, позволяя намёк на улыбку. Шастун следит за каждой эмоцией, которая даже гаснет ещё в зачатке. Ему не хочется увидеть тень сомнения, отвращения или того, что Арсений терпит это прикосновение. Но ничего такого не видит, продолжая бегать взглядом по всему лицу, запоминая и всматриваясь в каждую морщинку и родинку.       — Если это всё очарование момента, то… — начинает Попов, спустя несколько минут молчания на двоих.       — Поверь мне, Арс, я не хватаю за руку каждого человека, говорящего мне комплименты, — усмехается Антон. — И это не первая мужская рука, которую мне довелось держать за свою жизнь.       — Никогда ни в чём нельзя быть уверенным на сто процентов.       — Кроме того, что в этом сезоне «эль класико» за нами.       — О боже, завали ебало, Шастун!

***

      Второй отборочный матч они выигрывают с минимальным преимуществом — 0:1. Забивает Джабраилов, получив голевую от Шастуна. Тренер в раздевалке в очередной раз говорит, что могли бы и постараться получше в некоторых моментах, но и этот результат — уже результат, с которым можно работать и обыгрывать следующих соперников. Уставшие и радостные они под громкую музыку из плейлиста забившего победный гол едут в отель, чтобы завтра возвращаться в Москву и разъезжаться по базам клубов. У Антона в уведомлениях несколько сообщений от агента, пиарщика и мамы. Первый сообщает о нескольких запросов от клубов, поступивших в «Мадрид» об аренде или покупке, а ещё о том, что его стоимость выросла на несколько внушительных процентов. Пиарщик приносит результаты выложенного несколько дней назад видео на испанском и просит повторить ещё хотя бы раз. А мама просто поздравляет с победой и пишет, что очень расстроена тем, что Антон не приедет, хоть и понимает все сложившиеся обстоятельства. Шастун отвечает только маме.       В отеле тренерский штаб сквозь пальцы смотрит на нарушение режима и пронесённые мимо них бутылки шампанского. Вся сборная собирается в номере Стаховича, где и распивают алкоголь, разливая его по одноразовым стаканчикам. Всем смешно от того, как это всё напоминает что-то из подростковых лет, в которые они больше играли в футбол, чем проводили вот так вечера с друзьями. Все обещают друг другу не травмироваться в ближайшее время и тем же составом попасть на следующие сборы, чтобы вынести оставшихся соперников и занять первое место в своей группе.       По номерам все расходятся через ещё несколько часов, когда усталость всё же берёт своё, подкрепляясь выпитым шампанским. Антон с Арсением идут дольше всех — их номера в противоположном крыле. Они обсуждают что-то о прошедшей игре, вспоминают спорные моменты, в которых судья несколько раз брал просмотр и критикуют расхлябанную оборону соперников. Они почему-то вместе заваливаются в номер Шастуна, застывают в коридоре, и Попов его целует. Совершенно киношно приподнимается на носочки, вжимает в себя одной рукой за талию, а второй обхватывает шею. Они стукаются зубами, мычат, но не отодвигаются — Антон тянет его на себя, сминая футболку на лопатках. Губы сталкиваются вновь и вновь, пока ещё хватает воздуха и нетерпеливые пальцы задирают футболку, проходясь по голой коже поясницы.       Шастун одной рукой, самыми кончиками пальцев, которые покалывает от неожиданного прилива чувств, касается линии челюсти Арсения, меняя угол поцелуя и скользя языком между приоткрытых губ. Попов под его касаниями мелко дрожит, всё отчаяннее цепляется за край футболки и тихо стонет. Первым от губ отрывается Попов, переходит крошечными и лёгкими поцелуями на подбородок, щёки и линию челюсти. Смотрит ласково-ласково, даже в темноте глаза светятся чем-то новым, ранее невиданным, неизведанным и безумно манящим. Два маяка в бесконечном океане темноты вокруг. Антон глаза прикрывает, подставляясь под касания всё больше. Его мажет от того, как трепетно ощущаются поцелуи.       — У меня ни с кем такого не было, — шепчет он на грани слышимости в чужие губы.       — И у меня, — в тон ему отвечает Арсений и улыбается, напоследок потеревшись лбом о его щёку. — Не думай, пожалуйста, что это шампанское.       — Я знаю, что это ты, Арс.       — Спокойной ночи.       — Останешься?       — Отложим это на потом.       — Договорились.       В Мадрид Антон улетает с тем же багажом, горящим на губах поцелуем и номером Арсения в телефонной книге. Утром, ещё в отеле, они пересеклись лишь на завтраке — Арсений как-то особенно заговорщически ему кивнул, улыбнулся и ушёл наливать себе кофе. Весь полёт до Москвы Шастун проспал, кое-как умостившись на двух своих законных креслах, а когда его разбудил Горох, они уже шли на посадку. На базе вообще не было спокойной и тихой минуты, потому что все собирали вещи, даже никто не закрывал дверь, чтобы, если что, любой мог зайти попрощаться или забрать свои забытые вещи. Как-то незаметно, но за время сборов действительно вся база превратилась в огромное общежитие, в котором вещи пропутешествовали по всем заселённым комнатам. Антон, например, одну из своих толстовок нашёл в комнате Джабраилова, потому что тот подумал, что это его и забрал себе, но выяснилось, что они у них просто одинаковые. Две пары тренировочных носков, которые, наученный горьким опытом, Шастун начал подписывать, нашлись в комнате у ещё троих сборников. А в его комнате Айдар нашёл провод от своего телефона, в спутанном клубке ещё из нескольких шнуров.       Первыми, почти после обеда, разъехались игроки столичных клубов — им ехать меньше всего, и их на сборе тоже больше всех. Они прощались с остающимися в холле и на крыльце, с кем-то шутили, что скоро встретятся в ближайших матчах «Премьер-лиги», а с кем-то, как Антон и Арсений, прощались на подольше — не понятно, встретятся ли они здесь ещё раз таким составом. Стахович, обнимая, попросил провести экскурсию по Испании, когда он туда прилетит в отпуск с женой. Джабраилов пошутил, чтобы Шастун поспособствовал его переходу в «Мадрид», а Фил признался, что будет смотреть следующее «эль класико» уже совсем другими глазами.       У администратора Антон узнал, что Арсений с базы уезжает самым последним — его заберут сразу в аэропорт на вечерний самолёт. До своего собственного отъезда оставалось ещё около часа, почти половина из которого было потрачена на прощания с остальными уезжающими. Когда до приезда водителя оставалось минут пятнадцать, Попов за локоть утащил Шастуна в свою комнату, закрыл дверь и прижал его к ней же, поцеловав, сразу проталкивая язык в рот. Можно было бы, конечно, попытаться его остановить, завести разговор и задавать вопросы, но они ведь взрослые люди, поэтому раз решили целоваться, то все важные вопросы обсудят когда-нибудь потом, в переписке. Антона давно так не целовали, словно с каждым поцелуем появлялся шанс сделать ещё один вдох, наполнить лёгкие кислородом. Но Арсений это делал настолько мастерски, что не оставалось никаких сомнений, что это «что-то» между ними обоюдное и срывающее крышу.       Прекратив поцелуй, Арсений пропихнул между их телами руку с телефоном и почти в губы продиктовал свой номер телефона, добавив, что это номер московский. После вопросительного взгляда добавил, что этот номер личный, который знают только самые близкие. Шастун записал его, быстро вытащив телефон из кармана штанов, и был утянут в ещё один поцелуй, распавшийся на много мелких-мелких по всему лицу, когда до подъезда машины оставались считанные минуты. В холле с Антоном прощались семь игроков, уезжающие после него, и Арсений. Все пожали друг другу руку, похлопали по плечам, и Шастун сбежал по лестнице, сразу юркая на заднее сидение. В квартире была привычная тишина и темнота. Он не включил ни один из светильников, пройдя по коридору и гостиной, чтобы сесть на диван перед выключенным телевизором и прикрыть глаза. За последние несколько дней случилось столько всего, о чём совершенно не было времени подумать, но Антону и не хотелось — хотелось лишь остаться в каком-то из этих мгновений, растянуть его на подольше и завернуть это всё с собой в солнечный Мадрид. У него не было опасений или мыслей, что все отношения с Арсением завершатся поцелуем в кончик носа за секунду до того, как распахнуть двери и пойти на выход с базы. У него не было никаких подтверждений, никаких обещаний и никаких громких слов — и это было важнее всего.       За годы отношений Антон наслушался и обещаний, что в итоге не были выполнены, и разговоров о любви до гроба, которая прошла через считанные месяцы, и слов любви, что говорились также другим людям. Этого всего было много, но он, к счастью, был взрослым мальчиком, который не верил в одну единственную любовь до конца жизни. Он верил, что если сейчас происходит то, что происходит, то так и нужно. Значит, всё это нужно и ему, и им обоим, чтобы, возможно, что-то понять, чему-то научиться и к чему-то прийти. Громкие слова здесь были излишни, как и преждевременные уверения, что, да, это отношения. Даже если эти поцелуи грозились стать чем-то редким, то почему бы и нет — должен же быть в жизни хоть какой-то момент, в ожидании которого ты действительно не замечаешь проносящиеся мимо дни, предвкушая, как всё будет в моменте.       Арсения хотелось, и это было даже не откровением, свалившимся на голову или появившимся в момент поцелуя. Это было фактом, к которому даже не пришлось привыкать — он появился, и всё тут. Шастун знал, что это тоже было вопросом времени, потому что что-то тёплое расползалось в груди ещё во время занятий испанским, когда Антон сидел на краешке кровати, а Попов расхаживал перед ним с лицом самого строгого преподавателя в мире и без остановки говорил что-то на непонятном языке. Иногда хотелось пошутить, что даже если он перейдёт на собственно выдуманный язык, то Антон этого, скорее всего, даже не заметит — продолжит слушать и пытаться вычленить из общего потока фраз какие-то знакомые слова. Арсению испанский шёл невероятно с этой слегка выдыхаемой с воздухом «с» и немного рычащим звуком «р».       Перед взлётом, уже сидя в самолёте, Антон не удержался и открыл мессенджер, чтобы написать ново появившемуся контакту абсолютно дурацкое и отчего-то несвойственное ему: «Надеюсь, всё что было не останется в России?». Ответ пришёл быстро, сверкнув коротким «Арс» внизу экрана, — «Если бы оставалось, у тебя бы не было этого номера». Шастун усмехнулся, включил режим полёта и все пять часов развлекал себя сном и играми на телефоне. У самолёта его уже ждала машина, отвёзшая его по тёмным улицам Мадрида домой. У этого дома была та же черта, что и у московской квартиры: пустота и тишина. Эти два пункта будто сопровождали всё в жизни Антона, и он не мог определиться, нравилось ему это или нет. После игр и сложных тренировок это было спасением — рядом никого, можно сидеть в гостиной и смотреть отсутствующим взглядом в любой угол комнаты. Но когда выдавались выходные или какие-то почти свободные дни, то каждый квадратный метр дома тяготил своим отсутствием жизни. Будто ни Шастун, ни дом не были способны на что-то звучное, вроде смеха или разговоров. Он бывал в домах одноклубников, где всегда слышался смех детей или жён, музыка из колонок, но такого у себя он не видел. Даже никогда не представлял, что что-то подобное может появиться в этих стенах. Наверное, поэтому он предпочитал тренировочную базу в Вальдебебасе, где всегда кипела жизнь, даже когда там не было никого из игроков основной команды.       Когда сумка была собрана, чтобы завтра рано утром уехать в Вальдебебас, Антон ложится спать, вспоминая фантомные прикосновения Арсения, которыми была усеяна половина его тела. Каждый участок покалывало как иголками, словно это прикосновение длилось даже сейчас, когда прошло уже достаточно времени и расстояние растянулось на несколько тысяч километров. Но он знает, что скоро самолёт приземлится в Барселоне, и это расстояние будет меньше, хоть и станет большей пропастью — нет никаких ближайших возможностей, чтобы совместить встречи с тренировками, восстановлением и маячащими впереди играми. Их команды в турнирной таблице, словно в насмешку, уже несколько лет подряд занимают места рядом — первое и второе попеременно. Впереди была ещё почти половина сезона, чтобы определился победитель, ещё одна игра друг против друга и возможное соперничество в «Лиге чемпионов».       Шастун засыпает, думая, что у них получится попытаться. А просыпается уже по будильнику, между которым до выхода из дома ровно пятнадцать минут, чтобы умыться, забрать вещи и выкатить машину из гаража. Весь путь занимает от силы минут двадцать, несколько из которых Антон тратит на то, чтобы вывернуть на платную дорогу. Он легко ведёт автомобиль, по которому, кажется, успел соскучиться сильнее, чем по дому и всему, что там есть. Именно за рулём он чувствует себя в своей тарелке, как и на поле с мячом. Он приоткрывает пошире окно, впуская в салон запах солнца и пыльной дороги. Ему хочется выбрать какой-нибудь относительно свободный день, чтобы прокатать его половину за рулём машины, смотреть только на спидометр и мелькающие мимо пейзажи. Как только Шастун приехал в Мадрид, он часто так делал, но тогда ещё это была не его машина, и он с небывалой осторожностью катался по улочкам города, выезжал за его пределы и иногда уезжал на выходные в соседние города. Главным условием было вдавливать в пол педаль газа и смотреть только вперёд.       На базе он забирает ключ от своей комнаты, уже знакомая девушка на ресепшене интересуется, как прошла поездка, и Антон решается впервые заговорить с ней на испанском. Рассказывает о погоде в Москве, игроках сборной и перелёте на вторую отборочную игру. Девушка слушает внимательно, заинтересованно и кивает головой в нужные моменты. Улыбается широко и в ответ говорит, что у Шастуна очень хороший испанский, жаль, что он раньше не решался на нём говорить. Он, смутившись, благодарит её и уходит разложить вещи, чтобы пойти на восстановление. Физиотерапевт встречает его улыбкой и приготовленным курсом, о котором рассказывает, разминая когда-то повреждённую ногу. После обеда назначена тренировка в зале под наблюдением врача, и Антона затягивает в этот водоворот.       Восстановление сменяется тренировками, тренировки — тактическими занятиями, тактические занятия — играми. Матчи идут сплошной чередой друг за другом, добавляя розыгрыши Кубка Испании и Лиги чемпионов. Шастун втягивается на все сто процентов, но иногда усталость бьёт настолько, что вечерами он лежит в номере и не может сдвинуться с места, гипнотизируя потолок. Он всё меньше дней проводит дома, практически переезжает на базу и теряется среди очередного перелёта на очередной матч. Он всё реже звонит маме и всё чаще разговаривает по фейстайму с Арсением. Они оба уставшие до чёртиков, на экране иногда мелькают только макушки, потому что держать телефон несколько минут не хватает сил, но они на созвоне почти каждый вечер. Обсуждают футбол, тренировки, вспоминают сборы в Москве и делятся чем-то личным. Попов рассказывает, как в детстве выбил соседу мячом окно, за что получил, конечно же, пиздюлей, но этот сосед оказался помощником тренера в детской футбольной секции, куда буквально за руку его притащил. Антон отбивает это историей о том, как однажды, тренируя пенальти, угодил мячом в голову работника стадиона, на что тот даже не разозлился и не обиделся, а лишь попросил сфотографироваться и расписаться на футболке.       Они говорят много, даже когда язык буквально перестаёт шевелиться, но продолжают смотреть в лица друг друга на экране. Арсений с улыбкой, Антон с изломом бровей. Он всё чаще задумывается о том, что хочет сжать чужую руку, уткнуться носом в плечо и молчать. Просто молча лежать рядом и смотретьсмотретьсмотреть. Будто наглядеться в серо-голубые глаза напротив просто невозможно. А не смотреть в них — преступление чистой воды. Они много обсуждают прошлое и настоящее, но не говорят о будущем. В нём — неизвестность, в которой, отнюдь, нет ни капли чего-то трагического или тёмного. Оба знают, что настанет время, когда они вновь встретятся лицом к лицу, и это произойдёт гораздо позже, чем они выйдут против друг друга на поле в составе своих клубов. О предстоящем противостоянии не разговаривают. Лишь пробрасывают пару шуток, совершенно пошлейших, предлагая обменять победу на секс или минет. Смеются тоже вместе, понимая полнейшую абсурдность даже мысли об этом. Они вместе, пока «Сантьяго Бернабеу» не распахнёт свои двери для очередного «эль класико».       Арсений радуется успехам Антона в испанском и настоятельно просит нанять репетитора, даже находит контакты какой-то женщины в Мадриде, которая готова заниматься по видеосвязи и в любое свободное время. Шастуну безумно сильно хочется в этот момент поцеловать Попова. Но он лишь кидает в чат стикер и на следующем созвоне взахлёб рассказывает о прошедшем занятии. Он даёт первое короткое интервью на испанском, которое показывают по телевизору, и они с Арсением смотрят его вместе. У Арсения завтра матч с «Атлетико», а у Антона с «Эспаньол», и они словно меняются городами, с чего смеются первые несколько минут разговора. По окончании сюжета Попов хвалит и испанский, и умение держаться на камеру, и то, какие правильные слова были подобраны. А потом обещает сюрприз.       Ненадолго пропадает из кадра, положив телефон так, что камера показывает только потолок отельного номера. Когда камера снова приходит в движение, Шастун уже готов абсолютно ко всему. На экране показывается Арсений, и на нём самая отвратительно-дурацкая кожаная маска зайца, а когда Антон отсмеивается, сообщает, что он ещё и голый. Смешок застревает в горле, выходя каким-то нервным спазмом, похожим на скулёж. Шастун с большей жадностью ловит в бликующем от экрана телевизора кадре усыпанные родинками плечи, ключицы и грудные мышцы. Сам он выглядит растерянным школьником с всклоченной копной волос, которая белым одуванчиком обрамляет его лицо. Он только тянется, чтобы пригладить причёску, как Арсений медленно ведёт своей рукой по груди вверх, смыкая пальцы на горле. Глаза светят блюдцами зрачков, и Антон готов поклясться, что это лучшая картина из всех, что ему доводилось видеть, даже побывав в самых известных музеях мира. Телефон чуть съезжает в скользкой от пота ладони, когда Попов, сверкнув улыбкой, опускает камеру ниже. Для того, чтобы кончить, хватает нескольких размашистых движений рукой по члену.       Шастун начинает чуть внимательнее следить за тем, как играет «Барселона», смотрит обзоры и читает статистику, но не чтобы подготовиться к будущей игре сезона, а потому что ловит себя на том, что переживает за Арсения. Слишком хорошо знает, как тот идёт в отбор и не гнушается влетать в столкновения и стыки, чтобы забрать мяч. Попов на поле иногда безосновательно жёстко играет, словно не существует правил, красных и жёлтых карточек. Сам был не единожды непосредственным свидетелем того, как Арсений летел на форвардов, стоило только приблизиться к штрафной с мячом. Ему тоже доставалось пару раз, однажды даже заработал так пенальти, который через считанные минуты реализовал. Тогда тренер в раздевалке его очень хвалил и предложил использовать это как рабочий вариант в следующих встречах с «Барсой».       Теперь же Антон читает новости, смотрит статистику и обзоры с одной лишь мыслью: если Арсений получит травму, то он не сможет быть рядом с ним во время восстановления, даже если очень сильно захочет. Следующая, чуть более похожая на оправдание всем этим действиям, звучит отголосками привычного противостояния: если Арсений переберёт жёлтых карточек или получит красную, то есть вероятность, что в «эль класико» он не выйдет на поле. С одной стороны, Шастун думает, что так было бы, наверное, лучше не играть друг против друга. Но с другой стороны, ему так хочется стоять в подтрибунном помещении, зная, что буквально в двадцати сантиметрах от его плеча плечо того человека, в которого он, кажется, влюблён.       Эта мысль тоже не вызывает какого-то детского восторга или оказывается свалившейся на голову. Им хорошо вместе, хоть и физически они находятся в разных городах. Ежедневные созвоны, переписки и редкая дрочка по фейстайму, конечно, не заменяют полноценные отношения с совместным проживанием, поцелуями в любое время и проводимым временем друг с другом, но им такой роскоши, кажется, не положено вовсе: обязательства перед клубами и карьера всё равно остаётся решающим элементом в принятии решений и той траектории, по которой они безмолвно договариваются двигаться дальше. Они не обсуждают ничего, что будет через месяц, не строят планов на год вперёд — и им обоим хорошо, ведь они взрослые люди, которые если вместе, то вместе.       У Антона коротит каждый раз, стоит только тёмной вихрастой макушке появиться на экране во время звонка. Ему хочется всматриваться в лицо Арсения, будто он не видел его накануне. Он даже в какой-то степени жалеет, что не понял свою симпатию раньше, ещё на сборах, тогда бы у них было больше времени, чтобы рассмотреть друг друга, узнать что-то не через экран, а глядя глаза в глаза. Не было бы километров, других городов, а какие-то несколько дней рядом с перерывами на футбол. Хоть они у них и были, по сути. Ведь они проводили вечера вместе, смотря фильмы, обсуждая что-то отстранённое и цепляясь взглядами под не самым ярким светильником — всё то же они делают сейчас, только находясь на разных базах.       Когда у Антона выдаются несколько дней выходных, он покупает билет на самолёт до Малаги, чтобы там арендовать машину и поехать в Марбелью. Ему про этот городок много говорил Арсений, улыбался, хлопал своими длиннючими ресницами — и у Шастуна просто не было шанса заочно не влюбиться в это место. У него был даже записан список мест, про которые Попов отдельно рассказывал, вспоминая то какие-то истории, то просто описывая невероятно вкусные чуррос на побережье. В самолёте он листает сохраненный файл с тактическими наработками на следующий матч, задумывается о приближающемся этапе «Лиги чемпионов» и мысленно просит всевидящего бога футбола, раз уж находится в небесах близко к нему, чтобы им не попалась ни на какой стадии розыгрыша «Барселона».       В Малаге солнце светит настолько ярко, что не помогают даже солнцезащитные очки. Практически у аэропорта Шастуна ждёт машина, в которой он поедет дальше и проведёт с ней следующие пару дней. Он тихонько оглаживает пальцами приборную панель, словно прислушивается к тому, какая эта машина. Она совершенно не похожа на его мадридскую, и от этого просыпается не то азарт, не то предвкушение чего-то нового, что обязательно нужно попробовать. Антон опускает солнцезащитный козырёк над водительским сидением и вжимает в пол педаль газа. Машина откликается утробным урчанием, словно здоровается и сразу обещает хорошее приключение.       Дорога проносится быстро, мелькая зеленью, запахом моря и шумом проезжающих машин. У Антона играет музыка: что-то электронное сменяется русской попсой, через которую иногда продирается рэп и саундтреки к просмотренным фильмам. Последние по большей степени начали появляться благодаря Арсению — иногда они смотрели вместе фильмы, в процессе просмотра Шастун выцеплял какие-то песни или прикольные сюжетные развязки, а Попов критиковал сценарий, актёрскую игру главных персонажей и радовался счастливым финалам. После они обсуждали всё, что нравилось и нет, находили что-то философское даже в каких-то банальных комедиях и упорно делали вид, что готовы были хоть сейчас сорваться в любой кинотеатр, чтобы посмотреть фильм вдвоём. Антон иногда думает, что когда им удастся наконец-то встретиться, то он снимет целый зал кинотеатра, чтобы полдня проваляться на креслах и смотреть фильмы.       Въезжая в Марбелью, он фотографирует арку на въезде и отправляет в чат с Арсением. Он ждёт ответа с очередной колкостью, что «не у всех сегодня выходной, Шаст», но в ответ получает геометку. Хмурится, открывая её, но тут же удивлённо распахивает глаза — геометка из Марбельи. Следом прилетает голосовое сообщение, которое Антон включает на всю громкость, выключив музыку.       — Шаст, — голос у Попова напускно строгий и деловой, — я, конечно, знал, что ты придурок, но не был уверен, что настолько. Ты вот прям сейчас серьёзно, блин? Ты в Марбелье? Ты, блин, из всех уголков Испании выбрал её? И ровно в тот же день, когда я решил прилететь сюда. Ты серьёзно? Шаст. Антох, это как вообще?       Шастун улыбается, кажется, каждой клеточкой тела, вслушиваясь в затихающий на последнем вопросе голос. Он никогда не верил в судьбу, не верил в совпадения — не учили его этому в футбольной академии, да и в клубах твердили, что не бывает ничего случайного, всё случается благодаря стараниям и упорному труду. Кто потрудился на сей раз — тайна, природу которой даже не хочется разгадывать. Антон включает запись голосового, оставляя телефон в держателе:       — Арс, я не знаю, как так случилось. Расскажу тебе, когда увидимся. Я же… я могу заселиться в твой отель?       Ответ приходит спустя несколько секунд: ряд эмоджи с закатанными глазами и адрес отеля. Следующим сообщением Арсений приписывает, что сейчас спустится на ресепшн и возьмёт ключи от ещё одного номера.       К отелю Шастун подъезжает с широченной улыбкой и отменённой бронью на гостиницу, в которой изначально планировал остановиться. Этот отель ближе к побережью, более тихий и, вероятно, не такой попсовый, как выбранный через интернет. У входа портье указывает ему направление, как въехать на парковку, и Антон оставляет там машину, едва не переходя на быстрый шаг от нетерпения. В лобби отеля прохладно, приветливо улыбаются администраторы за стойкой регистрации, а на диванчике слева от входа сидит Арсений. Он листает лежавший до этого на столике журнал, а завидев Шастуна улыбается, откладывает его на место и подходит ближе. Хочется сразу же заключить его в объятия или хотя бы коснуться, но приходится сдерживать себя — нет гарантий, что никто это не заснимет и не выложит в сеть.       — Привет, как добрался? — учтиво интересуется Попов на испанском, кивая головой в знак приветствия.       — И тебе привет, всё хорошо, — немного растерянно отвечает Антон. — А почему мы…       — Давай пока на испанском, чтобы было меньше вопросов, — быстро на русском тараторит Арсений, широко улыбается, поглядывая на ресепшн, и вновь переходит на испанский: — Я тебя зарегистрировал, но нужно уточнить личные данные, поэтому подойти, пожалуйста, на ресепшн.       — Добрый день, — даже не наигранно-вежливо улыбается девушка-администратор за стойкой, — рады приветствовать вас, сеньор, в нашем отеле!       — Здравствуйте, мне нужно подписать что-то или?..       — Лишь уточнить ваши данные, это займёт не больше минуты. Ключ-карту отдадим сразу после этой процедуры.       Регистрация занимает действительно меньше минуты, девушка улыбается широко, изредка кидая взгляды на стоящего чуть поодаль Арсения, отдаёт ключ-карту и просит расписаться для своего парня. Шастун оставляет автограф, ему желают приятного отдыха, и они с Поповым идут к лифтам, держась друг от друга на расстоянии шага. Лифт приезжает быстро, отрезая закрытыми дверями их от звуков лобби. Поездка всего на третий этаж, но Антону это кажется вечностью, потому что даже здесь в голове роится мысль, что пока нельзя, даже в лифте могут быть внимательные глаза, которые не должны ничего видеть. И так сам факт того, что их вместе видели в одном отеле может привести к появлению слухов или статеек в прессе, если кто-то из свидетелей предоставит фотографии, а этого не хочется совершенно. Как и пытаться потом объяснить агенту, пиарщикам и клубу, что это всё простое совпадение. В голове Шастуна даже мелькает параноидальная мысль, что нужно было поехать в свой забронированный отель, но лифт распахивает двери на этаже, и Арсений манит его в сторону номера.       — Здесь нет камер, — произносит он, будто читает мысли, или, что вероятнее, его самого одолевали все те же мысли.       — Мне в какой-то момент захотелось уехать в другой отель.       — Я постоянно останавливаюсь здесь, меня даже уже девочки на ресепшене помнят, поэтому, хочу верить, что всё будет в порядке.       — Ещё бы тебя не помнили девчонки на ресепшене, — усмехается Шастун. — Ты ж игрок «Барселоны», а не хуй какой-то с горы.       — Тем не менее, у тебя она автограф попросила сразу, а у меня на третий раз, как я здесь останавливался!       — Может, у неё парня тогда не было.       — Мой она брала брату.       Антон щелкает ключ-картой, и они заходят в номер. Его даже не хочется рассматривать, потому что рядом, буквально на расстоянии касания, есть человек, рассматривать которого хочется и наконец-то можется. Как только Попов захлопывает дверь, его сразу же хватают руки, прижимают к себе и касаются губами виска. Шастун метил в эту родинку ещё когда они учили испанский на базе сборной, а сейчас наконец-то дорвался. Теперь имеет право осторожно касаться её губами, ощущая бьющийся пульс. Арсений сминает его бока с не меньшим рвением, не то сам вжимается, не то вжимает в себя Антоново тело. Ещё немного, и они, кажется, врастут друг в друга, с чем оба согласны безоговорочно.       — У меня сейчас треснут рёбра, — жалуется Попов, но лицо трещит улыбкой, выдавая его с потрохами. Антону ужасно хочется эту улыбку сцеловать.       — Мы не виделись хуеву тучу времени, я планирую получить от этих дней всё. Ты, кстати, на сколько свободен?       — Ещё два дня. А ты?       — И я.       — Почему не сказал, что собираешься сюда?       — Хотел красиво вкинуть тебе в чат фотку, а потом забрасывать сообщениями с тем, совпадут ли мои впечатления с твоими, ну, что ты рассказывал, — отвечает Антон, чуть ослабевая хватку, но теперь поглаживая кожу под задравшейся футболкой.       — А если бы сказал, то по-человечески приехали. Дождался бы тебя в Малаге.       — Было бы ещё более неловко заселяться уж совсем вместе.       — Не похуй ли? — Арсений отстраняется, заглядывая в глаза. — Мне так надоело твоё лицо на экране, поэтому я планирую наслаждаться им в ближайшие дни каждую ебаную секунду.       — Ты — пиздец.       Шастун целует его в макушку и проходит дальше в номер, скидывая по пути рюкзак. Вид из окна открывается на виднеющееся впереди море, а в самом номере всего минимально, но это именно то, что нужно: огромная кровать, телевизор и ванная комната за прозрачным стеклом. Завидев это интерьерное решение, он переводит взгляд на Попова, жадно следящего за его реакцией, и поднимает вопросительно бровь. Тот жмёт плечами и делает вид, что совершенно здесь ни при чём.       — Мой номер через две двери отсюда, — произносит он, так и оставаясь ближе к входной двери.       — Уходишь? — с одной стороны, Антон хотел бы, чтобы это время они провели вдвоём в номере, но он понимает, что они оба уставшие после матчей, тренировок и сборов, и им действительно нужно пространство.       — Я приду чуть попозже, хорошо? Или ты приходи.       — Спишемся.       — Конечно.       Это до абсурдного напоминает какую-то деловую встречу, и Антону думается, что пиком сюра было бы сейчас пожать друг другу руки. Но Арсений делает шаг вперёд, улыбается, уже привычно чуть привстаёт на носочки и целует. Мягко жмётся своими губами к губам, кончиками пальцев левой руки ведёт по ушной раковине, запечатывает касание звучным поцелуем в щёку и уходит. Оставляет после себя шевеление шторы, потянувшейся за сквозняком, и мелкие-мелкие разряды тока на кончиках Антоновых пальцев, которыми тот даже не успел и коснуться Попова.       Шастун усмехается, бросает взгляд на дверь, словно ожидает, что она распахнётся вновь, и уходит в душ. Стоит под напором воды несколько минут, думая о том, как что-то где-то могло сложиться, что из всех мест в стране они одновременно выбрали одно и то же. Конечно, вероятность выбора у Антона чего-то другого была крайне мала — Арсений так красиво как-то рассказывал ему про Марбелью, что это место стало первым в списке тех, которые нужно посетить в ближайшее время. Да и совпадение в выходных тоже вряд ли можно назвать случайностью или божьим умыслом — во всей «Ла Лиге» перерыв на несколько дней от матчей, потому что их сдвигали ради игр сборных на международной арене. Но Антон всё равно малодушно греется не только горячей водой из лейки душа, но и мыслью о том, что всё складывается абсолютно правильно.       Он расправляет кровать, заваливается туда прямо в полотенце, даже не заботясь о том, что с волос ещё капает вода. Усталость ощущается на каком-то фантомном уровне, будто уже что-то хроническое, и он действительно задумывается, а не так ли это. В конце концов, он отдыхает гораздо меньше, чем тренируется, а матчи со сборами порой выматывают зверски. Но все показатели на медосмотрах в норме, в «Вальдебебасе» разве что советовали походить отдельно к психологу, чтобы справляться с нагрузками по всем фронтам, а на это Антон пока не может выделить необходимого времени. У него уже даже есть контакты специалиста и договорённость, что как только — так сразу, но внутреннего импульса пока не было, а ему он доверяет едва ли не сильнее, чем кому-либо.       Антон скроллит социальные сети по кругу, пока не понимает, что никакого нового контента в ближайшие часы ему не светит. Набирает маму, прикинув по-привычке разницу в часовых поясах. Мама отвечает через пять гудков и улыбается так, что слышно по голосу. Спрашивает, как дела, чем занимается и когда следующий матч. У неё в телефоне напоминалки в календаре по расписанию турнира, и она сама может дать фору Антону, для которого дни сливаются в сплошной ком, но всё равно каждый раз спрашивает, уточняет с кем и во сколько. Шастун ей отвечает, рассказывает, и мама поправляет его, что играют они не в семь, а в восемь. Он смеётся.       Заканчивают они разговор спустя почти пятнадцать минут, за которые мама выпрашивает фотографии номера и берёт слово, что Антон сфотографирует ей море. Он в очередной раз напоминает ей, что она и своими глазами это может увидеть, если хоть раз согласится прилететь. Мама вновь вздыхает и заводит свою привычную шарманку: «Антош, ты же знаешь, возраст, ну, куда мне лететь за тридевять земель». Антону бы уже смириться, что каждый раз ответ «нет», но он продолжает уговаривать и намекать. Остаётся только, разве что, уже купить билеты и поставить перед фактом, но он переживает, что она расстроится или обидится. Остаётся только в тон ей вздыхать и отвечать такой же привычное: «понимаю, мам». Они прощаются, и мама говорит, как сильно его любит и гордится им.       Обед Антон заказывает в номер, подумав, что разыскивать на территории отеля ресторан он не хочет, ровно как и уезжать куда-то за его пределы. Возможно, выберется на ужин, но сейчас он слишком хорошо лежит, обложившись подушками и смотря на то, как развевается штора. Поев, он просматривает расписание на ближайшие дни, отмечая, что завтра точно нужно будет дойти до какого-нибудь тренажёрного зала, а послезавтра, перед отъездом, потренироваться или хотя бы побегать. Забивает себе напоминание, чтобы спросить у Арсения, где всё это можно найти здесь. А сам пишет ему сообщение с вопросом, когда они смогут пересечься.       Антон ехал сюда, думая, что все дни прокатает в тачке по побережью, будет объедаться запрещёнкой и только ночевать в отеле, но вот он уже смиренно несколько часов лежит, практически не двигаясь, поел исключительно здоровую еду и не планирует каких-то подвигов в виде выхода из отеля до завтрашнего утра. У Арсения оказывается абсолютно неочевидный талант: он даже просто своим присутствием ломает все планы, и Антон этому более чем рад. Он не знает, когда им в следующий раз удастся пересечься хотя бы на день, потому что календарь плотный вплоть до конца сезона. Планы на отпуск они оба не обсуждали, поддерживая традицию ещё первых дней общения — не говорить про будущее. Но Антон всё чаще задумывается, что нужно спросить, вдруг получится как-нибудь состыковаться и провести вместе хотя бы его часть. Хочется не то улететь куда-нибудь в дебри родимой тайги, чтобы отдохнуть вообще от всего людского, не то проспать весь отпуск на островах с белым песком, бесючими насекомыми и шумом океана.       Арсений отвечает, что может прийти через полчаса. Отправляет вдогонку кружок, что сейчас заканчивает упражнения на тренажёре. Антон залипает на разъезжающиеся колени и очень не православно представляет их разъезжающимися при других обстоятельствах. Отбивает короткое «ок» в ответ, думая, что зря, конечно, он решил что-то себе представлять. Казалось бы, они уже много раз созванивались исключительно ради виртуального секса, отправляли друг другу фотографии, но одна мысль о том, что они сейчас буквально на расстоянии пары метров будоражит сильнее самых красивых нюдсов, что ему кидал Арсений. В низу живота закручивается узел, недвусмысленно натягивается полотенце в районе паха, и Антону со вздохом приходится вставать, чтобы пойти в душ. Вот и первая физическая активность, тренер был бы в восторге!       Арсений стучится в номер спустя почти сорок минут, за которые Шастун успевает подрочить в душе, выйти на балкон, чтобы сфоткать для мамы вид и обшарить мини-бар в поисках чего-то не алкогольного и без сахара. Он улыбается, и Попов улыбается в ответ, проходит в номер и сразу заваливается на кровать. На нём отельные тапочки и халат, полы которого распахиваются до колен.       — Устал? — Антон возвышается над ним, смотрит с улыбкой и со стороны, наверняка, выглядит полным идиотом. Знаем, плавали: несколько раз ловил своё лицо во время фейстайма, и там разве что сердечек в глазах не было.       — Не рассчитал я силы, что после перелёта нужно отдохнуть чуть больше, чтобы не сдохнуть в середине обычной тренировки без массажа, — усмехается, даже не приоткрывая глаза.       — Здесь есть массаж?       — Есть, вроде.       — И чего не пошёл?       — К тебе торопился.       — Арс.       — Не люблю этот твой тон, — Арсений приоткрывает один глаз, сталкивается с серьёзным выражением лица Антона и вновь закрывает глаза. Вздыхает. — Не осуждай меня за то, что я соскучился.       — Я тоже соскучился, Арс, но лишние полчаса без тебя переживу, а ты, дурачина, завтра с постели не поднимешься, если сейчас не восстановишься после нагрузок.       — А у нас какие-то активные мероприятия планируются? — опять глаза приоткрывает и улыбается ехидно.       — Где там твой массаж здесь? — Шастун берёт ключ-карту и манит рукой. — Давай-давай, поднимайся. Прослежу, чтобы ты дошёл до места назначения, а то свалишь куда-нибудь ещё стометровку бежать.       — Да я и сам могу, Шаст.       — Не надо тут самодеятельностью заниматься, если в гостишке профессионалы есть. Заодно запомню дорогу, чтобы завтра туда доползти после тренировки. Зал же здесь тоже или куда-то надо ехать?       — Там за основным зданием есть корпус, в котором и бассейн, и зал, и массаж.       — Огонь, погнали.       Арсений со стоном поднимается, стреляет злобным взглядом, но на лице отражается такая благодарность, что Антон даже теряется на мгновение — он же просто заставил этого неугомонного чуть позаботиться о себе, что, в целом, логично для любого человека. Они идут ко второму выходу из отеля, который, минуя лобби, ведёт сразу к прилегающей территории. Здание корпуса возвышается двумя этажами и огромными стёклами от потолка и до пола, делая здание почти прозрачным, полностью в солнечных бликах. На ресепшене Арсений объясняет, что вернулся на массаж, а Антон отказывается от предложения слишком бойкого администратора тоже пойти на массаж. Объясняет ему сразу на двух языках, что не нуждается ни в каких услугах, он просто посидит здесь и дождётся своего друга. Администратор недоумённо оглядывает их, значит, узнал, но ничего не говорит, лишь указывает на лаунж-зону и звонит по внутренней связи кому-то, чтобы они встретили Арсения.       — Я постараюсь быстрее, — улыбается он, незаметно касаясь Антоновой руки пальцами.       — Не торопись, пусть всё хорошо лучше сделают, а то если у тебя завтра отвалится какая-нибудь мышца, то я сам тебе пиздюлей дам, — предупреждает Шастун, зная предприимчивость Арсения, который может и часовой сеанс массажа попросить ускорить до двадцати минут.       — Тогда буду тусоваться в своём номере.       — Да хоть в другом отеле.       Они ещё несколько секунд строят друг другу рожицы, пока не приходит массажист. Как только Арсений растворяется в лабиринте коридоров, Антон занимает место в кресле и утыкается в телефон. Разгребает чат команды, успевший за последние полчаса пополниться несколькими десятками сообщений. Те, кто остались на базе, устроили внутренний турнир, а уехавшие ставят ставки, кто же в нём победит. Трансляцию турнира в сообщениях ведут не хуже текстовых трансляций настоящих матчей, и Антон полностью погружается в происходящее, болея сначала за одного, а потом за другого одноклубника. В итоге он ставит на победу тридцать евро и сразу же проигрывает их.       К возвращению Арсения он успевает проиграть ещё десять евро и поднять пятнадцать. Больше всех выигрывают выбывшие из турнира, которые сразу же подключаются к ставкам и вкидывают деньги на тех, кто их самих выбил. Попов предлагает подождать его ещё несколько минут здесь, пока он сходит в ресторан, чтобы взять что-нибудь с собой на ужин. Он выглядит расслабленным и умиротворённым. Улыбается, кажется, каждой клеточкой тела и даже, уходя, слегка треплет Антона по волосам. Что заказать не спрашивает, но Шастун уверен, что выберёт он всё правильно. В конце концов, вкус друг друга они плюс-минус уже выучили.       Через пятнадцать минут телефон пиликает уведомлением, чтобы Антон выходил. Арсений ждёт его на тропинке, ведущей в отель. Он всё так же блаженно улыбается и говорит что-то неважное, рассуждает о погоде и хвалит здешний сервис. Возвращаются они в номер Антона, где сразу убирают еду на столик, а сами валятся на кровать, слипаясь по рукам и ногам. Арсений утыкается лбом в антонову грудь, обхватывает его руками за талию и сопит так отчётливо слышно, что становится смешно. Антон целует его в растрёпанную макушку и крепче тянет на себя.       Шастуну до безобразия нравится всё происходящее. Он давно не ощущал такого спокойствия, как сейчас, когда он сплетается с Арсением ногами, гладит его спину и дышит тихо, размеренно, боясь, что сердце начнёт отбивать чечётку, если он не сосредоточится на дыхании.       — Ты сопишь, — говорит Арсений очень тихо, пытается сделать голос недовольным, но улыбается.       — Ты тоже, — шикает Антон, тычется пальцами под рёбра и улыбается.       — Как добрался сюда? Я так и не спросил.       — Нормально. Не так много желающих, оказывается, полететь рано утром в Малагу, поэтому я билет буквально вчера днём выхватил. Потом тачку взял и сюда доехал.       — А почему именно сюда?       — Ты слишком много говорил о том, как здесь клёво, у меня тупо не было шанса не захотеть приехать.       — Я думал, чтобы сюда приехать с тобой в отпуске.       — Правда?       — Нет, шутки шучу, тренируюсь на тебе, в стендап планирую пойти после завершения карьеры.       — Ну Арс…       — Я, может, впервые в жизни с кем-то задумался планировать отпуск, а ты не веришь, — даже сейчас у Арсения не получается выглядеть обиженным, потому что он лишь жмётся ещё ближе, теперь укладывая ладонь куда-то на сердце.       — Просто это неожиданно. Мы мало чего обсуждаем вот так, ну, на перспективу.       — Знаю. Наверное, тут и моя вина — я сразу как будто границу прочертил, отдалил тебя от каких-то личных подробностей. Но я так больше не хочу.       — Хочешь обсудить что-то о будущем? — Антон заглядывает в его лицо, но не находит никаких внутренних сомнений — только улыбку.       — Ну, например, чем мы займёмся завтра…       — Мы поедем в кинотеатр. Я сниму зал, погуглил, пока ты на массаже был. Ещё в Мадриде, если честно, фантазировал, как мы с тобой в кинотеатре…       — О чём ты там фантазировал? — выражение лица у Арсения лукавое, он приподнимается на локте и заглядывает прямо в глаза.       — Я не буду с тобой трахаться в кинотеатре.       — Че, Антох, первый раз должен быть особенный, да?       — Ой, блять, если ты скачешь как сайгак постоянно, то, конечно, тебе ничего от этого не будет. А если я травмированным приеду, то меня в клубе по головке не погладят!       — Так давай я тебя туда поцелую.       — Ой, иди нахуй, а, — Антон мгновенно чувствует, как кончики ушей краснеют, и он отворачивается от зрительного контакта.       — Не долго же ты отпирался!       — Господи, блять, как я вообще на это согласился? — возводит он глаза к потолку.       — А тебя никто и не спрашивал, Шастун.       Арсений седлает его бёдра, тянется к лицу и касается губами сначала лба, потом осторожно целует в каждое веко и родинку на носу. Антону щекотно, а ещё очень нравится держать руки на чужих бёдрах. Он чуть сильнее сжимает пальцы, ощущая под халатом напрягающиеся мышцы. Попов целует его в щёку, ведёт носом к уху, шумно дышит и кусает за мочку. Шастун глаза распахивает, смотрит жадно, каждую чужую эмоцию на лице увидеть хочет, впитать в себя. Арсений улыбается, прикрыв глаза, а потом целует, едва касаясь губами губ. Будто что-то шепчет совсем едва слышно и, кажется, на испанском. Антону скудных знаний не хватает, чтобы разобрать, но он и не старается — побоку этот испанский, побоку вообще всё, кроме так ладно сидящего на нём Арсения, который дышит с ним одним воздухом и почти оставляет на плечах касания-ожоги.       Антону бы им любоваться, подмечать всё новые и новые эмоции, словно очередной разблокированный уровень в самой любимой игре. Даже одна и та же улыбка каждый раз кажется разной. Казалось бы — обычно растянутые губы, которые задействуют какие-то там лицевые мышцы, но у Арсения улыбка каждый раз разная, отличающаяся от предыдущей и точно не повторяющая следующую. То глаза чуть прикрыты, то нос сморщен, то ямочки проступают на щеках, то ресницы длиннючие тень отбрасывают, то кончик языка между зубов пробивается — каждый чёртов раз улыбка другая, и Антон даже жалеет, что не может запечатлеть её каждую, чтобы всматриваться вновь и вновь.       Он тянется чуть вперёд, кусает Арсения за кончик носа, и тот фыркает, вытирая нос руками, хохочет что-то о том, что это противно. Но улыбается. И светится как ебучая новогодняя ёлка. Нос морщит, фыркает — вылитый ёж, которым Арсений когда-то Антона назвал. Но теперь Шастун знает, кто из них настоящий зверёк с иголками.       — Больше так не делай, — грозит ему пальцем Арсений и вновь укладывается рядом, кладёт подбородок на плечо.       — Давай посмотрим что-нибудь? — Антон включает телевизор, который тут же загорается значком спортивного канала и футбольным матчем. Тридцати секунд хватает, чтобы понять, что это повтор прошедшего несколько дней назад его матча с «Вильярреалом». — Я не…       — Забавно, — хмыкает Попов и поворачивается, чтобы смотреть в глаза, — что я этот матч смотрел. Сходил в зал чуть пораньше, чтобы вернуться домой к началу. Никогда раньше так не делал, ну, не смотрел чьи-то матчи, если только это не разборы для тактики были. А здесь…       — Я твою статистику читаю. И обзоры смотрю. Иногда даже протоколы матчей читаю, высчитываю, сколько у тебя жёлтых и красных карточек.       — Я думал, что один такой. Звучит, конечно, ужасно.       — Как мы такими стали вообще?       — Я теперь даже знаю, сколько ты получал «игрока матча», — это Арсений произносит уже почти шёпотом, словно открывает самый потаённый секрет. Им обоим признаваться в этом сложно, будто это действительно что-то неправильное и незаконное.       — Я тоже это знаю. Про тебя.       — И вот где тот дух соперничества, подъебки и фолы на поле?       — Думаешь, сейчас мы друг против друга будем лайтово играть?       — Чтобы меня из клуба попёрли? Нет уж, спасибо.       — И я о чём, — усмехается Антон, но смотрит внимательно, серьёзно даже почти. — Слушай, Арс, я раньше так никогда не делал с другими. Ну, не следил вот так, не обсуждал всякую херню каждый вечер…       — Я так и знал, что ты то ещё мудло в отношениях, Шастун!       — Это с чего ты там удумал, козлина?       — Сам сказал, что никем не интересовался.       — Потому что мне правда было не интересно. А ты… С тобой по-другому.       — Потому что мы одинаковые, Шастун, — Арсений тычет его в лоб и садится на кровати по-турецки, поправляет волосы и халат. — Потому что даже здесь спортивный интерес. Мы видимся редко, оба заняты в одной сфере, имеем схожие интересы и взгляды — это просто интересно.       — Хочешь сказать, что мы просто потому что интересно? — брови удивлённо ползут вверх, а в глазах Антона мелькает что-то угрожающее почти, недовольное.       — Не заводись. Я не говорю, что у тебя или у меня нет чувств, дурак, что ли, так думать? Говорить за другого человека, конечно, нельзя, но мне кажется, мы с тобой одинакового мнения в этом вопросе. Просто если бы не совпавшие условия, то вряд ли мы сидели бы сейчас в отеле Марбельи.       — Так можно сказать вообще про что угодно — если бы не были футболистами, то вряд ли пересеклись бы в сборной.       — Да вообще множество факторов сходятся или нет. Я о другом: мы сейчас вместе, и нам интересно друг с другом, это что-то новое для обоих — у тебя ведь не было отношений с футболистами? У меня не было, и я, если честно, прям даже кривился от этой мысли. Но появился ты.       — Ведёшь к тому, что потом нас заебёт?       — Да что ты всё сводишь к чему-то плохому! — Арсений вздыхает и на секунду отворачивается, словно обдумывает что-то. — Шаст, никто никому не может обещать любовь до гроба — не в том мире мы живём. Но конкретно сейчас мы вместе, и меня это больше чем устраивает. Потому что ты — это ты, мне другого вообще не надо. А если ты перестанешь считать, что ничего не выгорит, то будет ещё лучше.       — Мы просто никогда ничего не обсуждали, — объясняет Антон, хмурясь, — поэтому для меня твои слова звучат подозрительно. Не настолько хорошо я тебя знаю, чтобы понимать, к чему ты там ведёшь.       — А ты не сомневайся в себе, чего покис? Не обсуждали мы потому что я думал поговорить вот так, лицом к лицу. Мне кажется, так что-то обговаривать честнее, чем даже по фейстайму. Там можно отключиться и не дослушать, а здесь в любом варианте придётся взаимодействовать.       — Нихуя себе из тебя стратег.       — Это всё жизненный опыт.       Арсений отвлекается на всё ещё идущий по телевизору футбольный матч, как раз близится семьдесят восьмая минута, на которой Антон реализовал пенальти. Он не любит смотреть свои матчи, только если это не разборы ошибок на тактических занятиях. Раньше, ещё в Москве, друзья частенько звали его пересмотреть какие-то матчи, но он отказывался. Не нравится ему, всегда появляется ощущение, что тут можно было бы в прессинг пойти, а здесь отдать пас точнее или забить не гол, а два. Это добавляет какого-то разочарования, что ли, к собственному ощущению от матча. После ухода с поля всё окрашивается в эйфорию или противоположные эмоции, в зависимости от исхода матча, а вот так, глядя по телевизору, всегда слишком много побочных, ненужных рассуждений и мыслей.       — Ты в сборной по-другому играл, — произносит Арсений, не отрывая взгляд от экрана. — Тут ты себя свободнее ощущаешь.       — Привык к «Ла Лиге», — жмёт плечами Антон. — Да и всё равно как-то подстраиваешься под команду, в сборной все не такие сыгранные, как в «Реале».       — И ответственность другая. Мне кажется, я вообще наизусть выучил все твои фишки на поле.       — А угадаешь, что я сейчас буду делать?       Арсений делает вид, что задумывается, искорки в глазах бликуют даже так, и дёргается чуть влево, будто уходит от столкновения. А Антон, улыбаясь, перехватывает его за шею и тянет на себя, сразу же сталкиваясь губами. Путается пальцами в тёмных волосах, чуть прикусывает верхнюю губу, словно безмолвно укоряет: не угадал. Тут же зализывает, языком ведёт бездумно, толкаясь между приоткрытых губ. Арсений плечи сжимает, кончиками пальцев под халат лезет, кожу гладит — обжигает. Поцелуй меняется — он больше не чувственно-ленивый, а какой-то другой, более осознанный, словно они друг друга распробовать хотят, на разные лады узнать. Руки тоже по телам рассредотачиваются, больше площади хотят себе покорить и отметиться если не губами пока, то касаниями нетерпеливыми, жадными и горячими.       Они переворачиваются: теперь лежат носом к носу, целоваться так не сильно удобно, но простор для касаний больше — в этом и смысл. Антон под рукой бока чувствует, спускается к пояснице, ведёт по прогибу и наконец укладывает ладонь на бёдра. Рука кажется там отчаянно правильной. Чуть сильнее пальцы сжимает, получает в ответ укус — Арсению нравится, но он не показывает, артачится. Сам же пальцы с другой антоновой рукой переплетает, руки сплетённые вверх поднимает и смотрит, улыбается. Что-то думает, пока Антон его под челюстью выцеловавывает, оставляет то короткие поцелуи, то чуть дольше задерживается. Если бы Арсений знал азбуку Морзе, то подумал бы, что это послание какое-то. Точка-тире-точка-тире-точка-точка-точка-точка.       Арсений их обоих переворачивает так, чтобы оказаться снизу, лопатками в матрас вжимается, но чувствует, что Антон ладони из-под него не вытаскивает. Держит крепко, пальцами впивается и целует вновь глубоко, носом в щёку слепо тычется, ластится. Большой и ласковый кот. Арсений ему волосы поправляет, чтобы чёлка не лезла в глаза и сам в них заглядывает — зрачок почти радужку серо-зелёную закрывает, у него самого глаза такие же, потемневшие, почти ненастоящие. Но чувства в них плещутся как в океане, до краёв всё заполняет, и Антон как-то совершенно удивительно всё в них читает. Сам это же ощущает, сам этими мыслями полнится — но молчит. Губы сейчас другим заняты.       Антон толкается бёдрами, чувствуя чужой стояк. От губ отрывается, в глаза смотрит и дышать будто заново учится — лёгкие у него, конечно, не горят, но воздуха катастрофически не хватает, а они его ещё и пополам с Арсением делить продолжают. Ему в ответ улыбаются, а потом рука ложится на его пах, и он словно в замедленной съёмке видит, как меняется выражение лица у Арсения. Он рукой ведёт плавно, пальцы чуть сжимает, а потом раздвигает полы халата. Берётся рукой за член уже без мешающей ткани, опять губами в губы тычется, продолжает рукой водить, заставляя дыхание сбиваться вновь и вновь.       — Ты же понимаешь, что мы сейчас?.. — между вдохами хрипит Антон, медленно распутывая узел чужого халата.       — А ты думаешь, я время зря терял, прежде чем к тебе пойти? — в тон ему отвечает Арсений, в конце вопроса срываясь на стон из-за руки на своём члене.       — Заранее запланировал?       — Не люблю сюрпризы.       — Тогда угадаешь, что я сейчас сделаю?       На этот раз Арсений угадывает.       Утром Антон просыпается в номере один. Часы показывают почти одиннадцать утра, и он наконец-то ощущает, что выспался. Вчера они уснули даже раньше полуночи, доев давно остывший ужин и просматривая варианты кинотеатров, куда можно поехать. Он не знает, когда именно ушёл от него Арсений, потому что кровать пустует, судя по холодной подушке, уже давно. Антон вытягивается в полный рост, шевелит мышцами, пытаясь хоть немного разогреть их, чтобы перед завтраком, который, очевидно, будет уже в городе, потренироваться в зале. Умывается, переодевается в тренировочную форму и уходит, заперев номер, из отеля.       На ресепшене вновь тот же администратор, что был вчера, он улыбается и интересуется, не за массажем ли Антон вернулся. Он говорит, что планирует пойти в зал и спрашивает, куда идти. Администратор показывает на левый коридор и желает удачной тренировки. В зале оказывается всего трое занимающихся, двое из которых в наушниках бегают на дорожке, а третий тягает гантели, внимательно следя за собственным отражением. Антон ненавидит гантели, вспоминает те самые советские, которые были в его детстве, с которыми заставляли тренироваться в футбольной секции в Воронеже. Он разогревается, делает упражнения с собственным весом, а потом уходит на велотренажёр, где крутит педали ещё минут десять. Любитель гантель уходит, и Антон идёт на его место, чтобы хотя бы несколько раз поднять штангу.       Тело вновь ощущается не чужеродным, а вполне себе живым, принадлежащим ему. Вчера во время секса у него чуть не свело голень, и они с Арсением, смеясь, разминали ему мышцу. Без тренировок уже непривычно, и это сказывается на самочувствии. Но сейчас всё более или менее хорошо, поэтому Антон, выйдя из душа, решает пойти сразу и на массаж. Делают ему его быстро, потому что он просит больше внимания уделить ногам и спине. Через сорок минут он уже переодетый сидит в номере и гуглит ближайшие кафешки, где можно позавтракать.       В дверь стучат, и Антон идёт открывать, уже догадываясь, кто там.       — Если планируешь завтракать в отеле, то надо просыпаться вместе со мной по будильнику, Шастун, — вместо приветствия произносит он и проскальзывает в номер, сразу же целуя, как только дверь закрывается.       — Ты когда ушёл?       — Часов в восемь, наверное. Я раньше проснулся, но всё ждал, что ты тоже как-то по режиму просыпаешься.       — В рот ебал я этот режим, если честно, — фыркает Антон, — у меня на выходных свой режим.       — Значит, ночевать будем в разных номерах.       — Это с чего это?       — Завтра я таким добреньким не буду, подниму тебя в семь утра и заставлю пойти со мной бегать.       — Хорошая, кстати, идея. Ну, про побегать, не про встать в семь утра. Знаешь места здесь?       — Обижаешь, Шастун.       — А где похавать? Гугл как-то неохотно делится хорошими местечками, везде по три звезды стоит в отзывах.       — А мог бы и в отеле позавтракать, — вновь подкалывает Арсений, но не злобно, а со смешками, рвущимися наружу. — Давай, собирайся и поедем поедим.       — Я готов уже.       — Отлично, значит, запланированные мной десять минут на твоё одевание мы проведём по-другому. — Арсений его целует первым, но Антон быстро перехватывает инициативу, прижимая того лопатками к стене.       Едут они до ресторанчика около десяти минут, он находится ближе к побережью, и там, по словам Арсения, кормят вкуснее, чем вообще где-либо в Испании. Это оказывается привычное для этой страны семейное заведение, которое переходит из поколения в поколение, и сейчас им владеет мужчина лет сорока, который сам выходит поздороваться, когда они делают заказ. Мужчина о чём-то переговаривается с Арсением, Антон успевает вычленить только вопрос о том, как обстоят дела в клубе, а потом утыкается в меню, не слушая. Лишь улыбается на слова хозяина, что он рад видеть здесь и мадридского игрока, хоть сам болеет за «Барселону» ещё со школьных времён.       Антон заказывает завтрак, а Арсений — обед. Приносит им это всё официантка, бодро расставляет тарелки, спрашивает, нормальной ли температуры кофе и, улыбаясь, уходит. Антон ловит краем глаза её взгляды, когда она уже стоит за стойкой, но внимания не обращает — мало ли любителей поглазеть на футболистов вне поля. Да и лица у них обоих настолько медийные, что даже в кепке и очках не скрыться от любопытных взглядов.       — Ну как тебе здесь? — спрашивает Арсений, когда принимается за кофе. Ели они в тишине.       — Приятно, люблю такие непопсовые места, — отвечает Антон.       — Непопсовые, тоже мне! Я здесь каждый раз бываю, когда приезжаю. Гонсало это местечко от отца получил, а тот — от деда. Они чуть ли не первыми поселенцами в Марбелье были. У них здесь вся семья работает, типа семейного бизнеса.       — А официантка — дочка его?       — Невестка, вроде, я точно не помню. А что?       — Она смотрела на нас, пока работой не отвлеклась.       — Не переживай ты, никто не запалит, что мы здесь вдвоём. У неё, вроде, кто-то из друзей в академии «Реала» числился, наверное, вот и узнала тебя.       — Всё равно как-то… — начинает Антон, но договорить ему Арсений не даёт.       — Ты кинотеатр забронировал вчера или нет?       — Да, утром они бронь подтвердили.       — Во сколько едем?       — Через час.       — Класс, ещё успеем, значит, дойти до моря. Я с ним не успел по приезде поздороваться.       Арсений зовёт официантку, она сразу приносит общий счёт, и он расплачивается наличкой, оставляя ей чаевые. Когда они выходят, он объясняет, что всегда оставляет на чай здесь, потому что Гонсало первое время пытался бесплатно его кормить, мол, игрок любимой команды, как я могу, но потом смирился, и Арсений всегда добавляет к сумме ещё несколько купюр.       Они оставляют машину прямо у ресторанчика, потому что Арсений обещает, что идти придётся недолго, здесь до моря минут пятнадцать пешком. Антон цепляет на нос солнцезащитные очки и жалеет, что не обмазался защитным кремом, а то вернётся в Мадрид со сгоревшим лицом. Море становится слышно уже через семь минут ходьбы — Арсений улыбается широко, счастливо. Он так улыбается, как успел заметить Антон, очень редко. Чаще всего, именно ему. Поэтому конкуренцию со Средиземным он вполне может пережить.       Море шумит и переливается на солнце, под ногами скрипит песок и греет ноги даже через подошвы кроссовок. Где-то лает собака, а парочка старичков прогуливаются у самой кромки воды, о чём-то разговаривая на непонятном языке. Неподалёку пристань с яхтами, они белеют на фоне синевы, уходящей вплоть до горизонта. Антон наблюдает, как Арсений ускоряет шаг, чтобы дотронуться до омывающей берег волны. Он будто действительно кончиками пальцев трогает воду и оборачивается, улыбаясь. Манит рукой, чтобы Антон тоже поздоровался. Вода очень тёплая, оседает на руках ощущением солёных песчинок, но это не мешает вдыхать солёный воздух, который будто наполняет всё тело чем-то лёгким и приятным. Появляется ощущение, что можно вдохнуть сразу все запахи вокруг: солёную воду, парящее солнце, готовящиеся на берегу закуски, парфюм Арсения и что-то кажущееся непременно марбельским.       — Здесь очень красивый закат, — делится Арсений, когда они уже бредут в сторону оставленной машины. — Я раньше частенько сюда приходил.       — Один или..? — Антон не строит иллюзий, что он единственный, с кем случилась поездка сюда.       — Чаще всего один. Иногда с местными собаками сидел — ты бы видел, сколько их здесь бывает! Но ты о другом спрашивал, я понимаю.       — Я не…       — Да не переживай, Шаст, любой бы поинтересовался. Если ты думаешь, что я сюда всех своих партнёров вожу, то нет. Обычно никто не соглашался сюда ехать — слишком заёбно сначала на самолёте, а потом, в лучшем случае, на арендованной тачке.       — А мне здесь нравится. Очень.       Арсений улыбается и, оглядевшись по сторонам, легко целует Антона в губы, едва-едва касаясь их, но солёный вкус чувствуется всё равно, будто в воздухе такая концентрация соли, что она буквально осела повсюду. Они садятся в машину, забивают в навигатор адрес кинотеатра и выезжают на дорогу. До начала брони ещё около двадцати минут, а ехать им двенадцать. Антон включает радио, и по салону разносятся какие-то испанские мотивы. Арсений тихим голосом переводит, о чём поётся в песнях.       В кинотеатре их встречает администратор, вежливо улыбается и спрашивает, что именно они хотят посмотреть. Открывает на планшете список фильмов сразу на двух языках: английском и испанском. Антон предпочёл бы посмотреть что-то на русском, но здесь такой опции они не предлагают, поэтому он оставляет выбор на Арсения, а сам шелестит листами меню, чтобы выбрать, что они будут. После заказа администратор провожает их в зал, показывает места и уходит, сообщив, что фильм начнётся через десять минут, а закуски принесут по мере готовности.       Они растягиваются на креслах, перешучиваются о том, что в их детстве о таком даже подумать нельзя было, а сейчас можно прийти практически в любой кинотеатр и снять целый зал. Антон не уточняет, что они будут смотреть, но настойчиво лезет к Арсению, чтобы сначала боднуть того в плечо, поцеловать в шею и, довольно вернувшись на место, переплести с ним пальцы. Свет в зале гаснет, на экране появляется заставка фильма, и лишь спустя несколько минут кадры становятся смутно знакомыми.       — Серьёзно, Арс, «Бешеные псы»?       — Мне нравится Тарантино, — жмёт плечами Арсений, уже поглощённый происходящим на экране. — Сам бы выбирал, если такой привереда.       — Меня всё устраивает, — отбивается Антон. — Я его дважды видел.       — Третий раз тоже посмотришь и не облезешь. Тем более со мной ты его ни разу не смотрел.       Этот аргумент крыть нечем, поэтому Антон чуть ниже сползает в кресле и вникает в происходящее на экране. На сцене в кафе, где мистер Розовый отказывается давать чаевые и размышляет о деньгах, он переводит взгляд на профиль Арсения, с губ которого не сходит улыбка. Он так поглощён фильмом, что Антон засматривается на него. Свет от экрана бликует, делая лицо то совершенно неузнаваемым, то каким-то слишком неземным, будто нарисованным. Что-то подобное он видел, когда рассматривал древние статуи в Национальном археологическом музее Мадрида. Казалось бы, обычный человек, обычное лицо или обычная фигура, но в камне это всё выглядит иначе: каждая черта лица одновременно контрастная, немного угловатая, но нежная, гладкая кожа, над которой не властны время и климат, чётко переданные детали и особенности строения лица. У Антона это вызывало трепет тогда — и вызывает сейчас.       — Ты во мне дыру прожжёшь, — Арсений говорит тихо, поворачиваясь лицом к нему.       — Ты очень красивый, — отвечает Антон невпопад. — Я тебе это ещё на сборах хотел сказать, но как-то не решился.       — Ты тоже красивый, Шаст. Особенно, когда улыбаешься.       Антон улыбается. Арсений улыбается в ответ, легко сжимает его пальцы и отворачивается к экрану. Его вновь захватывает фильм, пока Шастун продолжает вглядываться в его лицо, но тоже переключается на фильм. Мысленно он уже где-то в отпуске, который теперь точно хочет провести рядом с Арсением. Он не думает, какая это будет страна, какой часовой пояс или какие тысячи километров придётся пролететь, но он уверен, что всё это будет стоить каждого проведённого вместе дня. Антон давно усвоил, что если кажется твоим — хватай обеими руками и ни за что не отпускай. Сейчас в его руках ладонь Арсения, которую он точно не собирается отпускать в ближайшее время. Им объективно хорошо вместе, они сходятся в мироощущении и ценностях, они смеются с шуток друг друга — и именно так, кажется, выглядят отношения, в которых ты действительно счастлив, без каких-либо «но».       Антон счастлив в данную минуту на все девяносто семь из ста. Ему кажется, что он всю свою жизнь копил нежность, которую сейчас готов выплеснуть на Арсения, чтобы она его окутала так же, как воды Средиземного моря. Чтобы так же тепло было, но ничуть не солёно. В себе он находит столько её, этой нежности, сколько, кажется, не чувствовал никогда и ни к кому. Это кажется чем-то странным, но до одури правильным, и Антон с этого курса сходить не хочет. Он часть своих чувств ещё вчера передал в полное владение Арсению, едва не перевязав ленточкой, когда выцеловывал его спину, соединяя поцелуями созвездия родинок. Это до сих пор заставляет улыбаться и чувствовать под пальцами фантомное тепло чужой кожи.       Когда фильм заканчивается, они ещё несколько минут лениво целуются под идущие титры, а потом выходят из зала, благодарят администратора и уезжают в отель. По дороге они говорят про кино, и Арсений признаётся, что хотел бы сняться в фильме. Когда Антон спрашивает про роль, он на секунду задумывается и говорит, что даже на камео согласился бы, но было бы интереснее примерить какую-то роль. После этого каждый уходит в свои мысли, где сплошные фильмы, море и почему-то расписание предстоящих матчей.       В отеле Арсений уходит в свой номер, пообещав прийти через полчаса. Антон переодевается из уличной одежды и падает на кровать, залипая в телефоне. Чат команды вновь пестрит фотографиями с тренировок, где игроки больше дурачатся, чем действительно занимаются на поле или в тренажёрном зале. Отдыхающие же кидают виды с островов и океанов, на что получают чуть ли ровным потоком эмоджи со средними пальцами от тех, кто на базе. Антон тоже присылает фотографию из Марбельи, и его заваливают вопросами, стоит ли туда ехать и такой ли там люксовый отдых, как рассказывают. Пока он отвечает на все вопросы, параллельно обсуждая тренировки, в номер уже стучится Арсений. На нём очередная футболка с принтом, которых у него целая коллекция, как он сам рассказывал когда-то по фейстайму, и он носит их почти всё время, когда не нужно экипироваться в футбольную форму.       — Чем займёмся сегодня? — спрашивает Арсений, когда они привычно устраиваются на кровати, обнимаясь.       — Поваляемся? — предлагает Антон, подумав о том, что завтра им обоим предстоит перелёт и возвращение к тренировкам в клубах.       — Давай.       Они молчат, слушают шум ветра и чьи-то громкие разговоры на улице. Антон чувствует, что начинает засыпать, он заглядывает в лицо Арсению, глаза которого тоже прикрыты, но он не спит. Приходится проморгаться несколько раз, чтобы глаза вновь открылись, и Шастун задумывается о том, что «эль класико» стоит в последнем туре розыгрыша, и этот матч может быть одинаково как проходным, так и решающим их местоположение в турнирной таблице — сейчас между «Реалом» и «Барселоной» разница всего в два очка. Он не может не думать о предстоящих матчах, за что ему много раз прилетало от партнёров, но сейчас он знает, что подобные мысли наверняка занимают и голову, лежащую на его плече.       — О чём думаешь? — спрашивает он на всякий случай шёпотом, чтобы не разбудить.       — О чём может думать футболист? О матчах и тренировках, — горько усмехается Арсений. — Я как будто должен думать о чём-то романтическом, о тебе, о нас, а в итоге лежу сейчас и прикидываю, как мы в следующем туре будем обыгрывать «Валенсию» со схемой 4-2-3-1.       — А я про последний тур думаю.       — Мы там?       — Да. Мы точно на базу переедем жить, чтобы последние силы для матча аккумулировать.       — Нас тренер так тактикой дрочить будет, что с ума сойти.       — Сольёшь мне потом, чему вас натаскивать будут? — усмехается Антон, за что получает тычок под рёбра.       — Конечно, сразу после того, как ты пообещаешь, что даже не приблизишься к нашим воротам.       — Так хочешь кубок?       — А ты не хочешь?       — Ты не думай, что только от меня может быть угроза вашим воротам. Если я пообещаю не приближаться, то это сделает кто-то другой — всё просто. Да и без награды как-то не хочется вписываться в сомнительные авантюры.       — Потрахаемся? — предлагает Арсений, резко подрываясь, чтобы заглянуть в глаза.       — Сейчас?       — Нет, после того, как мы заберём кубок Чемпионата.       — Иди нахуй.       Арсений смеётся, заваливается обратно и смазано ведёт губами по шее Антона. Тот ещё бурчит что-то на грани слышимости о том, какой Арсений всё-таки охуевший, но вопреки словам гладит его поясницу, задрав край футболки. И это кажется чем-то по-дурацки правильным, нужным. Они лежат ещё пару часов, включают телевизор, но не находят там ничего, что понравилось бы обоим: Антон протестующе переключает любые программы и фильмы на испанском, а Арсений не хочет смотреть «Крепкий орешек» даже в оригинале, на английском. Поэтому они разговаривают, обсуждают что-то из детства, перескакивая на футбольные истории, что приключались с ними сначала в столичных клубах на родине, а потом и в Испании.       Вечером Арсений уходит на тренировку в зал, и Антон остаётся один с ощущением, что прошедшие полтора дня здесь перекрыли все некогда тоскливые ощущения от Испании. Оказывается, она может быть приветливее и ярче, шумнее и интереснее, если смотреть на неё с другим человеком. Он и раньше думал о том, чтобы купить здесь дом, но это было обычным желанием человека, который хотел задержаться в стране дольше, чем действует его рабочий контракт. Но сейчас ему это желание подкидывает картинки купленного дома в Марбелье, куда можно будет возвращаться каждый раз, чтобы вспомнить это ощущение чего-то хорошего, наполненного светом и ничуть не одинокого. Здесь будто вообще невозможно почувствовать себя одиноко, когда за окном шумит Средиземное море, а вокруг слышны громкие разговоры. Антон почти не видел город, если исключить поездку до отеля — он познакомился с ним исключительно по пути в кинотеатр, но город всё равно отличается от привычного Мадрида. Здесь действительно хочется остаться жить.       Когда они ложатся спать, поставив будильник на восемь утра, чтобы вместе пойти на пробежку по побережью, Антон обнимает Арсения со спины, дышит ему в затылок и чувствует под руками колотящееся сердце. У него самого оно заполошно стучит, и это кажется чем-то очередным удивительным, что добавляется в этот список, уже прочно закреплённым за именем Арсения Попова. Сон пока не приходит, и Антон успевает задуматься о том, что же всё-таки будет дальше, когда закончится этот сезон, пройдёт отпуск, ещё один сезон — что там будет, и будут ли там они?       Он людей отпускать готов, если понимает, что не получается — всякое может не сложиться, когда в отношениях всё-таки два человека. Но даже сейчас, когда они с Арсением ещё ничего, по сути, не сказали вслух, ему не хочется, чтобы это всё закончилось в ближайшей перспективе. От мысли, что это на ещё какие-то месяцы, ему становится страшно. Сейчас он даже не уверен, что будет готов отпустить и через год или два. Антону впервые кажется, что его принимают от и до, со всеми шутками, иногда неуместно сказанными словами, футбольной карьерой и неумением делить пространство с другим человеком. Будто впервые за почти тридцать лет он нашёл человека, с которым ему действительно комфортно без всяких дополнительных условий или договорённостей — просто как есть.       Это кажется удивительным и немного сбивает с толку, но Антон счастлив. Ему впервые не хочется закрывать глаза на какие-то недостатки или привычки человека, а буквально стать их частью — вместе бегать по утрам, завтракать скрэмблом, ходить по дому в отельных тапочках, покупать дурацкие футболки, иногда готовить совместные ужины. И просто жить. Как два человека, которые вместе, которые любят друг друга, а не избегают пересекаться в общей съёмной квартире, разбредаясь по комнатам, пока кто-то другой дома. Ему до банального хочется, чтобы всё не закончилось какой-то глупостью. Он не любит громкие слова и пышные жесты, но сейчас он уверен, что все его чувства, мысли и желания взаимные, обоюдные. Что примерно всё то же самое происходит в прекрасной голове, которую он целует в макушку.       — Ты когда-нибудь любил по-настоящему? — тихо спрашивает Антон, проходясь губами по растрёпанным волосам.       — Ты решил поговорить киношными цитатами? — усмехается Арсений и ворочается. — Я не о таком кино говорил, что сняться хочу.       — Нет, правда, Арс, ты любил когда-нибудь вот так, чтобы прям вообще?       — Красочно получилось, ничего не скажешь, Шастун!       — Арс…       — Ну вот как это «по-настоящему»? Что в это понятие входит? С ума по человеку сходить, плавниками срастаться и вот эта опять же киношная хренота «ты — мой, а я — твоя»?       — Это уже что-то нездоровое.       — Я тебе про другое скажу. — Арсений вошкается под рукой, но всё-таки поворачивается к Антону лицом. Смотрит внимательно. — Мне кажется, каждого человека, не важно, кто это, ты любишь по-разному. Потому что всё равно где-то это совокупность каких-то определённых качеств, где-то — стечение обстоятельств, где-то ещё какие-то причины, которые ты умом даже не осознаёшь в полной мере, а где-то там, на чувственном уровне, уже и эндорфины выделились, и дофамин, и серотонин, и окситоцин. И ты уже в человеке что-то родное ощущаешь, слушаешь его по-другому, смотришь на него по-другому, разговариваешь тоже… Другой человек может быть абсолютно таким же, похожим или даже, блин, близнецом, но в нём чего-то да не хватит. Он, не знаю, в носу ковыряется — и ты уже вряд ли отметишь это как то, что ты любить будешь до гроба. Понимаешь? Мы каждого по-разному любим, а что настоящее или нет — херня. Если чувствуешь, то оно и есть самое настоящее.       — Мне теперь надо подумать об этом, — отшучивается Антон, чтобы скрыть смятение. Казалось бы, действительно правильные слова, гораздо умнее проброшенного им «по-настоящему», но оно какое-то с привкусом горечи, будто есть в Арсении что-то потаённое, что он пока не готов показать, а увидеть это можно будет лишь спустя время. Когда они полностью будут друг другу доверять.       — Шаст, если ты планировал мне после вопроса в любви признаться, то, пожалуйста, не надо, — голос у Арсения серьёзный слишком, взгляд бегает по лицу, всё снова и снова возвращаясь к глазам.       — Почему?       — Мы провели вместе всего полтора дня, сейчас в тебе эйфория говорит. С этим всем нужно пожить ещё какое-то время.       — Ты не..?       — Шаст, нет. Ты дурачина, что ли? Посмотри на меня! Живо! Антон! Блять, ну я не имел в виду, что не чувствую ничего, с ума сошёл так думать?       — А что мне ещё остаётся? — у Антона внутри что-то обрывается, и страх цепко хватается за лёгкие, заставляя их потреблять всё меньше кислорода.       — Возьми в привычку дослушивать человека, — бурчит Арсений и берёт в свои ладони его лицо, поглаживает пальцами по щекам и улыбается робко, будто сам тоже боится. — Я очень хочу услышать, что ты чувствуешь. Мне это важно, и я точно отвечу всё то же самое. Но я пока, наверное, не готов к этому. Мы сейчас взвалим это на себя, а потом станет по-другому, и мы из этого не выкарабкаемся. Я ответственность привык на поле брать, там всё знакомое, привычное, а здесь…       — Я таких как ты никогда не встречал.       — И я. С тобой всё особенное, Шаст, будто у тебя в руках всегда какая-то кисточка с краской, и ты как художник всё вокруг себя меняешь, делаешь ярче и красивее. Мне кажется, что ты уже ею и мой мир задел, поменял в нём что-то, но я пока с этими переменами сживаюсь. Я знаю, что дальше всё будет, поверь мне.       — Я буду готов сказать это и дальше, — отвечает Антон, чуть улыбаясь. — В любой момент, когда мы оба будем готовы.       — Ты мне нужен.       Антон целует его в сморщившийся нос и переходит на губы. Целует так, чтобы поцелуем передать всё то, что словами он пока сказать не может. Понимает, что действительно сейчас вряд ли смог бы подобрать слова, чтобы описать всё происходящее внутри. Даже обычных, банальных трёх будет мало — и они оба это знают. Антон понимает, благодарит и целует. Касания у него всегда выходили лучше слов, в них люди могут врать или приукрашивать, но касания не врут никогда. Он пальцами прочерчивает путь от щеки к линии челюсти и шее, ведёт по ней, вызывая мурашки. Хватает за плечи, словно пытается удержаться за Арсения, как за что-то стабильное в океане изменчивого настоящего — и его держат в ответ. Крепко стискивая пальцы, в ответ подавая касаниями знак: да, я тоже.       Они засыпают сплетением рук и ног, жмутся всё ближе и ближе, и это говорит громче любых произнесённых вслух слов.       На следующий день, последний в Марбелье, они идут на пробежку. Арсений деловито хвастается своими беговыми результатами по ходу тренировок, а Антон просто мечтает уже отмучиться и пойти на завтрак. Ему бег никогда не нравился, если только это не бег по полю с мячом. Во всём остальном — не его формат, но каждый тренер считал своим долгом привить ему эту любовь, говоря, что с такими длинными ногами нужно любить бег. Но ни у кого не получалось, поэтому он бегал исключительно из надобности и лишь чтобы закрыть эту часть тренировок, когда над душой стоял очередной тренер по физической подготовке, размахивающий перед лицом стопкой листов с необходимыми физическими параметрами для каждого игрока на позиции.       После завтрака они возвращаются на побережье, где Арсений обещает самый вкусный чуррос из всех, что Антон когда-либо пробовал в Испании. Он ведёт его в прибрежную кафешку, ничем не отличающуюся от десятка рядом. Это оказывается очередное семейное предприятие, работающее уже больше пяти десятков лет. Чуррос в нём до сих пор готовит Карменсита, дочка человека, который открыл это место. Сейчас ей даже больше, чем кафе, но она бодро улыбается, ласково о чём-то расспрашивает Арсения и кидает заинтересованные взгляды на Антона, оставшегося стоять у входа. Когда они выходят, он спрашивает, о чём спрашивала Карменсита, и Попов пересказывает этот диалог, в котором женщина всеми правдами и неправдами уговаривала раскрыть ей секрет, вместе они или нет как пара. На вопросительный взгляд Арсений отводит глаза и признаётся, что рассказал ей, но она точно никому не расскажет, а ещё пообещала молиться за их здоровье и счастье.       Чуррос действительно оказываются невероятно вкусными, и они решают взять ещё, когда пойдут обратно, чтобы съесть по пути в Малагу. Ехать решают на одной машине, чтобы Арсению не пришлось брать такси или с кем-то договариваться. Между их самолётами разница в несколько часов, и Антон несколько раз повторяет, что он преспокойно дождётся своего в бизнес-зале, даже если придётся просидеть там пару часов. Они прощаются с морем. Арсений заходит в воду, практически достающую до его колен, когда волна набегает на берег. Антон смотрит чуть издали и снимает видео, которое точно ни за какие уговоры не отдаст на растерзание арсеньевским соцсетям. Это видео будет только его. Там синее небо, такое же синее море и абсолютно счастливый Арсений, перебирающий пальцами в воде, когда волна накатывает на него. Он смеётся, и это слышно почти на всей половине пляжа. В этом видео всё, что Антон хочет сохранить и никому не показывать.       Из отеля они выселяются с разницей в полчаса, перед этим ещё час провалявшись в кровати и целуясь. Антон запоминает каждую эмоцию на лице Арсения, почти каждую из них же сцеловывает — и всё заново. Они едут в Малагу, обсуждают прошедшие дни и то, что будет после возвращения в Мадрид и Барселону. Сходятся на мнении, что кто бы ни помог им встретиться в Марбелье, этот кто-то — маг и волшебник, исполнивший разом будто бы все насущные желания. Арсений ворчит, когда Антон перехватывает руль одной рукой, а другой переключает музыку. Убеждает, что руль нужно держать двумя руками, чтобы быть манёвреннее и быстрее избежать возможного столкновения, на что, конечно же, получает прозвище деда и парочку шуток об этом сверху. Но Антон всё равно кладёт обе руки на руль, когда они трогаются со следующего светофора.       В аэропорту перед тем, как Арсению уйти на регистрацию, они с разницей в несколько минут уходят в туалет, где считанные секунды держатся за руки, пока кто-то не распахивает дверь. Они глазами передают всё самое важное, и Попов уходит, напоследок шёпотом на русском пообещав, что всё будет хорошо.       В бизнес-зале Антон перебирает воспоминания прошедших дней и понимает, что всё важное и нужное они уже друг другу сказали и не раз.

***

      — Ты мог бы на мне сфолить, — произносит возмущённо Антон, когда гудки на том конце провода прекращаются.       — Чтобы ты с матча в больничку поехал, а не в Воронеж? — даже по интонации не сложно догадаться, какое у Арсения выражение лица: недовольство в чистом виде.       — У тебя тогда был бы шанс забрать мяч.       — И вместо законного отдыха сидеть у твоей кровати после операции. Такой ты, конечно, ебанат редкостный.       — Всё выглядит так, будто ты мне поддался!       — Нет, Шастун, я просто захотел отдохнуть после сложного сезона в Воронеже с тобой и твоей мамой, а не объяснять ей по телефону, почему её сын по моей, между прочим, вине сейчас на операционном столе!       — Да че ты заладил про больницу и операцию?! — повышает голос Антон, совершенно не довольный приводимыми аргументами.       — Потому что нужно думать о здоровье, дурак, а не лезть в каждое единоборство, лишь бы мяч отобрать, — в тон ему отвечает Арсений. — Этим пусть другие занимаются, у вас, вон, половина команды может это делать. А твоё дело простое — меня обыгрывать и мячи в ворота отправлять!       — И всё равно у меня ощущение, что это всё хуйня из-под коня, а не победа.       — Вы выиграли по делу. Ладно бы если счёт был один-ноль, но вы назабивали три — и твой, заметь, уже нихуяшечки не решал. Прекращай, серьёзно.       — Но я голевую отдал на первый…       — И после него мы сравняли. А потом опять вы забили. Так футбол и работает, прикинь? Если не забиваешь ты, то забивают тебе, Шастун, прописные истины!       — Не знаю, Арс, всё равно не то, — Антон хмурится и вертит в руках медаль, полученную на церемонии награждения. — Ты уже в отеле?       — Да, доехали без приключений, хоть кто-то и пытался что-то в автобус кинуть.       — Придурки, блять.       — Тише ты, — смягчается Арсений, — люди на эмоциях, их команда победила, вполне себе здоровый выброс агрессии.       — Ну не на команду соперников же, блять.       — Всё, успокаивайся. У тебя просто ещё не весь адреналин сошёл, вот ты и на нервяке. Выдыхай, бобёр, вы снова чемпионы Испании, и я тебя с этим поздравляю.       — Нет что-то такой радости, как в прошлые годы.       — Зажрался, Шастун, так и скажи.       — Да куда уж мне, — звучно выдыхает Антон и перекладывает телефон к другому уху. — Ты как вообще?       — Не думай, что я тут заливаюсь слезами и планирую завершать карьеру. Всё ровно. Команда тоже не планирует готовить на вас покушение, каждый понимал, что сегодня всё решится. Если честно, половина уже мысленно на Мальдивах задницы грела.       — У нас так же, на самом деле. Некоторые сразу махнули в тёплые страны.       — А мы в Воронеж летим, — усмехается Арсений. — Тебе не кажется, Шаст, что мы какие-то футболисты неправильные?       — Потому что предпочли белому песочку черноземье? — Антон тоже улыбается.       — Ещё и играем в соперничающих командах.       — Вообще неправильные футболисты.       — Мне нравится!       Антон улыбается и слышит эту улыбку в ответ. У него действительно после матча накопившийся адреналин сходит слоями, словно обгоревшая на солнце кожа. Он сначала будто опустошён, потом его накрывает злость или радость, и только спустя какое-то время он успокаивается. Он держит в руках золотую медаль чемпионата Испании и думает, что всё действительно сегодня могло сложиться по-другому.       «Сантьяго Бернабеу» ревел полностью заполненными трибунами, где голоса мадридских и каталонских болельщиков вмешивались в единый гул, что было таким редким моментом единения соперничающих команд. Антон выходил на это поле во время опробования перед матчем, когда трибуны были ещё пусты и безмолвны. Он чувствовал, что скоро начнётся действительно что-то важное не только для всех тех, кто соберётся посмотреть проходящий матч вживую, но и для самих команд — разница в два очка, решающий матч, чтобы выявить нового чемпиона «Ла Лиги». От одной только афиши бежали мурашки по всему телу, отдаваясь рвущейся мыслью, что они с Арсением в очередной раз выйдут друг против друга, но сегодня всё будет по-другому.       Они не пересекались и не общались вплоть до момента, когда обе команды вместе с судьями выстроились в подтрибунном помещении, готовые выйти на поле по команде. Даже оттуда были слышны ревущие трибуны, разгоняющие мурашки по всему телу. Эти люди приходят, чтобы смотреть на их победы и поражения, на их камбэки и травмы, на их голы и пенальти. Они приходят ради футбола, который буквально течёт по венам каждого, кто стоит в ожидании выхода на поле и сидит на трибунах. Чистейшая магия, распылённая в воздухе, которой было невозможно надышаться. Финальный матч.       Антон не крестился, как и не делал никогда до этого. Но отчего-то поднял к небу глаза, взглянув на кристально чистое небо и попросил, сам не зная у кого, чтобы всё было хорошо. Когда команды приветствовали друг друга, жали руки и обменивались кивками головы, Арсений шепнул на русском: «удачи». Это снимало десятки камер, транслировалось по всему миру, но только для них двоих это имело значение. Словно всё вокруг на одну секунду перестало существовать. Ещё одна магия.       Матч был нервный — чувствовалась и усталость, и желание победить, и предстоящий отпуск уже будто был рядом. Но мяч переходил от одного игрока к другому, и только в этом был смысл в данную минуту. Первый гол был забит на тридцатой минуте и засчитан на тридцать второй после видеопросмотра. Игроки нервничали, спорили с судьёй и друг другом, кто-то получил жёлтые карточки. Тренер «Барселоны» был не согласен с засчитанным мячом в воротах, долго спорил с арбитром на линии и чуть не получил карточку вслед за своими игроками. Второй гол тоже был забит в первом тайме, уже под самый его конец. Равный счёт, который не устраивал никого: для «Мадрида» это огорчённые болельщики на родном стадионе, а для каталонцев — очередное усилие, которое нужно предпринять, чтобы вновь вывести счёт к разнице мячей. В раздевалке тренер говорил сухо, но твёрдо, словно сдерживал все свои настоящие эмоции внутри, чтобы не показывать, насколько он сам на пределе. Игроки срывались друг на друге, укоряя за малейшие ошибки и недоработки. Вратарь пытался объяснить защитникам, как им стоит играть, если всё вновь пойдёт не по их сценарию. Все вокруг нервные, дёрганные и недовольные. В подтрибунном помещении гвалт и соперничающие команды плечом к плечу, сил на противостояние уже нет — хочется просто завершить всё и разъехаться по базам. Но заветный кубок сверкал надеждой всех болельщиков и упорной работой весь сезон. Если получалось выигрывать тогда, то что мешает сейчас?!       Второй тайм начался с замен в обеих командах и перестройки на другую тактическую схему: оба тренера поняли, что первоначальный план не работает, нужно что-то неожиданное, что-то новое и что-то агрессивное. В ней было меньше открытых пространств для прострелов, что помогло предотвратить очередной гол, который чуть не стал глупейшей ошибкой полузащитника, неправильно отдавшего пас — контратака никогда не оборачивается чем-то хорошим, только если это не ты сам несёшься к чужим воротам. Забить свой, сделав счёт 2:1, оказалось проще: мяч, поданный вратарём, сделал дугу над полем, лёг точно на ход игроку, который в два касания положил гол в ворота «Барселоны». Вся команда набросилась на него с объятиями, стоило ему только отпраздновать гол у сектора болельщиков. Стадион ревел, заставляя барабанные перепонки практически лопаться. Но этот гул становился фоновым шумом, стоило только вновь начаться игре, стремительно приближающейся к концу, к девяностой минуте. К концу второго тайма Антон получил передачу и с линии штрафной ударил, не надеясь попасть по воротам, но угодил в девятку. Он обошёл Арсения финтом, который всегда считал обычным в своём арсенале, но футбольный бог решил, что в этот раз всё должно быть именно так. Со счётом 3:1 «Реал Мадрид» забрал кубок чемпионов, заставив трибуны реветь ещё громче.       — Мы завтра во сколько улетаем? — спрашивает Арсений, прерывая молчание.       — В одиннадцать. — Антон смотрит на часы, где время уже перевалило за полночь.       — Ты заедешь, или мы как-то пересечёмся?       — Знаешь, будет трудно объяснить, почему мы ждём игрока «Барсы», чтобы полететь в Воронеж.       — А, то есть, моё нахождение в джете никого не смущает, а вот то, как я до него доберусь — очень даже?!       — Я заеду, отвечая на твой вопрос.       — Как ты вообще объяснил, почему мы летим вместе?       — Кому я это объяснил?       — Вряд ли маме.       — Мне, кстати, мама вчера звонила, — Антон вспоминает, что так и не рассказал об этом. — Говорит, что смотрела все твои последние матчи. Добавила даже их в напоминалки, как с моими делает. Так хвалила твою игру с «Хетафе»! Сказала, что ты в «Барсе» вообще лучший. Не лучше меня, конечно, но просила передать, что тобой гордится. И сейчас тоже, вон, звонила, поздравляла. Просила тебе передать, чтобы ты не расстраивался, она там специально тебе какие-то пирожки испечёт, которые мне не даст, потому что я и так выиграл кубок. В общем, тебя в Воронеже ждут утешительные пирожки.       — Надеюсь, ты передал своей маме, что она — святая женщина?       — Завтра ей это сам скажешь. Кстати, Арс…       — Я тебя люблю, Антон, — перебивает его Арсений. Фраза быстрая, сказанная без нотки сомнений и с привычной улыбкой. Она даже слышится как-то по-другому.       — Я тебя тоже люблю, Арс. Мне тебя завтра из отеля забрать, или ты мой дом здесь посмотришь?..       …а впереди месяц отпуска и домик в Воронежской области, где у мамы самая вкусная малина и особенные пирожки для второго места в «Ла Лиге».