L'hiver le plus chaud

Сегодня, тридцать первого августа, довольно солнечный, но прохладный и ветреный день. Студенты и школьники наслаждались последним летним выходным, преподаватели вовсю готовились к работе, кругом царила особенно приятная атмосфера. Юный Людвиг Бетховен проснулся по будильнику и старался сейчас приготовить для себя кофе — такой же идеальный, как и планируемый день. Быстренько и вкусно позавтракав, будущий студент неохотно помыл за собой посуду и отправился в свою комнату, чтобы переодеться в более приличный костюм. Накинув на себя белую рубашку, сверху серый джемпер, на ноги натянув чёрные брюки, а на палец надев серебряное кольцо, Людвиг собрал оставшиеся вещи и вызвал себе такси. Выбежал из подъезда и прыгнул в машину, закрыв за собой дверь. Указав водителю нужный адрес, он сел на заднее кресло и в полном молчании стал наблюдать за происходящим на улице через окно. Долгожданный день настал, но сейчас он ощущается совсем по-другому. Вместо трепещущей радости Шуберт чувствует незаконченность и тревогу перед будущим. Будто он что-то упустил и ступает дальше, в неизвестность. Парень — будущий студент музыкального колледжа, это не могло не воодушевлять, но в это же время пугало. С такими неоднозначными мыслями Франц поднялся с постели, отгоняя от себя ложное предчувствие. Солнце за окном немного развеяло его сомнения. Выпив чай, Франц уже на более свежую голову принялся собираться. Деловой стиль одежды был для него повседневностью, только в этом он мог себя чувствовать комфортно. Идеально выгляженные вещи висели на вешалке ещё с вечера. Белоснежная рубашка, коричневые брюки, туфли, песочный пиджак и выделяющаяся на однотонном фоне зелёная бабочка. Всё по плану, чётко, без отклонений. Шуберту даже спешить не надо, он просчитал время, и сейчас у него оно есть в запасе. Без лишней нервотрёпки он загреб в карман оставшуюся мелочь, перекинул через плечо портфель и, покинув подъезд, неспешно направился к автобусной остановке. Удивительно, как погода способна повлиять на Франца: тяжёлые мысли совсем пропали, уступая место приятной пустоте. Сейчас не хотелось ни о чём думать, лишь любоваться природой, тихо напевая себе под нос незамысловатую мелодию. Водителю такси пришлось позвать пассажира, тихо сидевшего на заднем кресле и рисовавшего на стёклах музыкальные знаки. Погрузившийся в свои мысли Людвиг и не заметил, как быстро они доехали до общежития. Негромко кашлянув, он вышел из машины, закинул на плечи рюкзак, в руки взял свой немного потрёпанный в некоторых местах чемодан, поблагодарил водителя и, с улыбкой окинув взглядом своё будущее место жительства, направился непосредственно к входным дверям. На удивление, внутри было довольно тихо — и только сейчас Бетховен посмотрел на время, отогнув рукав джемпера. Десять часов. Самое время. С чемоданом в автобусе находиться было не очень удобно и даже как-то неловко, поэтому Франц решил скрасить дорогу музыкой. Надев наушники, он вдумчиво рассматривал мелькающие за окном картины. В какой-то момент парень заметил, что автобус остановился. Пробка. Благо, время было у него в запасе, и он особо не нервничал, но где-то в глубине души поселилось волнение, которое с каждой неподвижной минутой потихоньку нарастало. Как такового точного времени у него не было, но Шуберт сам себе поставил ограничения, чтобы точно успеть, иначе он сделает это слишком поздно, а такой расклад событий ему не нравился. Выбежав из автобуса, он огляделся, мельком поглядывая на карты в телефоне. Остановка находилась в нескольких кварталах от общежития. Время вот-вот подходило к назначенному, надо торопиться. Если бы ещё Франц внимательнее смотрел на карту… Нет, нет, нет, он не может опоздать. Парень умудрился потеряться, найтись и снова потеряться. Это переросло уже в какую-то угадайку, придёт ли он к нужной улице или нет. Он редко бывал в этой части города, а если и был, то с кем-то, кто знает местность, и просто следовал за ним, не задумываясь. Наконец показалось знакомое здание. Шуберт чуть ли не бежал, оглядывая таблички улиц, чтобы удостовериться в своей правильности. Где-то в голове промелькнула мысль, что надо будет в свободное время прогуляться здесь и изучить местность, потому что сложившаяся ситуация очень расстраивала Шуберта. Спросив у вахтёрши, как дойти до нужной ему комнаты, взяв в руки чемодан, парень побежал по лестнице. Никого не было, поэтому он даже не смотрел куда бежит, лишь считает этажи. Конечно, он не ожидал что сможет напороться на что-то кроме стен.. или кого-то. Кажется, это был тоже студент, у Франца слетели очки, вглядываться времени не было. — Я крайне извиняюсь, — запыхавшийся Шуберт пытался выдавить из себя что-нибудь более-менее адекватное. — Простите пожалуйста! — неразборчиво завопил тот, нащупывая очки, и принял решение как можно скорее скрыться с глаз незнакомца. Бегать он больше не будет. Людвиг, в которого влетел паренёк, сейчас нагнулся, чтобы взять и подать хозяину слетевшие очки, но не успел он ни слова произнести, ни сообразить ничего, как незнакомца и след простыл. Бетховен покрепче сжал в руках нелёгкий чемодан и не спеша поднялся на третий этаж — здесь должна находиться заветная комната. Белая лакированная дверь, немного поцарапанная в некоторых местах, блестящая ручка. За неё Бетховен аккуратно дёрнул и вошёл в комнату. Губы невольно дёрнулись в полуулыбке, когда в голове раздалась жизнерадостная, лёгкая мелодия. Взор моментально приковал к себе лежащий на кровати молодой человек. Людвиг осмотрел его с ног до головы и остановил взгляд на чужих, таких ярких глазах. Отвернувшись, он взял свои сумки в руки и потащил к своей новой кровати. — Так это ты теперь мой новый сосед? — с едва заметной каплей любопытства поинтересовался Бетховен, принимаясь освобождать чемодан от наиболее важных для него на настоящее время вещей. Поднимая потерянный вгляд, Шуберт надевает очки, приглядываясь, и в удивлении, застывая. Не может быть. Поправляет очки, снимает, и надевает снова. Он не может ошибиться, но разве такое возможно? Никак нет. Лицо ужасно знакомое, и Шуберт точно знал, кого оно ему напоминает. Этот парень, за которым он следит в социальных сетях. Хотя Францу не очень нравится это выражение, он бы мог себя назвать поклонником этого человека. Везде стояли уведомления, при любом обновлении Шуберт узнавал первый. Все его немногие друзья знали о том, как сильно Франц восхищался им, и нередко шутили на эту тему. И парень соврал, если бы сказал что не мечтал о встрече с ним. Встрече с самим Бетховеном. Мысль, что они живут в одном городе, совсем не давала ему покоя. Он частенько прогуливался в местах, где мог проходить его кумир, но пересечься с ним так и не удавалось. И, казалось, вот его шанс, прямо перед носом. Но Франц лишь рассеянно водит глазами, пытаясь переварить всю информацию. Никогда он прежде не думал, что сам Людвиг Бетховен окажется его соседом по комнате. Шуберт путается в собственных мыслях и, кивая, мычит что-то неразборчивое в ответ на вопрос — попытаться завести разговор после столь ошеломлящей новости и произошедшей буквально пару минут назад неловкой ситуации на лестнице казалось чем-то невозможным. А ведь в своих фантазиях, в своих мечтах этот скромный паренёк подумывал такие яркие и смелые беседы, и сейчас нужно было что-нибудь… Но Бетховен, после неприлично длительной для него паузы, хмурясь, поворачивает голову в сторону пришельца — и тоже молчит. Обойдётся и без разговоров, ему есть чем заняться. Морщинки на лице немного сгладились, брови слегка приподняты, Людвиг присел на колени и отрыл на дне своего чемодана самое сокровенное — нотные тетради, немного порванные по краям, и листочки, так же неаккуратно сложенные, слегка помятые. Быстро пробегая глазами по написанному, парень откладывал в сторону то, что ему пока не пригодится, какие-то листы откидывал в отдельную кучку, чтобы потом убрать в ящичек под столом. Боясь пошевелиться, Шу неподвижно наблюдал за соседом. Можно сказать, даже в наглую глазел. Он не мог оторвать от него взгляд, совсем не веря в происходящее. А вдруг это сон… В таком случае всё становится гораздо проще, но даже сейчас парень не мог заставить себя сказать хоть слово. Волнение захлестнуло его с головой, мешая здраво думать. Наблюдая за тем, как Бетховен перебирает ноты, в голове промелькнула мысль, что было бы здорово поглядеть на сами рукописи. Если быть честным, для Шуберта уже было бы честью просто подержать эти тетради в руках. Ему казалось это глупым, но частенько Франц представлял, как они делятся своими наработками, дают советы и долго обсуждают написанное. Может даже сочиняют что-нибудь вместе.. Но это уже за пределами мечтаний. Людвигу же слишком наскучило разбирать листы по кучкам, поэтому он одним движением сгрёб их в одну и убрал в шкафчик — потом разберётся, — а нотные тетрадки кинул на краешек стола. Одна съехала и с характерным звуком свалилась прямо на пол. Она-то и стала причиной, по которой Шуберт наконец смог оторваться от кровати и поднять тетрадь. Он даже не задумывался, скорее действовал машинально. Франц терпеть не мог небрежное отношение к вещам. Особенно к тетрадям и, в особенности, к нотным. — Негоже так с вещами обходиться, — на выдохе, еле слышно пробубнил себе под нос парень, разглядывая обложку. Порванные края говорили о том, что так с тетрадью обращались нередко. Досадно. Шуберт и помыслить не мог, чтобы так обращаться со своими рукописями. И только после того, как понял, что он сейчас сделал, что и кому сказал, он быстро положил тетрадь на стол к остальным и перевёл встревоженный взгляд на соседа. В голове проносятся все варианты развития событий, и один хуже другого. Франц мысленно ругает себя за такую вольность. Людвиг же, лёжа на кровати с подложенными под голову руками, ровным счётом никакого внимания на оказавшуюся на полу тетрадь не обратил — поток его мыслей прервали шаги рядом и тихий голос Шуберта. Пришлось заставить себя открыть глаза и перевести не выражающий никаких явных эмоций взгляд на рыжего паренька. — Я обращаюсь со своими вещами так, как считаю нужным, — спокойно проговорил Бетховен, усаживаясь на кровати и переводя ленивый взгляд со стоявшего перед ним парня на стены. Обои тут были не новые, но явно лучше тех, которыми были обклеены стены в его доме… Посчитав ответ как недовольство, Шуберт лишь тяжело вздыхает, не решаясь сказать что-нибудь ещё. В комнате они находились около десяти минут, а он уже осмелился заговорить со своим кумиром и, кажется, расстроить. Больше Франц такого не допустит. В голове метались противоречивые, давящие мысли. Сев обратно на кровать, переводит взгляд на завешенное тюлем окно. Надо подумать. Разобрать вещи. Да, сейчас нужно сфокусироваться на этом, так получится отвлечься, и думать станет проще. В чемодане оставалось много рукописей, сложенных по стопкам и перевязаных ленточками для удобства, несколько нотных тетрадей, пара сборников и по мелочи остальные необходимые вещи для проживания. Одежду с предусмотрительно взятыми вешалками нужно было убрать в шкаф. Он занялся этим, по пути обходя бродящего по комнате соседа. Людвиг обошёл всю комнату, оценил каждый уголочек, каждую деталь — здесь было вполне комфортно, он бы с уверенностью мог сказать, что намного даже лучше, чем в прошлой его квартире. Он взглянул мельком на старательно раскладывавшего по местам свою одежду Франца. Подойдя к белоснежному столу и оперевшись на него обеими руками, Бетховен повернул ручку окна и высунул туда голову — порывы ветра моментально всколыхнули его чёрную гриву, глаза пришлось на миг зажмурить. Ворвавшийся в комнату ветер не оставил в покое и вещи, лежавшие на столе — тетрадка Шуберта плавненько начала скатываться к самому краю, черновики Людвига полетели в сторону, но ухватить Бетховен успел только чужую нотную тетрадь. Ещё раз кинув быстрый взгляд на улицу, музыкант громко закрыл за собой окно, развернулся и потопал к двери, а через считанные секунды и вовсе исчез. Молчание напрягало. Оно не то, с которым тебе комфортно, и кажется, будто слова совсем не нужны. Здесь слова нужны. Хотелось заговорить, разорвать эту пустоту, но сейчас Шуберт лишь мог смотреть на покидающего комнату Бетховена. Он остался один. Надолго ли? Выглянув в окно, видит как тёмная фигура отдаляется от здания в неизвестном направлении. Есть время успокоиться и подумать. Убраться бы только сначала… Взгляд падает на черновики Бетховена, лежавшие непонятной кучей на полу. Франц уже недоумевал от такого поведения соседа, и, наверное, это не в последний раз. Подняв листы, аккуратно складывает их в стопку, оставляя на столе. В голову прокрадывается навязчивая мысль подглядеть. Всё равно никто не узнает. С другой стороны, по отношению к Людвигу это будет очень некрасиво, хотя Шуберту так любопытно.. Он никогда не лезет в чужие дела, но перед ним черновики великого композитора. Человека, которым он безумно восхищается. Грех не посмотреть, что же он там пишет, ибо парню всегда было интересно узнать, как это выглядит — какие исправления, комментарии… Поглядит один раз, всего один лист, лишь пара секунд. Шуберт тянет руку, но останавливается. Нет. Слишком легкомысленно с его стороны поддаться мгновению. Ужасно обидно, но было Б куда более обиднее, если бы Бетховен узнал, что кто-то рылся в его вещах и смотрел его черновики. Наверняка ему бы это не понравилось, да и если быть честным, Шуберту тоже. Как бы ему не хотелось, парень оставляет в покое листы и ложится на кровать. Нужно многое обдумать. В тёмно-синем пальто Людвиг выбежал на улицу, полной грудью вдыхая свежий воздух. Он ещё раз окинул взглядом само общежитие, уголки губ расплылись в едва заметной улыбке. Бетховен развернулся и достал из кармана телефон. В социальных сетях он сидит не постоянно, но частенько заходит туда, чтобы, например, опубликовать какую-нибудь запись, которую посчитает нужным выложить. «Первый полноценный день в совершенно новом для меня месте. Сегодня наконец-таки заселился в общагу и могу сказать, что здесь довольно-таки уютно. Сосед, правда, странный, пока что не имею ни малейшего понятия, о чём с ним можно будет побеседовать.» Этот пост он выложил в Твиттер. Заходит туда периодически и публикует разные посты — начиная новостями о новых музыкальных произведениях и заканчивая важными моментами из жизни. Найти ближайший магазин не составило большого труда, уже совсем скоро Бетховен разгуливал в одном из них и пытался найти относительно недорогую еду. Овсяная каша, небольшая упаковка печенья, несколько пачек ролтона и недорогой чёрный чай — только самое необходимое. Пиликание телефона выбило Шуберта из размышлений, возвращая к реальности. На экране высвечивается уведомление о новых твитах Бетховена, и на лице сразу появляется счастливая улыбка — также мгновенно она и пропадает. Что значит "странный сосед" ? Не может же всё быть настолько плохо. Они знакомы лишь несколько минут, а Шуберт уже странный. Это расстраивало. Надо как-то спасать своё положение. В голове продумываются различные темы для разговора, сменяясь с неимоверной скоростью. Вдруг Шуберт промахнётся, и Бетховен будет считать его ещё более странным? Возвращение соседа встрепенуло погрузившегося с раздумья Шуберта. Парень приподнялся, наблюдая за Бетховеном. — Захочешь, можешь взять что-нибудь отсюда, — кинул брюнет, раскладывая на столе купленную еду. На предложение тот лишь тихо угукнул, но к еде не притронулся. Парню было крайне неудобно, хотя желудок предательски урчал. На завтрак у него ничего не было, а тут прямо под носом не самая полезная, но всё же еда. И только Франц, с мыслями собравшись, потянулся, желая что-то сказать, да так и не смог, поэтому, переключился на телефон, создавая вид деятельности. Бесцельно листая ленту Твиттера, он незаметно поглядывает на Бетховена, который, выходя из кухни с тарелкой разбухающих в горячей воде мокорон, лезет в чемодан за ещё одной немало важной вещью — книгой, тёмная обложка которой ничем не была украшена, кроме как названием в верхней части. Шуберт разглядеть его не смог. Сосед уселся за столом и, отыскав маленькую закладку, открыл книжку на нужной странице. Прошло немного времени, прежде чем он, перелистывая страницу, поймал на себе заинтересованный взгляд соседа. — Ты бы перекусил тоже, надо ведь откуда-то силы на работу черпать, — посоветовал брюнет, вновь опуская взгляд в книгу. От неожиданности Шуберт вздрогнул, тут же отводя взгляд. Зрительный контакт — всегда тяжело и нервно. Парня кидает из крайности в крайность, ещё немного, и он взорвётся от переполняющих его эмоций. — Спасибо, я не голоден, — кротко ответил он, чувствуя как живот снова неприятно крутит. Не сейчас. Людвиг отвернулся, а Шуберт снова внаглую уставился на него. Парню стыдно было признаться, что он не мог отвести свой взгляд, то ли от любопытства, то ли от непреодолимого желания сблизиться с соседом. Наверное, всё сразу. В голове что-то щёлкнуло, и парень, казалось, засветился. Вот что ему было нужно. Он снова тянется в сторону Бетховена, издалека заглядывая в книгу. — Я… м-м, — парень замялся, а в горле пересохло, ровная речь выходила с трудом. — Что читаете? — снова занервничав, Франц поджал губы в ожидании ответа. И снова секундная тишина. Людвиг прикрывает книгу, поворачивая обложку так, чтобы Шуберт мог разглядеть название. — Гомер. Одиссея, — коротко оповестил он соседа и снова замолчал, погружаясь в чтение. — Да, я знаю.. — здесь Шуберт осёкся. — Точнее, здорово это всё, конечно, — отводит взгляд, отсаживаясь обратно. Это провал. Единственная попытка поговорить успехом не увенчались да и отвлекать от чтения человека не хотелось. Он выглядит таким сосредоточенным… А Шуберт сейчас чуть не проболтался о том, что и так уже читал про это всё в сети и знает увлечение Бетховеном древнегреческой и немецкой литературой. Только вот ему вовсе не обязательно знать о том, кто с таким любопытством мониторит его сети уже в течение более года. — Знаешь? — неуверенно спрашивает слегка нахмурившийся Бетховен, отрываясь от занятия. В этот момент рыжему пареньку удалось заинтересовать его. Шуберт опешил. Он совсем не знает что ответить. «Да, я читал ваш твиттер», — совсем не вариант, звучит слишком странно. Парень потупил взгляд в пол, думая над ответом. За это время Бетховен успел сходить на кухню и вернуться обратно. Шу поправляет очки, хрустит костяшками и метается взглядом по углам. Только сейчас, неуверенно поднимая взгляд на сидевшего напротив парня, Шуберт замечает, что сосед уставился прямо на него, и нервно сглотнул. — Простите, — дрогнувшим голосом проговорил он. — Сказал по привычке, — он прекрасно понимал, что звучит это совсем неубедительно, но на большее Шуберт сейчас не был способен. Продолжая прожигать любопытным взглядом разволновавшегося Франца, Бетховен озадаченно приподнял одну бровь и немного склонил голову набок. Казалось, напряжение с каждой секундой молчания нарастало с новой силой. Шуберт выдохнул, пытаясь отогнать от себя тревожные мысли. Ему стоит стать уверенней в себе и научиться общению с людьми, чтобы чувсвтовать себя при этом совершенно спокойно. Нет, до такой крайности дело обычно не доходило, но когда перед тобой сидит предмет твоего восхищения, довольно сложно контролировать бушующие эмоции. — Я не кусаюсь, — разорвал тишину коротко усмехнувшийся Бетховен и замолчал, переключая внимание на свой гаджет. Франц лишь неоднозначно кивнул головой и повторил за своим новым соседом. *** Бетховен направился к стоявшему в углу комнаты пианино — далеко не новому, поцарапанному и покоцанному в некоторых местах и, вероятно, давно уже не настраиваемому. Минута, и помещение заполняется чарующими звуками неизвестной Шуберту мелодии. Спокойное, жизнерадостное начало, неожиданно громкие аккорды, от которых невольно вздрагиваешь, и льющиеся рекой арпеджио. Длинные ловкие пальцы с необычной лёгкостью пепескакивают с клавиши на клавишу и, может, это чудодейственные силы музыки, но Шуберту стало спокойнее, а желание уйти отсюда с позором и не возвращаться пропало. Никогда до этого Франц не думал, что станет свидетелем игры Людвига, ещё и в такой обстановке. Парень аккуратно поднялся, стараясь не делать лишних движений, ведь так боялся отвлечь Бетховена от игры, и, сцепив руки за спиной, медленно подошёл к играющему, оставаясь позади. Наблюдает за движением рук особо внимательно. Какие руки, какая техника… Шуберт находился в неописуемом восторге. А расстроенное пианино действительно не было такой сильной проблемой, когда за ним сидел Людвиг и исполнял столь завораживающую мелодию, не совершая ни единой ошибки. Завершающий аккорд, и слушатель вздыхает слишком шумно. — Восхитительно, — через некоторое время молчания тихо заключает Шуберт.