Василёк

-Василёк, ты варенье вынул? – невысокая женщина в трениках, размером явно превышающем её обыкновенный, футболке с надписью «Queen» и неаккуратным пучком на голове месила тесто на достаточно просторной и уютной кухне. Песня группы, изображённой на фиолетовой помятой футболке играла по радио и она сделала погромче, начав двигать бёдрами в такт музыке. «Hot spase» от «Queen» в воскресный полдень под готовку любимых пирогов с крыжовником и сын, выковыривающий варенье из банки под мелодичное звучание непонятных ему слов, что может быть лучше? Подобные дни напоминали ей о молодости. Без Игоря в ней, конечно, но с приятными общажными посиделками, вечерами на чужих квартирах и в чужих деревенских домах, бессонные ночи, полные разговоров и жаркие Костины поцелуи, когда разговоры уже сходили на нет. -Василёчек - вновь зовёт она, переставляя тесто на стол и переводя свой взгляд на диван, где по-турецки уселся Игорёк, окружённый пустыми банками с остатками такой неаппетитной на вид, но невероятной на вкус зелёной жижи и тазом, уставленном на согнутых ногах. При звуке старого, но всё ещё отдающегося в мозгу лишь нежной любовью, как бы он демонстративно не крутил нос от этого прозвища, задумавшийся мальчик словно вышел из транса и обернулся к матери. А почему именно василёк спрашивал он и неизменно получал в ответ сказку о маленьком васильке, который рос несмотря на погодные бури и гибель цветов вокруг. А по осени совсем уже отчаявшийся василёк посмотрел наконец вокруг себя и увидел, как много рядом появилось собратьев-цветов и как хорошо ему будет с ними. А Игорь неизменно отвечал, что он ведь ни капли не похож на этого василька и глаза у него даже не синие, на что мама всегда отвечала, что смысл здесь далеко не в цвете растения, а в том, что вокруг, и его упорстве пройти самые тёмные времена и что даже они обязательно закончатся. Его родной и привычный мир был разрушен, но цветок сумел пережить это и теперь рядом есть новые цветы, не такие, как старые, но такие же чудесные и родные. -Ты мне чем-то этот василёк напоминаешь. – говорила она, положив голову сына к себе на колени и ласково перебирая его кудряшки, промокшие под летним Питерским дождём. – такой маленький, а уже такой упорный. -Ты думаешь я тоже останусь один? – с некой тревогой в голосе спрашивал мальчик, глядя на капли, активно стучащие по окнам их квартиры и задумываясь как же папа пойдёт домой в такую погоду. -Я думаю, что у всех в жизни наступают тёмные времена и что их нужно переживать помня, что ты не один. А ты у меня не один. – невесомый поцелуй в макушку и все тревоги маленького Игоря сразу уходят, уступая место разлившемуся теплу маминых слов и аккуратных поглаживаний. -Мы так с тобой до морковкиного заговенья эти пирожки готовить будем – глаза, цветом напоминающие чудом уцелевшие крыжовники из банки могли бы с лёгкостью раствориться в банке с вареньем, которую мальчик держал в руках, но растворяться они, конечно же, никуда не собирались и лишь ласково смотрели в его серо-голубые. – К нам в гости вся твоя школа собирается? – брови брюнетки взлетели вверх – Куда столько варенья, сынок? -Ну так в тот раз не хватило, я решил побольше открыть – Игорёша утёр нос рукавом, испачканном в зелёной жиже и с лёгким недоумением посмотрел на маму. -Via ad infernum, stratum est, cum bonum intentiones* – хмыкнула женщина, бросив взгляд на эмалированный таз с горкой наполненный вареньем. - Ви чего там… - онемел ребёнок – ты призываешь крыжовникового монстра, чтобы он пришёл и съел всё лишнее варенье? -Вроде того – подошла она к Игорю, всё ещё не имея в себе сил оторвать взгляд от этой горы начинки – говорю, что папа доест, если что. Пошли готовить лучше, а то тесто опадёт. -Угу – промычал он, выковыривая остатки из банки себе в рот. Варенье, к слову, было просто отменное, приготовленное общими усилиями всей компании пятерых друзей и не без помощи Грома-младшего, разумеется. Тогда всё семейство Громов поехали на дачу Прокопенок, прихватив с собой и Юру для полного комплекта. Лето в тот год было щедро и на дожди и на солнце, поэтому урожай вышел настолько большой, что вдвоём тётя Лена с дядей Федей точно не справились бы. Поэтому было одобрено и принято коллективное решения взять двухнедельный отпуск и уехать к ним на подмогу. Да и попариться в бане, поесть свежих ягод и погонять ёжиков, как сказал дядя Юра будет не лишним. Маленькому же Игорю даже разрешили взять с собой Игната и потом оба мальчика описывали те две недели, как лучшие за все три месяца в сочинении «Как я провёл лето». Первые семь дней до обеда они преимущественно собирали ягоды с овощами, пока самый младшие работники, не без помощи дяди Юры, разумеется, подъедали уже начавший краснеть крыжовник и хрустящие огурчики, умудряясь ускальзывать от даже от всевидящего глаза Прокопенко. Правда, однажды дядя Юра таки попался и ужасно смешно убегал от друга с тряпкой наперевес, одновременно пытаясь запихать в рот оставшуюся малину и удержать не голове забавную панамку, бережно утащенную из вещдоков, потому что «ну а чего же прозябать добру на этом пыльном складе». После обеда мама с тётей Леной обязательно уходили гулять вдвоём иногда беря за компанию Игната с Игорем, а мужчин оставляли на хозяйстве, предварительно надавав им «выгон и маленькую тележку заданий», как постоянно повторял папа. Гром-младший, в целом, был с ним согласен, но думаю, можно было обойтись и без вагона, а то как-то преувеличенно получалось. В оставшуюся же маленькую тележку входило помыть и почистить всё собранное, огурцы и помидоры в обязательном порядке залить водой и выставить в огород около сарая, между синей бочкой со странной водой, которую даже Игнат не решался трогать и ведром, которое трогать запрещали, потому что под ним рос гриб, дико странный и непонятный, но «радующий глаз и разбавляющий атмосферу». Самым сложным было очистить тонны ягод смородины и крыжовника со всеми их трудно отрывающимися хвостиками и кожицей, готовой лопнуть в любой момент. Но Игорь с другом как такая же мужская половина компании храбро разделяли эту тяжкую участь, хоть и периодически трусливо сбегая с мамой и тётей Леной собирать цветочки по полям. -Чувствуйте магию момента, мальчики – часто повторяла мама, прежде чем взять под ручку тётю Лену и уйти на очередную прогулку. Вечером же, после ужина, довольные Гром-старший, дядя Федя и дядя Юра разваливались на диване и старых креслах в гостиной рассказывая всякие байки и попивая компот, который извлекли из погреба. Игорь с Игнатом предпочитали находиться поближе к еде, поэтому оставались на кухне и помогали закручивать варенье и компоты на зиму, пирожки и чай с которыми потом будут уплетать за обе щёки. Вторая неделя стала для всех сплошным отдыхом, ведь закатки ко всеобщему облегчению мужской половины кончились и они только купались и гуляли. На речке, обнаруженной минутах в десяти ходьбы от их дома выяснилось, что дядя Юра не умеет плавать и Фёдор с Громом-старшим затаскивали его в воду и пытались научиться держаться, несмотря на все его отговорки, а Игорь с Игнатом ухахатывались над ними, такими взрослыми, но такими детьми. А тем же вечером, отогревшись после часов в воде, они пошли ужинать шашлыками. Юра и Гром-старший чуть ли не подрались тогда за шампуры и право быть главным по мясу, но всё решил дядя Фёдор, раздав лещей обоим и отправив мешать соус. Жарили, конечно же, по эксклюзивному Юриному рецепту, который достался ему от «деда по третьему колену покойной приёмной прапрабабушки» кем бы он ни был, выходило и правда отменно. Правда, дядя Федя, увлёкшись объятиями с тётей Леной позабыл про мясо и оно подгорело, после чего папа ещё долго не подпускал его к мангалу, вечно припоминая этот случай. Даже когда тётя Лена с ними не ездила. Этот шашлык отпечатался в Игоре ярким пятном, хотя дело было не в цвете, как говорила мама, а в том, что вокруг. Он, девятилетний мальчик, сидел, укутанный с лучшим другом в один плед на двоих, под звёздным небом, рядом с самыми дорогими ему людьми во вселенной за вкусной едой, тёплыми разговорами и доселе неведомой ему атмосферой неземного уюта, который можно было сравнить лишь с мамиными руками, утешающими его после самых тёмных ночей. Эта ночь была не светлее, даже наоборот, не горело ведь ни одного городского фонаря. Лишь лампочка в беседке и окна других деревенских домов, в которых царила своя подобная атмосфера и в которых была своя звёздная ночь. Ну а его была здесь и её, ровно как звёзды, освещали мамины глаза, папа, нежно приобнявший её и иногда целовавший в макушку, Игнат и дядя Юра, шутливо ругающиеся за менее горелый кусок мяса и тётя Лена с дядей Федей, тоже укрывшиеся одним пледом и о чём-то перешёптывающиеся. Наверное в этом и была та самая магия момента, о которой говорила мама. Магия его, Игоря, момента. -Мам, а тебе когда-нибудь говорили, что у тебя глаза словно крыжовники? – спросил мальчик, пытаясь слепить пирог так, чтобы из него не вытекло всё варенье. -Теперь говорили. – женщина убрала надоедливую прядку волос, спадавшую на лицо – а что, правда похожи? – улыбнувшись, она посмотрела на слегка покрасневшее лицо сына, который резко заинтересовался крыжовниковой кашей в пироге. -Ну есть немного… - ответил Игорь, наконец залепив злосчастный пирог и положив его рядом с другими. -Ну, надеюсь с ними что-то подобное не случится – пошутила она, взглядом указав на полу-опустевший таз. Она берёт новый кусочек теста, хлопает им по столу ввиду своей старой привычки и вдруг исчезает. Игорь просыпается. Вот ему уже не девять, он старше на целых четыре года и не уверен, где находится и кем является. Авария, Анубис, мама и папа, где же они? Утерев катящиеся по щекам слёзы, мальчик слышит голоса в квартире и решает всё же выйти и проверить, кто так ожесточённо спорит на кухне. Игорь с солёными дорожками слёз на глазах выходит из комнаты и на ощупь идёт по тёмному коридору. Это не его комната, не его коридор, не его квартира. И те голоса не его мама с папой. Вдруг он слышит приближающиеся из темноты шаги и чувствует тяжёлое дыхание, вопит и бьёт наотмашь. Включается свет. Дядя Федя, сидящий на полу и держащийся за глаз, щурится то ли от электричества, то ли от столь внезапного и коварного нападения. -Я…простите – запинается Игорь, уже вспоминая события прошедших лет и осознавая, почему он не в своей квартире, пахнущей пирогами и маминым кремом для рук, но так и не желая признавать их, даже после стольких прошедших дней. -Снова кошмары? – участливо интересуется тётя Лена, острожно поглаживая мальчика по дрожащему плечу. -Не совсем – отвечает он, всё ещё не до конца веря в происходящее и глядя будто сквозь Фёдора Иваныча, а не на него. -Ничего, Игорёш, бывает такое. – поднявшийся Прокопенко с сочувствием смотрел на мальчика и это сочувствие лишь пробуривало ещё глубже дыру, зиявшую в его сердце. – Ты иди умойся лучше, да спать обратно ложись, в школу ведь ещё завтра. Игорь без слов обходит дядю Федю и направляется в ванну, чтобы хоть слегка прийти в чувство и, возможно, спокойно поплакать, чтобы внезапно распухшее лицо не щемило душу тёте Лене. Путь туда лежал через кухню и мальчик желал пройти его как можно быстрее, ведь знал, что он увидит на кухонном столе, а на сегодня с него уже хватит. Но всё же, запнувшись о ножку табуретки в темноте и чуть не упав, Игорь успевает зацепиться за стол, поднимает голову и видит два спелых крыжовника, смотрящих прямо на него. Само фото уже слегка выцвело, но её глаза были так же неизменны, как и тогда, в его девять лет. На этой фотографии радостные мама с папой улыбались на какой-то совершенно не знакомой Игорю квартире. Гром-старший стоял, обняв со спины за талию свою, тогда ещё просто знакомую, и целовал её в висок, а женщина прижималась к нему всем телом и, судя по выражению лица, счастливо смеялась, подставляясь под его губы. Игорь не слышал этот смех, но он чувствовал его, слышал отголоски у себя в голове и не мог вытравить их оттуда никакими известными и неизвестными человечеству средствами. Они въелись в его душу равно как и те звёзды, все те ночи на даче и их Питерской квартире, как все совместные лепки пирогов и пельменей, как то хвастовство дяди Юры своим умением крутить пистолеты на одном пальце. Те пистолеты, которые похоронили вместе с ним. Те пистолеты, которые убили папу Игоря. Он не хочет плакать, не может, но слёзы сами стекают по щекам, разъедая воспоминания о них и прожигая дыру ещё сильнее, хотя казалось бы, куда уж глубже. Сегодня годовщина смерти. Их смерти. Год с его и три года с её. После гибели Грома-старшего на маленьком семейном совете было принято похоронить их в одной могиле и поменять табличку с надписью и фотографию на общую. «Так будет правильнее, они хотели бы быть вместе и там», говорил дядя Федя и Игорь был с ним согласен. Но согласие своё он выражал лишь кивком головы, ведь в тот момента даже банальное «угу» казалось для мальчика чем-то сверх его возможностей. Сейчас на столешнице перед лицами этих людей, покинувших Игоря так рано и так не вовремя (хотя, казалось бы, когда вообще такое происходит вовремя) красовались четыре василька. Мамины любимые цветы. Игорево такое любимое и такое теперь ненавистное прозвище. Оторвавшись наконец от созерцания фотографии, мальчик рванул в ванную, не забыв закрыть за собой дверь. Включив маленький светильник над зеркалом, он взглянул в глаза своему отражению. Они ведь обещали прийти к нему на выпускной, они обещали, что помогут ему определиться с местом для поступления, они обещали, что не оставят его! Игорь чуть было не треснул по зеркалу в ванной, но бессильно опустил замершую руку, сумев лишь расплакаться. Включив воду, он начал усердно умываться. С каждым плеском воды в лицо он будто надеялся на лучшее. Будто надеялся, что вода вычистит его душу и голову ото всех воспоминаний, будто после этого ему станет легче дышать и жить, будто после этого он перестанет просыпаться от кошмаров и сможет снова чувствовать что-то кроме бессилия и периодической всепоглощающей ярости, сжигающей всё на своём пути. Выключив воду и вновь взглянув в глаза своему отражению, Игорь вдруг понял. "Игорёш, пойми, что смысл здесь далеко не в цвете растения, а в том, что вокруг, и его упорстве пройти самые тёмные времена, которые обязательно закончатся. Его родной и привычный мир был разрушен, но цветок сумел пережить это и теперь рядом есть новые цветы, не такие, как старые, но такие же чудесные и родные." Игорь вдруг понял, почему мама называла его васильком.