Подумай и реши

Юра постоянно курил эти длинные бабские сигареты, благо, что не тонкие хотя бы. Доставал пачку из кармана, крутил в руках, забывался, убирал назад и через пару минут снова доставал, пижонски встряхивал зипу и прикуривал, убирая пряди за ухо, чтобы не спалить. Вместо того, чтобы как все нормальные люди покупать в ларьке что попроще, покупал это несуразное нечто с названием More, и Косте каждый раз хотелось невесело пошутить, что это единственное морээ, которое они могли позволить себе с такой работой и с теми деньгами, что за неё платили. Но пинать Смирнова на тему денег было запрещённым приёмом, в основном, приём уберегал от часовой лекции про эти самые деньги: где достать, как достать, зачем достать. В итоге ответ чаще всего был: «прямо здесь, из Костиного кармана, чтобы Юра, наконец, заткнулся». Во дворе перед полицейским участком холодно, дощатые скамейки по утрам покрывались тонким инеем, Смирнову в своем плаще было вполне комфортно, а вот Гром знатно морозил себе жопу на перекурах. Сразу вспоминался Игорь, который до сих пор носился по улицам в тонкой ветровке. Нужно сходить, наконец, на рынок, найти теплую зимнюю куртку сыну, ну и себе, наверное, можно, если что-то останется на сдачу. Юра обещал, что скоро приедет его друг из Таллинна, можно будет взять у него хорошую, импортную… Правда, так он говорил ещё до всей истории с Анубисом. Костя никогда не рефлексировал на полном серьёзе, что у них за отношения с Юрой. Ну, дрочат они друг другу иногда, после особо драйвовых побегушек за очередной ОПГ, или после тяжёлого дня возни с бумажками, что копились месяц на столе, или в туалете бара, пятничными вечерами, когда все коллеги уже двинулись дальше - кто по домам, а кто в следующее питейное заведение. А, ну ещё они вроде как дружили уже много лет, и коллегами были, да, это тоже. Если начинать задумываться, то открывалась грустная истина, что больно много они друг другу дрочили, чтобы это можно было легко списать на "мужитску взаимопомощь, и ничего более, брат". Думать надо, когда играешь в шахматы, ловишь преступников, пытаешься на родительском собрании вспомнить, в каком классе твой сын учится. А когда тебя толкают к стене заброшенного завода на окраине города и дёргают на ремень на брюках - тогда думать не надо. Они должны были тихо проверить предполагаемое место наркопритона, возможно вычислить тех, кто толкает в особо крупных размерах, но все пошло не по плану. Чудом остались живы, потеряли свидетеля, спугнули продавцов. Юра метался из стороны в сторону, размахивая руками, пульс стучал отбойным молотком в висках: его очередной информатор не дожил до пенсии, а пуля прошла в сантиметрах от головы Грома. В какой-то момент он замер, взгляд стал отчаянный и шалый. Юра порывисто вздохнул и сделал что-то странное. На полу, в отключке лежал обезвреженный минутами ранее наркоман, из соседних помещений воняло мочёй, по дырам в потолке стекала ручейками вода. Юра всегда так пафосно крутит свои береты: на спор, на время, ради ставок и пары лишних купюр, просто покрасоваться, для себя любимого. Все движения отточены, выверены, пальцы ловко движутся в воздухе, на лице лёгкая кривая ухмылка. Эти руки, пытаясь справиться с пряжкой, трясутся и не могут расстегнуть тугую пуговицу. Юра не смотрит в лицо, бегает глазами по полу, по своим рукам, дыхание сбилось ещё при погоне, но теперь к этому добавились ещё и подрагивающие губы. Смирнов хочет пошутить, но ничего смешного в голову не приходит, там вообще чистый лист, и одинокий грустный голос где-то в далеко шепчет: "ну и что это за хуйня, брат?". - Юр, а вот ты делаешь что сейчас? - Костя старается не ахуевать от ситуации больше, чем уже есть. - Пытаюсь схватить тебя за член, брат, - с напускной раскованностью выпаливает Смирнов. Самое ужасное, члены предательски дёргается под бельём - он совсем не против. Только из-за всплеска адреналина, разумеется. Костя перехватывает чужие руки, сам справляется с брюками. - Так нельзя, Юр. Надо прямо сейчас закончить. - Да, аб-абсолютно точно. Заканчиваем. Юрины пальцы обхватывают ствол, сам он лбом упирается в Костино плечо, и дышит часто-часто. Рука скользит вверх-вниз, у Грома тугой клубок нервов тянет внизу живота. - Ты такое делал раньше? - Костя, не отдавая себе отчёта, кладёт вторую руку, которую Юра не зажал своим телом, на чужое бедро. - Нет, - рука замирает на середине движения, - тебе не нравится? - вопрос прозвучал уже совсем тихо. Костя молчит, и сам толкается навстречу. Головка упирается в раскрытую ладонь, смазка пачкает кольца, Юрино горячее дыхание пробивается даже через водолазку, ползёт под кожу и, наверное, добирается прямо до Костиного мозга, раз он позволяет всему этому случиться. И позволяет потом снова и снова. Смирнов никогда не намекал, что он ждёт чего-то большего, словно его более чем устраивало пару раз в месяц совместно помастурбировать, пару раз поесть в кафе через дорогу от участка, возможно один раз выбраться вечером в кино или в парк. Они никогда не обсуждают этот свой члено-ручной "армреслинг". Юра всегда первый запускает свои руки в его штаны, и эти руки всегда становятся неловкими и суматошными. Костя привык, Смирно мало кому может показать эту часть себя: нервозную, болезненную, обсессивную. Гром и не просил показывать, но как-то так сложилось, так и живут... В конце коридора, за тонкими шифоновыми створками, девушки из отдела фин. контроля кричат последние строки Бродской про «потом не найдут никогда», бар давно закрыт, но кто рискнет сказать полицейскому корпоративу, который отмечает уже пятый час, что их время аренды истекло? Юра заводит Грома в маленькую подсобку, где обычно переодеваются приглашённый ведущие и подтанцовка, на стенах висят сценические костюмы, на столике недопитая бутылка шампанского и кожура от мандаринов. Юра опускается перед Костей на колени и тянется к ремню. - И что ты делаешь? - Хочу поздравить тебя с нас-наступающим Новым Годом, - на Юре сегодня серебряная рубашка и смешной зелёный галстук, и так непривычно видеть не пижонский привычный образ, что Костя весь вечер залипал на растрёпанных волосах, в которых застряли несколько нитей красного дождика с ёлки. - Думаю – плохая идея, Юр. Мы же не пидоры, в конце концов. Можно и без всего этого, - Костя неопределённо обводит рукой перед собой, но Смирнову кажется, что тот показывает на всего него: тупого гомосека, который весь вечер думал, как отсосать у своего товарища по службе. Так мечтал весь вечер, что приходилось впиваться ногтями в запястья и крутить перстень без остановки, опустив руки под праздничный стол. - Значит, не угадал с подарком, ж-жаль. Завтра под бой курантов за-загадаю перестать быть пидорасом, - Юра пытается встать с колен, и чтобы от обиды его афазия не проявлялась ещё сильнее. Костя зажимает его плечи руками, не даёт подняться, сдвигает ближе к стене, нависает суровой глыбой сверху. Они молча смотрят в глаза друг другу. - Вот завтра и загадаешь тогда, а сегодня ещё подождёт, - говорит Гром, а после с упоением трахает Юру в рот, стараясь засадить полностью на каждом толчке, запускает руку в жёсткие волосы на затылке, чтобы Смирнов не ударялся головой об стену. Юра глухо сопит, давится, но старательно сосет, путается работать языком, но с непривычки больше мешается и суетится, в уголках губ пузыриться слюна, щеки и шея раскраснелись. Гром видит очертания своего члена под натянутой кожей Юриной щеки и зачаровано кладёт сверху свою ладонь, ощущая свои же толчки, очерчивает большим пальцем острые скулы, задевает смешно торчащее пылающее ухо. Смирнов стонет и запускает руку себе под брюки, яростно дрочит и кончает, когда Костя заправляет ему до самого горла, заставляя упереться носом в мошонку. Юрины глаза закатываются и Гром, конвульсивно дернувшись, успевает вытащить и забрызгивает спермой стоящий рядом стул с накиданными вещами, пара капель попадает Юре на губы и подбородок. В зале люди чуть заторможено и шатко бродят, собираясь по домам, сгребают остатки алкоголя с собой и обнимаются перед недельным отпуском в новом, девяносто четвёртом году. Мелкий колючий снег попадает за шиворот не застёгнутой куртки, Юра передаёт небольшую коробку в цветастой обертке, на что Костя вопросительно вскидывает бровь. - Я думал, что подарки на сегодня уже закончились. - Это для Игоря, «Денди». Только пару недель назад в продажу поступили, в магазинах уже не достать. Мне знакомый передал, говорит – хит всех детский пожеланий Деду Морозу. Костя с досадой вспоминает, что сам подготовил для сына только свитер со смешным оленем, что точно в сражении проигрывает новой игровой приставке. - Можешь не говорить, что от меня, - словно читая его мысли, усмехается Юра, - я не претендую на звание «любимого папиного друга». Просто подумал, что Игорь будет рад, и, и, может, когда, ты с пацаном поиграть сможешь. Там внутри только с гонками, но видел, что и про полицейских картриджи есть, и про сокровища. - Хочешь… Хочешь второго заходи вечером. Сам и подаришь. Посидим, чаю попьём, - Костя возвращает коробку назад. Смирнов заправляет пряди за ухо, тепло улыбается, и обещает точно заскочить, говорит, что ещё торт захватит и портвейна им с Костей. По пути домой, Гром пытается прикинуть, где можно достать до второго числа нормальные запонки, и умеет ли сам Юра играть в дэнди, и если да, то сможет ли втихаря научить, или придётся позорно проигрывать ребенку раз за разом. Они столкнулись у подъезда: все гости должны были прийти к семи, но пунктуальность никогда не была Костиной коронкой, так что весь запыхавшийся, он подлетел к дому Прокопенко только к девяти. Юра же выглядел нисколько не смущённым своих опозданием, медленно отряхивал рубашку от налетевшего с тополей пуха, причёска была идеально аккуратной, букет белых роз – как идеальный откуп от Фединых причитаний. - Ты купил цветы, - констатировал Гром, но больше было похоже на обвинение. - У прекрасной девушки юбилей, брат. Как можно было прийти без них? – ввернул ему ответку дурацкий Юра, который всегда умел быть галантным, когда это нужно. - Ну, спасибо. Я только с дежурства, успел поспать час и ребёнка накормить, сразу сюда полетел. Я не подумал, как-то вообще в голову не пришло, теперь как мудак буду, - Костя пытался пальцами причесать волосы и поправить сбившуюся от ходьбы белую рубашку. - Вуаля, - Юра извлёк из-за пазухи коробку дорогих конфет и протянул Косте. – Не было бы счастья, да ближайший продуктовый помог. Правда, это не стопроцентная гарантия от мудачества, дальше уже сам свой шанс не упусти. Гром неловко берёт упаковку, бурчит тихое «спасибо». Дверь распахивается на третий звонок, из гостиной слышен смех и голос вечернего диктора по радио. - Все уже успели поесть и шампанское уже пьют, а вы только приходите! – всплеснула руками Лена, в красивом желтом платье, туфлях и с кухонным полотенцем на плече. – Проходите, проходите скорее. - Шампанское уже заканчивается, между прочим, - из-за плеча жены показался сам Федя, в непривычном красном свитере и без галстука. - Вуаля, - Юра торжественно протянул в руки хозяйки, магическим образом, оказавшуюся у него бутылку белого вина и букет. – Эту проблему мы сейчас мигом исправим. Елена, вы чудо как хороши, вам же двадцать исполняется, ничего не путаю? – галантно целуя тонкое женское запястье, вопрошает мужчина. - Льстец и лис ты, Юрка. Не щадишь женские доверчивые сердца, - отшучивается смущенная тридцатилетняя Лена, вдыхая аромат роз. Костя подозрительно покосился на него, раздумывая, что ещё у Смирнова может оказаться с загашнике из непредвиденно нужных вещей. Хотя, это для Кости вещи были странными: обычно нормальные люди знают, с чем приходить на день рождения. Откуда только Юра деньги брал на все эти красивые жесты. Мерзкий голосок в голове пропел, что возможно, как раз из Костиного бумажника. - Так, ты – оправдан, - Федя ткнул пальцем в грудь Юры. – Ты? – карательный палец теперь упирался в Костю. - У меня вот, - Гром протянул конфеты и потупился. - Ты тоже оправдан, черт с вами. К столу! Я приготовил фирменную заливную рыбу, подогреем – будете дегустировать. Их посадили в самый дальний край стола, на тахту, велели сразу же брать тарелки и не щелкать клювом. Юра весь вечер раздаёт комплименты Лениным салатам, прекрасным занавескам на окнах, прекрасным Лениным подругам, хотя видит их не в первый раз – сколько лет они уже все вместе после академии. Те заливисто смеются, просят его ещё раз сказать тост: «у вас так складно и поэтично получается». Федя только закатывает глаза на весь этот выпендрёж. Юра танцует с Леной и её подругами под Шатунова ближе к одиннадцати, когда на стол поставили виски и притушили свет, Костя с Федей только покачиваются в такт, уйдя поговорить на кухню. - Чего сидишь, киснешь? - Смотрю, как ты весь вечер перьями машешь, супертанцор диско, - Костя тянется налить себе ещё в стакан, когда чувствует чужую руку у себя на коленке. Ладонь медленно скользит по бедру вверх, к паху. - Это всё прикрытие, Костя. Проф.деформация у меня такая. На самом деле, мне нравится смотреть, как ты дуешься, перестовая быть центром женского внимания. Не всем же западать на твои грустные, синие глаза, - как ни в чем не бывало, вещает Юра ему доверительным шёпотом, склонившись слишком близко к лицу. - Что ты творишь? Прекращай, Федя прямо напротив сидит, - тихо шипит на него Костя, незаметно пытается отодрать руку от брючины, но на такое Смирнов только предательски пускает в ход когти, и волна стыдного возбуждения поднимается по нервам к диафрагме. - Он смотрит только на Лену весь вечер, ему дела до нас нет, а я просто пытаюсь сделать так, чтобы ты тоже не скучал, - мурлычет низким голосом Юра, натирая внутреннюю сторону бедра ладонью. - Мне уже очень весело, можешь заканчивать конкурсы, - Гром стреляет взглядом во главу стола. – Блять, я же говорю, Федя прямо на нас смотрит! Чуть отвернувшись, Смирнов пытается в свете торшера оценить выражение лица Прокопенко. Тот и правда смотрит на них со вселенской скорбью. - Не на нас он смотрит. Своё будущее в отделе ви-видать разглядеть пытается, - хмыкает Юра, но руку убирает, достаёт из-под стола. Они выходят покурить на лестничную клетку, время за полночь, скоро нужно разъезжаться, хотя все не прочь гулять до самого утра: праздник удался на славу. - Мне кажется, Федя, он знает, - роняет в паузу диалога Костя, и сразу отворачивается к окну. - Что знает, Кость? Что в «крокодиле» очень сложно показать «рецидивист-авантюрист»? Теперь, да, он точно это знает, - радуется своей проказе Юра, выдыхая дым в темноту. - Знает, что мы, что… что иногда вот всякой такой фигнёй занимаемся, - скомканная фраза повисает колючей нитью между этажей. Смирнов как-то весь скучнеет, кураж осыпается с пеплом на пол парадной. - Федя на тебя так смотрит постоянно. Ты дрова ломаешь - он на тебя так смотрит, ты только думаешь, как бы наломать дров – он уже на тебя так смотрит, ты, на удивление, ничего не наломал – он ещё подозрительнее смотрит. С таким другом и «большого брата» не надо, всегда начеку. Юра пытается вернуть разговор в то непринуждённо весёлое русло, по которому он тек весь сегодняшний вечер, такой хороший июньский вечер. - Сегодня точно заметил, как ты блядствовать полез за столом, - цедит сквозь зубы Гром. - Даже если и так: все взрослые люди в квартире собрались, никто не… - пытается пошутить Смирнов. - Взрослые люди семьи заводят, детей, жён, дачи покупают, а не по углам с друзьями шарахаются, и вот это вот всё, - Костя взмахивает рукой перед собой, а Юре опять кажется, что он показывает на него всего. - У тебя соц.план, получается, уже на две трети выполнен, правда не понятно: дистанция на время или на выдержку? Нужно ли все компоненты до финиша сохранять? - кривит губы в усмешке, Юра. - Не смей, понял. В эту тему вообще не лезь, - отрезает Костя, и упирается руками в оконное стекло, перекатывая сигарету между зубами. Юра рад, что тот не смотрит на него, и не видит, как заламываются пальцы правой руки за спиной. - Прости, Кость, я не-не то хотел сказать, не так. Я не оби-обидеть хотел, - раздосадовано переступает с ноги на ногу Юра, выбрасывает сигарету и кладёт Косте руку на плечо. - О, а я вас как раз потерял! – Восклицает Прокопенко, выползая на лестницу. Двое мужчин отходят на пару шагов друг от друга. Взгляд у Феди опять скорбный, руки сложены на груди. - Федя, а чего ты такой смурной? – вскидывает бровь Юра. - Признавайтесь, вы сидели, над моими кулинарными потугами издевались?! – грозно спрашивает Прокопенко. Костя приглядывается с Юрой и первым срывается на смех. - Ребята, ну я же по-человечески спросил: пересолена рыба или нет? Вы мне, скоты, сказали, что всё отлично! Почему вы продолжаете ржать? – Федя удивлённо смотрит на товарищей, которые никак не могут успокоиться, и опять стоят, слипшись, рядом, доставая по новой сигарете - Я с вами больше работать не буду! Идея пойти в поход на выходные полностью лежала на плечах Феди, а значит - и ответственность за то, что они уже полчаса вдвоем пытались собрать три палатки на берегу Ладоги. Костя злился, и не мог понять, как закрепить вместе эти дурацкие колышки и палки так, чтобы нигде не провисало и не рвалось, Прокопенко порывался влезть, от этого злости только прибавлялось. Лена с Игорем уже успели собрать дров и разжечь костёр, разобрать все рюкзаки и поставить воду закипать, а у них закипали только мозги. Смирнов же сказал, что он не командный игрок и прибился в их стае случайно, в последний момент, а значит, на правах изгоя, будет лежать на вечернем солнышке, читать книгу и очень-очень страдать, что ему ничего не поручили. - Кость, ну вот сюда же нужно петлю накинуть, и вот здесь закрепить, - пыхтел за плечом Федя. - Я сейчас себе на шею петлю закину, - прорычал в ответ Гром. Юра незаметно подкрался с другого плеча, раздражающе вальяжный и не в мыле как лошадь. - Федь, иди, тебя там Лена зовет, наверное, хочет про ужин спросить, мы тут ещё подумаем, в какой комбинации надо скрестить верёвку и палку, чтобы было, где ночевать. Дважды предлагать было не нужно, и Прокопенко молниеносно ретировался на дальнюю часть берега. В руку просунули чашку со сладким чаем. - Попей, выдохни. С таким настроем точно ничего не выйдет, - Юра натянул на нос солнцезащитные очки и сел на мягкую траву, привалившись спиной в Костиному боку. - Да надоело это макраме: тут затяните, там завяжите, тут сложите. Все это проще должно быть, - Гром расслабляет сведённые брови и прихлёбывает из горячей кружки. - Тогда просто сделай по-своему, как тебе самому хочется. Не усложняй там, где не надо, - миролюбиво откликается Смирнов, не поворачивая головы. Схема из упаковки отправляется на дно рюкзака, за профнепригодность, потом послужит отличным розжигом. Вооружившись простым булыжником, Костя быстро забивает всё, что можно забить, натягивает тенты и возвращается на первоначальную точку, садясь по-турецки. Юра сразу же пристраивает растрёпанную голову на торчащей из-под шорт коленке. - Юр, тебе нигде совесть не жмёт? Пледы же есть, обязательно на мне разваливаться? - Там где жмёт, ты сам потом давление снять поможешь. А так нет, у меня всё за-замечательно, - хитро щурится Смирнов, приподнимая очки. Костя сердито шикает на него, и косится на собрание у костра, но чужую голову с колен не скидывает. - То есть, стоило мне отойти, и ты всё сделал за пятнадцать минут?! Получается, весь процесс тормозил только мой интеллект, и желание потом эти палатки всё-таки с собой домой увезти? Хреновые мы с тобой напарники, получается, – бубнит с пряником во рту подошедший Федя. - Костя, как мы их потом из земли выкорчёвывать будем? - То, о чём можно переживать завтра, можно оставить на послезавтра, май френд. Привезём домой с землёй – будет бесплатный сувенир на память. А к Константину просто особый подход нужен, не стан-стандартный, - смеётся Юра. – Человек и пар выпустил, и жилплощадь организовал. - Да уж, Смирнов, ты-то у нас мастер по нестандартным подходам, - словно пытается уколоть Прокопенко, но в ответ получает только ленивую улыбку от Юры, и отрешённый взгляд в пустоту от Грома. - По-другому никак, брат. Это вы с товарищем преступников только ловите, я с ними иногда неделями живу под одной крышей. Тут философски-хаотичный подход нужен: и к решениям, и к людям. Федя махнул на них рукой и сбежал к жене, напомнив, что ужин будет сразу, как эти двое удосужатся найти в рюкзаках консервы с тушёнкой. Минуты застыли в солнечной патоке августовского вечера, Косте уже пару недель не было настолько спокойно на душе, словно запах холодной пресной воды и цитрусового одеколона от Юриного бежевого поло мог позволить котелок в голове тормознуть на пару дней и просто, ну, пожить эту жизнь. Иногда, наверное, операм и такое можно. Шли осенние каникулы, Игорь за школьные успехи бесплатно отдыхал в Зеркальном, дышал свежим воздухом и общался с умными сверстниками, которые к тому же могли поддержать разговор о черепашках-ниндзя и человеке-пауке. Юра умел в этих неловких подростковых разговорах выкручиваться: использовал минимум имеющейся информации, полученной от самого же мальчишки за предыдущих беседы, и шутил. Рассуждал, что у черепашек непродуманный панцирный жилет, оставляющий брюшко открытым, а ещё, что очень неразумно делать главным в коллективе старую крысу, что не только у человека-паука в юном возрасте всегда липкие ладони, и что Россия круче человека-паука, раз смогла справиться с черной жижей и теперь получает деньги за каждую убитую тварь в баррелях. Игорь заливисто смеялся, и говорил, что дядю Юру невозможно переспортить, а Костя в таких диалогах чувствовал себя пациентом Кащенко и каждый раз обещал себе прочитать хотя бы один этот чёртов комикс. Смирнов вышагивал по Каменоостровской, как модель по подиуму, взметая полы плаща и весело травя последние байки из подполья, размахивал руками и громко смеялся. Гром пытался просто дойти, а не прилечь до утра на первой же скамейке: три года уже так не напивался, чтоб до жесточайших вертолетов и полуотключки. Сегодня почему-то накатила жуткая хандра, видимо накануне очередной годовщины, как Оля ушла от него в лучшую жизнь, Прокопенко набухиваться отказался и упорхал домой, а у него даже Игоря не было, которого можно было бы обнять и перестать морально убиваться. Так что он выбрал убивание загасить спиртом и Юриной болтовней. Что там вещал Юра, понятия Костя уже час как абсолютно не имел, просто был благодарен, что периодически тот прекращал идти спиной вперед, и, ровняясь с ним, поддерживал за плечо, восстанавливая горизонт до более менее прямой линии. Куртка неприятно липла к телу, они попали под холодный дождь по пути из бара, не было желания тратить деньги на такси – ночь с пятницы на субботу, ценник взвинчен до небес. Костя никак не мог справиться со шнурками на ботинках, его штормило из стороны в сторону, пол предательски оказывался то далеко-далеко, то почти у самого носа. Они топтались у самой двери, и старались не шуметь: пусть сын и в лагере, соседям тоже не обязательно знать, что товарищ-милиционер бухим в говнище приводит к себе домой какого-то бандитского вида промокшего щегла в нескромно сверкающих цацках. Дурацкие шнурки всё никак не поддаются, Гром садиться на край низкой тумбочки и блуждает взглядом по пятнам света в комнате, просочившимся в квартиру через огромное окно, залипает на неразобранном диване. Он вздрагивает, когда Юра наклоняется перед ним и помогает стянуть ботинки, словно это обычное дело, словно он каждый вечер помогает Косте раздеваться, и они вместе приходят домой… Последний раз Смирнов был у него три месяца назад. - Юра, вот ты всегда при параде, подарки иногда недешёвые подкидываешь, как-то больно красиво ты живёшь, - Костя залипает на холодных пальцах, которые расшнуровывают второй ботинок, - Я вот понять не могу, почему ты тогда у меня постоянно трясёшь? - Я таким способом просто тактично проверяю твоё текущее благосостояние, брат, - Юра поднимает на него взгляд снизу вверх, и от этого простого действия у Грома почему-то ладони сжимаются в кулаки. – Если когда-нибудь получу отказ – сразу начту переживать, и узнавать по своим каналам, что у тебя случилось. - Как мило с твоей стороны. Гром пошатываясь меняет сырую футболку на растянутую домашнюю и жадно хлебает прямо из чайника воду, пока Юра ловко раскладывает диван, а потом тоже заходит на кухню, и, забрав полупустой чайник, культурно наливает себе чистую кружку. Свежий воздух стелиться по полу и у Кости мерзнут босые ноги, его всего слегка знобит, он крадется в гостиную и падает лицом на диван, успевая перевернуться в полете и приземлиться на спину. - Не промахнулся, - лаконично констатирует сам себе Гром. - Браво, это – браво, Костик. В академии нормативы по пьяному укладыванию спать навострился проходить на отлично? – нависая сверху уточняет, Юра. Костя только отмахивается от него и утыкается носом в подушку, чувствуя, что вот-вот уснёт. - Ну, я наверное, наверное уже… - Да блять, Юр, ложись уже. Три часа ночи почти, на дворе дождь, ты, хоть и бодришься, тоже бухой. - Я весь мокрый. - Возьми любую футболку, которая не сильно воняет. - Эх, я надеялся на другой эффект от такой фразы, - Смирнов стягивает одежду, залезает в синюю, полинявшую футболку и неловко устраивается с другого края. Костя поправляет одеяло, накидывая большую часть на Юру, пододвигается ближе и замирает, отогреваясь от человеческого тепла под боком. - Юр, та шутка про липкие ладошки… ты что, ты про дрочку шутил с моим сыном? – внезапно вспоминает пьяный Костин мозг. Он приоткрывает глаза и сурово, как он думает, упирает взгляд куда-то в область Юриного виска. - Костя, ему же не пять лет, он большую часть свободного времени с Игнатом бродит по городу, где иногда люди прямо у подъезда либо совокупляются, либо колются. По всей стране гуляет ВИЧ, ты бы, наоборот, чаще с пацаном про половое воспитание говорил – меньше рисков потом либо дедушкой в тридцать пять стать, либо в КВД каждый месяц захаживать сопровождающим. - Игорю такое не интересно, он шахматы любит, - уверено выдает Гром, всё больше утыкаясь носом с чужую ключицу. Кажется сюром, что Юра лежит на его диване, в его квартире, в его одежде, и они обсуждают воспитание его сына, но от синей футболке пахнет знакомым лимонным порошком, а Смирном под одеялом нервно постукивает ногой по кожаному бортику – так что вполне всё это и правда происходит. - Они все шахматы любят, пока девчонка первый раз не предложит ей лифчик расстегнуть. - Игорю до такого ещё лет пять. - Ха, все родители так думают, а потом удивляются, как так вышло. - Одно… одно хорошо: сыну точно девчонки нравятся, это точно. Хотя бы про СПИД не буду переживать, - бормочет Гром в полусне, комната плывет перед слипающимися глазами. - Тебе тоже девчонки нравятся, Кость, - смеется тихо Юра, - но мы, не смотря на это, в зоне риска. - Мы не в зоне, не на зоне… зона. Риска нет у нас. Я тоже с мужиками не сплю. После данное утверждение, Юра снисходительно косит взгляд на Грома и выразительно молчит. - Сейчас буду спать, но вообще не сплю, - поправляется Костя, а после уже совсем уверено и, как-будто трезво, выдаёт, - но я точно с мужиками не трахаюсь. Юра замолкает надолго, отвернув голову к черному телевизору, и нога под одеялом замирает. - Да, Костя, молодец. Тогда точно можешь не переживать, - совсем тихо наконец говорит Смирнов, натягивая одеяло до самых ушей. - А? – бубнит Гром, и Юра понимает, что тот уже успел уснуть. Костя закидывает руку на Юрину талию, и начинает сладко сопеть ему в затылок, а Юра, призирая себя, эту руку не скидывает, и только сильнее спиной прижимается. Когда Костя сам себя отпустил из больницы через неделю - впрочем, желающих его там удерживать по истечению этой самой недели оказалось немного, - первым делом нужно было накатать целый ворох бумажек: почему были на месте преступления, почему допустили преступление, почему пострадали, почему выжили, почему вы посылаете следователя нахрен и уходите с допроса? Прокопенко, как настоящий друг, успел перехватить его в коридоре, за 5 минут раскидать ту версию финала бала у Сатаны, которую он сочинял со всем отделом неделю, что Гром валялся на кушетке и высыпался. - Костя, засланные из Москвы опера в сказку в любом случае поверят, им другой никто не предложит. Ты мне скажи, я правду от тебя услышу? Не стал спрашивать в больнице, при Игоре. Не обязательно сейчас, я прости должен понимать… - тормозит его Федя уже на выходе. - Да всё так и было, Федь. Я обдолбанный был, Хмурова мне начала зубы заговаривать, точно собиралась поймать момент и либо сбежать, либо убить. Юра фейской пыльцы не нюхал, голова лучше соображала, выстрелил – вот и всё дело. Напарник только недовольно пожевал губы, собирался явно допытывать дальше, но Гром его опередил. - А, Юра-то сам что говорит? Видел его после того, как нас из здания эвакуировали? – Костя глубоко затянулся сигаретой, смотреть Феди в глаза отчего-то совсем не хотелось, поэтому он упорно делал вид, что любуется обшарпанной бетонной стеной, на которой не до конца закрасили быстро выведенное баллончиком «смерть мусорам». - Юра… да что-то похожее мне тогда ответил, крови много потерял, сразу в машине скорой и отключился, - он как-то замялся, тоже уставился в стену, - я его хотел навестить через пару дней, но оказалось, что его из Георгиевской куда-то ещё перевели. Я не совсем понял. А вообще знаешь что, - Прокопенко словно вспомнил, с кем разговаривает, гневно свел брови и, закинув в зубы спичку, стал расхаживать по крыльцу туда-сюда, - я всё неделю как в мыле ношусь: Игоря надо было к нам с Леной отвести, вещи забрать, тем наврать, этим коньяка занести, тебя в больницу сходить навестить, узнать, что ты до сих якобы под капельницами спишь. Я же видел, Гром, что когда я в палате орал, ты руками шевелил! Гром, ну вот как так можно жить! Я когда Игорька вечером чаем отпаивал, думал сам пойду, пристрелю тебя, псину бешеную, чтоб не мучался уже! У тебя же сын, чем ты думал? - О долге я думал, о том, что людей нужно спасать. - Да некому будет людей спасать, если каждый будет на рожон лесть, Костя. Ещё и Юру с собой потащил, двоих бы вас там и порешили, если бы не так всё удачно сложилось, - Федя выплюнул поломанную спичку и, уперев кулаки в бока, смотрел на него, явно ожидая раскаянья и объятий. Ну хотя бы объятий точно. - С Юрой, кто б меня убить смог, - усмехнулся Гром. Жаль, Федя все иронии оценить не мог, одному в этом болоте мутных воспоминаний было как-то тоскливо. – Спасибо, Федь, что помог. Со всем. И что за Игорем присмотрел. Прокопенко обнимал его аккуратно, боялся задеть какие-нибудь бинты, а Гром как всегда не боялся ничего, поэтому стиснул руки на спине со всей силой, как обычно, как будто все прошлые дни были обычно чередой из серых будней. Дома всё равно придётся вспоминать тот вечер, он уже неделю вспоминал и пытался понять. Стоять было так тяжело, ноги ватой растекались по полу, в легкие не получалось набрать нормально воздуха, всю грудь словно взяли в жаркие тиски, Костя слышал, как стучит кровь где-то под ребрами, там, где на майке расползался красными волнами порез. Юра стоял над горой бабок и как заворожённый смотрел, почему-то, сквозь них. Куда-то туда, где его ждала нормальная жизнь, без перебивок между удачным кушем в казино, и разбитой о голову бутылкой на Московском вокзале тем же вечером, без долгов за дорогие шелковые рубашки и наручные часы из Европы - хотя ты работаешь по одиннадцать часов. Где можно было чувствовать себя человеком хотя бы иногда, где можно позволить себе не думать о том, что будешь есть в следующем месяце и чем платить по растущим счетам за ЖКХ, где не было бы места пропахшему нафталином и плесенью милицейскому участку и дешевой анаше у спуска в подземку. Куда-то в ту жизнь, где место Косте уж точно бы не нашлось. Когда-то так же смотрела его жена, - чуть поверх его плеча, тихо говоря, что уезжает в Америку, с Мишей, что в России ближайший десяток лет жить будет тяжело, что ей будет тяжело жить в этой России с ним, с его работой от заката до рассвета. Она говорила, что там есть возможности, там есть деньги, там есть будущее. Хотелось ей, в целом, того же, что и всем: счастья и спокойствия. Того же, что, собственно, хотел и мог получить прямо сейчас и Юра. Юра говорит непривычно тихо, коротко. Костя хотел бы, чтобы он сказал что-то вроде: «это абс-абсолютно нереально всё, мы просто спускались с заснеженного холма, поскользнулись и ударились головой. Прокопенко везёт нас поперек байка в больницу, и говорит, что мы два дурака конченных». Но Юра говорит: - Это тот самый шанс, брат. Упустишь его, и всю жизнь будешь сожалеть об этом. Так знакомо, так правильно, и совсем не по заветам дяди Стёпы, кота Леопольда или товарища Ленина, а так, как и бывает в жизни. - Тогда, ты арестован. - Тогда, стреляй, - губы у Смирнова совсем белые, с пальцев течет прямо на купюры багряная Юрина кровь, шуршит клетчатый баул, и Косте хочется кричать, а не смотреть на Юрины дрожащие пальцы, тянущиеся к полам пиджака, туда, где блестит беретта. - Отойди, - шепчет Гром, - отойди. У Юры беззащитный, открытый взгляд, словно умоляет Костю встать на свою сторону, выбрать его, словно другого выбора быть и не может, а тот дурак такой, всё никак не может этого понять. Доля секунды застыла между ними одним звуком холостого выстрела. Костя резко вдохнул огромный ком кислорода, Юра держал берету перед собой и не отводил взгляд. Грудь не опалило огнем, тишина была такой звонкой. Смирнов резко отвернулся, смешно поковылял к стене, а Костя всё так же стоял с взведённым пистолетом. - Был шанс, брат, да сплыл. Финита ля комедия, всем браво, - засмеялся тихо Юра, сползая по стене, прижимая к себе нерабочую руку и прикрывая глаза. - Юра, послушай, Юра… - Папа! Со спины налетел перепуганный Игорь, вцепился в полы куртки и отчаянно заглянул в лицо. - Папа, папа, прости меня, я виноват. Папа, ты в порядке?! Спецназ вместе с Прокопенко влетели ещё через пару секунд, замигали за стеклом милицейские машины. Федя судорожно обхватил его лицо ладонями, что-то громко кричал, потом подлетел к сжавшемуся силуэту в углу. Гром медленно уплывал за горизонт, к розовой пыли и очень грустным Юриным светло-голубым глазам, спрятанным за слипшимися прядями волос у тонких скул. Предатель, получается.