"Моя королева Би..."

Пирушка по случаю освобождения Эребора длилась уже третьи сутки - и, видят небеса, никогда ещё представители всех трёх народностей не встречались в такой бесшабашной, неформальной обстановке! Вино лилось рекой, один вычурный тост следовал за другим, и я сама веселилась напропалую, чувствуя приближение того состояния, когда, по меткому человеческому выражению, уже нечего терять. Поговаривали, что одно празднество должно плавно перетечь в другое - Король-под-горой изъявил желание вступить в брак, взяв в жёны прекраснейшую из смертных, и уже в ближайшие дни дворец должен был заполниться соискательницами, среди которых будут не только гномки, но и девушки из людских городов, и даже хоббитянки - последнее я не могла ни подтвердить, ни опровергнуть, ибо вот уже с год не видела ни одного из представителей своего племени. Поговаривали также, что Торин уже сделал свой выбор, и не позднее чем завтра достойнейшая особа будет представлена на всеобщее обозрение. ...Я обнаружила себя сидящей за одним столиком с Леголасом и Тауриэлью, с очередным - наверно, тысячным - стоящим передо мной бокалом. Сладкая парочка миловалась напропалую, и хотя добрая половина всех глаз была прикована к рыжеволосой дочери Эру, я видела, что значительная доля мужского внимания доставалась и мне. Я знала, что красива, особенно сейчас, и хотя во времена моего детства в Шире чопорные соседские матроны пытались убедить меня в обратном – на хоббитский вкус, у меня был чуть более высокий рост, чуть более изящные черты лица, а мои ножки были чуть меньше, чем положено, - я знала, что по человеческим меркам моё лицо очень хорошенькое, плюс мой теперешний наряд ещё добавлял мне привлекательности. Голубое платье! Дис вынула его из инкрустированного золотом сундука, а две смешливые, бородатые гномки виртуозно подогнали его по моей фигуре. Кудесницы также накрутили мои отросшие за время похода волосы и украсили их сапфировой диадемой - под цвет глаз, сказали льстивые девчонки, хотя глаза у меня всю жизнь были серыми. Платье тоже было всё расшито драгоценными камнями и золотой нитью, со свойственной гномам чрезмерной роскошью, - Дис назвала его фамильной драгоценностью, оно, по её словам, было сшито для некой царственной особы из их рода. "Ты будешь маленькой королевой бала, Би", - ласково сказала она мне, удаляясь в свои покои. Бедняга Дис! Она была добра ко мне, зная, что моё сердце безмолвно к королю, что нас связало вековое походное братство, что моя преданность глубока и верна. И даже её ревнивое сердце не могло раскусить мою тайну - я любила Торина, я влюбилась в него с самой первой нашей встречи и вот уже много месяцев это чувство сидело в моей душе - спокойно, крепко и, увы, неискоренимо. Мы были друзьями, и я понимала, что не вправе рассчитывать на нечто большее. Конечно, в походе случалось всякое - и пошлые шуточки, и совместные купания нагишом в горном ручье - но Король-под-горой ни разу не перешёл заветной границы. А я... сколько раз во время похода, засыпая под одним плащом, чувствуя его дыхание на своей щеке, я мечтала, чтобы он стиснул меня в объятиях, срывая с моего распалённого тела опостылевшую мужскую одежду, чтобы эти сильные руки, которые я не могла видеть без тайного трепета, властно прижали меня к нашему жалкому ложу, а моя потаённая любовь получила бы наконец долгожданную разрядку... Увы, всё было напрасно: Торин любил лишь как друга свою очаровательную маленькую взломщицу. Я, конечно, собиралась уехать, не дожидаясь королевской помолвки. Однако сейчас, будучи навеселе, я усомнилась в правильности такого решения. Здравый смысл настаивал на своём, хмельная голова требовала продолжения подвигов. Голова победила, и я, встав из-за стола, поспешно вышла в коридор, незаметно подав Торину одним лишь нам понятный знак. Я шла через анфиладу комнат, мимо подвыпивших парочек, трогательно тискавшихся в закоулках, мимо ловких служек, тащивших в зал очередные кувшины с вином, - шла и чувствовала, что король незримо следует за мной. Я пришла в то удалённое крыло замка, где располагалась моя комната – тоже украшенная с присущей гномам помпезностью, с резной атласной кроватью, золотыми подсвечниками и отделанной мрамором купальней, расположенной неподалёку, - комната, в которой я вот уже три ночи подряд так сладостно засыпала, представляя себя в объятиях моего короля. Напротив своей двери я остановилась и, подойдя к окну, прижалась к нему пылающим лицом. За стеклом шел снег, медленно сгущались сумерки. Торин подошёл и молча обнял меня сзади, крепко прижав к себе. Его дыхание шевелило мои волосы, правая рука лежала на моей ключице. Я могла бы стоять так вечно. - Би, ты так хороша, тебе так идёт это платье… - Дис дала мне его. Бедная, ей придётся испить аж две чаши с ядом – разом стать и золовкой, и свекровью! - Да… - неопределённо буркнул Торин, и вдруг его голос дрогнул. – Мне так жаль, что ты уезжаешь, Би! А уж мне как жаль! - Послушайте, ваше величество! – развязно сказала я. – Долгие месяцы мы с вами делили постельку как добрые друзья – а что если нам… на прощание… поэкспериментировать как любовники? Торин рывком развернул меня к себе. Его светлые глаза пламенели от гнева. - ТАК ЧЕГО ЖЕ ТЫ МОЛЧАЛА, БИ? – загремел король. Он притянул моё лицо к себе, больно сжав волосы на затылке. Его губы накрыли мои, и это был грубый поцелуй изголодавшегося мужчины. Ещё через мгновенье мы были в моей комнате. Торин с шумом задвинул засов, одновременно срывая с себя рубашку. Его тело было знакомо мне до последнего шрама. В горле у меня пересохло, колени затряслись. Торин взял моё лицо в ладони, я положила свои руки поверх них. Его пальцы гладили мои скулы. -Би… Сколько раз во время похода, засыпая под одним плащом, я мечтал стиснуть тебя в объятиях, содрать с тебя этот мальчишеский наряд и любить тебя как одержимый, забывая и друзей, и Аркенстон, и своё опостылевшее королевство! Я хочу тебя, Би, я хотел тебя всегда… Ты моя… Торин рванул моё платье – тяжёлое шитьё легко поддалось, и несколько оторвавшихся самоцветов, тускло блеснув, укатились под кровать. Я крепко обняла его, пьянея от вседозволенности, не в силах оторвать своих губ от его жадного рта. Кровь стучала у меня в висках. Ещё через мгновенье король как пушинку оторвал меня от пола и бросил на кровать, на миг застыв надо мной с потемневшими от желания глазами. Его плоть, раздирая, вошла в меня, исторгнув из моей груди сдавленный крик, а из глаз слёзы. Король сжимал мои бёдра стальными пальцами, вторгаясь всё глубже и глубже, - уже догадавшись, в чём дело, но не в силах остановиться. А я, онемев от боли, восторга и ужаса, почти теряла сознание в его грубых объятиях, чувствуя себя пустой оболочкой, до краёв наполненной моим королём, моей любовью… Моим счастьем и отчаянным горем. Моим. Вслед за последним мгновеньем Торин резко отстранился от меня и сел на кровати, повернувшись спиной ко мне. Он тяжело дышал, по мускулистому телу катились капли пота. Я потянулась к его коже пальцами, но не решилась коснуться. - Почему ты мне не сказала, Би? – ровным голосом спросил король. - Потому что я люблю тебя, Торин (он резко повернулся ко мне). Потому что мне всё равно… Рыдания не дали мне договорить. За долгое время наших странствий я не проронила ни капли слёз, но сейчас все тяготы пережитого, вся горечь невзаимной любви и бездумный порыв моей первой любовной близости – всё это вылилось в целый поток рыданий, который я тщетно пыталась заглушить, уткнувшись лицом в подушку. Мне хотелось умереть… или жить вечно рядом с Торином!!! - Слезами горю не поможешь, Би, - мягко произнёс король. – Сейчас тебе надо пойти в купальню и привести себя в порядок. А потом ты наденешь новое платье – взамен твоего, которое я порвал (я по голосу почувствовала, что он улыбнулся). И пожалуйста не уезжай, не попрощавшись со мной. Торин ушёл. Я села в кровати, сердито вытирая волосами глаза. На полу слабо поблёскивал оторвавшийся от платья камень. Я завернулась в покрывало и с трудом побрела в купальню. Когда, собрав волосы валявшейся здесь же золотой заколкой (ох уж эти гномы, не могла не улыбнуться я сквозь слёзы), я погрузилась в тёплую, душистую воду, передо мной, как в гадательном шаре, вдруг предстала вся моя грядущая жизнь. Мой бесславный отъезд в Шир, где моё несчастье будет погребено в рутине насущных дел, моё навек разбитое сердце, моя унылая жизнь соломенной вдовы – всё это вдруг открылось мне с беспощадной ясностью. Я даже не ощутила дополнительного горя – его апофеоз уже был пройден. И когда я, наскоро вытершись полотенцем, вернулась в свою комнату, где меня ждало новое платье (на этот раз – белое), мне показалось, что моё душевное равновесие отчасти восстановилось. Я возвращалась в зал через тот же длинный коридор, но парочки из углов уже успели уединиться по комнатам, и лишь изрядно подуставшие виночерпии смотрели на меня с подозрительным недоумением. Я подошла к маленькой дверке, через которую выносили грязную посуду, и, не успев даже приоткрыть её, услышала голос Торина – он о чём-то говорил среди всеобщей тишины. - …Это самая удивительная, самая прекрасная из женщин, прошу вас поверить мне! Она принесла мне радость и счастье – и, видит Бог, без неё мы никогда не сумели бы отвоевать Эребор, а логово дракона стало бы нам братской могилой. Мой воспалённый мозг отказывался воспринимать услышанное. Неужто Торин собрался жениться на Тауриэль? Впрочем, разгадка скорее всего проста – очевидно, Торин давно вёл переписку со своей прелестницей, втайне перечитывая её письма перед каждым сражением… Подлец. - Я горю желанием представить свою будущую жену вам, чтобы вы разделили со мной моё счастье. Почему- то она стоит за дверью – о, моя скромная, прелестная девочка! – и не решается присоединиться к нам. Входи же скорей, моя дорогая… моя королева Би… Моя маленькая дверь распахнулась – и улыбающийся Торин, протянув мне руки, повёл меня на середину зала. Раздались радостные возгласы; я выхватила взглядом Тауриэль в толпе гостей – она ободряюще мне улыбалась. И последнее, что я успела увидеть, - как Бофур подбросил над головой свою неизменную, неизвестно зачем нужную в помещении шапку-ушанку…

***

Я проснулась от целого спектра неприятных чувств. Ломило голову, ныла спина и ягодицы, низ живота ненавязчиво напоминал о своём существовании. Я ощущала себя комком гадких ощущений и дискомфорта. Внезапно я вспомнила события вчерашнего дня, и боль отступила, уступив место ошеломляющей досаде и жалости к себе. Очевидно, я уснула после ухода Торина, думала я, с отвращением соображая, была ли я в купальне. В носу защипало, под веками стало мокро, и я наконец-таки открыла глаза. Я лежала в своей комнате, на приведённой в ужасающий беспорядок кровати. С трудом повернув тяжёлую голову, я посмотрела вниз и с леденящим сердце ужасом увидела, что возле кровати на полу валяются штаны Короля-под-горой. Рядом на одеяле лежала его сорочка, издавая хорошо знакомый, сводящий меня с ума запах. Я быстро перевела глаза на дверь - так и есть, она была открыта, и вдали раздавались голоса служанок. Всё было кончено. Торин провёл со мной ночь накануне свой свадьбы, и о моём преступном легкомыслии наверняка уже известно всем Пяти воинствам. Лучше бы Смауг уничтожил меня своим пламенем, вяло подумала я. Или Торин не протянул бы мне руку в том роковом переходе через ущелье... Теперь мне не удастся скрыть своё горе в Шире - нет, мне нужно надеть волшебное кольцо и, невидимкой покинув пределы Эребора, обречь себя на судьбу изгоя, лишь изредка снимая Прелесть в глубинах девственных лесов, где слабая луна, пробиваясь сквозь ветки, озарит мою навек опозоренную голову... Возле самой двери раздались шаги. На пороге стоял Торин, голый, если не считать полотенца, небрежно повязанного вокруг бёдер. Его расплетённые волосы были мокрыми после купальни. - Эй, я смотрю, ты уже проснулась, моя королева Би?