Остановка в пути

      Это просто ещё одна остановка в пути, которому нет ни конца ни края. Семейство Салли покидает архипелаг тысячи островов, отправляясь на встречу неизвестности. Владения Меткайи́на более небезопасны. Причём не только для Джейка и его близких, но и для самих жителей рифов. А ещё – для тулку́нов, с которыми последние состоят в духовном родстве. Небесные Люди не оставят китообразных в покое, пока Метка́йина не выдадут им Джейка, или пока тот не покинет их владений. А потому решение очевидно.       Не желая заставлять Тонова́ри – вождя клана и того, кто принял его как брата – выбирать между данным однажды обещанием предоставить уту́ру и безопасностью племени, Джейк уходит. Уплывает в ночь верхом на прирученном им тсура́ке, пока близкие тащатся за ним на и́лу. Вскоре острова, успевшие стать семье новым домом, остаются далеко позади. Вокруг же, на сколько хватает глаз, простирается лишь безбрежная гладь океана с разбросанными тут и там атоллами и рифами. Это ничейные воды, никем не востребованные и ненужные никому, кроме разве что гнездящихся среди прибрежных скал икра́нов, разрывающих ночь криками.       Они снова за пределами всего, что успело стать таким родным и знакомым. Перебираются от одного острова к другому в сопровождении Паяка́на, неотрывно следующего за Лоа'ком. При этом двигаться предпочитают по ночам – чтобы не заметили с воздуха. Они опять бегут, как бежали из дома в Парящих Горах. Джейк, конечно, говорит, что они будут сражаться, но все понимают, что сейчас это невозможно. Что они просто погибнут, бросив вызов Небесным Людям в одиночку. Для того, чтобы нанести ответный удар, нужно объединить все кланы, как в песне о Великой Скорби. Каждый народ слаб по отдельности, но собранные вместе они подобно сжатым в кулак пальцам обрушатся на крепость захватчиков. И уничтожат её. Но для этого нужно для начала посетить земли каждого клана и договориться, не попавшись, при этом, врагу выслеживающему их с воздуха, на воде и может быть даже под водой.       Во время стоянок над лагерем царит гнетущая тишина, прерываемая лишь тихим пением Нейтири, перебирающей бусы на Песенной Нити, или шелестом охотничьего ножа о точильный камень. Смерть Нетейама здорово подкосила их всех, но никто так не переживает его смерть, как она. Когда они были ещё в Ава'атлу, регулярные визиты в Бухту Предков, где она могла встретиться с вернувшимся к Эйве сыном, дарили Нейтири хоть какое-то утешение. Однако теперь у неё нет даже этой малости. Лишь мечта о мести.       Главе семейства немногим лучше. Джейк мрачен как никогда и, кажется, полностью погружён в свои мысли. Отец – защитник, это его долг. И буквально всё, о чём он сейчас может думать. Лоа'к, винящий себя в смерти брата, проводит бо́льшую часть времени в океане – со своим новым лучшим другом. Общается, плавает с ним, или просто сидит на его плавнике, вспоминая Тсирею, с которой им пришлось расстаться. Ну а Кири, как любящая сестра, заботится о Тук. Играет с ней, старается вовлечь в повседневные дела, отвлекает от мыслей о постигшей их невосполнимой потере. Но её улыбка полна грусти, а глаза блестят от непролитых слёз.       Наверное Пауку легче, чем остальным. Пусть он тоже любил Нетейама и скорбит сейчас по нему, тот всё же не был его родным братом. Не имел с ним кровных уз. А потому эта потеря, пусть и сильная, не кажется ему такой разрушительной. Для них лишиться Нетейама всё равно, что отрезать себе руку или ногу. Для Паука это скорее потеря друга, близкого, но всё же не настолько. К тому же он не жил Ава'атлу, и не успел проникнуться любовью к жителям рифов и их духовными братьями. И хоть подросток сочувствовал убитой людьми самке тулкуна и даже пролил слёзы по ней, эти события как бы прошли по касательной. Ранили, но не очень глубоко.       У Майлза своя рана. Свой камень на душе и на совести. Его не-отец. Копия сознания настоящего отца в теле аватара и злейший враг семьи Салли. Тот, кто спас его от пыток учёных в лаборатории, и кого он сам вытащил из под воды, не идёт у парня из головы. Правильно ли он поступил, пощадив столь опасного противника? Вроде бы да, ведь законы Оматика́йя велят чтить Долг Жизни, и всё же... почему тогда он чувствует себя предателем? Тем, кто подставил собственную семью? Ему выпал шанс покончить с угрозой. Избавить близких от непрекращающегося преследования. По большому счету ему даже не надо было ничего делать. Просто проплыть мимо, оставив Куоритча позади. Разорвать порочную связь, как и хотел изначально. И всё же Майлз не сделал этого. Не смог и всё.       В последний момент сердце решило иначе и теперь он чувствует себя расколотым надвое. Не может понять – является ли его поступок честью или бесчестьем? Хотя чего тут думать – Нейтири наверняка убила бы его за такое предательство. Да и Джейк тоже явно не погладил бы его по головке. В таком деле, как спасение врага, поставившего целью своей жизни их уничтожение, Паук не может рассчитывать даже на брата и сестёр. Фактически он и сам понимает, что совершил ошибку. Может быть даже непоправимую.       Зачем? Вот тут у парня есть уже более конкретные соображения. Дело не в том, что у них с Куоритч одна кровь, а в той связи, что возникла между ними, пока он находился в плену. Первая в его жизни связь с другим человеком (назвать полковника на'ви язык не поворачивается даже несмотря на то, что он теперь занимает тело аватара). Учёные на Пандоре – не в счёт. Да, они заботились о нём, растили его все вместе. Для них он стал своего рода сыном полка. Ну или скорее лаборатории. Однако по-настоящему глубокой связи ни с кем из них у Майлза не возникло. С Куоритчем всё оказалось иначе. И вовсе не из-за сомнительного родства.       Просто... в глазах своего не-отца подросток увидел те же покинутость и отчуждение, которые чувствует, сколько себя помнит. Аватар среди людей, полезный но чужой, а потому – отверженный. Тот, кого принимают только на словах, бросая в спину злые слова. Взгляд, которым полковник смотрел на мир, мальчишка каждый день встречал в отражении, когда позволял себе остановиться и вглядеться в водную гладь. Паук слишком хорошо знает, что такое быть чужаком и не знать своего места в этом огромном мире.       Для на'ви он – почти враг. И хоть об этом не говорят в открытую, Нейтири наглядно продемонстрировала своё отношение к нему, едва не перерезав горло. Удивительно ли, что он ощущает родство с Куоритчем в котором другие люди видят лишь инструмент. Они оба – изгнанники, застрявшие меж мирами, и по-настоящему не принадлежащие ни одному из них. Эта мысль слишком глубока для выросшего среди полудикого племени подростка. Паук едва ли сумеет облечь её в слова, но зато ощущает всем своим сердцем.       Взгляд в сторону только подтверждает это. Семейство Салли собирается на ужин. Джейк только что вернулся с охоты, неся с собой связку подбитых гарпуном, диковинных рыбин тела которых продолжают слабо светиться даже после смерти. Нейтири разожгла небольшой костёр, чтобы поджарить их, а Лоа'к с Кири держат над вырытой в песке ямой с огнём сплетённый из ветвей купол – чтобы открытое пламя было менее заметно с воздуха. Конечно, их всё ещё могут отследить по источаемом пламенем теплу, но они же не собираются поддерживать огонь на протяжении всей ночи. Приготовят пищу и сразу погасят его. Осторожность сейчас прежде всего.       Связанные общим горем едва ли не сильнее чем радостью, на'ви выглядят и ощущаются одним целым. У каждого своё место и своя роль. И один не может существовать без другого. Это гармония, это единство, это семья. Семья, в которой ему нет места. Кто он? Просто приблудившийся к ним чужак. Сын врага, оставленный в живых из милосердия, за которое уже должен быть благодарен.       Отвернувшись, Майлз устремляет взгляд в морские дали, привлечённый необычным мерцанием воды. Тихие волны, мягко накатывающие на выбранный для стоянки островок фосфорятся, расцвечивая ночь мягким голубым светом. Учёные, среди которых он рос, называют поистине чудесное явление сухим и безжизненным словом «биолюминесценция», объясняя что морские организмы светятся для того, чтобы отпугнуть хищников, или наоборот привлечь добычу или особь другого пола, но всё это так по-человечески поверхностно. Проведя бо́льшую часть жизни среди на'ви, Паук смотрит на мир куда глубже, и видит естественную красоту жизни.       Там, среди вечно катящихся куда-то волн обитатели Пандоры поют свои песни, сплетая тысячи разных мотивов в единой симфонии. Гнездящиеся на островах икраны вылавливают подплывших слишком близко к поверхности клещерыб, оглашая тишину пронзительными криками радости. И пусть их жертвы безгласны, боль и ужас последних мгновений их жизни безмолвной нитью вплетаются в охотничий мотив. Конец их жизней знаменует продолжение чужой, как и везде в природе. Ночная охота сейчас в самом разгаре, поэтому крики икранов самые громкие, но даже за ними юноша без труда различает глубокие и сильные голоса тулкунов. Они поют песни, поверяя друг другу великие тайны океана, о которых, должно быть, не ведают даже их духовные братья и сёстры.       Гладь ночного моря перед его глазами сияет ярким фосфорным светом, и в его потрясающих переливах Пауку чудится ритм. Отголоски той Песни, которую невозможно узнать до конца, даже прожив на этом свете тысячи лет. Огоньки жизней загораются и гаснут, экосистемы рождаются и умирают, а Песнь живёт и продолжить жить, пока существует Пандора. В ней есть всё – рождение и смерть, наслаждение и боль, радость и горе... все они сливаются воедино, образуя многоголосый хор. Множество отдельных мелодий, звучащих в идеальной гармонии друг с другом. Но стать Музыкой, они способны лишь будучи связанными единым ритмом, который Паук неспособен почувствовать. Как и большинство на'ви. И лишь та, кто слышит голос Великой Матери, способна на это.       Кири. Легка на помине. Стоит Майлзу лишь только подумать о ней, как шаги её босых ног по песку уже звучат за его спиной.       — Пойдем, – тихо зовёт она, дотрагиваясь рукою его плеча. – Все уже давно собрались на ужин. Один ты сидишь тут, как...       — ...паук? – заканчивает парень, медленно поднимая взгляд. Сейчас, когда он открыл душу красоте мира, смотреть на неё становится почти больно – настолько она хороша. Удлинённое как у всех на'ви тело, плавные изгибы плеч, тонкий стан, ловкие и одновременно мягкие руки, сильные тренированные ноги – сочетание всех этих черт придаёт девичьей фигуре изящество и лёгкость. Высокая, стройная и по-кошачьи гибкая Кири движется с настороженной грацией ночной хищницы. И вся эта красота открыта его глазам. Из одежды на девушке только наброшенная поверх плеч накидка, сплетённая из синих и зелёных нитей, свешивающаяся на маленькую грудь ожерелье из изумрудных перьев, и набедренная повязка, скрывающее то, что в народе обычно принято скрывать.       Сглотнув, Паук поспешно находит взглядом лицо Кири, обрамлённое едва достающими до плеч, чёрными волосами. Бо́льшая их часть остаётся распущенными и свободно спадает по бокам головы. В косички заплетено лишь несколько прядок на висках, украшенных деревянными бусами, засушенными ягодами и ленточками из стеблей яркой травы. Выглядывающие из-под них уши чуть короче, чем у остальных девушек из народа оматикайя, а их кончики заметно скруглены. Как и у всех, кто родился от аватара.       Кто-то на его месте сказал бы, что это – недостаток, но для Паука нет никого лучше Кири. Она нравится ему со всеми её особенностями, которые лишь делают её чуть более похожей на него. Впрочем, юноша сейчас едва ли задумывается об этом. Ему достаточно просто взглянуть её милое личико, чтобы ощутить как все волнения и тревоги испаряются из головы, сменяясь приятным туманом. Он тонет в его жёлтых глазах. Ловит улыбку, едва обозначенную уголками губ, более синий цвет которых придаёт их краям особую чёткость. Любуется приплюснутым, милым носиком с бледно-голубой «подушечкой» на напоминающей нос земной кошки, фото и видео с которыми показывали ему учёные. Тёмно-синие полосы, ярко выделяющиеся на фоне голубого лица, ещё больше усиливают это сходство, а светящие серебряные точки, составляющие созвездие узоров поверх, заставляют её казаться волшебной.       — Паук... – передразнивает его Кири, голосе. – ...вот и приди к такому. Заплетёт в свою паутину, не будешь знать, что и делать.       — Щас как оплету! – находиться в чересчур игривом настроении после трагической смерти брата, как минимум неуместно, но Майлз и Кири всего лишь подростки, а потому на короткое время забываются, увлекаясь игрой. Вскочив на ноги, он стягивает с плеч накидку, с помощью которой спасался от ночного холода, и растянув её между вытянутыми руками начинает гоняться за подругой, изображая из себя паука, держащего ловчую сеть на втянутых лапках. Кири со смехом ускользает от него, они смеются и борются, топча белый песок пляжа. Девушка игриво шипит на него, прижимая уши к голове и оскаливая острые зубы, как огромная кошка.       Всё это напоминает Пауку о днях далёкого уже детства, когда они точно так же играли в лесу, беззаботные в своей детской невинности. Мысли отвлекают и замедляют его и в результате девушке удаётся поймать его за запястье и вывернуть руку, тем самым победив в шуточной схватке. Это Пандора – здесь ты либо учишься всё время быть на чеку, либо становишься чьей-то добычей.       — Пойдём, – не отпуская его запястья говорит Кири, пытаясь утянуть его к костру, но в этот раз Майлз не поддаётся. Ему нечего делать там, где собралась семья Салли. Не сейчас, во всяком случае. Он присоединиться к ним позже – когда уляжется буря в душе.       — Я не хочу, – освободившись, молодой человек возвращается на прежнее место, где сидел до того, как подошла подруга.       — Если не поешь, завтра не будет сил на дорогу и мама снова начнёт ворчать, что ты обуза и мы должны оставить тебя, – подсмеиваясь, начинает синекожая, но быстро поняв, что его отказ вызван вовсе не упрямством и не капризом, а более глубокими переживаниями замолкает и устраивается рядом. Некоторое время они просто сидят, слушая плеск волн в тишине и болтают ногами в воде, которая сочится синеватым свечением вокруг их стоп. И это опять напоминает ему о беззаботном прошлом. Когда Небесные Люди ещё не вернулись, а Пандора не страдала от опустошительной войны, навязанной всему живому вероломными захватчиками.       — Нельзя сейчас быть одному, – глядя в океан произносит Кири, накрывая при этом пальцы Паука своими. Её ладонь у́же и длиннее, но при этом тоньше. На её фоне, его собственная кажется слишком короткой и широкой. Прямо как лапа мартышки. Кири права, он – Обезьян и никакие полоски, намалёванные синей краской на коже не скроют этого. Ещё одно подтверждение его мыслям, которые юноша всё же решает озвучить одной короткой фразой, вмещающей всю суть того, что он надумал за эти часы.       — Я всегда один, – вспоминая обо всех мыслях, что посетили его на этом берегу и беспомощно смотрит на девушку, не зная как поделиться с ней этим. Юноша не привык говорить о чувствах, да и не знает, как такое вообще можно сказать? И хоть Кири скорее всего поймёт и не станет осуждать за спасение Куоритча, Паук не может преодолеть волнение. Если бы только у него была тсахе́йлу, он смог бы рассказать обо всём без слов. Поделиться с девушкой тем, что у него на сердце. Но нет, он – человек, а она – на'ви.       — Глупости. Мы с тобой, Паук, – Кири придвигается к нему и крепче сжимает пальцы, давая ощутить поддержку. – Я с тобой.       — Они не видят меня, – для человека нет ничего плохого в том, чтобы быть одному. Люди по натуре – одиночки. Во всяком случае по сравнению с на'ви. Потому что для на'ви нет ничего хуже, чем быть отвергнутым собственным племенем. Джейк рассказывал, что недолгое время, проведённое им в статусе отступника и изгоя, было одним из самых тяжёлых моментов в его жизни. Самого Паука не отвергают, но при этом и не принимают полностью. Он завис где-то посредине. Прямо на разграничительной черте, проведённой между «своими» и «чужими». Примерно там же, где находятся и учёные, помогавшие защищать Дерево Души, но так и оставшиеся для оматикайа нежелательными пришельцами. Ходящими-во-Сне и Демонами. Полезными, но презираемыми.       — Я вижу тебя, – нетерпеливо возражает девочка, для убедительности прикасаясь пальцами к векам, а затем дотрагиваясь до груди юноши, щеки которого вспыхивают под стеклом кислородной маски. Прикосновения этой девушки всегда так на него действуют. Сердце начинает биться чаще, голова кружится, а естество охватывает странная но приятная тревога, или скорее волнение даже.       — И я вижу тебя, – Кири ждёт от него этих слов, поэтому Майлз и произносит их чуть подрагивающим голосом, замечая как отпотевает внутренняя сторона стекла от его участившегося дыхания. По традиции он должен зеркально повторить её жест, но почему-то сейчас приходится преодолевать смущение, чтобы просто прикоснуться к подруге. Странно, раньше они часто дотрагивались друг к другу когда играли или шутливо боролись, испытывая свои силы. Он таскал Кири за хвост при каждом удобном случае, а она дубасила его за это, крича в притворном гневе: «Скао!» Однако то были детские забавы и игры – весёлые и невинные.       Происходящее сейчас ощущается по другому. Более серьезно. Простой жест внезапно оказывается полон потаённых смыслов, от которых тело наполняет непонятный жар. Собравшись с духом, Майлз всё-таки кладёт руку между грудной клеткой и плечом Кири. Потому что это нужно сделать, даже если сердце выпрыгивает из груди, а усилившееся смущение грозит сжечь его изнутри.       Девушка несколько секунд смотрит на него а затем внезапно бросается на шею. Заключает в отчаянно крепкие объятья. Даже сейчас, когда их тела ещё растут она выше и сильнее него, а потому Паук задыхается от сдавливающей боли, которую причиняют ему тонкие с виду руки Кири. Однако он ни за что не променяет этой боли даже на самое сильное удовольствие. Потому что в ней его связь с девушкой. Сжимать друг друга так, чтобы стало больно – для них это единственный способ ощутить хоть какое-то единство.       — Я не хочу, чтобы это заканчивалось... – шепчет Кири, всхлипывая у него на плече. – Я хочу и дальше быть с тобой вместе.       Майлз молча обнимает девушку, крепко прижимая к себе. Он и сам думает о том же. И раньше думал, но последний год – постоянно. Он не сможет быть с ними вечно. Однажды проклятье его происхождения обязательно разлучит его с Кири, Лоа'ком и остальными. Он ведь даже не один из них. Если не сказать хуже. Джейка и его детей до сих пор травят время от времени, презрительно называя их «полукровками»и упрекая за то, что в их жилах течёт «кровь демона». Что уж говорить о нём – сыне врага.       Прежде юноша думал, что именно его тёмное наследие разведёт их пути, но теперь видит, что не всё так просто. Девушка, которую он так хочет укрыть руками от всего мира, мучается от похожих предчувствий. Они лежат на её сердце подобно тени от облака, закрывающего солнечный свет в ясный день. Тайна, окутывающая странную беременность её матери, не даёт Кири покоя, а её странная связь с Эйвой, из-за которой она то и дело уходит в себя или и вовсе бьётся в ломающих тело конвульсиях и вовсе пугает. Лоа'к рассказал о том, что случилось с ней в Бухте Предков, и ему невыносимо даже думать о том, что подобное повториться.       Паук задыхается, хватая ртом воздух, но всё равно, упрямо продолжает сжимает Кири руками. Держать её как можно крепче и ближе к себе – это кажется сейчас максимально правильным и естественным. Потому что даже просто находиться рядом с этой девушкой, обнимать её, соприкасаясь руками и глядя в глаза – уже самое по себе большое счастье. То самое чувство и называют «бабочками в животе». Однако в какой-то момент им всё же приходится отпустить друг друга. И его слабость тому причина. Поняв, что сжала его слишком сильно, синекожая виновато поникает ушами. Но взгляда не отводит, продолжая смотреть в его глаза.       — Энергия даётся на время... – слова старой присказки, бытующей среди на'ви шёпотом срывается с её губ. Кири как будто не хочет этого говорить, но её заставляет что-то гораздо более могущественное. Это как пророчество, отдающее горечью на устах...       — ...и однажды настанет день, чтобы вернуть её... – эхом откликается Паук, ощущая как его сердце сжимается в предчувствии.       Что произойдёт в будущем. Что-то, плохое, что обязательно разлучит их. Отнимет друг у друга. И не важно, будут ли это очередные махинации его не-отца, пытающегося перетянуть Паука на свою сторону. Снова сделать его Майлзом, а затем использовать против тех, кого он считает семьёй. Или некое, неясное пока ещё предначертание Эйвы, пытающейся превратить Кири... в кого? Пророчицу? Или может быть использовать её тело, как аватар, чтобы поговорить с народом на'ви? Донести до них свою волю или может быть спасти от Небесных Людей? Кто знает. Под покров этой тайны им двоим точно сейчас не проникнуть. Однако оба чувствуют тяжесть нависшего над их головами рока, с которой не сравнится даже вес всех глыб в Парящих Горах.       Чувствуют, но несмотря на абсолютную безнадёжность оба готовы бороться с судьбой, до конца отрицая предначертанное. Как все подростки – не важно, люди они или на'ви. Чувство тяжёлой безнадёжности, только что пригибавшее его голову к земле, сменяется решимостью. Она разгорается в его сердце, как костёр в ночи и юноша, так пока и не определившийся – Паук он всё-таки, или Майлз, решает, что будет драться за неё до конца. Он не отдаст Кири ни Куоритчу, ни даже Эйве – вообще никому. Потому она не хочет, чтобы её отдали. Это ясно читается в её огромных жёлтых глазах. Да она и сказала ему в начале странного разговора.       Обменявшись долгими взглядами они оба начинают тянутся друг к другу. Синхронно, интуитивно, порывисто. Необдуманно. Ещё слишком рано. К тому же война – не время для подобных вещей. Ну а Нейтири так и вовсе, наверное, прикончит его, узнав что он дотронулся до её дочери. Хотя ей ли – ушедшей от суженого к земному морпеху – осуждать дочь? Нет! Поэтому он срывает маску.       Лицо Кири, меж тем продолжает медленно придвигаться к Майлзу. Всё ближе и ближе На несколько секунд они соприкасаются носами, потираясь друг о друга подобно кошкам, а затем она позволяет себе дотронуться губами до его губ. Стоит этому произойти, как всё волнение парня сразу исчезает в вихре разыгравшихся чувств. Они подхватываются, отрывая от остывшего за ночь песка и уносят куда-то вверх – в небо. На недостижимую даже для турука высоту. И в эпицентре охватывающей Майлза бури рождается понимание, что Кири ему не просто нравится. Он действительно любит её, хотя сейчас едва ли понимает значение слова «любить».       Кири протягивает ладони, дотрагиваясь кончиками пальцев до его висков, и юноше почему-то начинает казаться, что он может чувствовать то же, что и она. Это тсахейлу? Или какой-то её аналог, для которого не нужно соприкасаться нервными отростками на конце косы, которой у него нет? Пауку некогда думать об этом – каскад чужих чувств ошеломляет. На миг ему словно удаётся увидеть мир глазами Кири – вобрать в себя эту восхитительную, звёздную ночь со всем её многообразием цветов и красок – как на воде, так и в небе. Ощутить песок под её ногами, и свои руки на её плечах. А затем всё поглощает чувство лёгкости и удовольствия. Кайфа.       Открыв глаза – рефлекторно закрывшиеся перед началом поцелуя, и ответному взгляду девушки видит, что она чувствует то же самое. И удивлена не меньше. Может причина в таинственной силе, с помощью которой она направила флюоресцентных рыбок внутрь зато пленного «Морского дракона», осветив путь Нейтири и Тук? А может любовь соединила не только их сердца но ещё и умы? Это сейчас не важно. Главное, что за те несколько секунд, пока соприкасаются, сливаясь в поцелуе, они успевают разделить целую Вселенную ощущений, которая у них теперь одна на двоих. Затем раздражённый оклик Нейтири, зовущей дочь на ужин, заставляет их отпрыгнуть друг от друга. Не пойманы, но весьма близки к этому. И чувство близкой опасности делает удовольствие ещё острее.       Разумеется, первый поцелуй не обходится без курьёзов. От неожиданности челюсти Паука сжимаются и в последний момент он кусает Кири за язык. За что предсказуемо оказывается обозван «скао». И получает чувствительную оплеуху. Уже так – для порядка.       — Мы идём! – кричит девушка, подчёркивая это самое «мы», после чего хватает Паука за руку и тянет к костру. В этот раз он следует за ней, потрясённый и одновременно успокоенный произошедшим. И пока они идут по пустынному держась за руки, на ум ему приходит изречение народа рифов, что путь воды не имеет конца. А это – не более чем остановка. Впереди же их ждёт ещё больше трудностей, но в Сердце Великой матери найдётся место для каждого её чада. В том числе и для такого пришельца, как он.       А Кири станет его духовным проводником в этот новый, неизведанный мир.