О кофе и иронии

      День начался совершенно отвратительно. Небо спустя кучу времени засухи решило резко разразиться проливным дождём и порывистым ветром, что даже близнецы решили закрыться в комнате, придумывая новые игры для Алисы и подколы для Эллиота, выглянув и посмотрев на Блада так, словно тот и правда обезумел. Однако он знал, зачем шёл, зачем промок так, словно упал в реку, и промёрз до костей, заходя в небольшой кафетерий почти на окраине города. Совершенно безвкусное место, где и гостей-то, казалось, почти не было, отвратный чай и неприглядная выпечка, но ей нравилось.       Безликий хозяин улыбнулся, но ощущение эта улыбка складывала такое, будто он дарит её душевнобольному, который в любую погоду наведывался к нему из самого поместья почти на другом конце страны. Блад свернул тёмный зонт, который в такую погоду не особо-то помогал, стряхнул воду со шляпы и глянул на него из-под промокшей чёлки.       — Не была ещё, господин, сегодня запаздывает. Наверное, из-за погоды.       Блад кивнул, устроился на одном из деревянных истёртых стульев в этом месте и ждал, пока хозяин принесёт чай. Самый гадкий в округе, но хотя бы горячий.       Безликий знал об их отношениях почти всё, для него это было сродни дамскому роману, иногда лежащему у него на прилавке. Изо дня в день, с тех самых пор, как в стране появилась новая чужестранка, он слушал пересуды жителей иногда осуждающие, иногда сочувствующие, но никто не знал, что завязалось всё в его заведении. Вначале девушка пришла к нему вместе с Алисой: они смеялись, что-то бурно обсуждали, поедая пирожные, а затем пришёл Блад. Алиса умолкла, глядя на шляпника недовольно, собрав морщинку на детском личике, и всё фыркала на каждое его слово. С этого всё и началось.       Никто во всей стране не скажет, что кровавый шляпник отличается большим терпением, особенно если дело касается его самолюбия, а Алиса то и дело испытывала его на прочность, почему-то думая, что, будучи единственной девушкой, к которой он воспылал интересом, их отношения никогда не разрушатся.       — Мия, — не очень уверенно произнесла девушка, поглядывая на хмурую Алису и протягивая Дюпре руку. Это и было началом чего-то нового под адом болезненного старого.       Сначала Блад проявлял к ней интерес, просто чтобы позлить Алису. Та просто кипела, когда он приобнимал девушку за плечи или старался оказаться как можно ближе, игнорируя Лидделл. Стоит отдать должное Мие — его ухаживания она никогда не принимала, старалась отстраниться, а после отвечать иногда наигрубейшими колкостями. Чувства подруги оказались для неё намного дороже легкомысленного мафиози.       Только вот шляпник не заметил, в какой момент его грубая шутка так резко обернулась против него, и Мия, вместо связочного звена их с Алисой отношений, оказалась в главной роли. Стоит ли сказать, что после подобного дружеские отношения девушек были окончательно испорчены? Они уже шли крупными трещинами, но как только Блад решился объясниться перед Мией в любви, девушке скрепя сердце пришлось покинуть часовую башню и переехать во дворец, куда её давно звала Вивальди.       Блад был вхож во дворец, всегда, в любой момент, когда только пожелает, через чёрный вход или через парадный, только придумай повод, но больше сестра и на порог его не пускала. Женская солидарность сыграла свою роль. Разбитое сердце Алисы, разрушенная дружба и безмерное чувство вины Мии растопило жестокое сердце: она не могла позволить обидеть кого-то ещё больше.       И единственным местом, в котором они могли встретиться, по иронии судьбы оказалась всё та же маленькая кофейня, где их нитки связались: каждый день Мия абсолютно серьёзная и всё более осунувшаяся заходила в неё за кофе.       Он подскочил с места, как только прозвенел маленький колокольчик над дверью. Девушка, насквозь промокшая и дрожащая как осиновый лист, уже хотела стянуть прилипший к коже плащ, но, только заметив его, с тихим судорожным вздохом, запахнулась потуже и прошлёпала до прилавка, оставляя за собой небольшие лужи.       — Мия, пожалуйста, — с толикой раздражения проговорил Блад, берясь за её локоть, — там настоящий ливень, тебе не нужно уходить только потому, что я здесь. Отогрейся хоть немного, ты заболеешь.       — Господин Дюпре, — зубы постукивают друг о друга от холода, из-за чего у неё не получается чётко выразить все эмоции насчёт его нахождения здесь, но взгляд жёсткий, усталый и разочарованный ловко пригвоздил его к месту, заставляя собрать все свои силы, чтобы не отвести взгляд. — Я как-то дошла до этого места, и дождь мне не помешал. Прошу прощения, спешу и не смогу отдохнуть в вашей компании.       Жалкий. Никогда он себя таким не чувствовал, но с ней… Казалось бы, давно пора было плюнуть на всё, вновь взрастить свою гордость и продолжить дела мафии, но стоило только мелькнуть ей своими шелковистыми волосами или посмотреть тёмными глазами, засмеяться громко, без стеснения. Блад тряхнул головой. Он уже много раз пытался и, стоя сейчас промокший и потрёпанный, словно побитая собака, доказал всем в округе, что не способен отпустить её.       — Мия, прошу тебя…       — Блад, — грубо обрывает она, — Алиса скучает по вам, пожалуйста, не заставляйте её ждать.       — Мия, чёрт возьми, почему ты плюёшь на всё только потому, что когда-то я любил другую? Почему её чувства тебе важнее, чем свои собственные? Объясни мне, почему ты настолько мягкотела, что даже не пытаешься выстроить своё счастье? — резкие слова сами срываются с языка, а рука на женском локте сжимается так, что та кривится. Он пожалел об этом, как только тирада закончилась, хотел воскликнуть, чтобы не принимала его слова близко к сердцу, хотел объясниться, а главное — хотел, чтобы ничего этого не было, но чувственные слова, мелькавшие в его голове столько времени, уже выплеснулись наружу.       — А должна? — просто ответила она и, высвободив руку, вылетела за дверь, так и не дождавшись своего кофе.       Блад выдохнул, сжал кулаки до боли и шикнул на любопытного безликого, выглядывавшего из кладовой. В голове стоял гвалт, но он знал точно, что бы ни случилось — он придёт завтра и извинится, а лучше объяснится ещё раз, но не так резко. Мия должна понять, что он — пускай и плохой человек, но искренний, и чувства к ней настоящие, искрящие словно ток. Но на следующий день в кофейне она была уже не одна — рядом, хитро улыбаясь, сидел Эйс.