Весеннее обострение

      В департаменте было неспокойно.       Напряжением пахло уже у крыльца — весенний холодный воздух, разбавленный дымом от самокруток, явно был наполнен… тревогой. Курящие мужчины при виде Меркулова отсалютовали, на мгновение прижав пальцы к фуражкам, и, дождавшись формального кивка и приветственного «Вольно», вновь нервно присосалась к свернутым папиросам. Аркадий нюхнул дым — и сам занервничал. Неужто опять какие-то бесчинства в городе?.. А то и в губернии?.. Странно, Митька последнее время тихий…       В самих коридорах департамента было не лучше — дымом не пахло, но воздух гудел от нервных, как рябь на воде, разговоров. Аркадий приоткрыл дверь. Лица беседующих тут же обратились к нему — юношеское, румяное и напряженное, и женское, с поднятыми бровями.       Аркадий неловко прикрыл дверь.       Пасмурно.       Да, из-за погоды ему и напряжно. Слякать еще эта…       Но избавить себя от волнений было просто необходимо, поэтому первого встречного — коим оказался старший Потапенко, — он поймал прямиком за рукав. Медвежьи глазки, распахнувшись, ошалело глядели из-под нахмуренных кустистых бровей.       — Ваше высокоблагородие, сталося, чи шо, шось? — Аркадий завел его в свой кабинет и кивнул на стул. Потапенко послушно сел, точно цирковой медведь. — Але мои казачки шо учудили?       — Да я вопрос крохотный хочу задать. Неформальный.       — Який?       — Что-то стряслось? — Потапенко вскинул брови. — Ну… — Аркадий помотал запястьями в воздухе, надеясь, что и казак окажется того же, как и он, чуткого понимания мира кругом. — Неспокойно как-то тут.       — А-а-а, это… Так весна почалася. — Аркадий поджал губы, а от последующих слов Потапенко изумился не на шутку. — Вы ж першу у нас весну проводите, не в курсе багатьох… дел. Урусов зараз — все одно, шо кошак який. У Симаргличев воно по-иншому работает. У моих казачков, зверев справжних, — ничого, а у Урусова — песня кохання якась.       — А як воно… как оно все влияет на департамент? — нахмурился Аркадий.       — Урусов-то? Я не поясню, тут треба дивитися.       Аркадию, вопреки спокойствию Потапенко, стало еще тревожнее.       Единственная дочь Потапенко, Аксинья, молодая казачка — года на два старше Митьки, — спокойно себе восседала рядом с жертвой воровства. Пару раз Мелков, проходя мимо, бухтел что-то, но до явных оскорблений хрупкого пола доходить побаивался — Аркадий на корню пресекал любые зачатки недовольства. Казачка департаменту не мешала абсолютно, а иногда даже помогала — помощь Меркулов оценивал с достоинством.       Сейчас вот Аксинья свидетельствовала воровство, заодно помогая девушке, лишившейся документов и своего жалованья, успокоиться. Ничего не успокоит женщину в истерике лучше, чем другая женщина.       Аксинья для департамента делала многое. Впервые сделала зимою, когда донесла на убийство сироты-желтобилетницы, замерзший в сугробе, а после на пару с Урусовым помогла взять след — медвежье чутье не подвело, а мужское достоинство Урусова спокойно относилось к безнадеге, царившей в Доме. Это дело так и осталось в зиме — холодной, темной и колючей, наполненной отчаянием и голодом. Эту зиму департамент пытался забыть.       С тех пор Аксинья занимается делами Публичных Домов, следя едва ли не за каждой девушкой и женщиной. Некоторых тащит в полицию на проверку едва ли не в пасти. Вид здоровой медведицы, за юбку тянущей в департамент голосящую девушку, Аркадий запомнил надолго — никогда еще в нем в равной степени не смешивалась паника и дикое веселье.       Сейчас Аксинья приобнимала девушку за плечи, мерно покачивалась из стороны в сторону и что-то ей шептала. Объятья у нее были прямо-таки медвежьи. Дознаватель сидел и ожидал, когда девушка успокоится.       Аркадий в это дело не лез — не его, так сказать, уровень. Молодые пусть и решают. Он выручил себе пару минут отдыха и стоял, наблюдая за работой отдела. Бурной. Почему-то все не покидало ощущение того, что она таковой является только в его присутствие.       Урусов наконец вернулся, да еще и с женской кружевной сумкою, лихо накинутой на плечо. Волчонок — новый друг княжича — семенил следом, явно гордящийся своей работой.       — Какая у вас прелестная сумочка, Петр Николаевич.       Петр Николаевич рассмеялся, чем привлек внимание девушек. Жертва узнала свою потерянную вещь и сжала руку Аксиньи, словно не верила своим глазам, большим и светлым.       — От незадачливого вора мы на месте выбили признание и штраф. — Он кивнул на волчонка, и тот довольно завилял хвостом. Аркадий не сдержался и почесал его за ухом. — А вы, дорогая, извольте не тосковать. — Урусов аккуратно взял бедняжку за руку и помог подняться, отвел в сторону, дабы вернуть украденное.       Тут-то Аркадий и осознал, почему департамент был на нервах, и это его осознание позволило замечать все больше и больше деталей.       За годы жизни Аркадий видал множество флиртующих мальчиков, мужчин и стариков — и это все имело оттенки до того различные, что в пору писать отдельную книгу, и в той будет томов десять. От каких-то заигрываний девушки только расцветали, в полной мере ощущая себя прекрасными бабочками, а от каких-то девушки м вовсе кисло вяли. Невольно Аркадий вспомнил Митьку и его манеру флиртовать с каждой встречной девушкой, но ладно, тут дело молодое, ниже пояса все чешется.       Урусов же Аркадия поразил. И не в том дело, что девушка от его ласковых комментариев расслабилась и успокоились настолько, что прекратила нервно, слезно икать, а в том, что от Петра Николаевича Аркадий такой прыти просто не ожидал. Всегда гибкий, подвижный мужчина, всюду вставляющий забавные пять копеек, расцвел под иным углом, да так бурно…       После счастливой и румяной девушки Урусов переключился прямиком на казачку, и Аркадий стоял и глупейшим образом наблюдал за их воркованием. Урусов же едва не мурчал — ну вот коснется она его руки — и замурчит, завиляет хвостом, начнет ластиться…       — Про що я й казав, — прогудел Прокопенко прямо над ухом. — Ну-у, кошатина справжнисинька.       — Татко! — хрипловатым голосом рявкнула Аксинья, ужом выкручиваясь из любвеобильных, вовсе не цепких шутливых объятий. Она вскочила и встала рядом с отцом — румяная, брови вразлет, поза — гордая, статная. Девка — кровь с молоком. — Все, про тебе вже забула, прошу пробачити! Душа у мене вильна! И не при татови ж!       Они улыбнулись друг другу напоследок и разошлись.       Аркадий тоже ушел.       Из Публичного Дома, в котором требовалось навести справки, Петр Николаевич вернулся обалдевшим; примерно так же любитель цветочных запахов возвращается из чудесного весеннего сада, наполненного самыми разными пьянящими ароматами. Полдня Урусов едва ли не пел, светился, хватал за руки проходящих мимо и ни в чем не виноватых юношей, чаще — худых, чтобы можно было их закрутить как следует.       Один такой — златовласый и черноглазый — даже ответил на этот жест, и танцующие юноши прошествовали в нелепом подобии танца по коридору, шокируя работников, не успевших закрыть двери.       Аркадий на возмущения красного от злости Мелкова отвечал холодом и спокойным, не рвущимся на конфликт: «Весна скоро кончится».       «Кошатина» давала о себе знать во время созерцания очаровательных, хрупких созданий. Обожание прекрасного пола у Урусова обрело оттенок какого-то помешательства. Аркадий даже расслабился — он-то думал, что в департаменте будет сущий кошмар, но девушки сюда заглядывают редко, а Петр Николаевич всегда думает в первую очередь о работе. И чего только романтичного в этой пасмурной весне нашел? Вот уж правда — мартовский кот.       Такой же внезапный.       Аркадий зашел в кабинет и узрел Урусова, мирно спящего на диване в обнимку с волчонком. Даже пледом худо-бедно укрылся. Аркадий невольно вспомнил, как это спящее недоразумение утром «в шутку» приобняло его за пояс, отстраняя таким образом от дороги. Мимо проезжающая телега благодаря стараниям Урусова обрызгала снегом, перемешанным с грязью, лишь штанины. Петр Николаевич убрал руку не сразу, а спустя пару секунд — и без того долгих и возмутительных. А потом потянул носом прямо рядом с ухом Аркадия, взбежал по крыльцу департамента и скрылся за дверьми. Курящие тут же мужчины, лицезревшие эту сцену, только плечами пожали: «Не стоит волнений, ваше высокоблагородие, он скоро успокоится. Да и мужиков не трогает, не подумайте».       Аркадий не подумал, честно. Занервничал просто.       Урусова он разбудил так, как подобает начальнику департамента: сдернул с него плед и громко, коротко свистнул.       Урусов вскочил тут же, точно пес по команде «сидеть».       — Понял! — сонно буркнул он, потирая глаза, и встал, но впечатался в Аркадия и вновь рухнул на уютный диван. — Ухожу, ухожу…       — Чем этот диван вас так привлек? Мягок больно.       — Вами пахнет, — проворчал Урусов, потрепал такого же сонного волчонка по холке. Уже другим тоном, извиняющимся, Петр пробормотал: — Мягкий диван, хороший…       Урусов последний раз потер лицо и бодро встал, коротко поклонился и покинул кабинет.       Плед теперь пах Урусовым — листвой, холодом и горьковатым запахом волос.       «Вами пахнет». Это что же получается?..       Аркадий вздохнул.       Осознание себя мишенью, на которую оказался направлен прицел флирта Урусова, пришло только на следующий день, да и то с подачкой Мити, который, вернувшись домой, туманно сказал, что «Симарглыч как-то… распустился совсем… Такую речь про красоту нас, Меркуловых, продержал…» Аркадий тогда почти испугался за Митьку, а потом понял, что это — последствия. В опасности весь город.       Митя тоже догадался обо всем и злорадно усмехнулся, мол, а вашему департаменту каждый день его терпеть. Аркадий так же молча вздохнул: да, представляешь.       Митька только отросшие русые вихры пригладил и ушел к себе, напоследок кинув, чтобы Аркадий «не вовлекся в интересы Урусова и не поразил все семейство своими предпочтениями, тетушка ведь не переживет».       Кровные не всегда приносили столько проблем, но эта особенность Симарглыча казалась Аркадию почти умилительной. Мужчина, искрящийся шутками, нежностью и ласками привносил в департамент то самое весеннее ожидание чего-то хорошего, как кот обычно приносит хозяину в знак любви дохлую мышь. Мышек Урусов, конечно, не таскал.       Со временем этот его настрой стал угасать, чтобы к концу очередной недели погаснуть вовсе.       Весь, абсолютно весь департамент в этот день задержал дыхание, чтобы встретить спокойного, меланхоличного, больше-не-флиртующего Урусова выдохом облегчения. Сам же Урусов первую половину дня ходил так, будто добрые две недели до этого момента беспробудно пил, а сейчас отчаянно пытался вспомнить, что вообще начудил за то время своего забвения. Департамент вежливо отмалчивался, дабы не смущать княжича.       А Аркадий как есть, так и сказал.       — Ваше весеннее обострение прошло?       Петр Николаевич покраснел и, не решив, улыбнуться ему или нахмуриться, просто кивнул. Прежней тугой живучести более не было — была ровная водная гладь. В департаменте было спокойно. Он наконец-то прекратил ощущать себя барышней, на которую направлено особо яркое внимание буйного юноши.       — Более ничего подобного не побеспокоит?       — Никак нет. Извиняюсь за возможные предоставленные неудобства.       — Мой плед все еще пахнет вами.       Урусов застыл, бросил взгляд на диван. Вспомнил.       — Мне постирать?..       — Нет. — Аркадий приложил все усилия для того, чтобы его губы не растянула глупая улыбка. Он никогда не умел заигрывать, но хотя бы попытался — грубо, но так забавно: — Как иначе я буду вдыхать ваш чарующий запах?       Пять секунд ушло у Урусова на то, чтобы осознать услышанное, и еще одна — чтобы раскраснеться до оттенка маковых лепестков.       — Д-до свидания, — бросил он, разворачиваясь на каблуках и кидаясь к двери.       — Весь департамент такое терпел!.. — весело бросил в догонку Аркадий.       Урусов в ответ невнятно взвыл, и Аркадий рассмеялся, легко и свободно.