***
Разумеется, Назар борется. Он стоически выдерживает влияние вируса на его организм, сопротивляется ему настолько, насколько это вообще возможно, и в первые пять дней пребывает в сознании довольно часто. В такие моменты, будь то пару десятков минут или несколько часов, Марк бросает всю работу в лаборатории и идёт к нему в бокс, с некоторым сожалением надевая на себя защитный костюм. Всего раз, поддавшись порыву, он приходит не в нем, за что получает нагоняй от Назара. — Ты должен заботиться о своей безопасности, — упрямо повторяет он, — Я такой же инфицированный, как и другие, ты не имеешь права пренебрегать защитой. Больше так не делай. — Не буду, — просто обещает Марк, прижимая его спину к своей груди. Они лежат на кровати, вокруг Назара навешаны провода от приборов, что следят за его состоянием, но сейчас они не мешают. Марк их просто не замечает. — Хочешь чего-нибудь? — Выжить, — честно признается Назар, — Но я знаю, что вряд ли смогу. Пообещай мне, что даже если я умру, ты продолжишь работу над вакциной. Пожалуйста, пообещай мне это. — Обещаю. Лгать удивительно просто, когда ты делаешь это на протяжении почти всей своей жизни, и впервые Марк благодарен, что он достаточно циничен, чтобы не корить себя за враньё. Ему говорили очень много раз, что он просто-напросто не создан для обычной жизни. Не создан для того, чтобы посадить дерево, чтобы купить дом и родить сына. Чтобы обгореть на солнце во время отпуска, чтобы варить кофе по утрам и ездить на машине с открытым окном, слушая радио. Чтобы любить и быть любимым. Его называли бездушным, холодным и злым, не ведающим о жалости, сострадании и милосердии. Он был кем-то вроде злого гения — никто не испытывал к нему положительных эмоций, но все втайне надеялись на него, ведь в его руках была судьба всего мира. И сейчас Марк понимает, что это абсолютно верно. Ему немного все равно на человечество, оно само виновато в том, что начался хаос, но человек в его руках является его миром, и его он обязан спасти. Чего бы ему это не стоило, сколько бы усилий не пришлось приложить. Потому что Назар стал первым, кто увидел в нем не доктора, гения и биоробота, а человека. Живого, порою слабого, имеющего потребность в любви, как и все остальные. И Назар единственный, кто эту самую потребность смог утолить. Потому его жизнь Марк готов спасти, наплевав на всех остальных. Он уходит, как только Назар засыпает на его руках, ослабленный болезнью. Выскальзывает из кровати, накрывает одеялом и идёт обратно в лабораторию, где все же дезинфицирует свою одежду и принимает душ. После он снова садится за работу. На следующий день, когда он возвращается в бокс, Назар набрасывается на него, бьёт в грудь, на новых инстинктах пытается прокусить защитный костюм, но терпит неудачу, потому снова начинает махать кулаками. Марк стоически терпит его вспышку агрессии и остаётся рядом, когда она стихает, успокаивая Назара своими объятиями. Тот медленно приходит в себя, трясется всем телом то ли от усталости, то ли в беззвучном плаче, и Марк с трудом различает его слова. — Что? — Когда я стану монстром, пожалуйста, убей меня, — Назар просит, и голос его прошит мольбой, в нем огромная, монолитная боль, от которой некуда бежать, — Пристрели сразу же, как только я перестану приходить в себя. Мне… Я не хочу, чтобы ты видел меня таким. Я не хочу причинить тебе вред. Пообещай. — Обещаю, — автоматически отзывается Марк, не вкладывая даже доли правды в сказанное, — Давай ты ляжешь на кровать, здесь нужно прибраться. Он укладывает Назара, сам быстро устраняет все последствия погрома. Физическая работа немного прочищает рассудок, Марк позволяет себе ненадолго отвлечься, а когда заканчивает, видит, что Назар снова спит. Он вкалывает ему дозу успокоительного и снова покидает бокс, направляясь в лабораторию. По пути он встречает несколько человек, в том числе друзей Назара, скупо кивает им, не желая вступать в разговор, и проходит мимо. Впрочем, они тоже не хотят с ним контактировать, в последние дни Марк напоминал бомбу замедленного действия, потому не испытывают его терпения и быстро исчезают из поля зрения. Он снова оказывается в окружении пробирок, колб, микроскопов и десятка пробных образцов вакцины, каждый из них имеет изъян, отделяющий их от звания панацеи. Марк ищет неточность, упорно изучает все свойства, пытаясь отыскать недочёты, то, что ему так и не удалось устранить, и засыпает от переутомления прямо за металлическим столом, зажимая в пальцах микроскопное стекло. Ему снится их первая встреча.***
— Это ещё кто? — недовольно спрашивает Марк, кидая взгляд на двух человек в форме военных, что топчутся у входа в лабораторию с заинтересованным видом, — Я их раньше не видел. — По данным сверху, они теперь будут жить в бункере, — вполголоса говорит Идан, разгружая коробку с медикаментами, — Тот, что пониже, Федор Логвинов, он действующий военный. Ну вернее был, пока не началась эпидемия. Сейчас он прислан сюда, чтобы доставлять провизию и отчитываться о распространении зомби на поверхности. Я слышал, что он вроде бы был контужен во время боевых действий, но ничего точно не могу сказать. — А второй? — уточняет Марк. — Тоже из военных? — Не совсем, — обтекаемо объясняет Идан, — Это Назар Вотяков, он бывший ОМОНовец. Признаться честно, я думал, что он двинутый на голову, но он оказался вполне неплохим. И вроде даже адекватным. — Сильно сомневаюсь. Марк разглядывает новых постояльцев бункера, в нем копится раздражение, которое он не в силах себе объяснить. Новые люди никогда не вызывают у него массу приятных эмоций, потому как поначалу лезут к нему и донимают вопросами о прогрессе в создании вакцины, и он их за это по-настоящему ненавидит. Будто изготовить лекарство от болезни, которая захватила весь мир, просто, как дважды два. Словно для этого не нужно жертвовать своим здоровьем и самим собой. Чёртовы розовые очки. Будь его воля, Марк бы давно уже сбежал отсюда, но чертова лаборатория, одна из немногих, в которой можно было содержать исследуемых и которая имела достаточное оснащение, привязала его к этому месту, не дав даже шанса уехать. Марка буквально бросили здесь среди кучи пробирок, чтобы он сидел взаперти и присылал каждую неделю новые пробные образцы вакцины, будто в этом заключалось его призвание. Он, может, хотел совсем иного, хотя бы в другом месте, где больше живых людей и нет необходимости смотреть на одни и те же лица, но у него отняли эту возможность, ясно дав понять, что либо он создаст лекарство, либо сдохнет под землёй вдали от всех. Ему ничего не осталось, кроме как принять условия Правительства, и позволить сделать из себя послушного пса. Унизительное положение, хуже не придумаешь. Ещё и эти двое, что стоят и смотрят по сторонам, будто впервые видят лабораторию. Ну точно двинутые на голову, не иначе. — Прошу всех, кто не имеет прямого отношения к исследованиям, покинуть помещение, — почти вежливо объявляет Марк, — Здесь вам не картинная галерея, любоваться нечем. Ни один из них даже не вздрагивает, и раздражение в груди закипает с новой силой. Не будь Марк сейчас настолько уставшим, он бы выбросил их в коридор, но придется действовать через слова. — Разве я неясно выразился? — спрашивает он, подходя ближе, — Пошли вон отсюда. — Сначала подпись, — Федор гнет губы в ухмылке и протягивает клипборд и ручку, — Подтвердите, что вы получили необходимую провизию, а после мы с удовольствием уйдем. Марк пробегается глазами по написанному, подсчитывает в уме, сколько коробок и с чем конкретно ему привезли, сверяется с данными на листе, а после ставит размашистую подпись и отдает клипборд Федору. — Прошу на выход. Федор усмехается и выходит в коридор, Назар отчего-то остаётся стоять напротив и разглядывать безо всякого стеснения Марка. У того только дым из ушей не валит, он всем своим видом намекает, что не очень-то и доволен присутствием лишних людей, но Назар будто специально игнорирует все сигналы и протягивает руку. — Назар Вотяков, — представляется он, и губы его растягиваются в лучезарной улыбке, — А вы, должно быть, и есть тот доктор, о котором мне говорили. Марк Маркул, верно? — Верно, — Марк игнорирует повисшую в воздухе ладонь и указывает на дверь, — Раз уж мы покончили с формальностями, то почему бы вам не последовать примеру вашего товарища и не покинуть лабораторию? — Да, это точно вы, — Назар кивает сам себе, ничуть не смутившись отсутствию рукопожатия, прячет руку в карман и внезапно спрашивает, — Можно задать вам один вопрос? Нельзя, думается Марку, убирайся прочь, просто уйди, не действуй мне на нервы, как же вы все меня достали. Но вопреки доводам разума он позволяет. — Задавайте. А ещё он знает, о чем его спросят. На самом деле у него несколько вариантов, но все они могут быть верны. На каком этапе находится процесс создания вакцины? Это правда, что вы сделали своего лучшего друга подопытным, когда он заразился? Вы действительно можете не спать несколько суток? У вас на самом деле два высших медицинских образования, которые вы получили единовременно? Правда ли, что до эпидемии вас хотели посадить в тюрьму за убийство отца? — Вы любите шоколад? Марк хмурится, его мозг, редко дающий сбои во время работы, перенапрягается и не понимает, что происходит. Чего? Любит ли он шоколад? Что за бред вообще. Какая к черту разница, что он любит, если сейчас, в разгар эпидемии всем плевать как на свои предпочтения, так и на предпочтения других. — Не уверен, что понял вас. — Ну шоколад, — Назар снова улыбается, — Молочный, с орехами, может, белый. Как вы к нему относитесь? — Сладкое вредно для зубов, — говорит Марк, ощущая себя до невозможного глупо, — Поэтому предпочитаю горький. Если вы утолили свое любопытство, то покиньте лабораторию. — Спасибо за честный ответ, док, — разворачиваясь к двери, кидает через плечо Назар, — Ещё увидимся. Он, наконец, уходит, оставляя Марка думать, что это только что было. Но так как время не стоит на месте, ему приходится вернуться к коробкам с провизией, помочь Идану разобрать их и изучить те материалы, что прислали на этот раз. Так вечер сменяет ночь, Марк уже было собирается уйти спать, но, перед тем как выключить свет в лаборатории, замечает на своем столе, который в последние два часа был оставлен без присмотра, что-то странное. Он подходит ближе и хмурится, когда понимает, что это плитка горького шоколада. Рядом записка. «Она не отравлена, честное слово, док. Угощайтесь».***
Марк просыпается от того, что Идан дёргает его за плечо с такой силой, что все предметы на столе чуть не падают на пол. — Очнись же! Там Назару совсем плохо, сделай что-нибудь! Сбрасывая с себя остатки сна, Марк вскакивает на ноги, подлетает к шкафчику и достает из него защитный костюм, ампулу с одним из последних наиболее удачных образцов вакцины и шприц. Он мчится к инфекционному боксу, попутно натягивая на себя маску, и сносит дверь плечом, заваливаясь внутрь. Назар лежит на полу и бьётся в конвульсиях, изо рта его валит белая пена. Марк присаживается на корточки рядом с ним, с другой стороны опускается едва подоспевший Идан. Вдвоем они фиксируют трясущееся тело в одном положении, и Марк делает укол в вену на руке. Спустя пару минут Назар утихает. — Это был последний пробник, верно? — спрашивает Идан с испугом, — Ты ведь не успел его размножить? — Все сохранилось в базе, — безучастно отвечает Марк, перенося тело Назара в кровать, — Я смогу воспроизвести образец повторно. Долго длился припадок? — Около пятнадцати минут. Марк кивает, осторожно убирая со лба Назара прилипшую мокрую прядь, Идан, поняв ситуацию, выходит из бокса, оставляя их одних. В тишине пищат приборы, Марк подключает их обратно и, убедившись, что все работает, идёт к двери. Там застывает буквально на пару секунд, кидает взгляд на спящего Назара и все же выходит в коридор. У него осталось мало времени. Он обязан успеть.***
Не остаётся ничего, что Марк бы не использовал в качестве стимулятора. Сначала в ход идут кофе и энергетические добавки к пище, затем — наркотики. Они генерируют силы, хоть с каждым днём он все больше становится похож на зомби, но Марка это не останавливает, как не останавливают предупреждающие взгляды Идана. На отходах он навещает Назара, что угасает все быстрее, и в один такой раз его сопротивление все же ломается. Его мужество ослабевает, он просит избавить от боли и страданий, умоляет спасти и защитить его, плачет, словно дитя, и трясется в агонии, пока Марк стоически терпит и обещает ему то, что никогда не сможет сделать. В его жизни было немало мучений, но вот это — самая настоящая пытка. И когда она, наконец, заканчивается, когда Назар снова проваливается в беспокойный сон, Марк выходит из инфекционного бокса и сползает по стене на дрожащих ногах, понимая вдруг, что не вынесет больше. Он готов потерять весь мир, готов обречь его на исчезновение и погибель, но он не сможет жить без Назара. Не сможет жить без его поспешных, тайных поцелуев за углом лаборатории, без его сонной улыбки по утрам и его рук на своей спине по ночам. Он без него не сможет никогда, потому что и это тоже болезнь, зараза, зависимость, и от нее Марк не создаст лекарства. Потому что любовь — самый чистый яд, что в конечном итоге убьет любого, и ни один антидот не поможет. Он встаёт, пошатываясь, идёт в лабораторию, выгоняет Идана и снова садится за работу. Он злится и психует, когда понимает, что последний образец вакцины тоже не способен полностью уничтожить вирус, а лишь ослабить его, и лезет в базу. Он ищет изъян, ищет то несовершенное, из-за чего не получается закончить начатое, снова и снова смешивает в пробирке уже знакомые ему вещества. Он теряет счёт времени и, когда, наконец, встает из-за стола, падает от бессилия, проваливаясь в темноту. Ему снова снится Назар.***
— Знаешь, заводить отношения во время зомби-апокалипсиса — это не то, что я планировал, — признается Марк, — Это не то, что я собирался допустить. — Но ведь допустил, — пожимает плечами Назар, не поворачивая головы, — Так что не вижу смысла теперь о чем-либо жалеть. Мы не всегда контролируем то, что с нами происходит. — Если кто-то из нас заразится, то все это плохо закончится для нас обоих. — С судьбой не поспоришь. Марк ничего не отвечает и зарывается носом в волосы на макушке Назара, обнимая его за живот. Они так и не вылезли из его спальни, хотя уже битый час обещали себе хотя бы пройтись по бункеру, ведь нельзя прятаться от мира (вернее, от тех остатков людей, что их окружают), словно они какие-то прокаженные. Но вопреки доводам разума остались в кровати, понимая прекрасно, что завтра могут не встретиться. Марку надо будет вернуться в лабораторию, а Назару вылезти наверх, чтобы принять очередную поставку провизии от Правительства и принести ее сюда. Он вполне может не вернуться, если наткнется на стаю зомби, но Марк предпочитает об этом не думать больше, потому что эти размышления совсем не помогают. — Ты всегда был таким фаталистом? — Я ОМОНовец, — усмехается Назар, проводя ладонями по его рукам, обвивающим талию, — Я по определению не дружу с головой, бросаюсь в пекло и вообще не думаю, прежде чем сделать. Риск — мое второе имя. — Идиот — вот твое второе имя, — бормочет Марк, рисуя пальцем на животе Назара причудливые узоры, — Почему ты не можешь просто вернуться туда, откуда пришел? Здесь слишком много зомби, и ты можешь случайно заразиться или стать их ужином. Почему ты не уедешь? — Я следую приказу, — отвечает Назар, поворачивается к нему лицом, — Охраняю стратегически важный объект. — Какой? — Тебя. Марк закатывает глаза и даже фыркает себе под нос, но Назар целует его в губы, заставляя перестать кривляться, и валит на постель, нависая сверху. От него тянет желанием, хоть они и едва очухались, и Марк не сопротивляется, позволяя ему снова взять себя. Не так, как в прошлый раз, а медленно, тягуче, до одури нежно и правильно, разрешая заполнить себя целиком. Гнется навстречу, подхватывает каждое движение на половине пути и шумно дышит в рот напротив, с трудом сдерживая тихий стон. Назар постепенно входит во вкус, доводит его до скулежа, до состояния, когда уже ничего не надо, и держит в своих руках, вынуждая дрожать и царапать короткими ногтями свою спину. Отпускает, когда Марк весь обмякает, и лишь тогда покидает его тело и оставляет короткий поцелуй на уголке рта, словно успокаивая после произошедшего. — Ты знаешь, что ты очень красивый? — внезапно спрашивает Назар, снова укладывая свою голову на его груди, — Серьезно, я когда тебя в первый раз увидел, подумал, что ты должен не в лаборатории сидеть, а красоваться на билбордах. Мир модельного бизнеса многое потерял. — Этот мир потеряет куда больше, если я не создам вакцину, — тихо говорит Марк, прикрывая глаза сгибом локтя. Он все ещё не пришел в себя, чтобы вести глумливый разговор, но все же находит в себе силы отшутиться. — И кстати тебе необязательно сыпать комплиментами. Я уже подставил свою задницу, так что можешь расслабиться. Не сбегу никуда. — Ты определенно ещё красивее, когда подставляешь задницу, — и хоть Марк не может видеть лица Назара, он уверен, что тот ухмыляется, — Прямо верх эстетического восторга. — Я тебя скоро убью, эстет чертов. — Не утруждайся. Будешь шоколадку?***
Марка снова будит Идан. Он поднимает его, тащит в душ, обливает против воли ледяной водой и бьёт по лицу, заставляя очнуться. Кричит что-то про то, что наркотики не выход и что если Назар узнает, то обязательно разочаруется, и что нельзя так себя изводить, ведь они работают над вакциной уже третий год, и не смогут все сделать за два дня, просто потому что Марк хочет спасти одного-единственного человека. Идан говорит и говорит, а когда голос его вдруг стихает вместе с шумом воды, Марк открывает глаза и пялится в пустоту, осознав неожиданно, в чем дело. — Шоколад. — Чего? — Идан смотрит на него, как на умалишённого, спрашивает, — Какой ещё шоколад? — Ну конечно! — Марк игнорирует его вопрос, вылезает из душа и делает пару шагов вперёд, едва сдерживая истерический смех от того, насколько же все просто, — Стабилизатор! Мы всегда брали альбумин, но ни разу не пробовали глюкозу. Как я раньше не догадался? Он ничего не объясняет Идану, прямо так, в мокрой одежде бежит в лабораторию и открывает данные о последнем, наиболее удачном образце, разворачивая всю структурную формулу вакцины. Он дублирует ее в пробирке, заменяя стабилизатор, и добавляет вместо белка глюкозу. Марк снова теряет счёт времени, ему кажется, что прошел всего час, но когда он заканчивает, к нему подходит Идан и говорит, что он сидит здесь уже почти половину суток. — Серьезно, Марк, так нельзя, — он вздыхает, сжимает ладонь у него на плече и хочет было сказать что-то ещё, но осекается, замечая у него в руке пробирку, — Это… Марк кивает. Это она. Вакцина. И она может сработать. — Ты сделал одну дозу? — уточняет на всякий случай Идан, глядя с примесью шока и удивления. — Три, — отвечает Марк, — И первую я опробую сейчас же. Дай мне защитный костюм и шприц. Он одевается так быстро, как только может, и бежит в инфекционный бокс. Назар оказывается снова не в себе, он бросается на Марка, выбивает из его руки шприц, колотит в грудь, кусает ткань костюма на шее, плечах и ребрах, хочет загрызть заживо, и Марк пугается, думая, что, возможно, ошибся в расчетах. Возможно, у Назара не было десяти дней, возможно, он уже никогда не станет прежним, и его пора уничтожить. К счастью, в бокс заходит Идан, он разнимает их, поднимает шприц и отдает его Марку, удерживая Назара в одном положении. Марк трясущимися руками делает укол, после чего трусливо сбегает, не желая становиться свидетелем возможной ошибки. Он прячется в лаборатории, снова ширяется колесами и уходит в нирвану, мысленно называя себя идиотом и ничтожеством. Пусть так, ведь если вакцина не сработает, то он именно таким и является. И он предпочтет умереть прямо здесь от передозировки, лишь бы не смотреть на то, как первым погибнет Назар. Потому что Марк достиг своего предела. Он тоже болен, и его излечить нельзя никак.***
Через стекло Марк смотрит, как Назар спит. Его дыхание ровное, глубокое, и это больше не болезненное бессознательное состояние, а спокойный, исцеляющий сон. Не пересилив себя, Марк заходит в инфекционный бокс и садится на край кровати, не веря тому, что видит. Вакцина сработала. Вирус уничтожен. Назар словно чувствует чье-то вторжение, приоткрывает сначала один глаз, затем второй, смотрит на Марка, слегка прищурившись, и слабо улыбается ему. — Ты все же сдержал свое обещание? — Представь себе, — усмехается Марк, запуская руку в карман халата. Ему хочется сказать много всего, ещё больше хочется сделать, но он решает оставить это на потом, достаёт из кармана плитку и протягивает ее Назару, — Будешь шоколадку?