Идеи, сомнительные и навязчивые

“Нам это нужно,” — говорит всегда тихий и вежливый голос так внезапно и резко, что Лео, привыкший голоса в большинстве случаев игнорировать, сбивается с шага и послушно останавливается. Это не первая поездка Лео в город в свободное время, и не первый раз, когда он проходит мимо торговых рядов… Но раньше никого из них ни товары, ни красоты шумного и большого города (хотя после месяцев, проведенных безвылазно на территории Латвиджа, что угодно покажется большим и шумным городом) не интересовали. Это… как минимум необычно, поэтому Лео как-то даже упускает момент, когда тихое и ненавязчивое прикосновение к мыслям превращается в настойчивое шебуршание и подталкивание под руку. Лео не спорит — раз он уже имел неосторожность не проигнорировать и поддаться, так просто от него теперь не отстанут. Так что он подходит к заинтересовавшей Освальда — это точно был он, больше некому, потому что Леви говорит иначе, а остальные предпочитают молчать и наблюдать с границы подсознания, — лавке. И останавливается в недоумении. Потому что лавка — очевидно новая, открывшаяся за те пару месяцев, что Лео тут не был, — забита… странным. “Джеклав”, что бы это ни означало, определенно не то место, в которое Лео пошел бы по своей воле. Во-первых, в город он выбирается ради книг и некоторых… других вещей, которых на территории Латвиджа не достать и иметь вроде бы как нельзя, но если никто не видит, то почти можно. Во-вторых, Лео все-таки слуга Эллиота Найтрея, кто бы там что ни говорил. Будет как минимум… неприятно (будет скандал, причем того редкого сорта, когда Эллиот едва ли искренне встанет на его сторону), если слугу Найтреев заметят в лавке, посвященной Безариусам от и до. Особенно такой. Конечно, Лео и раньше подобное видел — некоторым людям действительно нравится покупать что-то в поддержку того или иного герцогского дома… Но обычно дело ограничивалось фотокарточками или лентами родовых цветов и стилизованными знаками. Хозяин этой лавки очевидно чуть больший… фанат, если не фанатик, Джека Безариуса. Неудивительно — после громкого возвращения Оза Безариуса и еще более громкого явления Джека интерес к последнему не мог не возрасти. И все же от обилия зеленоглазых блондинов у Лео начинает резать глаза. “Восхитительная в своей отвратительности мерзость,” — говорит Освальд, переставший наконец скрестись где-то в мыслях, и Лео согласно хмыкает себе под нос и кривовато ухмыляется. Ему даже на мгновение жаль, что Элли не здесь и не видит… “Нам это нужно.” …Или не жаль. Где-то на грани слуха заливается смехом Леви, но уж кого-кого, а его Лео игнорировать научился давно. Иногда Лео даже интересно, всегда ли Джек следит за Озом, или большую часть времени оставляет того в покое. Потому что… если Джек хотя бы вполовину такой же раздражающий, как Леви, то он искренне Озу сочувствует. — Что именно? — едва слышно произносит Лео под нос, потому что совсем отключаться от реальности и уходить в себя ему не нужно: опасно. Заметят еще. Освальд бурчит что-то невнятное, но Леви переводит. Тянет лениво слова со своей непередаваемой интонацией между серьезностью и насмешкой… “Он про ростовую подушку с Джеком. Ту, двухстороннюю… И да, нам действительно это нужно.” — Нет. “Да. Просто представь, какое лицо будет у твоего дорого Элли…” Что ж, это хороший аргумент. Но Лео все еще не хочет тратиться на что-то подобное просто так. А затем у него возникает Идея. Если бы кто-то узнал, на какие ухищрения и уловки пошел Лео, его бы наверняка назначили главой дипломатического кружка. Или чего-то в этом роде. Но Лео в школьные клубы вступать никогда не стремился, а про общение с голосами он не рассказал даже Эллиоту. Незачем кому-то об этом всем знать. Что ж, Лео покупает им ростовую подушку с Джеком Безариусом (двухстороннюю и с шелкографией высшего качества!), а они оставляют его в покое в любое время, когда бы он ни попросил. Не комментируют, не подсматривают и вообще никак не выдают своего существования. Не самый равноценный обмен, по мнению Лео, но кто он такой, чтобы жаловаться? За возможность провести множество вечеров с Эллиотом без зрителей, он бы потратил и больше… Но раз они согласны на Джека, пусть будет Джек. Чуть менее сложно было убедить их в том, что покупку нужно совершить осторожно, в несколько удаленных по времени этапов. Потому что да, Лео совершеннолетний и даже получает за свою работу слугой какое-никакое жалование (деньгами, нервы и здоровье ему никто не вернет)... Но в Латвидже отвратительные правила. Пока учишься — несовершеннолетний и плевать, сколько тебе там лет, какое у тебя происхождение и сколько мертвецов сидит в твоей голове. А еще нельзя ничего непристойного — хотя на вкус Лео львиная доля женского отделения в библиотеке полна такого разврата, какого не во всяких борделях Ривьерры увидишь... Не то чтобы ему было с чем сравнивать, но кому-то из них — да. И нет, Лео не особо хотел это знать, спасибо, Леви, не разговаривай больше никогда. Если после смерти все Глены превращаются в склочных стариков, зануд и развратников, он максимально не хочет умирать. В любом случае, если бы он прямо так, не скрываясь, пронес в Академию подушку с Джеком, одна из сторон которой определенно не тянет на что-то приличное и допустимое для взора неокрепших умов, у него были бы проблемы. Подушку просто бы конфисковали, а статус Лео — и, что куда хуже, Эллиота, — среди учеников бы пошатнулся. Другое дело, если это прикрыть от взглядов учителей — подобная смелость на грани безрассудства вызовет скорее зависть и уважение, чем насмешки. В любом случае, пока они держатся в хоть каких-то рамках приличий, никто не осмелится бросить наследнику Найтреев открытый вызов. На них с Эллиотом и так смотрят слишком косо. Не то, чтобы они все были совсем не правы… но давать лишних поводов не хочется. У Эллиота слишком большое сердце и слишком чистая душа — он не выдержит, сломается однажды под грузом злых слов и слухов. Как бы Эллиот ни храбрился и не говорил, что ему плевать на всю грязь, что выливают на него и его семью, Лео знает — на самом деле Эллиота подобное задевает. Никому не нравится, когда обливают помоями. И не так важно, справедливо или нет. Сначала Лео покупает просто подушку, без наволочки. Он несет ее гордо и не таясь, позволяет осмотреть и куратору, и охране, и всем желающим: ничего запрещенного нет, ничего не вшито, и нет, это не какая-то уловка или что-то вроде того, просто у моего господина слишком нежные шея и спина, подушки Латвиджа ему не нравится, даже если он об этом не говорит, вы же знаете мастера Найтрея… Где-то на грани сознания Лео в этот момент Леви довольно апплодирует под удовлетворенное бурчание Освальда. Последний не особо рад, что покупка откладывается на несколько недель, но он верит в честность Лео (зря, но разубеждать невыгодно) и знает, что сделка будет доведена до конца. Потому что Лео тоже заинтересованное лицо. Затем Лео несколько раз выбирается по найтреевским (и не только, они с Элли еще в первые месяцы облазили почти весь Латвидж в поисках других путей на свободу) тайным проходам. Он приносит духи, сладости и косметику (подкупить дежурных девушек), приносит сигареты, алкоголь и определенного рода открытки (подкупить дежурных парней), он приносит безделушки (замылить им всем глаза) — и спустя несколько вылазок на него перестают обращать пристальное внимание. Понимают: самому Лео ничего не будет, а вот источник всякого рода запрещенки оборвется надолго. Правильно понимают. Лео заказывает наволочку на поддельное имя. Снимает очки, закалывает волосы, строит из себя совершенно другого человека, хотя где-то внутри его от подобных изменений выворачивает… И все же, это того стоит: Освальд где-то внутри довольно шебуршится, едва не мурлычет, Леви в кои-то веки переключился с доставания Лео на доставание Освальда, а сам Лео… ну, он планирует насладиться одиночеством в первый же свободный вечер, когда у них с Эллиотом совпадут настроения. Лео проносит свернутую наволочку за пазухой, щедро передает дежурным старшекурсникам приготовленные заранее сигареты, и тихо, почти бесшумно прокрадывается в их с Эллиотом комнату. Эллиот спит, развалившись на своей кровати — на их кровати, потому что постель Лео занята книгами, и разгребать он их не будет ни за что на свете, — и совершенно забыв оставить для Лео местечко. Ему же хуже. Лео бесшумно достает подушку, припрятанную под книгами, тихо, в несколько выверенных движений, превращает ее из мешка с пухом в почти-живого Джека Безариуса… Чуть не глохнет в процессе от восторженно-злобных звуков Освальда, но это тоже того стоит. У Лео аж руки сводит, как хочется обхватить эту подушку и не выпускать никогда, но это желания Освальда. У Лео свои планы. Он осторожно подкладывает подушку на руку Эллиота, и, как только тот переворачивается на бок и вцепляется в нее всеми конечностями (как обычно он делает с самим Лео, но так и быть, одну ночь Лео без этого проживет), — ложится на освободившееся место и забирает оба одеяла, заматываясь в них с головой. Следующее утро определенно становится одним из самых громких на памяти Лео. Следующие несколько дней — тоже. Элли недоволен. Элли не хочет находиться в одном крыле... Ладно, комнате, с Этим. Не то что в кровати. Но у него нет выбора. Потому что Лео — Освальд в его голове — категорически отказывается избавиться от подушки. Как и уйти спать в другое место. Но этого уже не хочет сам Лео. Еще до конца их самой первой недели в Латвидже Лео превратил вторую кровать в книжную полку, и теперь кровать Эллиота еще и его кровать. Эллиот давно смирился и даже теперь сам страдает, когда им приходится засыпать раздельно… и Лео солжет, если скажет, что это все не было его коварным планом. Но не сейчас. Сейчас Эллиот действительно зол, шокирован и оскорблен в лучших чувствах. Настолько, что он даже не стал задавать никаких вопросов — не подобрал слов или не отошел от шока, Лео так и не понял, но ему же лучше. Сначала Эллиот дулся, молчаливо (и не очень) истерил, и как-то даже незаметно для самого себя пропустил то время, когда вопросы “какого, почему и вообще зачем” еще актуальны. А сейчас поднять эту тему Эллиоту не позволит гордость и нежелание показаться нелепым. А Лео… ну, пока что реакции Эллиота его забавляют — и попытки избавиться, и молчаливое неодобрение, и недовольные крики по утрам, если Лео, к примеру, убрал вечером Джека в шкаф… Не то, чтобы Лео не понимал чувств Эллиота, но ему-то глубоко плевать на всех Безариусов вместе и на каждого по-отдельности. Это все Освальд… ну и еще Леви, совсем немного. Лео не уверен, Леви серьезно заинтересован или просто хочет позлить Освальда. …К слову о них. Сегодня Лео надеется ни разу за ночь не вспомнить об их существовании. Лео старается — прибирает комнату, отправляет подушку с Джеком на книжную кучу, перестилает постель и осыпает ее лепестками роз — всего с десяток, чтобы не было слишком заметно и подозрительно… Лео старается — делает все возможное, чтобы вечер с долгожданной мысленной тишине прошел настолько идеально, насколько это вообще возможно в Латвидже. Эллиот вроде бы оценил. Он обнимает, прижимается тесно-тесно, роняет Лео на кровать, жарко дыша куда-то в шею… Лео не думает, не анализирует, просто радуется касаниям, касается в ответ — и наслаждается тишиной. А затем Эллиот вдруг замирает и отскакивает, будто облитый кипятком. Лео, уже разгоряченный и ожидавший другого, раздраженно шипит, щурится сквозь слипшиеся от влаги волосы — и резко поднимается на локтях, чуть не стукнув макушкой Эллиота. — Ну что еще? — Я не могу так, — сдавленно шепчет раскрасневшийся Эллиот, косясь куда-то в сторону. — Потому что Он смотрит. Лео следит за чужим взглядом и закатывает глаза с тяжелым вздохом. Ну, чего-то такого следовало ожидать, потому что ну… это Джек, великий герой, остановивший Трагедию. Ему положено нарушать планы Гленов — даже если сам Лео таковым себя не считает и считать не хочет. — Так переверни, — раздраженно бросает Лео, откидываясь обратно на разворошенную постель и с разочарованием смотря, как Эллиот в самом деле отстраняется и уходит. Это действительно обидно и совершенно не честно. Потому что, вау, сегодня впервые за долгое время звезды сошлись, ретроградные луны и прочая прочая — и толпа мертвых мужиков и несколько мертвых женщин вежливо поумножались на ноль... Лео с наигранно-вежливым интересом следит за тем, как Эллиот подходит ко второй кровати, как наклоняется, как играют мышцы на его спине и руках, как натягивается полупрозрачная ткань… нет, думать об этом пока не стоит. Эллиот опасливо тянется к подушке и, подхватив тремя пальцами, резко переворачивает. А затем отскакивает с громким, почти девчоночьим визгом, и едва не спотыкается о край кровати. Хорошо, что Лео успевает откатиться. Было бы сложно объяснить, как вышло, что Эллиот сломал ему пару костей своей… кхм. Эллиот выглядит так, будто сейчас умрет: выбросится от стыда в окно, или выбросит Джека. Он наверное, с радостью сжег бы подушку, распотрошил бы ее, как делает Винсент — или хотя бы пнул ногой, пачкая грязью роскошную шелкографию. Наверное, он бы так и сделал — если бы на нем сейчас была обувь, и даже знание, что Лео за это откусит ему лицо, не остановило бы. Потому что, ну да, подушка двусторонняя, и одна из ее сторон даже не пытается притвориться чем-то приличным. Даже удивительно, что Эллиот не узнал об этом раньше. Впрочем, все это время он максимально старался игнорировать ее существование. Лео зол. Ему плевать на подушку — это подушка Освальда и, может быть, немного Леви — но реакция Эллиота его расстраивает. В любой другой вечер она бы доставила ему удовольствие, но сейчас это все окончательно убило весь настрой. Раньше Эллиота не смущали ни слуги, ни родственники, ни соученики из соседних комнат. Но, видимо, даже знание о том, что где-то в комнате притаился Джек, настолько играет на его нервах, что он не справляется с малейшим давлением. Лео, может быть понял бы, если бы не был так разочарован. И вечер, свободный от наблюдателей зря пропал, и вообще… И да, серьезно, всего один полуголый мужик. Молчаливый и нарисованный. Бедняжка Элли, как он выдерживает такое давление, Лео просто не может понять весь спектр его боли, отчаяния и стыда. Ужасно, наверное, так жить. Лео едва сдерживается, чтобы не прошипеть это вслух. Эллиот не поймет — и ему не нужно понимать. И вообще он не виноват ни в чем, но… — От Этого нужно избавиться, — мрачно говорит Эллиот, справившись с дыханием и подобрав, наконец достойные аристократа слова. Лео поджимает губы и щурится. Ему не хочется соглашаться. Но Эллиот прав. Какой смысл в их с голосами сделке, если Лео не может воспользоваться ее преимуществами? От Джека нужно избавиться — и лучше так, чтобы никто из Гленов не увидел подвоха. Ему уже надоела эта шутка. Лео не может придумать достаточно хороший план устранения Джека Безариуса из их с Эллиотом жизни. Или хотя бы комнаты. Во-первых, Освальду эта штука действительно нравится, пусть он и мечется между влюбленным воркованием и крайней степенью недовольства… Во-вторых, пока Освальд занят подушкой, Леви занят Освальдом, и Лео может уделить время себе, не отвлекаясь и не вникая в их древние разборки. В-третьих, Лео заплатил за это — деньгами, нервами, временем и приобретением статуса человека, который может достать и достанет любую запрещенку, если правильно попросить. Последнее льстило бы, но Лео не хочет быть у кого-либо на побегушках. И не будет, но пополнять запасы настолько часто определенно не входило в его планы. Впрочем, у него все еще есть Эллиот и его мозги. Эллиот хоть и дурачок иногда (почти всегда, когда дело доходит до общения, дружбы и прочего такого дерьма, но не Лео его осуждать), в остальном он почти гениален. Нет, Лео не предвзят — самую чуточку, может быть, но Эллиот действительно умен. Неудивительно, что именно Эллиот придумывает изящнейшее в своей простоте и наивности решение. Он приводит в их комнату девушку. Вообще-то подобное запрещено, но у Эллиота был благовидный предлог. С неделю назад он одолжил у нее конспекты и постоянно “забывал” вернуть. Он предложил ей взять их самой — и она пошла, разумеется, с подругами и с одной из смотрительских кошек (прикормить последних было той еще проблемой для Лео, они до сих пор иногда на него реагируют неправильно). К сожалению, все они из фанклуба Эллиота. К счастью, Лео не чувствует конкуренток ни в одной из них. Лео полулежит на их общей кровати с книгой в руках и с ногами поверх приличной стороны Джека — и лежать так действительно очень удобно, жаль, Эллиот так и не рискнул попробовать… Конечно, девушки не могли этого не заметить. Лео раздражает большинство из них, но… Джек тянет их взгляды будто бы магнитом. — Ой, а что это такое? — спрашивает якобы-равнодушно одна из них, самая смелая, первая решившаяся войти в их комнату. Лео молча перелистывает страницу. Гости Эллиота его никогда не интересовали достаточно, чтобы он ради них пошевелился по собственной инициативе. — Мой слуга, Лео. И его подушка с Джеком Безариусом. По перестуку каблуков, шелесту ткани и тени на грани зрения, Лео понимает, что девушек вокруг стало больше и подошли они ближе. Смотреть на них он все еще не хочет и не станет. Он перелистывает еще одну страницу, нарочито громко, чтобы все слышали… и произносит с равнодушно-ехидной ленцой, почти такой же, какая всегда слышна от Леви: — Из нас двоих именно ты к этой вещи неравнодушен. Всегда касаешься ее, следишь за ней взглядом… Шепчешь в ночи, как хочешь стать еще более великим героем… “И не можешь под его взглядом грешить,” — едва не добивает Лео, вовремя прикусывая язык. Вот это уже было бы лишним, от подобного будет отмыться сложнее, чем от десятка нарисованных полуголых Джеков. Эллиот сопит недовольно и зло, но Лео чувствует — все идет по плану, даже если они никогда не обсуждали свои действия и желания. Конечно, он мог бы сказать что-то другое, но Эллиот сам виноват, что не предупредил заранее — и что начал все это, когда Лео читает. Эллиот шумно выдыхает сквозь зубы и — явно нехотя и отводя в сторону взгляд — подтверждает его слова искренним, хоть и невнятным возмущением. Конечно, его фанатки восприняли это как смущение, нежелание терять лицо и прочую подобную романтическую чушь… Никто из них и не подумает, что Эллиот просто взбешен и возмущен до глубины души наглой ложью. Неудивительно. В конце концов, ни одна из них не может быть Лео настоящей конкуренткой, что бы они там себе ни думали. Дальше Лео за ними всеми не следит — новый поворот сюжета захватывает его сильнее сбивчивых объяснений Эллиота, его неловких благодарностей за конспект и вежливых, но настойчивых попыток выдворить девушек за дверь. Когда у него получается, он запирает изнутри дверь и устало приваливается к ней спиной. Лео откладывает книгу и даже снимает очки, откидывая волосы в сторону. — Неделя, — говорит Эллиот будто бы невпопад, пристально всматриваясь в Лео. Но Лео и без взглядов прекрасно понимает, о чем он на самом деле. — Три дня, не больше, — отвечает Лео. — Ставлю конспект с заданием по истории и маковый рулет сверху. — Идет. Лео, естественно, выигрывает. Даже двух дней не проходит, как его ловит одна из самых ярых фанаток Эллиота и спрашивает, действительно ли тот обожает подушку с Джеком. — О да, глаз с нее не сводит и оторваться не может, — с жаром отвечает Лео и даже не совсем врет. В конце концов, от ненависти до любви один шаг. Чем нелепее ответ, тем лучше — больше шансов, что никто из нормальных людей в восторженный писк фанаток не поверит. К тому же… об Эллиоте прежде ходили слухи правдивее и опаснее — а про Джека забудут через пару месяцев, когда он приестся, а его хранение из смелой, опасной выходки на грани безумия превратится в обыденность. Девушка удовлетворенно кивает своим мыслям и, игриво, почти нежно — Лео до сих пор не понимает, почему фанатки Эллиота считают, что он сделает что угодно ради мимолетного внимания благородных девиц, но ему такое их заблуждение пока выгодно, — берет за локоть… И шепчет с придыханием, робко заглядывая — пытаясь, по крайней мере, — в его глаза. — Достань мне ее, милый Лео, прошу тебя… хотя бы на вечер… Лео вздыхает, будто бы нехотя расцепляет чужие пальцы и отстраняется, смотря чуть в сторону. Ему даже жаль, что он попросил Гленов не появляться сегодня — их похвала его выдержке и актерскому мастерству бы не повредила. — Боюсь, я не смогу. Мастер Эллиот не поймет, а я не хочу ему лгать. — Он не узнает, ну пожалуйста… Лео наигранно сомневается, перебирает пальцами, а затем говорит, жестко и холодно: — Хорошо, на один вечер. И это будет действительно дорого. Жду на обычном месте за полчаса до отбоя. И уходит, не оборачиваясь и не говоря больше ничего. Ему не нужно, чтобы у нее — и у кого-либо еще — остались иллюзии, что с ним можно будет расплатиться флиртом. А еще чем раньше он обрадует Эллиота тем, что тому придется делать за него задание, тем больше шансов, что Эллиот не пошлет его куда-нибудь в сторону подушечного Джека. Всего спустя неделю Лео понял, что ему срочно нужно в город — за блокнотом, чтобы записывать должников и желающих взять Джека к себе на ночь. Его острая, но почти всегда перегруженная память уже не справляется. Сначала желающих было немного — лишь самые смелые из фанклуба Эллиота… Но потом о Джеке как-то — хотя Лео даже не сомневается, как, в конце концов он не просто так подогревал и развивал слухи, добавив в одни романтично-возвышенного флера, а в других выставив Эллиота наглецом без страха и уважения перед кумирами, — узнали почти все девушки и определенная доля парней. Кому-то из них было важно, что эта вещь принадлежала Эллиоту. Кому-то важнее было изображение. Кому-то просто хотелось прикоснуться к чему-то запретному. А кому-то… было интересно подержать вещь, к которой прижимались ночами девушки. В любом случае, все их желания так или иначе вызывали у Лео отвращение — порой даже большее, чем у Освальда. Особенно в те разы, когда Леви бросал что-то особенно ехидно-мерзкое, вроде: “Вау, как интересно — даже нарисованный он пошел по рукам. Как тебе это, Освальд?” Хотя слушать их грызню обычно было забавно, у Лео от них все чаще раскалывалась голова. Впрочем… Освальд хотя бы смирился с тем, что подушка уже не совсем его и приносит им деньги, еду, конспекты и должников… Касаться ее после десятков других учеников ни Лео, ни Освальду не хотелось. Но хотя бы Эллиот был доволен — в конце концов, не ему приходилось стирать Джека практически каждый вечер… И не ему выслушивать предложения разной степени непристойности. Лео, может быть, даже расширил бы бизнес и приобрел бы вторую такую же, но погода испортилась, выходить ночами стало несподручно, а преподаватели явно начали что-то подозревать. Пусть подушка уже почти не появлялась в их с Элли комнате, если кто-то из слуг или сотрудников начнет распутывать этот клубок… Одну подушку будет оправдать легче, чем несколько. Впрочем, Лео больше не планирует допускать чего-то подобного. Больше он на просьбы Освальда не поведется. Наверное.