святочные желания

Вечерний снег, словно дешёвый галлюциноген, ударил в голову резко и неожиданно. Поздний снегопад, оцениваемый на пять баллов из пяти по степени раздражения, колющими иглами царапал кожу, из-за чего хотелось выть, стонать, скулить и, наконец, плакать, дабы навечно отвязаться от мерзкого холода. Но получалось только сильнее кутаться в вязаный тёмный шарф да сжимать зубы до глухого скрежета и тупой боли. На некогда центральной площади города разноцветными огнями, как бисером, сверкала праздничная ёлка, встретившая новый год ещё целую неделю назад. Верхушка её была украшена до неприятного кривой звездой, мигавшей через раз, а острые ветви — крупными стеклянными шарами, поверхность которых покрывалась толстым слоем снежинок. Стояла она на каких-то железных прутьях, когтями скрежетавших по земле, а ствол её был тоньше фонарного столба, находящегося неподалёку. Ель выглядела очень высокой, будто упиралась своим верхом в чёрное небо и почти касалась его, но на деле превосходила по росту всё тот же столб всего лишь на двадцать сантиметров. И стыдно бы гордиться таким деревом, но отчего-то именно оно в очередной раз стало зимним достоянием города, оставив позади даже новый каток, открытие которого ждали десять лет. Старая мерзкая ель получила признание многих, бросив снежную пыль в глаза каждому, кто на неё глядел. Я же от этой пыли давилась. На пустой площади затихло абсолютно всё. Звонкий шум от скользящих по дорогам машин, людские голоса и детский смех исчезли в одно мгновение, оставив после себя омертвевшую тишину. Она расхаживала тихо и мягко по городским улицам, пряталась за заснеженными деревьями и, казалось, покрепче обматывалась старым платком, ибо сама же замерзала от столь родного мороза. Всем телом чувствовалось, что где-то за ближайшим углом она стояла и, щурясь, улыбалась, мысленно затягивая в свои объятия. От таких приливов беззвучия аж звенело в ушах. Утопив массивные ботинки в снежном порошке, спустя некоторое время я всё же добралась до скамейки, которая в одиночку противостояла нахлынувшему холоду. Она скрывалась в тени новогодней ели, всеми силами стараясь не попадать под свет фонарного столба, и словно ждала, пока я удостою её своей компанией. Сев на самый край и вытянув продрогшие в тонких колготках ноги, я откинула голову назад, больно стукнувшись лопатками о твёрдую деревянную спинку. Я устало расправила плечи, нахмурившись из-за неприятного шуршания куртки, что отдалось резьбой в висках, и вовсю раскрыла глаза, дабы не упустить ни единого изменения в чернильном небе. Все оттенки гагата смешались непонятной слякотью, будто акварель в стакане когда-то чистой воды. В начале зубастые снежинки сейчас были подобны росе, поэтому плавно и с особым видом нежности падали прямо мне на глаза, причиняя минимум боли, но всё же заставляя как можно чаще моргать. Они окропили ресницы, нанизываясь на них как бусины, и не спеша стекали по румяным щекам. Пройди кто мимо — подумал бы, что плачу. Сидеть в таком положении длительное время было неудобно, из-за чего мне пришлось как можно быстрее опустить голову обратно и с каким-то необычным, дотоле невидимым интересом разглядывать собственные ботинки, на которых отражение капель блестело радужными огнями гирлянды. Неисчезающая простуда царапала горло с самого первого числа, да и новый год я встречала с необычайно высокой температурой. Смею предположить, что какой-нибудь высококвалифицированный доктор потерял бы сознание, узнав, что я пренебрегаю своим здоровьем, расхаживаю под снегопадом без шапки и в юбке. Но благо такие врачи мне не были знакомы, а значит, что и в чувства никого не пришлось бы приводить. Хоть это радовало и слегка переключало внимание с острого кашля, из-за которого приходилось кусать губы до кровавых ран и отчаянно жмурить глаза от боли, что была вызвана очередным потоком ветра. Глаза покраснели благодаря морозу и практически начали слезиться, и мне бы стереть эти непрошенные эмоции с лица, да только посиневшие пальцы с прилегающей к ним сухой кожей не хотели шевелиться. Посильнее кутались в карманы, которые никак не согревали, но ни на минуту не жалели об отсутствии перчаток. Главный, пускай и глупый мой принцип в зимний период, но я чисто физически, хотя и морально тоже, не могла носить перчатки и варежки. Они сковывали мои движения и ужасно мешали, в особенности когда тёрлись о кожу, но я не могла ничего с этим поделать. Уже привыкла к многочисленным ранам на кистях и покраснениям, но, признаюсь, всегда думала о том, что когда-то мне всё же придётся пожалеть об этом принципе. Когда-то это всё может печально закончиться, но, чёрт, надеюсь, что не сегодня. Кое-как я подвигала пальцами в карманах и облегчённо выдохнула, так и не решившись вытащить руки на мороз, дабы стереть слёзы. Теперь со стороны действительно казалось, что я горько плачу, сидя в темноте в объятиях одиночества. Усмешка, вызвавшая очередное кровотечение на губах, выглядела глупо и разочарованно, но по-другому я и не сумела бы улыбнуться. Резкий порыв снега растрепал русые волосы, и передние пряди выбились из плетёных кос, начав хаотичный вальс под тихий зимний ритм. Лёгкая снежная пелена скрыла очертания многих зданий и закрыла меня под своею защитой от окружающего мира. Совсем неожиданно резкое карканье раздалось над головой, и я обернулась, замечая огромную чёрную ворону на сухой ветке. Её блестящие глаза с укоризной глядели на меня, пока кривой клюв продолжал открываться и позволять резкому гарканью прогонять устоявшуюся тишину. Страшное желание избавиться от крупной птицы завладело моими мыслями в ту секунду и почти взяло измученное сознание под контроль. Я даже сместилась с края скамейки, приподнимаясь на дрожащие ноги, чтобы внезапно подбежать к полусогнутой ветке, но птица оказалась толковее и, наклонив голову, в последний раз захрипела, прежде чем скрылась в незнакомом направлении. Тёмные перья были неразличимы на фоне вечернего неба, потому исчезнуть ей удалось целиком и полностью. Не зря говорят, что вороны довольно умны, теперь я с этим высказыванием абсолютно согласна. Карман куртки завибрировал, и окоченевшими пальцами я достала холодный телефон, на экране которого совсем тускло высветилось новое сообщение. Адресантом его была моя одноклассница, на повышенных тонах интересующаяся, где я, мягко говоря, пропадаю, ибо представление закончилось только что, а пропажа моя, оказывается, за всё это время так и не обнаружилась. От огромного количества вопросительных знаков мне пришлось окончательно встать с насиженного местечка и пнуть рыхлый снег ботинком, стараясь согреть данными импульсивными движениями своё слабое тело. Кое-как шевеля пальцами, я отправила ей небольшое сообщение, в котором тщательно изъяснила причину отсутствия. Ответ не заставил себя долго ждать и уже через минуту, когда экран покрылся полукруглым узором снежинок, оповестил меня о планах девушки: «Мы скоро выйдем из театра, встретишь меня?». Я невольно закатила глаза и покружилась на месте, спрятав лицо в пушистый шарф. «Думаешь, что он никак не отреагирует на мою выходку?». «Он даже не шелохнулся, когда ты ушла. Да и мы не пятиклассники, чтобы переживать о нашем местонахождении». Я выгнула бровь со слишком преувеличенной долей скептицизма, ловя ледяные касания ветра под одеждой. Зарядка на телефоне стремительно качнулась вниз, будто специально пародируя моё внутреннее состояние. «Лучше ты иди ко мне. Я в парке за театром. Около ёлки», — написала с опозданием ответ и зашагала к разноцветной ели, становясь к ней практически вплотную. Звезда её всё также раздражала меня своей неровностью и примитивным блеском, но взгляд свой я не могла отвести. Нечто непривычное и новое тянуло рассматривать худощавое дерево во мраке зимы, пока вечер до последней косточки поглощал город. «Не могу. Нас физик задержал у главного входа и устроил лекцию на тему безопасности в тёмное время суток. Как иронично». Усмешка скользнула по больным губам, и пальцы начали быстро постукивать по экрану телефона, предварительно воскреснув от январских морозов. «А говорила, что он не переживает…». «Забудь, теперь придётся звонить родителям, чтобы забрали. Иди тогда домой без меня. Увидимся завтра в школе». Тень, а, вернее, целая туча разочарования накрыла меня с головою, поколь негодование сжало сердце в тисках. «Не нужно было покупать билеты на столь позднее время, учитывая, что на «Белые ночи» от силы пошли только восемь человек, включая его самого». Моё последнее сообщение оставалось непрочитанным, когда я смотрела по сторонам в поисках кого-нибудь из одноклассников, но спустя мгновения поняла, что все они пошли по центральной улице, словно умышленно оставляя пустующую площадь с парком без внимания. Мне хотелось пересечься хоть с кем-то знакомым, дабы не идти домой в смертельном одиночестве. Жаль, поблизости никого не было, и ноги повели меня во тьму, оставляя за спиной нервные огни гирлянд. Танец льда и снега напрочь лишил меня человеческих чувств, а зимние ветры сильными пинками гнали к теплу. Аккуратно перешагивая через сугробы, я всё-таки умудрялась мочить колготки и, наплевав на суровую погоду вперемешку с законами логики, превращалась в невысокого снеговика, что должен был растаять от одного тёплого слова или взгляда, направленного на него. Впрочем, в жизни моей так всё действительно и было, отчего я пыталась как можно дольше оставаться в холоде и никак не реагировать на чью-либо теплоту. Получалось не особо-то и хорошо. В паре метров от меня, у боковой стены театра, во тьме утратившей свои яркие краски, горел мелкий огонёк, крохотная красная точка, из-за которой едкий дым молниеносно промчался мимо меня и оставил свой след на ломаных рёбрах. Кто-то курил, и кисти рук незнакомца слабо дрожали, из-за чего пепел стряхивался на землю раньше положенного. Я остановилась на месте, прямо посреди улицы, и в упор разглядывала фигуру, очертания которой растворялись в морозе вечера. Закусила щеку с внутренней стороны и зажмурилась, решая, стоит ли подходить к человеку лишь ради просьбы о сигарете. Курить не хотелось, да и нечасто я этим занималась, но нужно было как можно скорее согреться и расслабиться, после чего поспешить домой, чтобы там натянуть на себя самый мягкий плед и забыться во снах. Миг размышлений промчался в пульсирующих висках, и я уверенным шагом направилась к незнакомцу, оказавшемуся выше меня на целую голову, когда мы поравнялись. Пришлось поднять уставшие глаза и замереть, надеясь на то, что я лишь случайно обозналась. Дыхание перехватило не только по вине ядовитого дыма, но и из-за взгляда, брошенного на встречу с мертвенным блеском. Помнилось, что на солнце он переливался янтарём, сейчас же растворялся в тёмно-синих чернилах неба и граничил с гагатом. Тот, с кем сегодня, да и не только, я не желала пересекаться, стоял в этот миг прямо передо мной и прожигал душу холодным взглядом. Я безотчётно наклонила голову и поправила выбившиеся локоны волос за покрасневшие уши, приметно рискуя скрыть дрожь то ли от святочных морозов, то ли от едкого привкуса на языке при виде такого знакомого незнакомца. Скрыться бы и не позориться, но уже слишком поздно. Мужчина притронулся сигаретой к губам, тихо улыбаясь. — Зря ушла после антракта. «Белые ночи», признаюсь, оказались интереснее, чем я предполагал, — расслабленный голос пронёсся, как зимний ветер, и принудил отвести стыдливый взор с бледных мужских губ. Я скользнула глазами по чёрному пальто, задерживаясь на мысли о том, что оно определённо не греет. — В следующий раз говори заранее, если тебе что-то не нравится. Тогда мы всем классом выберем что-нибудь другое, — на фразе «всем классом» я горько улыбнулась, подмечая, что никто из одноклассников не стал бы делать что-либо по моей прихоти или по причине моего нежелания. Я глубоко втянула носом студёный воздух и закашлялась, напрочь позабыв о сигаретном дыме поблизости. Учитель физики, заметив это, отошёл от меня на некоторое расстояние и сунул одну руку в карман пальто. С еле слышным придыханием я сказала: — Дело не в этом, спектакль был неплохим. Отличным, если быть точнее. Да и это произведение Достоевского одно из моих любимых, — физик, который теперь стоял под неярким светом фонаря, выглядел немного озадаченным. На его тёмных волосах искрился подтаявший снег, а на щеках розовел лёгкий морозный румянец. — Просто уйти захотелось, — добавила я спустя секунды молчания и в сотый раз обвела сигарету желанным созерцанием, пока горло ныло от лжи. Педагог выгнул бровь и стряхнул светло-серый пепел в кучку снега. Его тонкие пальцы нервно дёрнулись, обнажив мелкую царапину на ладони. Наверняка она болела, но не настолько, чтобы кому-нибудь жаловаться. Да и возмущается ли кто-то, подобный ему, от раздражения обыкновенной раны? Безусловно, нет, но если бы он получил ранение в сотню раз серьёзнее, то, клянусь, не обратил бы и на это внимание даже под угрозой смерти, а лишь делал бы вид, что ему плевать. Хотя, вероятно, ему и в самом деле было всё равно на то, что происходит с ним. По крайней мере, в эту секунду он пытался понять смысл сказанных мной слов и искал в них крупицу логики, которой и в помине не было. Я переступила с ноги на ногу. — Просто уйти захотелось? — повторил он мои конечные слова и пропустил сквозь сжатые зубы мягкие струи дыма. — Почему же не предупредила? — я неловко качнула плечами, на что педагог раздражённо закатил глаза. — Всё-таки я твой классный руководитель и волнуюсь, — последняя часть его монолога пробила сердце, и моё таяние, о котором я размышляла прежде, началось. Кровь с ускорением, величиной векторной, как помнилось, растекалась вдоль всего тела, но так и не собиралась согревать меня. А одиночество старой площади болезненно отозвалось где-то внутри и сжало шею, намереваясь оставить на мёрзлой коже синяки. Я напрочь расшибла голову столь низкой температурой и, лишившись чувства страха, а также, видимо, собственного достоинства, подошла к преподавателю чуть ближе дозволенного, оказавшись вместе с ним под фонарём. Он опустил руку с табаком, а я с бесстыдной мольбой уставилась на него, обветренными губами проговорив: — Вы, кстати, не могли бы поделиться сигаретой, — убийственная пауза, — пожалуйста? — я до смерти замёрзла и еле как стояла сейчас перед физиком. Тело дрожало не хуже домов при землетрясении и готово было также эпично рухнуть, развалившись на части. Учитель мягко засмеялся и кинул окурок на снег, притоптав ботинком. Бледность снежинок преобразовалась в смесь тошнотворной отравы. — Не лучший способ согреться, — заметил он, прежде чем полностью развернулся ко мне, ответно приблизившись. Щёки мои горели уже не от холода. — Поэтому не поделюсь, — некая задорность проскакала между словами, а сам педагог невесомо потрепал меня по макушке, отчего волосы разлетелись по сторонам. Его пальцы были до жути холодны, как и глаза. Я отступила на шаг и пригладила локоны, сжав губы, ибо зубы мои застучали сильнее. Появилось сомнительное чувство, словно морозы пробрались вглубь моего тела и теперь игрались с его внутренностями, как со снежками, окончательно их калеча. Особенно неприятно болело в центре груди. — Что же Вы предлагаете? — шёпотом сказала я и отвлеклась на телефон, который оповестил об очередном сообщении одноклассницы. Я быстро вытащила мобильник из кармана куртки и оцепенела. «Как это не стоило покупать билеты на столь позднее время?! На святочной неделе чудеса происходят только после девяти часов вечера!» Я машинально усмехнулась, поймав на себе пристальный взгляд педагога, и смутилась. Быстро напечатала девушке ответ в виде саркастичного замечания о том, что это бред и детские небылицы. — Я предлагаю тебе пойти домой, чтобы ты согрелась, — мелодичный голос физика вывел меня из мыслей о святочных деньках, и я в упор взглянула на него. В свете бледного фонаря выражение его лица казалось чрезвычайно печальным, а взор до безбожного пустым. Оставшись без сигарет и в чудовищном холоде, мне не оставалось ничего другого, кроме как попросить учителя о маленькой просьбе. Он, конечно, мог мне и отказать, но если у него есть совесть и хотя бы капля сострадания, то для вида ему стоило бы проявить эти качества и помочь мне. — Хорошо, — согласившись с его словами, я улыбнулась. Ранка на нижней губе закровоточила, поэтому я была вынуждена без всякого изящества слизать солёную жидкость. — Но у меня есть одно пожелание, — преподаватель стряхнул маленькие снежинки с воротника пальто и взглядом показал мне, чтобы я продолжила. Судя по всему, его заинтересовали мои слова, чему я, бесспорно, обрадовалась. — Проводите меня до дома. Как классный руководитель, Вы обязаны следить за безопасностью своих учеников и не оставлять их одних на улице. Дрожащий голос растёкся по заснеженной улице. Учитель скрестил руки на груди и задумался, утопая в искрах звёздного неба. Ответил он мне не сразу, а лишь спустя пару минут. — Позвони родителям и скажи, чтобы они тебя забрали. Пока они не приедут сюда, я не оставлю тебя одну, — он уставился на меня и досадливо застучал пальцами. — Тем более я спешу и был бы очень признателен, если бы ты сделала это как можно скорее, — его фальшивая улыбка даже не скрывалась, и в груди у меня мучительно заныло. Факт того, что я ему докучала, был хуже зимних ветров, крадущих тепло. — Родители сейчас в другом городе, а в одиночку мне страшно идти, — выпалила я, бегая безумными глазами по сугробам около стены театра. — Пожалуйста, я живу неподалёку, это не займёт больше двадцати минут, — оправдания и мольбы так и лились из моего рта, словно воздух, которым я дышала. Я не знала, какие аргументы и доводы приводить в свою пользу, но чем дольше я мямлила себе под нос подобные обрывки предложений, тем суровее становился взгляд педагога. В конце концов я замолчала, и приступ сухого кашля начал раздирать горло. Я отвернулась, чтобы откашляться и прийти в себя, после чего заслышала тихий хруст снега в нескольких сантиметрах от своего тела. — Мне действительно нужно спешить, — преподаватель легонько коснулся моего плеча, сжав его, и нагнулся так, чтобы наши лица были на одном уровне, — но, знаешь, ты права. Я не могу позволить тебе разгуливать в одиночку по улицам нашего города. Это опасно. Потому давай поскорее доберёмся до твоего дома, — я ощутила его тёплое дыхание на своих губах и растерялась, резко выпрямившись во весь рост и сбросив его изящную руку с плеча. Я покрылась заметным румянцем и быстро кивнула, разворачиваясь к другой стороне улицы. На ходу бросила приглушённое «спасибо» и по приятному смеху поняла, что физику это показалось чем-то милым и, наверное, до одури ребячливым. Я ускорила шаг по направлению к дому, из-за чего преподаватель еле поспевал за мной. К сожалению, мороз всё никак не уходил от меня. — Боишься идти по такой темноте? — он задал свой неожиданный вопрос, когда мы переходили дорогу на красный свет. В такое время на старых улицах города практически не было машин, поэтому можно было нарушать любой закон, не боясь нежелательных последствий. Я обернулась в сторону педагога и засмотрелась на его тёмные волосы, которые всё также были украшены аккуратными снежинками. Они покоились в каком-то творческом беспорядке, что скорее стоило назвать научным хаосом, но мне не было никакого дела до правильности наименований. — Да, не особо-то и приятно прогуливаться в этой тьме, — мне снова пришло сообщение от неугомонной одноклассницы, которая опять-таки решила добиться своего: «А ты попробуй загадать какое-нибудь желание и сама же поймёшь, что это никакой не бред». Я недовольно скривила губы и решила поинтересоваться у физика, шедшего рядом со мной довольно близко, что даже наши плечи соприкасались, о святочных чудесах, если так можно выразиться. — Кстати говоря, Вы уже загадывали желание? Оно вроде как обязательно должно сбыться, — я обратно убрала телефон и потёрла покрасневшие кисти рук друг о друга, чтобы они согрелись. — Загадывал, а что? Хочешь узнать, о чём же в нём говорилось? — яркая улыбка и тёмные глаза шли в контраст между собой, пока снег становился только сильнее. Уверена, что его пальто уже насквозь промокло, как, впрочем, и мои колготки. — Нет, нет, — вскрикнула я и активно зашевелила руками, поворачивая за очередным углом. Высокие дома с каждым метром становились всё ниже и ниже, сменяя современные красоты на антикварность прошлых десятилетий. Свет в окнах превращался в некую роскошь и лишь изредка освещал нам дорогу. — Интересно стало, вот и всё. — А ты сама что загадала? — Пока ничего, — я повела плечами и почувствовала, как бешено застучало сердце. Мы гуляли уже больше пятнадцати минут и необходимость где-нибудь остановиться, сказав: «Приношу свою безмерную благодарность, это мой дом», всё усиливалась. Я обвела взглядом мрачный район и зацепилась за двухэтажный домик лимонного цвета, рядом с которым мелькал единственный яркий фонарный столб. Как можно быстрее я подошла к старенькой дверце, которая, как мне подумалось, служила входом в подъезд. — Мы пришли, — проговорила я, встав рядом со зданием, и крепче укуталась в шарф, что не грел меня с самого начала «Белых ночей», — благодарю Вас за то, что проводили меня, мне правда очень приятно, — эти слова я постаралась произнести громче своего обычного тона, но всё вышло в точности да наоборот. Учитель презренно оглядел домишко позади меня и усмехнулся. В его улыбке читалось нечто между иронией и смехом, что вызвало на моей коже новый табун мурашек. — Ты ведь боялась идти в одиночку вечером не из-за страха темноты, а из-за страха одиночества? — внезапно спросил он, подойдя ко мне чуть ближе. Что-то сродни жалости мелькнуло в его голосе, но мгновенно исчезло, стоило мне это заметить. Я громко сглотнула и кивнула, не смея опустить голову и отвести глаза. Определённо, в них был заметен животный страх, причина которого скрывалась не в личности, стоящей передо мной, а в моей лжи. — У меня, к слову, для тебя есть подарок, — я приподняла бровь и одарила педагога целой кучей скепсиса. Он же продолжал, роясь в карманах тонкого пальто: — Сначала я не хотел тебе это давать, но раз уж всё так получилось, — он обвёл надменным взглядом этот жалкий район, — то держи, — преподаватель достал пачку сигарет, что дрожала в его руках, и неприметную зажигалку с непонятным узором по центру. — У меня осталась последняя сигарета, так что забирай. Да и зажигалка мне не нужна. Его холодные пальцы соприкоснулись с моими, и я крепко сжала в ладонях так называемый подарок, качнув головой в знак искренней признательности. Только вот нечто непонятное, схожее с сомнением и тревогой, поселилось во мне. Я сощурилась и выпрямила спину. — Почему же раньше не поделились сигаретой, хотя я просила? — вопрос, который так и вертелся на моём остром языке, наконец вырвался на волю. Физик на это лишь покачал головой и снова стряхнул с себя снежинки. — Раньше, как ты помнишь, я сказал тебе, что это не лучший способ согреться и посоветовал пойти домой, — я согласилась. — Но теперь-то я вижу, что идти тебе ещё далеко, потому и отдаю этот вредный, но действенный ключ к теплу, — моё возмущение выказалось в громком цоканье, на что учитель потрепал меня по влажным волосам и со всей серьёзностью посмотрел в глаза, проникнув в самую глубь души. — Правда думала, что я не в курсе, как далеко от театра ты живёшь? Это ведь не твой дом, так смысл был упрашивать меня прогуляться с тобой? — лёд ветра и его слов ранили меня в замёрзшее сердце и, полностью покраснев от заслуженного стыда, я всё же начала разглядывать собственные ботинки, кончик которых был покрыт толстым слоем снега. — Я знаю домашние адреса своих учеников, и ты не исключение. Уши горели от принятия немого поражения, а руки крепче стискивали пачку сигарет и зажигалку. Хотелось бы сказать правду и истинную причину этого спектакля, сценарий которого мог показаться в сотню раз глупее любого представления, однако губы не шевелились, а глотка вдоволь растворилась в кислоте вранья. Учитель тяжело вздохнул и развернулся куда-то в сторону ближайшего двора, демонстрируя всем своим видом, что ему нужно уходить. Бросив на прощание привычное «до встречи», он ушёл во мрак домов, растворяясь в их тени. Я осталась стоять в полном одиночестве около незнакомого подъезда, подавив где-то у рёбер горький всхлип. Экран телефона показывал «21:48», и я неспешно пошла дальше, дрожащими руками вытаскивая тонкую сигарету и хватая её бледными губами. Пачку я выбросила прямо в сугроб, спрятав все крики совести куда подальше. Зажигалка не с первого раза вспыхнула, но как только огонь осветил пространство вокруг меня, я сразу же примкнула к нему табаком. Едкий дым заполнил пустоту внутри и начал согревать моё тело, как не делал этого никто из окружающих меня людей. Признаться честно, и я, и физик знали, что эффект от вдыхания этой отравы минимальный, но почему-то продолжали верить в него даже больше, чем в осознание того, что на нашей планете действует сила притяжения или в какой-то подобный очевидный факт. Единственное, о чём педагог уж точно не догадывался, так это о том, что своё святочное желание я всё-таки загадала, и оно уже сбылось. Стоя тогда возле неказистой ёлки и глядя на её звезду, я всем сердцем пожелала, чтобы мне удалось провести этот вечер наедине с любимым человеком. В конечном итоге всё так и получилось, только вот гадкое чувство того, что ради этого мне пришлось обмануть его, портило впечатление от столь долгожданной прогулки. Я сильнее вдохнула убивающий дым сигареты и крепко зажмурилась, когда резкая боль пронзила все мои конечности. До дома оставалось дойти два небольших квартала, из-за чего мне снова пришлось ускорить шаг. Уже у подъезда я кинула окурок в снег и притоптала его несколько раз, дабы дым перестал виться у моих ног. На лестничной площадке я с особым упорством достала ледяные ключи и открыла дверь своей квартиры, сразу же включая свет в коридоре. Внутри было тепло, но холод не хотел так просто избавляться от моего тела, поэтому отогрелась я только ближе к полуночи. Пока я сидела на кухне и пила горячий чай, укутавшись в мягкий разноцветный плед, мысль о том, чтобы признаться знакомой в действенности её взглядов, мигом пронеслась в моей голове и заставила схватить уже тёплый телефон. Зайдя в соцсеть, где я переписывалась с одноклассницей, моё внимание привлекла фотография, которую классный руководитель опубликовал три минуты назад. На ней была изображена прекрасная девушка, мило улыбающаяся с бокалом какого-то напитка в руках, а подпись гласила: «Моё святочное желание сбылось, и спустя долгое время мы снова встретились». Красное сердечко после этой фразы резало глаза, и я быстро отключила телефон, убрав его в сторону. Чёрный чай смешался с солёными слезами, а подрагивающие пальцы в сотый раз крутили колёсико зажигалки, огонь которой становился тусклее и тусклее. Всё-таки святочная неделя действительно творила чудеса, но не все из них заставляли нас плакать от радости.