and no more orange marmalade

Им должны были дать ещё немного счастья, позволить впитать в себя последние жалкие крупицы времени, которое они коротали вместе. А они должны были насладиться вдоволь тем, что находились сейчас рядом и повиноваться судьбе-злодейке, которая решила, что лишь она способна распоряжаться чужими жизнями, и вот-вот заберёт и у этих двоих самое ценное. Вот-вот она оторвёт их друг от друга — после этого они не увидятся больше никогда. — Минхо… Минхо, — едва слышное дыхание внезапно становится тяжёлым, словно Джисон на грани. Уже в который раз. Но Минхо держит дикую боль в себе, наклоняется к бледному, потерявшему всякие краски жизни, лицу, и едва ощутимо очерчивает пальцами контур губ. Трепет разносится по телу приятной волной, когда от прикосновения веки Хана подрагивают и приоткрываются. Он смотрит на Ли всё тем же взглядом: полным необъятной любви и преданности; в нём хорошо скрыта усталость и измученность болезнью. — Мой крохотный… Я здесь, с тобой, — ласково улыбается ему Минхо, подбирает тонкую, почти что прозрачную ладонь младшего и подносит к своим губам. Видит, что Джисон хочет поластиться, лечь ближе, но слабость не даёт ему сдвинуться с места. Даже кончиком пальца он не может сам коснуться Минхо — настолько устал. И дыхание становится едва посильной задачей, когда старший сваливается головой ему на грудную клетку, прижав хрупкую ладонь к себе. Тяжело смотреть на то, как смысл твоей жизни медленно испаряется. Ещё несколько часов — Джисона не станет. Тело заберут с белой больничной койки, уберут все его вещи из палаты, в которой последний месяц было слышно лишь писк аппаратов. Вот, он просит научиться жить, как было до него, а Минхо уже и не помнит: когда и как он жил в этом до? В том, в котором в квартире его ждало только мёртвое одиночество, где он с трудом существовал и проживал однообразные дни, отчаянно желая найти своего человека. Нет, он давно привык к пропитанной уютом атмосфере дома, которая создалась благодаря Джисону, он привык к его неудержимой любви к свечам с запахом апельсина, к его мелкому беспорядку, который тот оставляет везде, где побывал. Минхо привык видеть с утра перед собой взлохмаченную макушку и пухлые красные щеки, привык согреваться в ленивых объятиях и поцелуях. А что он будет делать без Джисона, без маленьких мелочей в нём, которые Ли знает наизусть спустя столько времени вместе? Его ждёт пустота. И Минхо не знает, почему младший так категорично отказывается от того, чтобы Ли пошёл с ним туда, почему заставляет вот так сломано жить здесь, но он всё равно обещает, что просто будет. — Ты сильный, Хо, — внезапно произносит Джисон, прикрывая глаза, когда его руку сжимают в слабых тисках. Так Минхо протестует, просит не продолжать. Ведь он сделает всё, о чём его попросит Хан, но жить без него будет сложно и невыносимо одиноко. Джисон не собирается останавливаться, но слова подбирает долго. Ему тяжело говорить во всех смыслах. — Я не смогу простить себя, если ты уйдёшь тоже. Мне так больно из-за того, что все наши планы на будущее, все наши мечты рухнули. Но если так, то постарайся достичь этого всего сам. Заведи ещё двух котов, чтобы Дори не было так скучно без меня, гуляй с Чаном и Сынмином, не отдаляйся от них. Я знаю, что ты не представляешь себе это пока, но попытайся жить так, как раньше. В ответ он не получает ничего, но проходят минуты и сквозь тонкое больничное одеяло чувствуется влага. Минхо хочет быть сильным, но внутри всё стоит комом, который хочется выдрать, выблевать, вот только бы исчез. Боль выкатывается в слёзы, из-за которых он мелко дрожит и пару раз слышно всхлипывает. — Возможно, там мне позволят стать твоим личным ангелом-хранителем и я буду оберегать тебя от всяких тупостей. Тебе точно не помешает, — Минхо на эти слова улыбается прямо в одеяло. Джисон найдёт позитив даже там, где его быть не должно, даже в собственной смерти. Он поднимает голову, и младший наконец видит красное заплаканное лицо. Хан слабо качает головой и улыбается мельком. Джисон тянется рукой и туго вздыхает, потому что лишь на это действие уходят последние силы. Болезнь изменила его, ослабила настолько, что тяжело и просто глаза держать открытыми. Часто хочется уже уснуть тем самым крепким сном, чтобы не мучаться так сильно. Но он продолжал жить день за днём, лежать в больнице и до последнего держать за руку Минхо, который тоже поселился здесь, как только всё пошло наискось. Джисон может побыть сильным ещё немного ради него. — Не могу поверить, что апельсиновый мармелад больше не нужно будет покупать десятками пачек в магазине, — Ли кладёт протянутую руку себе на щеку и тихо смеётся. Хан в ответ тоже улыбается и фыркает. И у обоих болит. — Я хочу спать, — шепчет Джисон после нескольких минут молчания. Минхо без лишних слов подбирается ближе, ложится на постели рядом и укладывает ханову голову на собственную грудь, накрывая его ладонь своей. Время течёт словно вода, пока они так лежат, больше ничего не делая и не говоря. Джисон уснул только сейчас, и Минхо остаётся вслушиваться в его тяжёлое дыхание и размеренный писк рядом — единственные признаки того, что он ещё здесь. Его мысли одновременно и везде, и нигде. Казалось, столько уже обдумал, а они всё тянутся в его голове, чёртов бесконечный поток. Его отвлекает аппарат рядом, на экране которого пульс начинает сильно замедляться, а писк появляется через раз. Ли переводит взгляд на младшего и его прошибает резкое осознание. Но он не подрывается, не трясёт Хана в панике. Минхо всего лишь судорожно вздыхает и зарывается пальцами в по-прежнему мягкие волосы Джисона. — Надеюсь, там тебе действительно будет лучше. Сладких снов, родной, — он оставляет крошечный поцелуй на макушке. Писк резко перестаёт давить на уши.