I dissappear

На осеннем острове непривычно тепло. Солнце ввиду отсутствия облаков на ядовито-голубом небе беспрепятственно палит весь день, и он почти плавится в своей шубе, но скинуть ее на спинку стула упрямо отказывается. Пот тонкой струйкой сбегает по виску, щекочет шею и прячется за воротником. Из-за виски, который он смакует маленькими глотками, закусывая сигарным дымом, по телу растекается приятная расслабленность. — Импел Даун пошёл на пользу твоему...стилю, — приглушенно хихикнув в кулачок, говорит Нико Робин и, не спрашивая разрешения, садится напротив него, продолжая с неприкрытым интересом его разглядывать. Крокодайл непроизвольно вздрагивает, но маскирует дрожь переворачиванием шуршаших страниц газеты. Старательно делает вид, что очередной государственный переворот на богом забытом острове где-то в Норт Блю интересует его куда больше, чем сидящая напротив женщина. Про себя отмечает, что волосы стали длиннее, а взгляд подобрел, улыбка стала теплой и искренней. Вот что Мугивара с нормальными людьми делает. — А говорила, что тебе нравится, — качая головой, журит её за вранье Крокодайл, отпивая очередной глоток. Вместо лёгкого тепла по телу раскаленной лавой распространяется жар. Крокодайл убеждает себя, что это все виски, а не эта женщина. — Мне просто надо было понравиться новому...работодателю, — Робин улыбается и снова делает эту чёртову многозначительную паузу в конце предложения. — Что ты здесь делаешь, Нико Робин? — теряя терпение, нарушает негласные правила их старой доброй игры в недоговорки Крокодайл и задает вопрос в лоб, — Снова пшикнешь на меня водичкой и проткнешь пилочкой для ногтей? — кривится он. Она невинно пожимает плечами. Официант приносит ей кофе и какое-то пирожное. И когда только успела заказать? — Мне больше нет нужды этого делать. Я здесь по своим делам, — наконец простодушно отвечает она, принимаясь за десерт. Крокодайл не замечает, как складывает и откладывает в сторону газету и теперь в открытую наблюдает за ней. А она беззаботно пьёт кофе, ест чертов тортик и, кажется, просто наслаждается неожиданно свалишимся теплом и покоем. Рядом с ним, который пытался её убить. И Крокодайл с ужасом понимает, что скучал по ней. Это настолько необычное для него чувство, как и чувства вообще, что он замирает на миг, каменеет, пытаясь его осознать, прогнать. Ловит себя на мысли, что уже и не помнит, когда был с кем-то вот так просто, без тайных замыслов, без намёков, без планов предательства. И смиряется с тем, что ему это нравится. — Уже знаешь, где остановишься на ночь? — спрашивает он, когда она заканчивает, поднимается с места и подаёт ей руку. — Я готова рассмотреть твои варианты, — улыбается Робин, вкладывая в его руку свою. Едва за ними закрывается дверь его гостиничного номера, Крокодайл, не дав опомниться, с хлопком впечатывает ее в дерево, наваливается всем своим весом, так что Робин начинает задыхаться, не успевая выставить вперёд руки. Хиленькая фанера жалобно скрипит, когда он склоняется над ней, зарывается всей пятерней в ее волосы и целует, рычит ей в рот, чувствуя её, он в этом абсолютно уверен, довольную улыбку. Он сцеживает её рваное дыхание, когда Робин льнет к его груди, едва шеи касается раскаленный песок, стекая за воротник блузки, шекоча кожу живота острыми гранями песчинок. От нее все еще пахнет кофе и сладостями. Она позволяет его колену упереться в дверь между её ног, проводит руками по широким плечам, обнимает за шею, отвечая на поцелуй, норовя каждый раз укусить его за губу. Тонкими ловкими пальцами развязывает платок, пробегается по пуговицам жилета и рубашки, разводит полы в сторону, гладит, сжимает, царапает короткими ногтями. Крокодайл подхватывает ее под ягодицами и подкидывает, лёгкую, как пушинку, усаживая себе на бедра, чтобы ей не приходилось тянуться. Робин тут же обвивает ногами его талию, прижимается ближе, когда он, потеряв терпение, дёргает ее рубашку, вырывая с мясом пуговицы, которые бисером разбегаются по комнате. От соприкосновения горячей, обнажённой кожи между ними словно пробегает разряд тока. Он смотрит ей в потемнешие, голодные, полубезумные глаза, кивает на безмолвное разрешение и, придерживая за спину, к которой прилипла пропитавшаяся потом рубашка, делает пару шагов и опускает на кровать. Нависает сверху, наслаждаясь видом, припадает горячими губами к шее, к ключицам, к высоко поднимающейся и быстро опадающей груди, краем сознания ловя вдохи, срывающиеся на хриплые стоны. Песок струится по всему ее телу, от ног и до шеи, то касается ласково, как дуновение бриза ранним утром, то обжигает огнём, заставляя её нетерпеливо смыкать бедра. Он водит плечами, стараясь сбросить с себя одежду, а одни из её рук тянутся к его брюкам, как она останавливает его, качая головой из стороны в сторону. — Шубу...оставь, — запинаясь, просит Робин, приподнимая бедра и позволяя ему стянуть с себя юбку. Крокодайл усмехается, целуя её, когда она выгибается навстречу его горячим рукам, сжимающим её мелко дрожащие бедра, и входит настолько медленно, насколько может, но быстро срывается. Она почти ломается на пополам, когда её накрывает последняя волна удовольствия, с раскрытых губ слетает крик. Крокодайл, вбиваясь в неё ещё несколько раз, кончает следом и падает на неё сверху. Робин вымученно охает, и он отодвигается в сторону, сгребает её в охапку и пытается восстановить дыхание. А потом несвойственно ему невесомо целует в макушку. — Кажется, я скучал, Нико Робин. — А ещё ты должен мне рубашку, — улыбается она, засыпая.