О да, поэт, я назову, кто ты!

"Революционный пафос становится выше критики системы. Программы нет — есть голые кулаки, горячие сердца и обострённое чувство справедливости. Восстание будет жить, пока его участники смогут хладнокровно убивать каждого притронувшегося к священному столу…" – Э-эм, Юи, проснись…пожалуйста! Вообще-то я не спала, но было бы интересно, если бы она подошла поближе. – Юи, прости, пожалуйста, но…все-таки…ты уже третий день не выходишь из комнаты. Я бы…не стала…тебя просить, но... Я нарочно всхрапнула и перевернулась на бок, чтобы увидеть мямлю, приоткрыв глаз. Ну да, так и есть – Кё Ито. Черт, даже как-то скучно – была бы Кимико, можно было бы всласть позабавиться, расшатать эту чугунину порядка. Чу – подошла ко мне. Пухленькой ручкой решила потрясти меня за плечо – ну ладно, для разминки тоже сойдет. Я резко встала и схватила ее за руку. – Девочка, не хочешь ли поговорить о Маринетти? – И-и-и! – взвизгнула Кё. Однако, я недооценивала ее – думала, совсем застынет, а она вон, вырываться пытается, елозит такими же пухленькими ножками по полу. Может, и выйдет из нее толк. – Тише, Кё – вкрадчиво шепнула ей на ухо – Время для криков будет потом. Мы еще пройдемся по площади, чтобы воспеть красоту, какая бывает только в борьбе. – Не надо, Юи! Пусти! – глаза у Кё уже были на мокром месте. Пф-ф, ладно, придется окоротить. – Хорошо, я тебя отпущу, а ты посиди и послушай. Ты же любишь сидеть и слушать? – Лю-люблю. – Ну вот и садись. – Куда? Странно. Не видит она, что ли, третью стопку книг от входа? Как раз четыре тома Энгельса и шесть книг всякой неотроцкистской чепухи под ее попу. Уорхоловские тома даже на подлокотники пожертвовала ради дорогих гостей…Хотя чего я – просто надоело, вот и поставила туда, типа подлокотники. Когда я показала, Кё, кажется, уже смирилась и села. Ее огромные круглые глаза смотрели с вечной просьбой жалости и пощады к себе. – Знаешь ли ты Томмазо Маринетти? – начала я, строго посмотрев на нее через очки. – Ну…художник был такой…В Италии… – смогла выдавить из себя Кё. – Да ни черта не художник. Как художник он сфинктера бычьего не стоит на фоне Модильяни. Но манифест у него почитала – понравилось, знаешь ли. Три дня на нем провела, новую главу «Девы Тодзио» набила – протянула я толстую пачку листов Кё и кивком головы пригласила почитать. Закончила она, правда, на первой же странице. – Ч-что это? Прости меня, прошу, но я…что это за с-сцена? – заикаясь даже сильнее обычного и залившись краской как похмельная авиньонская девица, спросила Кё. – Где? Ты про то, как героиня разобрала кабриолет директора, достала из него карданный вал и полученной огненной змеей спалила цепи копоти, и фабрика по производству кондомов упала с неба на городской музей, в котором директор имел уборщицу? Если боишься, они пока выжили, так и быть. – Да н-нет, я вообще… – А что? Кондомы – символ низвержения бога, его произвола, кого делать матерью, кого собой оставить. Низвергаются они с неба на землю картечным ливнем, но поражают музей, где, Хару-Мамбура их задери, педопатриархи задвигают нам, как хорошо жилось в прошлом. А сами в это время в прошлое не собираются – других туда засовывают как Франческу. Приехала художницей стать под видом уборщицы, а стала даже не уборщицей, а любовницей. Ну ничего, дальше почитай, на 4-ой странице она возьмет один из небесных кондомов и задушит его. – Чем? – от ужаса непонимания Кё как-то изогнулась так, что стала напоминать работяг Фернана, тьфу, Леже. Никогда не любила его рубленую эстетику. – Кондомом же! – воздела я кулаки вверх, в расстройстве за ее непонятливость. Огромные глаза Кё наконец перестали расширяться – потому что она с ойканьем закрыла их и заткнула уши руками. Эх…Жаль, похоже, не стать все-таки Кё бойцом. Статика захватила ее – как ни увижу ее, все время прячется где-нибудь или застывает. Даже на воздухе, на улице видела ее – лежит, на облака смотрит. Да и не только ее. Кимико, моя возлюбленная враг, вроде и в делах постоянно, кого– то распекает, чем-то руководит – а сама в каждый момент времени как камень. Каждое слово хочет вбить как в скалу и других по себе тесает, чтобы были вокруг нее сплошь коры и кариатиды. Помню, спрашивала ее, почему она скульптурой не занимается, так она… – Привет, Тодзио. Ну да, кто же еще мог зайти. – Приветствую, Кимико! Слушай, давно хотела тебя спросить… – Не время, Тодзио. Где сценарий? – Здесь – широко обвела я рукой свою залу. – В каком месте? – уже по привычке сузившиеся глаза Кимико обвели комнату. Рост давал ей возможность смотреть на меня свысока – не думаю, правда, чтобы она была этому рада. Снизу и не такие крепости брали! – Тодзио, комната находится в просто антисанитарном состоянии. Скажи на милость, чем ты занималась три дня, что посмела пропустить все репетиции и сроки? – Милостей не просим, милостыню не подаю! – показала я язык. – Тодзио, – начала привычно шипеть как спускаемая шина Кимико. Жаль, непонятно, где воздух берет – ни разу не видела, чтобы ее дыхательные пузыри, что она зовет грудью, хоть как-то сдувались – Я полагаю, ты представляешь себе, во что тебе встанет отмена спектакля? – Ага, конечно. Не шурши крышей, она и так неплотно прилегает. Сценарий здесь, вон там, туда и еще вон там. Как ни странно, Кимико сразу направилась к нужной кучке бумаги и забрала сценарий. Правда, потом ее длинный нос повел в мою сторону и она подошла ко мне с еще более брезгливым выражением на лице, чем обычно. – Тодзио, что это за запах? Неужели ты забыла даже о гигиене? – Ага – воздела я руки и встала в стойку – Забыла, что я писатель? Я должна переживать, чувствовать – тебе не понять, сколько приходит в голову идей, когда не моешься! А уж когда тебе является дух сцены, тут уже и не до туалета! – Тодзио, ты не писатель, а свинья – указала она мне на юбку, всю в бурых разводах. Вот же прицепилась, заноза двухметровая – сама бы попробовала, да вдохновения ей хватает чихвостить новеньких только, ни разу не видела ее за работой. То ли дело у меня – как пришла в голову сцена, так и писала ее три дня, не вставая с кресла. А что поток снизу в итоге замочил стул – так и момент пришел классный, как дева Тодзио снайперски справляет нужду на спор точно в стакан с мартини городского мэра, который должен закрыть трущобы. – Лучшая свинья в нашем свинарнике! – воздела я палец кверху – А теперь иди ко мне, обнимемся, человеческая пастушка! Я пошла на нее, расставив руки. Этого она уже не выдержала – вышла и захлопнула за собой дверь так, что Кё аж свалилась с пачки книг, на которой, оказывается, до сих пор все это время сидела. Ничего страшного, итальянских троцкистов все равно хотела сжечь как-нибудь. – Про-прости, Юи – повинилась Кё, наконец перекатившись и снова встав толстенькими ножками на землю – Я…пойду? – Прошу удалиться – сострила я в духе Эрико. Оставшись одна, я задумалась. Рабочий настрой все равно мне сбили, пойду уж тогда в душевую. Разумеется, в спортзале, там обычно можно много чего интересного найти. *** Да, душевая у нас была отвратительная. Чистота, плитка к плитке на полу, всегда мыло и даже шампунь есть – тьфу, в общем, никакого испытания для души. В «Подростке Тодзио» была нестыдная сцена, где устраиваешь себе душ в придорожном туалете – правда, надо будет посмотреть, уточнила ли я, что это был мужской туалет. – ЮИ-И-И! – разумеется, это не мог быть никто, кроме Аяки Уэсяги. Ее гигантская копна жвачки на голове по-прежнему держалась на голове, хотя меня так и подмывало попробовать ее на вкус. – Привет! Как дела? Ты не заболела? Я слышала, ты рукопись написала? Наверное, крутая должна быть! – выпалила Аяка. – А ты как думаешь! – машинально потянулась я поправить очки – Тодзио не промахивается, даже если будет сидеть без еды и воды три дня! – Ой-ой – вмиг забеспокоилась-засуетилась Аяка – С тобой все в порядке? – Конечно, настоящий художник не боится никаких трудностей! Он готов биться в одиночку даже со стадом голодных бизонов! – А я вот считаю, что биться надо вместе. Чем больше друзей, тем лучше, с ними никакие би-бизоны не страшны! А они сильно страшные? – Да не особо. Лучше всего на них Кимико направить, она их одним ударом своей груди уделает, погребет в своих молочных железах. – Да, она крутая! – радостно закивала Аяка – Я вот как раз хотела помыться и к ней пойти, помочь чем смогу. Она, правда, пока не очень часто соглашается на помощь, но мы ведь еще только начали дружить! – Слушай… – произнесла я внезапно возникшую мысль с самой невинной улыбкой – А можешь положить в ее шкафчик сейчас кое-что? – А что? Это точно не что-то нехорошее? – поспешно спрятала Аяка за спиной руки, которые так и тянулись наносить помощь. – Да нет, всего лишь бутылочка – протянула я ей. Руки тут же сомкнулись. – А, так это всего лишь шампунь! – просияла Аяка – Конечно, непременно сейчас же положу! Какая ты молодец, что подарок ей сделала! Вы точно подружитесь, и тогда у Аяки станет еще больше друзей! Аяка умчалась. Подождав пару минут (она так и не вернулась), я пошла на выход. Может, и неудобно использовать эту розововатную в своих целях, но я же не говорила, что это шампунь! Это бутылочка из-под шампуня, а внутри…думаю, Кимико понравится смыть спесь с себя. *** Библиотека дышала духом покоя и свободы. Сегодня дух покоя и свободы пах паприкой – Чио опять, несмотря на строжайший запрет Кимико, ела чипсы прямо за столом. Судя по однотонному запаху, стол ей пришлось вычищать недавно – обычно в каждом ящике ее стола лежало по пакету, из которых Чио набирала в сумме за день недельную норму. Впрочем, жадной она не была – нормальная девчонка, прекрасная публика. Сколько бы я ей ни читала – хрумкает и кивает. Меня даже угощала. Если жадность – это грех, то быть ей праведницей, ибо она никогда не жалела ни чипсов, ни рабочего времени. – Здорово мученикам мирового неустройства! – хлопнула я по стойке – Есть что новое? – Привет, Юи! – спокойно отставила в сторону пакет чипсов Чио – Новых книг не завозили. А может, и завозили. Не помню уже, как раз «Рандеву со смертью» заканчивала. – Ок, тогда послушаешь меня вечерком. Я как раз новую главу написала, три дня писала! – Конечно. Только приходи лучше после шести, я буду свободна. И еще…тебя тут новенький разыскивал. – Чего он? – Да вот, ему дали задание на фестиваль что-нибудь продемонстрировать. Вот и хочет иллюстрации к твоему роману написать. Вон он, кстати, идет. Так-так…губы сами зазмеились в улыбке. А ведь это мысль. Хидэки, конечно, маловат паренек, но это не постная толстенькая Кё – с ним толк может выйти. Да и Кимико можно будет получше проучить – как ни печально признавать мне, но Аяка права, мне нужен верный подручный, который сможет реализовывать мои задумки. Ну и, конечно же, «Дева Тодзио»…Надо признать, я основательно застряла. Весь этот антураж, все эти фабрики кондомов с неба – все фигня, будем честными. Главное – чувства, и чувств мне не всегда достает. А в Хидэки…чувствуется, что сам он пережил немало, а уж вместе мы сможем пережить вообще небывалое, достичь недостягаемых пределов. И бороться – снова и снова, опять и опять, против левых, правых, синих, зеленых, верхних, нижних – пока не обретем самое ценное. На минуту, на секунду – и мы пойдем снова в бой. И это – «Я». – Привет, парень!