Достигнуть рассвета

      Закат       Ты так хорошо меня понимал. Даже не читая мои мысли ты успел найти самое тихое место в округе. Ещё и привёл нас к нему в самое подходящее время. Наверное, между нами правда была связь, и я успел её уловить. Схватил за уползающий тонкий хвост и с силой дёрнул на себя.       Ты был таким милым в этих закатных лучах. Мои губы тронула лёгкая улыбка при взгляде на такого тебя. В каждой твоей лучистой морщинке в уголках глаз виднелось такое непривычное спокойствие. Именно спокойствие, а не покой. Несмотря на всю активность и энергичность, твои душа и разум всегда были на месте. Они не трепыхались в тревоге, а чутко и размеренно плыли по твоему своеобразному течению. Тогда же ты почему-то даже не мельтешил перед глазами своими идеями и просьбами. Просто оттягивал рукава толстовки, скрываясь в тепле флисовой ткани и наблюдал за крупными волнами, опасно бьющими песок. Эту твою непривычную красоту мне хотелось ощутить кончиками пальцев. Я даже протянул руку, но вместо ауры нащупал только твои тёмные волосы. Тоже неплохо. Ты тогда почувствовал пришедшее тепло и придвинулся ближе, прижимаясь виском к моему плечу. Поднял взгляд и уставился прямо на меня, кажется, просто любуясь.       Я тобой тоже любовался. Думаю, это слово подходит больше всего. Ты весь был соткан из странных, косых нитей, но в одном полотне они образовывали по-гармоничному чудного тебя. И разбирать твой гобелен по ниточкам было интереснее всего. Артистичный, эрудированный, чудаковатый, а иногда переменчивый и эмоциональный. Это были две единственные ниточки, переплетение которых мне в тебе не нравилось. Мою флегматичную натуру они очень трогали, и я, кажется, тебе об этом много раз говорил. Но ты как всегда хмурил брови и бросал на меня недовольный взгляд.       Бля, заебало обращаться к нему в своих же мыслях.       Я ещё пару раз провёл рукой между прядей его волос и тяжело вздохнул. Арсений правда остро чувствовал малейшие перемены вокруг себя и видимо поэтому притих. Было у него свойство настораживаться намного заранее. В тот день он тоже с самого утра был на взводе, всё мотался из угла в угол и бурчал себе что-то под нос. Меня так и подначивало сказать, мол, «Расслабься. Неужели ты не можешь позволить себе сделать это хотя бы в отпуске?», но собственный мандраж противоречил этому. Но мой-то был оправдан! И я тоже постарался прижаться к Арсу сильнее, чтобы унять мелкую дрожь его тела. Я всё ещё надеюсь, что она была от холода.       Мы сидели очень долго тогда. Мои сухие губы даже слиплись от долгого молчания. Я гладил его волосы и, перехватив другой рукой его за пояс, прижимался ближе. Арс уткнулся мне в плечо холодным носом. Оделись мы явно не по погоде. В тот момент я остро ощутил необъяснимое родство с этим человеком. Как будто это дрожащее тело – часть меня. Неугомонная и взбалмошная, этим раздражающая до трясучки, но собственная. Впервые тогда в мою голову закрались сомнения. Благо, совсем небольшие, основанные только на колющей в сердце любви. Мои пальцы тогда крепче ухватились за толстовку Арсения и придвинули его в объятия. Он обнял меня в ответ. Внезапно я вспомнил наш первый поцелуй и его показную уверенность после. Улыбка сама по себе расползлась по лицу.       Но как бы хорошо мне ни было, тянущее ожидание одновременно подбадривало и тревожило. Как бы я себя ни убеждал в том, что это будет верным поступком, подсознательно я всё ещё был не готов. Каждую секунду я оттягивал этот момент. Минуты цеплялись тупыми когтями, разрывая мою уверенность и утаскивая её назад. Во рту скопилось чересчур много слюны. Дыхание Арсения помогало восстановить своё. Меня начали беспокоить не только мои «наполеоновские» планы, но и его состояние. Слишком непохоже на того Арсения, которого я знал. За весь наш вечер тот не сказал ни одного слова об ухудшающейся погоде, о том, чем он завтра собирается завтракать или о чём-нибудь ещё. Непривычная тишина давила ещё сильнее. Я думал даже попробовать растормошить его, но заметил слегка приподнятые уголки губ у Арса на лице. Эта его улыбка всегда трогала меня больше всего. В носу защипало, и я ещё больше засомневался. Я не верил что могу это сделать, когда он так доверительно жался к моим плечам. Совершенно не беспокоился, а может просто не выдавал напряжённости.       Я пытался заставить себя двинуться, но руки не слушались. Я считал до трёх, но моя ладонь всё ещё оставалась на его спине. Я как припаянный обнимал Арсения и не в силах был отпустить его мягкую толстовку из пальцев. В голове стало практически пусто, а на холодном полу подсознания ютилась только одна навязчивая мысль, никак не выдуваемая поднявшимся с моря ветром. Я смотрел на это море, посиневшее от приближающегося шторма, и оно смутно напоминало мне что-то знакомое, что я видел сотни раз, но не обращал внимания. Волны предупредительно били о берег пенистыми краями, своими холмами скрывая бурю, происходившую в самой середине, где не было никого. Я подумал о том, что такой сильный прибой сыграет мне сегодня только на руку . В раздумьях я неосознанно двинулся чуть назад, перехватывая Арсения удобнее и опирая его спиной на свою грудь. Мои руки так удобно и привычно ложились на пояс Арсения, что в глазах снова помутнело. Я прижался носом к его плечу с коротким шмыгом и сильнее стиснул кольцо рук. Под ними ощущалась твёрдость мышц, наверное, интуитивно напряжённых в подозрении чего-то.       Я снова ушёл в попытки заставить себя пошевелиться и что-то предпринять. Не мог же я просрать такой удобный момент. В очередной раз я пытался двинуться хотя бы на шаг к сегодняшней цели, но только сильнее опускал голову. Довольно неожиданно его тёплая ладонь накрыла мои стиснутые до побеления пальцы. Мой милый Арс, ну что я творю? Непроизвольно я притянул его запястье к себе, стараясь отдать побольше тепла. Губами я прошёлся по каждой его костяшке и выступающей из под кожи вене. Захотелось ещё раз ощутить, как эта рука проходится между прядей непослушных отросших волос, и Арс, как будто услышав мою немую просьбу, сделал это. И солнце уже почти полностью село, абсолютно не грея, и каждый из нас на тот момент промёрз до костей, но я сидел и выжидал.       Выжидал когда же наконец мои пальцы, которыми я минуту назад держал ладонь Арсения, ощутят прохладу деревянной лакировки швейцарского ножа в моём кармане. Я аккуратно достал его и нерасторопно (и весьма неудобно) разложил одной рукой. До этого я использовал этот подаренный кем-то ножик только в качестве штопора, но сейчас легко поблёскивающее от дрожи в руках лезвие направляло. Если бы нож умел разговаривать, то уже давно нашёптывал бы мне на ухо уговоры о действии. Немного прикрыв нож рукой, я позвал Арса по имени. Он недоумённо повернул в мою сторону голову, поднял такой на меня такой взгляд, что колени точно подкосились бы, если бы я стоял, и улыбнулся. Обезоруживающе, спокойно и – мой больной мозг так решил – призывно. Сейчас.       Протяжённый надрез и такой же протяжный и полный боли вой. Я попал прямо по сонной артерии, как и хотел. Готовился, штурмовал все медицинские материалы интернета и даже уточнял кое-что у Димки. Насколько я тогда успел увидеть, вышло красиво. Арсений тут же согнулся к коленям, сведёнными судорогой пальцами пытаясь зажать рану. Даже если бы он наверняка знал как это правильно делать, у него было бы мало шансов что-то изменить. Не такая яркая в сумерках кровь протекала сквозь его пальцы, жарко и липко пропитывала и его, и частично мою одежду, а сам Арсений рыдал. Из моих любимых глаз безостановочно лились слёзы боли, смешанно поступающей из пореза и сердца. Я знаю кем выглядел тогда в его глазах. Безумцем, ни с того ни с сего решившим прирезать собственного парня. Но только если бы кто-то увидел его последнюю улыбку, ощутил влагу его крови между подушечек пальцев, тот бы понял, что мною двигало тогда. Самое памятное событие, пришедшее на пик наших отношений, те любовь и доверие, что у нас были нельзя описать обычными словами. Только высокопарными эпитетами, которыми иногда любил бросаться Арс. Да и ими тоже, наверное, нельзя.       Арсений уже изнемог и иссяк, когда я снова приблизился к нему. Он уже не пытался осознанно что-то сделать с постепенно убывающей кровью, но все ещё сжимал собственное горло. И глянул на меня не волком даже, а непонимающе и обиженно. Я вымученно улыбнулся и погладил его по ссутуленной спине. На покрывало беспорядочно капали его слёзы, скрываясь в пятнах крови. Я смог отнять стиснутую руку от шеи, сжимая в своей. Притянул к себе уже не сопротивляющееся тело и легко поцеловал Арса в его бледнеющие губы, уложив на своих коленях. Он бесцельно глядел в пустоту из-под опущенных тёмных ресниц и едва дышал. С запахом соли в воздухе смешался металл крови, и меня начало подташнивать от этого ужасного сочетания. Я пригнулся, соприкасаясь собственным лбом с холодным кончиком носа Арса и сидел так, прикованный взглядом к его лицу, наблюдал за последней стёкшей каплей и последним его вдохом. Что-то снова останавливало меня, и я сидел и сидел, не двигаясь ни на миллиметр.       Когда я наконец вышел из, наверное, транса, уже было затемно. Я поднялся, одежда отвратительно липла к телу кровавыми пятнами. Уже безжизненное тело Арсения лежало на носках моих кроссовок. Прежде чем завернуть его в лежащее на песке покрывало, я снял с бледной руки кольцо-печатку. Оно как влитое чудесно садилось на мой безымянный палец. Хотя Арс действительно был довольно худым, мне стоило довольно больших усилий поднять его и донести до воды. Я зашёл в неё по самые колени и опустил тело в воду. Мышцы сводило судорогой от холода, а ледяные брызги попадали на мои лицо и одежду. Сильные волны, уловив мои намерения, с тихим шелестом тут же подхватили его, унося дальше и хлеща меня своими холодными хвостами, видимо, в отместку за совершённый поступок. Я медленно вышел из воды, всё время спотыкаясь и почти падая. Не мог заставить себя даже обернуться, потому что знал, что тогда меня захлестнёт быстрее и сильнее.       Мрак       Не помню как точно добрался до снятого нами домика. С моих штанов капала вода, а кровь, успевшая на них засохнуть, растекалась по ткани разводами. Я брёл, безучастно опустив голову и едва перебирая ногами. В горле стояла тошнота, а в носу запах, как от старого ржавого турника, но только от моей одежды. Последние мои силы уходили на то, чтобы блевануть не посередине дороги, а в ближайших кустах. Резко накатила усталость, а за ней и оглушающая пустота. Я тащился и тащился, будто целую вечность. На подходе к снятому дому, как назло скрытому в темноте, ноги вязли в песке, и идти становилось ещё труднее. Я думал, что умру следом, но гораздо более глупо и нелепо.       Чудом было то, что я смог открыть дверь. Сев на пол прямо в прихожей, я не сгибающимися пальцами стянул обувь и просто уткнулся взглядом в стену напротив. Из меня как будто вытянули сразу всё. Я с трудом сглотнул слюну и мои глаза закрылись сами собой.       Проснулся я резко, как будто меня окунули в ледяную воду. Меня всего передёрнуло от непонятного ощущения, зудящего где-то в грудине. Кости ломило как от высокой температуры, а голову немного кружило. От меня воняло какой-то хуйнёй, и я не сразу понял, что это за смесь ужасных запахов. На настенных часах тогда оттикало четыре часа утра. Я встал, опираясь одной рукой о светлую стену. Повернув голову вправо, мой взгляд наткнулся на зеркало, висящее недалеко от входной двери. На полочке рядом лежали несколько солнцезащитных очков Арсения и его банковская карта. На вешалке висела его ветровка, а у входа, рядом с моими буро-грязными кроссовками, стояли его кеды. Куда бы я не посмотрел, везде лежали его вещи. В зеркале я надеялся увидеть самого Арсения рядом, как если то ощущение присутствия было настоящим, но увидел только собственное серое лицо. По моим щекам и губам была размазана кровь. Его. И руки тоже были в крови, и одежда, и даже волосы. Кровь корочкой отслаивалась от моих пальцев.       Я сделал неосторожный шаг назад и споткнулся о брошенный на пол рюкзак. Я снова оказался на полу. Падение стало отправной точкой, и уже через пару секунд на меня накатила истерика. Всё тело трясло в припадке, а изо рта вырывался жалкий скулёж. Я захлёбывался в слезах и соплях, беспорядочно стекающих с моего лица. Вся прихожая в один миг начала на меня давить, стены всё сжимались и сжимались, а в груди давило до темноты в глазах. Я не мог сделать свободного вздоха, будто весь воздух в один момент исчез. Я беспомощно засипел, с силой откидываясь спиной на стену. По позвоночнику прошла острая боль, выбившая из меня сдавленный крик. Я ударился головой о стенку ещё и ещё раз, пока меня не скрутило нервной судорогой.       Истерика длилась вечность. Тиканье часов долбило по ушам, и я не слышал ничего кроме этого и собственного позорного хлюпанья. Моментами меня немного отпускало, но затем я снова видел пятна крови на песке, и это повторялось по новой. Весь мой организм сконцентрировался на этом, будто ему некуда было потратить остатки сил. Мне даже показалось, что пару раз я отключался на несколько секунд, но снова приходил в сознание. За это время я успел уверовать в кого бы то ни было. Я словно прошёл ад наяву, но описать это состояние именно так я могу себе позволить только сейчас, потому что в моменте я вспоминал, что именно я сделал теми руками, которые сжимали мои собственные колени во время очередной волны рыданий.       Ноги сами подняли меня, и вот я уже носился по всему дому в поисках чего-то. Я и сам не знал что хочу найти тут, в потёмках небольшой спальни, но руки поочерёдно открывали все ящики. Я дёргано и нервно рылся в вещах, раскидывая их по всей комнате и ревел как годовалый ребёнок. Каждая из вещей Арса отдавала болью где-то под лёгкими и я снова поскуливал, утыкаясь грязным от крови лицом в них. Мне не верилось, что это всё, это конец, и у меня даже нет шанса снова увидеть его. Вдохновляющая меня ранее любовь сейчас ранила жестоко и метко, и это снова и снова било по голове, как по чугуну.       После очередного открытого ящика внезапно стало слишком тихо. Всё затихло: бушующее море, часы, шуршание одежды. В ушах зазвенело от этой могильной тишины, и я вжался носом в кровать, закрывая их руками. Постепенное осознание начинало пожирать меня. Я почти физически чувствовал, как мои внутренние органы сгнивают внутри. Даже мой организм отвергал меня за этот проступок. Я едва сдержал рвотные позывы, вызванные взглядом на собственные руки. Стягивающее ощущение на коже, измазанной засохшей кровью, ничуть не способствовало успокоению, а только напоминало о том, что именно произошло.       По прошествии какого-то времени я почти отошёл. Меня всё ещё жутко трясло, но я просто смотрел в стену впереди себя и прокручивал события вечера. Все мои воспоминания об этом окрасились в красный, и я даже не мог вспомнить точной последовательности своих действий. Все всплывало вспышками в моей голове, и от этого опять начало мутить. В горле стоял тяжёлый ком, мешающий нормально думать, но мне не хотелось думать вообще. Я хотел проснуться в нашей кровати и, повернув голову вправо, увидеть собирающегося куда-то Арса.       Мой затуманенный мозг осенила мысль о сне.       Сумерки       Я выбежал из дома, едва не забыв надеть кроссовки. Я старался изо всех сил, подгонял и подгонял себя в мыслях, будто это правда могло что-то изменить. Создавалось ощущение, что я бегу со скоростью спорткара, но на деле я едва перебирал ногами, периодически тормозя, чтобы отдышаться. Всю гортань и лёгкие жутко жгло от бега и жажды, и даже через нос было больно вдыхать. Путь обратно был для меня дорогой к гильотине. Я понимал, что я хочу сделать, но, видимо, не до конца осознавал реальность. На данный момент, скорее всего, тоже, но сейчас на сознание влияют обстоятельства.       И вот я снова стою на расстоянии примерно десяти метров от берега. Вода была абсолютно спокойной, плоской, как ковёр, будто по ней можно беспрепятственно ходить. В своём спокойствии море казалось мёртвым. Ничего не было видно, кроме густой пены, скопившейся у кромки. Хотелось верить, что Арсений обратился в эту морскую пену, как Ариэль, а не плавает где-то далеко от берега вздувшимся трупом. Меня передёрнуло от одной мысли о посиневшем и заплывшем лице Арса, и я двинулся ближе. Остывший песок непослушно рассыпался под ногами и залетал в кроссовки.       Я затормозил около того места. Тёмными пятнами на светлом фоне свернулся песок, но мой взгляд примагнитило именно море... Величественным зеркалом оно простиралось на тысячи километров. В нём царила жизнь, несмотря на все штормы и неприятности. Существа любили его как родной дом и никогда бы не позволили себе навредить ему. А я позволил. Предал не только своё море, но и себя. Крупные слёзы снова покатились по лицу, хотя я думал, что плакать уже нечем. Тёмная холодная вода манила меня, тянула исповедаться. А ещё напоминала его глаза.       Оказавшись у самого берега, я не мог остановиться. Я заходил дальше и дальше, вновь погружаясь в ледяную воду. Глаза щипало от попадающей туда соли, но меня ничего не могло остановить. Хотя стоило бы вернуться – я даже не взял с собой никакой камень, чтобы меня потянуло ко дну. Под ногами уже не чувствовалось опоры, и я начал плыть, пытаясь зайти как можно дальше.       Постепенно я все менее активно двигал руками, и меня подхватили злые волны. Вода попадала в нос, рот и уши, и я не препятствовал этому, как бы сильно во мне не стучались инстинкты. Конечно, в итоге они превзошли мою силу воли, и я безынициативно забарахтался, но на деле это мало помогло.       И вот сейчас я тону. Меня мотыляет из стороны в сторону в воде, но я предпочитаю думать, что в моих же слезах. Ведь если бы все вокруг не было окружено водой, я бы точно наревел целый тазик. Почему сейчас я так спокоен? Наверное смирился. Не со всем, но с большей частью. Но в сердце всё равно грызёт, и очень-очень сильно. Пока я добирался до сюда, у меня уже наверняка сгнили печень и селезёнка, а сейчас гниль пошла выше. Я успел возвысить себя, разбиться о пики тех событий, о которых мечтал и себя же возненавидеть. Единственное, что до сих пор со мной и, по ощущениям, было тут всегда – любовь к Арсению. Как только мама завернула меня в первую пелёнку, я сразу начал его любить. И я не буду в силах разлюбить его никогда. Это оказалось так легко – не сомневаться ни в чём и открыто просто любить, что мне даже не верится. И я был бы рад этому уроку жизни, если бы не ощущал груз трупа за своими плечами. Тела с его именем. Оно не будет Арсением – в нём попросту нет никакой души, но я-то помню её именно тут, а значит досада меня всё ещё преследует. Я буду хранить воспоминания о нём под сердцем до конца своих минут, и в следующих жизнях тоже.       Я крепко сжимаю кулак, ощущая то, как приятно впивается кольцо Арсения мне в кожу. Я чувствую свет, идущий прямо ко мне. Прости, любимый.       Настало утро.