Без комментариев

Терпение — не про Феликса. Феликс хочет все и сразу. Они возвращаются с интервью, и первую половину поездки все живут абсолютно спокойно. Все идет своим чередом, и ничего не предвещает неожиданных поворотов, в крайнем случае если только они не пропустят дорожный знак. Все хорошо, пока Феликс не кладет свою руку на ногу Хенджину. Он касается его колена внезапно, словно вспышки камер, которые обычно сверкают у них перед глазами. Хотя его ладонь небольшая, все же она сильная — Хенджин знает, что она легко может удерживать оба его запястья у него над головой, пускай даже пальцы не будут сходиться вокруг них. Хенджин обещает ему чуть больше, чем все, и намного быстрее, чем Феликсу представляется значение слова сразу, но только не здесь — не в тесной машине, где сидят еще Минхо и Чан. Не при Минхо, который ведет трансляцию, и не при Чане, чей музыкальный слух улавливает любой звук. Ткань черных джинсов Хенджина обтягивает выступающее колено, и подушечки пальцев Феликса впиваются в него. Обхватывают со всех сторон и ведут вверх, чтобы, собравшись пучком, царапнуть ногтями грубую ткань. Феликс ведет рукой вниз, и пальцы расплываются по колену распустившимся цветком. Хенджина пробирает призрачная волна дрожи, накатывающая на него, едва Феликс сжимает его ногу. И именно в этот момент темнота тоннеля, в который они въезжают, скрывает собой их машину, а вместе с ней лишает возможности увидеть, куда рука Феликса двинется дальше. Приглушенный свет от тонированных стекол превращается в поглощающий все вокруг мрак, и Хенджин пользуется моментом, чтобы отвлечься от беседы с Минхо и кинуть в сторону, где сидит Феликс, короткий взгляд. Феликс стоически смотрит вверх — туда, где должно быть лицо Хенджина. Он еще не успевает привыкнуть к темноте, отчего сверкающие в глазах Хенджина блики выглядят как ослепительные звезды. Его пальцы снова легко проезжаются по колену, и каждый нерв трепетно отзывается на малейшее прикосновение. Хенджину кажется, что мир вокруг него сужается до маленького пространства, которое состоит буквально из двух задних сидений в этой машине. Звуки речи Чана долетают до него отголосками. Чан рассказывает, что его интересует из новинок музыки, и вроде бы спрашивает о чем-то Феликса, но Феликса интересует сейчас немного другое. Феликса интересует сейчас только Хенджин. Его ладонь спускается чуть ниже, буквально на пару сантиметров, ощупывая каждый выступ и изгиб под плотной тканью. Феликс будто ненавидит эти дизайнерские джинсы, потому что в следующую секунду его ногти снова ощутимо впиваются в колено. Так, чтобы Хенджин почувствовал, обратил внимание, ответил. Феликс слишком смело ведет ногтями вдоль, будто пытаясь добраться до кожи. Да-да, слушать других исполнителей полезно для своего кругозора, соглашается про себя Феликс с мнением Минхо. Но как насчет слушать тихие удивленные выдохи Хенджина, так отзывчиво реагирующего на его ладонь, которая в очередной раз оглаживает его колено? Чан решает набрать скорость и обогнать медленно едущий фургон, и Феликс тоже не собирается останавливаться. Его рука ползет уже по бедру и затем сжимает его. Хенджин передергивается от пробегающих по коже мурашек. Они приедут совсем скоро, и это значит, что его первостепенная задача на ближайшее время — занять руки Феликса чем-нибудь. Чем-нибудь, что больше не будет посылать всему его телу теплые волны возбуждения, заканчивающие свой путь прямо у него в штанах. Он чувствует, что если вдруг рука ляжет немного выше и проведет вдоль чуть сильнее, то он до конца поездки просто не сможет посмотреть в камеру телефона Минхо. И пока этого не случается, ему нужно срочно положить конец этой маленькой шалости. Когда Феликс хочет продолжить исследовать очередной миллиметр его джинсов, Хенджин внезапно подсаживается к нему ближе. Они оказываются рядом, и Феликсу даже удается разглядеть, как кровь уже успевает прилить к его лицу и оставить забавный розоватый оттенок на бледной коже. — Вау! Они оба вздрагивают от неожиданности. Хенджин чувствует, как его сердце чуть не вырывается из груди, в то время как Минхо просто смотрит назад. Смотрит на них. Хенджин слышит, как Феликс шумно сглатывает. — Представляете, — говорит Минхо, обращаясь к зрителям, — Чан долго утаивал от вас один секрет, но теперь вы видите все своими глазами. Хенджин только через секунду замечает, что взгляд Минхо направлен куда-то сквозь них, и все же он боится выдохнуть. Он чувствует, как Феликс рядом с ним резко напрягается. Его рука теперь просто лежит на нем и согревает маленький участок под собой. — Чанни-хен гонщик, — Минхо улыбается, одаривая Чана самым теплым взглядом, в котором сквозит хитринка. Чан смеется, оправдываясь: — Прости, что хочу довести вас к ужину вовремя. — Стэй, как думаете, стоит ли мне принять его извинения? Минхо как всегда наигранно требователен даже к Чану, на что тот снисходительно смотрит в ответ. Он продолжает просматривать бегущие строки комментариев и читает один из них: — «Чан должен сводить тебя куда-нибудь поужинать». Задумчиво нахмурившись, Минхо кивает. — Хм, мне нравится эта идея, если только Чан не будет занят в своей студии. Как тебе предложение? — Пожалуй, я все же останусь в студии. — Я дам Чану время обдумать свое решение, — безапелляционно заявляет Минхо. — А пока мне есть, чем с вами поделиться, Стэй. С этими словами Минхо продолжает рассказ о том, что он любит есть на обед. Точнее, что ему нравится из того, что Чан иногда покупает ему. Пока они болтают, Хенджин наклоняется к Феликсу и шепчет, стараясь, чтобы его тихий голос звучал как можно более твердо: — Прекрати это. Но Феликс только растерянно хлопает своими пушистыми ресницами. Хенджин накрывает его ладонь своей, ощущая на себе чужой испытывающий взгляд, и медленно проводит большим пальцем по тыльной стороне. Бархатная кожа манит прикоснуться к ней еще раз, очертить выступающие вены, оставить на ней легкий поцелуй… Феликс зачарованно смотрит на то, как медленно Хенджин касается его запястья. Он практически забывает дышать и просто замирает. Хенджин крепко держит его, и Феликс послушно сидит в надежде на нечто большее, как уже в следующий момент Хенджин одним движением убирает с себя его руку. Если Феликс не умеет ждать, Хенджин научит его. Если Феликс не хочет учиться, Хенджин тем более не станет потакать его прихотям. И даже тогда Феликс делает вид, что ничего не понимает. Что не понимает, почему Хенджин не переплетает свои пальцы с его собственными как обычно и не гладит его в ответ. Что понятия не имеет, почему мощный кондиционер не помогает Хенджину и его ладонь ощущается чуть влажной. И абсолютно не понимает, зачем тот все усложняет. — Я думал, тебе нравится, — так же тихо бросает в ответ Феликс. В его голосе слышится обида, или по крайней мере так кажется Хенджину. Он переключается вниманием на трансляцию, пытаясь успокоить медленно нарастающее в себе возбуждение. Да-да, получать на утро чашку свежего кофе от Чана действительно приятно, кивает Хенджин, и Минхо тут же соглашается. Но что может быть приятнее Феликса, который слушается с первого раза? Теперь Феликс делает вид, что ему все равно, что его нисколько не заботит происходящее вокруг, и отворачивается от него. Хенджину на секунду становится его жаль. Лишь на секунду ему хочется вернуть все на свои места и прикоснуться к Феликсу, но он точно знает, что соблазн зайти дальше будет слишком силен. Он в легком предвкушении ожидает, когда они наконец выедут на светлый участок дороги и внимание Феликса полностью переключится на вид за окном. Но именно перед концом тоннеля, именно тогда, когда впереди начинает виднеться небо, Феликс опускает ладонь чуть выше бедра, прямо на то место, о котором Хенджин старательно пытается не думать, и сжимает. — А так нравится? — шепчет он. Мстит ли Феликс или просто провоцирует, Хенджин не знает, он вообще ни о чем не думает в этот момент, потому что рука Феликса чертовски хорошо сжимает его член. Феликс лениво проводит вверх и вниз, и Хенджин непроизвольно выгибается. Феликс скользит пальцами вдоль по его ширинке, поддевая молнию и цепляясь за пуговицу, будто хочет ее оторвать. Он и правда с большим удовольствием сорвал бы ее. Расстегнул бы молнию и довел Хенджина до оргазма в прямом эфире. Но Чан убьет его, не говоря уже о том, какой поднимется скандал. Чан наставляет, всегда говорит им следить за собой, вероятно, подозревая что-то. Но это слишком сложно. Невероятно, даже скорее невозможно, когда сам Чан подает ему красноречивый пример, целуясь с Минхо в студии так страстно, что от одного вида подгибаются колени. Он сам вряд ли знает об этом, но Феликс слишком любопытен, чтобы не заглянуть в приоткрытую дверь и не задержаться взглядом на обнаженных плечах Минхо, усыпанных яркими отметинами. Феликс готов слушаться, но он не готов терпеть. Просто не может, когда Хенджин, распаленный его касаниями, сидит рядом, сжимает кулаки, впиваясь в кожу ногтями, и сам против своей воли толкается ему в руку. И Феликс гладит его. Гладит так тепло и нежно, так примирительно и успокаивающе, что Хенджин на секунду теряется в том шквале чувств, что обрушивается на него. Он молча радуется, что Минхо снимает сейчас только себя, иначе в кадр точно попадет его лицо. Его сдвинутые брови и устремленные на Феликса глаза, в которых тот читает все, что Хенджин сейчас думает про него. Боже, они никогда не доедут. Этот бесконечный тоннель поглотит его вместе со своей безобидной темнотой, в которой таится коварный демон, сидящий рядом на расстоянии вытянутой руки. Однако кое-чему Хенджин все же рад: пускай Феликс и не собирается убирать руку, но он точно не посмеет залезть ему штаны в прямом эфире. Они выезжают на свет, и следующее, что слышит Хенджин, — это смех Минхо. — Хенджинни, что с твоим лицом, почему ты как помидор? Хенджину даже не нужно включать фронтальную камеру, чтобы представить румянец, заливающий его когда-то бледные щеки. Он готов умереть прямо на месте. Рука Феликса исчезает с его ширинки так же внезапно, как и появляется на ней, подло бросая его разбираться со всем самостоятельно. — С тобой все хорошо? — Чан кидает взгляд в зеркало заднего вида. — Я могу сделать сильнее кондиционер… — О боже, если тебя сейчас стошнит, то, пожалуйста, только не мне на затылок, — Минхо специально отодвигается дальше от спинки кресла и бросает на него косой взгляд. Это невозможно пережить, думает Хенджин, прикрывая лицо рукой. Он чувствует, как внутри весь горит. По большей части от стыда, но он бы соврал, если бы сказал, что причина кроется только в нем. Минхо роется в стоящей рядом сумке и на вытянутой руке передает ему несколько влажных салфеток, будто боится, что Хенджина вот-вот вывернет. — Я в порядке, — закатывает глаза Хенджин. — Хен, может, в следующий раз ты сам поедешь сзади? — Нет, правда, что с тобой произошло, что ты такой красный? — не унимается Минхо. Хенджин бросает на Феликса короткий взгляд. — Может, это остаточный эффект от той острой лапши? — предполагает Феликс. Хенджин промакивает лоб, и салфетки приятно освежают, как никогда вовремя приводя мысли в порядок. Он по-прежнему хочет исчезнуть, хочет, чтобы на него никто не смотрел и не задавал лишних вопросов. Минхо находит не лучшее время поиздеваться. Феликс, к счастью, больше не трогает его, но это не помогает. Его член по-прежнему стоит, и Хенджин ловит себя на нездоровом желании трахнуть Феликса здесь и сейчас, и это желание лишь с каждой секундой все больше нарастает. Хенджин не помнит, как они добираются до общежития. Не помнит, как именно Минхо завершает трансляцию и как они оказываются уже в здании. Он приходит в себя, будто выходя из забвения, только когда они поднимаются в лифте на свой этаж и Чан говорит, чтобы его не ждали на ужин. Он добавляет что-то про большое количество работы и загруженный график, однако у Минхо другие планы на этот счет. — Помнишь, ты как-то позвал меня сыграть в гонки? — спрашивает он с непринужденным видом. — Да, это было на прошлой неделе. Мне очень понравилось… — Попробуем как-нибудь скачки? — Минхо изгибает бровь. Чан прячет улыбку, смущенно опуская голову. — Если это флирт, больше никогда так не делай. — Серьезно, хен, — поддерживает Феликс. — Просто посмотри, что ты наделал с Хенджином — у него же сейчас сгорят уши. Минхо оборачивается к нему с удивленным видом. — О, правда? Тебе не нравится? Может, поговорим тогда о том, чем вы двое занимались во время моей трансляции? Феликс тут же замолкает, а Чан внезапно заходится кашлем — слишком сильным для человека, у которого редко болит горло. Минхо отвлекается на него, заботливо интересуясь, не нужна ли ему вода, но Чан качает головой, скорее предпочитая, чтобы слов Минхо никто не слышал. Минхо позволяет своему вопросу остаться без ответа, убежденный в том, что сделал достаточно прозрачный намек. Они расходятся парами, и Хенджин долго и изучающе смотрит на Феликса, пока Чан и Минхо не скроются за поворотом. Он чувствует, как Феликс сжимает его запястье, медленно массируя его и залезая пальцами за край рукава. Касается голой кожи, истосковавшись по более тесному контакту. Все такой же нетерпеливый, даже не пытающийся дождаться, пока останется с ним в коридоре один на один. Наконец, шаги стихают, и Хенджин опускает взгляд на руку Феликса. Он медленно переплетает с ним пальцы и, начиная наступать на него, заставляет прижаться спиной к двери. Молча кладет голову Феликсу на плечо, пока другая его рука находит свое место у него на талии, и Феликс максимально сокращает между ними расстояние. Он чувствует мерное дыхание Хенджина, которое пробивается сквозь ткань воротника и опаляет кожу. Он слышит, как тот тихо-тихо втягивает носом легкий аромат его собственного тела. Закрыв глаза, Феликс отдается всему, что становится его целым и единственно важным миром. Хенджин обнимает его и не замечает, как в груди постепенно начинает растекаться тепло. Каждый нерв оголяется, реагируя на соприкосновение со всем, что принадлежит Феликсу: на мягкую ткань толстовки, на щекочущие его нос волосы и низкий голос, шепчущий какие-то слова. Тело Хенджина реагирует буквально на каждый шорох. Они стоят так еще пару секунд, и Хенджин хочет остаться в этом положении еще немного — просто чтобы почувствовать Феликса всем собой, прижавшись к нему и не пропуская ни малейшего дуновения прохладного воздуха между их разгоряченными телами. В конце концов ему приходится отстраниться, позволяя Феликсу нашарить в кармане ключ и неслушающимися руками открыть дверь. Они шагают из общего светлого коридора в темный, знакомый Хенджину своими удобными стенами, за которые он очень часто держится, пытаясь сохранить равновесие, пока Феликс обычно активно занят его ширинкой. Сумки с глухим звуком падают куда-то на пол, и Феликс слышит позади себя какое-то движение, а когда оборачивается, чувствует мягкое прикосновение к своим губам. Хенджин нежно целует его, вновь притягивая к себе и заводя руку назад, чтобы неторопливо погладить по спине. И для Феликса это ощущается буквально всем, что ему нужно. Всего лишь поцелуй, всего лишь трепетное порхание чужих губ по своим собственным. — Хенни, — прерывисто выдыхает Феликс. Они продолжают целоваться, медленно продвигаясь от двери в глубь комнаты. Феликс льнет под прикосновения, делая неловкие шаги назад, пока Хенджин обходит вместе с ним тумбочку. — Да, Ликс? И он наконец слышит то, что Феликс бормотал ему тогда низким голосом, который каждый раз тонул в его огромном капюшоне. И от этих слов у Хенджина вновь бегут мурашки. — Я так… так хочу тебя. Он останавливается, и Феликс взволнованно замирает, будто говорит что-то не то, хотя на самом деле все действительно становится сложнее. Сложнее для Хенджина, пытающегося не сорвать разом с него всю одежду. Старающегося аккуратно вести его сквозь кромешную тьму к постели вместо того, чтобы просто толкнуть на нее. Сопротивляющегося желанию искусать эти доверчивые губы, которые говорят такие грязные слова. Феликс прямолинеен и откровенен с ним, он хочет его прямо сейчас, хочет всего сразу. Внутри что-то сжимается, когда глаза привыкают к темноте и Феликсу удается разглядеть перед собой очертания лица Хенджина. Его приоткрытые губы, на которых блестит его слюна и которые произносят: — Ты просто прекрасен, Ликс. Феликс больше не может терпеть. Он набрасывается на Хенджина, обвивая за шею, и яростно прижимается к нему. Сталкивается с его зубами, получая в ответ приглушенный стон. Раскрывает рот шире, позволяя целовать себя глубоко и так сладко, что сам невольно всхлипывает. — Такой нетерпеливый, — оторвавшись от него, коротко улыбается Хенджин. Его руки опускаются к бедрам, оглаживая их и слегка сжимая, вырывая из Феликса низкий, совсем тихий и прерывистый стон, который исчезает в чужом рте. Ему тепло, ему так хорошо, но этого все еще недостаточно. Недостаточно близко. Хенджин поддевает край толстовки и проскальзывает под нее, соприкасаясь с голой кожей и обнимая раскрытыми ладонями Феликса за спину. Он готов раствориться в тот момент, когда слышит новый тихий стон, звучащий для него настоящей музыкой. Наконец он упирается коленом в постель и следом усаживает на нее Феликса. Феликс не готов его отпускать, не хочет расставаться с уютным теплом согретой собой одежды, на которой теперь прослеживается его собственный аромат. Он расставляет ноги так, чтобы Хенджин оказался между них, обвивает его за талию и утыкается подбородком в живот. Смотрит вверх так внимательно и преданно, что сердце Хенджина пропускает удар. Хенджин зарывается пальцами в его волосы, поглаживая по голове и ощущая нечто трепетное, безграничное и всеобъемлющее, какое-то самое нежное из чувств, когда его взгляд останавливается на глазах Феликса. — Я так люблю тебя, — губы Феликса касаются его толстовки, просто целуют ткань, но Хенджину кажется, что Феликс целует его душу. — Так любишь, что заставляешь меня при всех краснеть. Цепкие пальцы закатывают ткань, и Хенджин ощущает влажное прикосновение к животу, которое превращается в мокрую дорожку поцелуев. Феликс слышит долгий выдох сверху, оканчивающийся негромким ах-х, когда он прикусывает кожу на бедре. — Прости, — он прижимается щекой к прессу, ведет носом сверху вниз и опаляет кожу у кромки джинсов горячим, просто пламенным дыханием. Феликс поднимает глаза, и Хенджин на какую-то долю секунды хочет, чтобы этот момент длился вечность. — Ты просто не представляешь, как хорошо выглядишь таким, — Феликс осматривает его и облизывается. Хенджин чувствует, как его член дергается от одного этого действия. — Я бы раздел тебя прямо там в машине, если бы Минхо не запустил трансляцию. Хенджин тщетно пытается устоять перед очередной волной возбуждения, прокатывающейся по телу. Ему хочется взять и разложить Феликса на постели, насладиться им как в самый последний раз, услышать каждый его прекрасный стон. Его ладонь ложится Феликсу на подбородок и ласково гладит, проводит до самой скулы. Затем он возвращается, поднимается ей чуть выше — буквально на пару сантиметров — и прикасается большим пальцем к нижней губе. Хенджин надавливает на нее, и она, мягкая и пухлая, податливо проминается, приоткрывая ряд белых зубов. Феликс нетерпеливо гладит его под коленями, водит руками по крепким бедрам, по-прежнему обтянутым джинсами, и слегка сжимает его задницу. Он довольно улыбается, когда слышит, как Хенджин, не сдержавшись, негромко стонет. Ему часто нравится, когда тот грязно говорит с ним, заставляя непроизвольно закатывать глаза от того, как горячо это звучит. Ему нравится, когда Хенджин называет его такими именами, от которых уши Чана запылали бы в следующую же секунду, а Минхо еще долго смотрел бы на них с изумлением. Но он не понимает, почему его тело пробивает дрожь, когда Хенджин тихо и просто говорит: — Раздевайся. Сейчас же. Они торопливо снимают друг с друга толстовки, успевая урвать по легкому поцелую в краешки приоткрытых ртов друг друга, и уже через несколько минут Хенджин нависает над Феликсом. Он расставляет руки по обе стороны от головы, и его волосы падают Феликсу на лицо, закрывая от остального мира. Феликс шепчет, неразборчиво и жарко: — Я так хотел, чтобы ты взял меня в той машине. Так хотел, чтобы ты вошел в меня, пока мы стояли в той пробке. Член Хенджина уже упирается ему в ширинку, и то, что говорит Феликс, лишь делает это ощущение болезненным. — Что сказал бы Чан, если бы услышал тебя сейчас? — тихо укоряет его Хенджин. Феликс не смущается, только потому что его слова звучат по-домашнему уютно. Хенджин принимается осыпать его щеки и шею мокрыми поцелуями, царапает зубами ключицы и прижимается к груди. Феликс ерзает под ним, пытаясь потереться членом о его бедро. Отчаянно пытается прикоснуться к себе, но вместо этого на него внезапно ложится ладонь Хенджина, и его стонущий голос ломается. Хенджин сжимает его так, как это делал Феликс в машине, — тоже очерчивает контур и дразнит. Просто откровенно дразнит, поддевая пуговицу, но не позволяя ей раскрыться. Феликс готов вот-вот заплакать. — Хен… Хенджин, — хнычет он, цепляясь за простыни и комкая их. Хенджин будто отыгрывается на нем за то, что Феликс провоцировал его. За то, что заставил краснеть во время прямого эфира. За то, что Феликс вел себя не лучшим образом. И, да, пускай. Возможно, так оно и есть, но пожалуйста, пусть Хенджин просто… Просто возьмет его уже. Расцелует его горящие щеки. Искусает ноющие губы и сделает все то, что делал несколько минут назад, еще один раз. — Хенни, Хенни, пожалуйста… — скороговоркой бормочет Феликс. — Я буду хорошим, я обещаю. Он извивается и качает бедрами, пытаясь толкнуться Хенджину в руку. И когда его джинсы оказываются наконец расстегнутыми, а жаркая ладонь обхватывает его стоящий член, он выгибается в пояснице. И протяжно стонет. — Ах, так что же до этого мешало тебе хорошо себя вести? Хенджин хочет сказать, как сильно любит его, но не может ничего поделать со своим желанием подразнить его. Назвать его всеми теми словами, от которых Феликс захочет спрятать свое лицо в ладонях и будет только сильнее толкаться ему в руку. — Ты все прекрасно… ах, знаешь, — с губ Феликса срывается жалобный всхлип. — Не заставляй меня это говорить. Он прикрывает глаза, чувствуя, как все его тело медленно горит от желания. Рука Хенджина плавно гладит его и лишь каждую секунду говорит, что этого все еще мало. Он хочет больше, он хочет быть ближе. — Ты почти все время молчал в машине. Что случилось? Хенджин часто дышит, расцеловывая его шею, так что прохладный воздух еще более отчетливо ощущается на влажной коже. Как будто он не знает. Феликс откидывает голову, мечтая почувствовать эти губы кое-где еще. Буквально чуть-чуть ниже живота. Он надавливает Хенджину на плечи, но тот внезапно поднимает на него взгляд. Смотрит так, будто ждет ответа, хотя пальцы уже сами медленно возятся с собственной пуговицей. — Только и думал о том, как затащить своего хена в постель, да, Ликс? Феликс сглатывает, в нетерпении покачивая бедрами навстречу его руке. Хенджин чувствует, как сильно у него стоит. Видит Феликса практически насквозь, такого раскрытого перед ним, отчаявшегося. Он не мстит и не провоцирует, просто… — Перестань испытывать мое терпение и лучше сыграй со мной, — неожиданно выпаливает Феликс. Просто Феликс заводит его. Да, мысленно кивает Феликс. Да, он думал о том, как Хенджин разложит его на его собственной постели. Видел себя под его крепким телом. Видел себя на нем. Фантазировал, как школьник, которому лишь раз удалось взглянуть в журнал для взрослых. И этого все равно было ничтожно мало. Его взбудораженный разум кипит и плавится. Он упирается Хенджину в грудь, удивляясь про себя, как быстро она вздымается, и слегка отталкивает. А затем оказывается на нем. Просто, быстро и внезапно. Просто сидит сверху, возвышается над Хенджином, стискивая его коленями. Собственные пальцы — будто не его, сами делают что хотят с пуговицей. В его усталой, слегка изможденной улыбке сквозит нечто, что Хенджин готов назвать хитрым. Дьявольским. — Сыграть во что? Руки Хенджина стискивают бедра Феликса как намек. Феликс привстает и опускается обратно, попутно расстегивая его джинсы. Наконец-то. — Хочу сыграть с тобой в скачки. Терпение — не про Феликса. Феликс получает все и сразу.

***

В студии светло, и колонки тихо гудят в перерывах между проигрыванием треков. Минхо сверлит взглядом Чана, пока тот с аппетитом ужинает. Его собственные тарелки стоят давно пустыми, но, в отличие от Чана, мысли Минхо едва ли заняты восхищением тем, какая вкусная у них сегодня еда. — Чем они занимались по-твоему? Играли в «пианино» на коленках друг у друга? Не будь столь наивным. Это уже пятый раз, хотя для Чана, возможно, сотый, когда он тяжело вздыхает и закатывает глаза. — Я был за рулем и понятия не имею, о чем ты. — Можешь отговариваться, но только не прикидывайся, что ничего не слышал. Порой Минхо бывает настойчив. Не всегда, но временами его настойчивость становится назойливой, и Чан просто не знает, как перевести разговор на другую тему. Пускай даже один его вид говорит о том, что это не то, что ему хочется сейчас слышать от Минхо, это ему не мешает. — Минхо, что ты хочешь от меня? — Просто поговори с ними и попроси быть менее… Я не знаю, очевидными что ли. Минхо не нервничает, но у него слегка бегает взгляд. Минхо знает, о чем говорит, но при этом не может подобрать слов. Он говорит прямо, но в то же время намеками. Чан отставляет в сторону тарелку, и Минхо как по сигналу поднимается. Он подходит ближе, и Чан смотрит на него только-не-начинай-опять взглядом. Чан слишком пристально смотрит на него — Минхо не нравится такой зрительный контакт. Из-за него он начинает чувствовать себя как никогда открытым. Из-за него он почти забывает, о чем хочет сказать. Но в следующую секунду Чан улыбается ему, коротко и снисходительно, так легко, что Минхо практически сразу успокаивается. Чан берет его за руку и притягивает к себе, заставляя сесть рядом, но вместо этого Минхо тут же переползает к нему на колени. Обхватывает его щеки ладонями, гладит большими пальцами острые скулы. И наконец мягко целует. Чан отстраняется неохотно — не сразу, но слишком быстро для Минхо, который хочет прикусить его за нижнюю губу еще пару раз. Он чувствует, как пальцы Чана зарываются ему в волосы на затылке — ласково и приятно. — Почему бы это не сделать тебе? — Мне? — Минхо растерянно смотрит. — Мм-м. Ты более внимателен к ним, и у тебя есть больше поводов, чем у меня, переживать за их безопасность. Минхо невольно прикрывает глаза, пока Чан перебирает его волосы. — Да, но из нас двоих ты лидер. К тебе они быстрее прислушаются. Ты знаешь, им всегда кажется, что я хочу их запугать. Не хочу, чтобы у моих добрых намерений оказался обратный эффект. — Это не так, ты хорошо подбираешь слова. Но честно, ты слишком цепляешься к ним. Со стороны кажется, будто ты… завидуешь им. — Завидую? Поведению подростков, которые не могут контролировать себя? — Минхо фыркает. — Вряд ли. — Тогда что это за подростковый подкат был в лифте? — Это… Чан думает, что ловит его на собственном промахе. Но Минхо ухмыляется. — Это была удачная шутка, которая, очевидно, сработала. Чан удивленно выгибает бровь. — Я сомневаюсь, что та мышка похожа на джойстик. Да и звуковые дорожки не выглядят как экран загрузки игры. Ты все еще уверен, что твой план сработал? — Да. Во взгляде Чана — немой вопрос. Лицо Минхо выражает абсолютную уверенность. — Я сижу на тебе. — О, я это заметил. — Только мне не очень удобно. Не против, если я… Минхо привстает на коленях, возвышаясь над Чаном, и теперь смотрит на него сверху вниз. Про себя замечает, как Чан становится еще горячее с нового ракурса. — …сяду вот так? Минхо опускается и случайно проезжается по его члену. Случайно. Чан стискивает зубы. Уж он-то прекрасно знает, что Минхо редко делает что-то случайно. Тяжесть тела Минхо удобно придавливает его к дивану — так, чтобы он не смог увиливать от ответа и его движений. Минхо ерзает, перекидывая вес то на одно колено, то на другое, и покачивает бедрами. Просто усаживается удобнее, твердит себе Чан. Просто хочет, чтобы им обоим было комфортнее… Но как можно чувствовать себя комфортно, когда Минхо каждый раз задевает его член и смотрит на него при этом так невинно, так невозмутимо, будто ничего не происходит. Ничего из того, что успокоило бы медленно растущий где-то внутри интерес к тому, что тот делает. — Возможно, стул был бы куда удобнее? — предлагает Чан. Он прекрасно знает ответ, но все же предпринимает эту тщетную попытку отвлечься, занять свой мозг хоть чем-нибудь. — Нет, твои колени лучше, — отрезает Минхо. Тепло между ними постепенно заполняет каждый участок тела, и Чан чувствует, как его мысли начинают расплываться. Все из-за Минхо, лишь его короткие выдохи и застилающая его взгляд дымка. — Твоя прямолинейность, — бормочет он, — никогда не возбуждала. Теперь наступает очередь Минхо приподнять бровь, но Чан игнорирует это и ничего не добавляет. Он и так прикладывает все усилия, чтобы его голос звучал ровно, без обрывистых хах на конце. Напряжение внизу живота никуда не исчезает, сколько он ни пытается сказать самому себе нет. И все лишь из-за того, что он чувствует через ткань стояк Минхо, которым тот трется об него. — Ох, не ври мне, — закатывает глаза Минхо. Чан не может точно сказать, делает ли он это намеренно или непроизвольно. — Не ты ли как лидер постоянно говоришь нам быть честными с тобой? Мм-м? — Я… Минхо приподнимает его за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Говори что угодно, но я не поверю, что ты засунул себе в штаны целый синтезатор. — Минхо. — Мм-м? Минхо стонет. Это не простое «мм-м» из разряда «да, ты что-то хочешь мне сказать?». Точнее, да, Минхо переспрашивает, но это еще и очевидный протяжный стон, с томным придыханием. Стон, который срывается с приоткрытых губ, которые Чан уже забывает, когда целовал в последний раз. Минхо стонет, и Чан хочет просто заткнуть его, чтобы он перестал издавать эти ужасные прошу-сделай-так-еще-раз звуки, от которых его член начинает сильнее твердеть. Но они в студии. Они не в чьей-либо комнате и, черт возьми, даже не в гостиной, где такие вещи казались бы менее пошлыми, потому что все они «дети» и им можно дурачиться и шутливо флиртовать друг с другом. И именно то, что сейчас его сковывает множество всяких «но», злит его. — Ты можешь уже усесться на мне, — не выдерживает он, — иначе я нагну тебя прямо над столом. Это пустая угроза, конечно же, он ни за что не станет трахаться с Минхо в студии. Да-да, они целовались здесь несколько раз, и от одних воспоминаний об этом Чан обливается холодным потом. Да, это была его инициатива, но Минхо как вторая вполне разумная и рациональная мозговая клетка их коллектива просто обязан был его остановить. Он его правая рука, которая должна была сделать… что угодно, но только не оказаться в итоге у него в штанах. Чан злится, что не может повторить это все прямо сейчас. — Как прямолинейно, — усмехается Минхо. Что бы Чан ни говорил, он не собирается останавливаться. Чан хочет — пускай заставит. Но руки Чана крепко держат его за талию, а пальцы впиваются в ребра, и это настолько очевидный исход, что Минхо улыбается самому себе. Он плавно, как истинный танцор, качает бедрами вперед и назад, не давая Чану ни секунды на передышку. Прямо как на репетициях, когда Чан сам гоняет их в хвост и в гриву. Чан терпеливый, всегда такой неторопливый и внимательный с ним. Но когда Минхо вот так бессовестно распаляет его, когда уже откровенно скачет на нем и вот так легко вытягивает из него последние крупицы самообладания… Чан крепко зажмуривается и облизывает сухие губы. Тогда это становится невыносимым. Минхо будто чувствует его нетерпение и плавно перетекает с колен на пол. — Нет-нет, Минхо, только не здесь, — Чан хватает его за плечо и пытается оттолкнуть. — Да, Чанни, именно здесь, — Минхо не стряхивает его руку, но и сам никуда не девается. Он располагается между его широко расставленных ног. Пальцы расправляются с шнурками и высвобождают стоящий член. Минхо удивленно выдыхает. Он делает это не в первый раз — он знает, как делать это в темной спальне Чана, вечером в машине и даже в одном из неосвещенных переулков. Но сейчас при свете студийных ламп ему хорошо видна каждая венка и ее изгиб. И от этого он еще сильнее хочет почувствовать Чана в себе. Ощутить его так близко, как только может сейчас, в этой студии, где он без лишних слов наклонился бы над столом — пусть Чан только попросит. — Минхо-о, — стонет Чан, когда тот целует головку своими ярко-красными губами. — Я даже… ах… не закрыл дверь. — Ох, хен… Минхо коротко лижет его под головкой. — Это… Берет ее всю в жаркий рот и тут же выпускает. — Так… Поднимает взгляд вверх и прижимается всей поверхностью языка к задней стороне. Ведет им вниз, оставляя за собой влажный след от слюны. — Безответственно. Чан низко стонет. Минхо готов умереть от того, как красиво и одновременно развратно звучит его голос, поющий такие прекрасные песни и издающий такие пошлые звуки. Чан хватает Минхо за волосы и смотрит ему в глаза, пытаясь найти там хоть каплю здравомыслия. Но Минхо лишь послушно откидывает голову, подчиняясь его руке, и просто ждет, когда Чан уже отпустит его. — Я такой плохой лидер, — негромко говорит Чан, — что так и не научил тебя слушаться старших. — Да, хен, ты плохой пример для подражания, — усмехается Минхо. Он обхватывает ладонью член и начинает неторопливо дрочить ему. Оставляет все самое интересное на потом, когда Чан позволит ему занять свой рот чем-то более важным, чем пустыми разговорами. Но самое интересное случается, когда они оба слышат внезапный стук в дверь и знакомый голос. — Чан, ты не слишком занят? Минхо широко распахивает глаза, и Чан смотрит на него в ответ не менее шокировано. В дверь просовывается голова Феликса: — У меня был один вопрос к теб… Что ж, Чан еще долго будет об этом жалеть. Глаза Феликса округляются как блюдца. Его взгляду открывается достаточно однозначная и красноречивая картина, как Чан сидит с приспущенными штанами и его член явно болезненно прижимается к животу. Ах да, еще Минхо стоит перед ним на коленях, и что-то подсказывает Феликсу, что он вряд ли ищет упавший к ногам Чана наушник. Феликс не ребенок, но чувствует, как его щеки сами начинают краснеть от увиденного. Еще одна секунда — и Чан правда узнает, каково это — сгореть от стыда. Минхо оборачивается и, видимо, одаривает Феликса своим убийственным взглядом, потому что тот невнятно бормочет: — Оу, простите… Я, кажется, не вовремя. И захлопывает за собой дверь. Следом они слышат приглушенный голос Хенджина. — Почему ты не вошел? — Чан занят! — практически кричит Феликс. — Мы зайдем позже. И да, ему лучше не мешать. — Чем он может быть занят в такой поздний час? — недоверчиво спрашивает Хенджин. Их голоса удаляются, и Чан уже не может различить ответ Феликса. Но ему кажется, что он слышит что-то, отдаленно напоминающее «Минхо». Минхо открыто ухмыляется, когда видит написанный на лице Чана ужас. — Боже, расслабься, хен, ты будто сейчас умрешь. Они занимались тем же самым час назад, поверь. Взгляд Чана темнеет при его словах, и он лишь сильнее стискивает в кулаке его волосы. Опускает взгляд на Минхо и негромко произносит: — Думаю, мне пора показать тебе, каким лидером я могу быть на самом деле. И Минхо только этому и рад. Он тоже считает, что стол вполне может подойти для этого.