when you're not here, i'll save some for you

— лу гуан. а чем ты занимаешься, пока меня нет дома? сяоши спрашивает из искреннего любопытства в один из тех дней, когда у них нет работы. обычно работают они постоянно, ну, или сяоши кажется так, потому что во время работы у него нет этого противного ощущения, что жизнь протекает мимо, прямо сквозь пальцы. сейчас же, когда заниматься нечем, они просто отдыхают в компании друг друга на любимом «рабочем» диване: лу читает какую-то заумную книгу чёрт знает о чём, а чен листает страницы излюбленной маньхуа на мобильном, порой отвлекаясь на оповещения или сообщения, всплывающие в верхней части экрана. вокруг них — тишина, лишь через приоткрытую небольшую форточку доносятся звуки улицы: птицы поют, ветер безмятежно свистит, редкие прохожие и автомобили следуют куда-то. ни лу, ни сяо, впрочем, ничего из этого не заботит. — когда тебя нет дома? — ну, да, когда я в фотографиях, то есть. чем ты занимаешься в это время? гуан задумчиво пялится в ровно напечатанные буковки книжки на английском языке — какой-то сборник детективных рассказов. у него нет для сяоши заранее подготовленного ответа: мысли разбегаются в стороны, как жучки, которые, когда включаешь свет в давно заброшенном помещении, спешат скрыться долой от любопытных глаз, чтобы не попасть под тапок или обложку старого глянцевого журнала. — да всякой ерундой. — ну чем, например? чен, до этого абсолютно спокойно и неприлипчиво лежащий головой на подлокотнике дивана, а ногами — на коленях лу, блокирует мобильный и приподнимается на локтях, чтобы получше рассмотреть лицо неожиданного смутившегося простым вопросом друга. — неужели всякими непристойностями? — сяоши играет бровями, на что получает только тяжёлый вздох в ответ. — идиот. сяоши глупо хихикает, но отставать не намеревается, в чём лу убеждается довольно быстро. он прикрывает книгу, придерживая незаконченную страницу пальцем, пока не находит закладку, оставляет её на коленях рядом с ногами чена и чуть склоняет голову вбок. иногда лу читает. — иногда я читаю. вот. — читаешь? серьёзно? — да, а почему нет? — тебе ещё не наскучили твои древние нудные книжки? — бывает, маньхуа и мангу твою беру. или в интернете читаю. — ого. удивил. гуан цокает — не такой уж он, вообще-то, древний и нудный, песок пока не сыпется, чтобы сяоши делал вид, что он только и может как дед какой-нибудь себя развлекать — книжками да шахматами. иногда лу поливает цветы. — иногда поливаю цветы. — о, вот почему они так хорошо растут. — я забочусь о них. — заботливый. сяоши проговаривает это так мягко и вдруг почему-то льнёт к другу ближе, отчего лу сразу хочется сжаться до размеров какой-нибудь симпатичной мягкой игрушки и поселиться в его руках, чтобы тот тискался с ним, пока спит. это странное, но вполне понятное желание — у сяоши тёплые руки, и он всегда прижимает к себе мягкие игрушки во сне. иногда лу принимает ванну. — иногда ванну принимаю. с пеной и масками. — класс. дрочишь там же, наверное? — лу гуан цокает языком, закатывает глаза, всем своим видом показывая, что этот диалог заходит прямиком в тупик. — дрочу, конечно. — думаешь обо мне? — думаю, конечно. чен прыскает и отворачивается к широкому окну, пряча лицо. разумеется, он уверен, что лу шутит (несмотря на то, что делает он это обычно весьма редко, да ещё и не улыбается, чтобы, видимо, окончательно вогнать сяоши в ступор). наверное, это один из тех моментов, когда не нужно поддаваться на очевидные провокации цундэрэ, чтобы не попасть в неловкую ситуацию, но у сяоши всегда с этим проблемы — он не может эти провокации предсказать и в корне устранить. а лу безнаказанно и бесстыдно этим пользуется. вполне возможно, что обоих это устраивает. — ты никогда не пропадаешь слишком надолго, когда я там. — я же знаю, что ты без меня не справишься. — заткнись, идиот, — сяоши тянет руку к лицу гуана, чтобы то ли ущипнуть за щёку, то ли взъерошить его и без того торчащие волосы. впрочем, по итогу весьма короткой дружеской «схватки», в результате которой оба получают крайне доброжелательные укусы и не менее доброжелательные шлепки, сяоши всё равно оказывается головой на коленях лу гуана, тяжело дыша и глядя прямо ему в глаза. гуан мягко поглаживает его тёмные волосы, пальцами едва касаясь ушей — они у сяоши всегда краснеют, когда он смущается его бессовестных слов и прикосновений. лу гуан отводит глаза, потому что сяоши пялится на него так откровенно, что смутился бы любой. — я люблю тебя, ты же знаешь? — м-гм, — лу практически закатывает глаза вновь, за что практически получает по носу — успевает вовремя уклониться. ему принимать признания так же неловко, как и отдавать. впрочем, учиться — как ему, так и сяоши — никогда не поздно. интересно, что вопрос чена сяоши заставляет лу задуматься. в действительности, он никогда не занимается чем-то настолько интересным, чтобы позже, когда работа будет завершена, можно было бы с восторгом и трепетом поведать об этом коллеге. досуг у него скучный, самый обычный, крайне одомашненный. цяо лин шутит, что он как домохозяйка в их с ченом студии, постоянно занимается обязанностями, пока тот где-то пропадает. лу это вполне устраивает. если бы у него была возможность отправляться в эти опасные путешествия в прошлое совершенно незнакомых им людей, чтобы столкнуться чёрт знает с чем, он бы больше ни за что не позволил чену сяоши этим заниматься. там нужна холодная голова, последовательные мысли, практически апатичность; а тут можно оставаться беззаботным и можно поддаваться эмоциям, к которым сяоши так слаб. нет, слабостью это лу, вообще-то, не считает. порой он так завидует чену со своей по большей части внешней отчуждённостью и холодностью, что иной раз позволяет ему совершать все эти необдуманные поступки только ради того, чтобы увидеть, как ведут себя люди — живые, чувствующие, не всегда правильные и рассудительные. сяоши же, в свою очередь, одной из своих немногих основных задач в их дуэте считает своевременное напоминание лу гуану о том, что тот точно такой же живой, как и он сам. «все имеют право чувствовать, лу. даже ты», — всегда говорит он, обычно либо нежно ероша его светлые волосы, либо так же нежно оглаживая большим пальцем костяшки его руки. лу склонен ему верить — не только потому, что его уверенность в том, что сяоши не стал бы ему врать, слишком высока, но и потому, что им просто необходимо доверять друг другу. так чем же лу гуан занимается, пока сяоши пропадает на работе? иногда лу готовит ужин. на двоих, разумеется. — ты не голоден? почти ничего не поел. — мне не нравится, как она готовит. сяоши отодвигает от себя тарелку с минтаем под каким-то странным сладким соусом, не очень приятным на вид. сейчас он в теле обратившегося к ним за помощью мужчины: серьёзного, но опечаленного уходом из его жизни ребёнка, запутавшегося в собственном горе и, что самое важное, крепкосложенного. нет, сяоши не считает, что отмечать это в его положении немного странно; лу на это лишь бесшумно усмехается. неужели у него в самом деле такой тип? что ж, сам лу определённо не дотягивает. может, ему набрать массу?… — лу гуан? — м? прости, отвлёкся. — я сказал, что у неё еда какая-то странная. сделана без любви, понимаешь? — её тоже сломал уход ребёнка, чен сяоши. нам нужно помочь им снова найти поддержку друг в друге. — твоя еда мне нравится больше. сяоши выдыхает как-то уж слишком обречённо, на том конце ментальной связи слышится стук посуды: ужин новоиспечённой жены отправляется в мусорный бак. — да? правда нравится? — лу мягко улыбается и поднимается с дивана, чтобы проследовать на кухню. — ага, — сяоши говорит вполголоса, чтобы отправившаяся спать жена клиента его не услышала. — и что же тебе нравится больше всего? — свинина в кисло-сладком! и овощные спринг-роллы! ох, и ещё баоцзы, какие же они вкусные! — так, так, поумерь пыл, мы всё ещё бедные и непривередливые в еде, — лу моет руки, нарезает мясо мелкими кусочками и жмурит глаза, пока луковый сок не перестаёт заставлять их слезиться. — мне и рамэна из магазина будет достаточно, если ты его заваришь для меня. голос у сяо почти мечтательный, на что лу не может не улыбнуться. тот откидывается на спинку стула, прикрывая глаза и забывая на мгновение о задании. он не имеет ни малейшего понятия, что делал бы без лу гуана. и его еды, конечно, тоже. — настолько обленился, что даже лапшу сам заварить не сможешь? — ну, ты ведь такой заботливый, — сяоши почти мурчит себе под нос, заставляя лу гуана сначала мягко улыбнуться, а затем привычно насторожиться, прочистив горло и добавляя лук, чеснок, мёд и соевый соус в глубокую сковороду. — будь аккуратен, иначе твоя жена подумает, что что-то не так. — заревнует? — ага, — лу не может сдержаться и снова мягко улыбается, помешивая и переворачивая обжаривающуюся в небольшом количестве масла свинину. — к тебе — легко. лу медленно помешивает кисло-сладкий соус, иногда втягивая носом аромат и прислушиваясь к тому, чем занимается чен сяоши. зачастую работа проходит гладко. наверное, это потому, что сяоши зачастую слушается. эмоции в нём бьют через край, кипят и бурлят, но отчего-то он так доверчиво повинуется наставлениям лу. доверие — действительно самая важная часть их взаимоотношений, без которой не сложится полноценной картинки. не будет доверия — не будет продуктивной работы, не будет системности, не будет результата. но лу бы соврал, если бы сказал, что это всё, что его беспокоит. наверное, если сяоши не сможет ему доверять, между ними многое изменится, а лу этого бы вовсе не хотелось. он слишком привык к тому, что чен может на него положиться, слишком привык и к тому, что положиться на чена может он сам, поэтому представить, что их привычки хоть сколько-нибудь изменятся — почти невозможно. пожалуй, лу бы многое отдал за то, чтобы чен сяоши никогда не забывал о том, что ему можно доверять. может, сяоши бы тоже не был против такого расклада. сложно, конечно, большую часть времени понять, что у него в башке, но лу гуану хочется надеется, что хотя какую-то часть он так или иначе занимает — времени или башки, неважно. обжаренная свинина возвращается обратно в сковороду, лу гуан пробует один кусочек в загустевшем соусе, тут же неприятно обжигая язык. он прикрывает глаза буквально на мгновение дольше обычного, и перед его глазами больше нет того, что видит перед собой сяоши. — у нас нет кунжута. — без него тоже будет хорошо, — сяоши, входя на кухню, расправляет плечи, потягивается так, словно всё это время спал в соседней комнате, а не путешествовал по чужим воспоминаниям, ерошит волосы и прилипает к лу, обнимая его со спины. — дай попробую. он открывает рот, приподнимая голову с плеча гуана, и протягивает настойчивое «а-а», пока кусочек свинины не ложится ему в рот, не тает в нём и не заставляет теперь удовлетворённо промычать. — твою ж мать, лу гуан, это нереально! — довольный чен стискивает его в объятиях, практически душа за шею, на что лу только строит недовольное личико, чем заставляет того рассмеяться ещё звонче. ещё немного помешиваний, проб и недостающих специй — и огонь сходит на минимум, а свинина, наконец готовая, в глубокой сковороде отправляется на пробковую подставку под горячее. аромат наполняет кухню, заставляет слюноотделение работать активнее. лу гуан облегчённо выдыхает, перекидывая полотенце для рук через плечо, наблюдая за тем, как сяоши продолжает таскать кусочки курицы из сковороды, на что тут же получает неодобрительный взгляд. «язык обожжёшь», — бубнит он, но не настойчиво, прекрасно понимая, что ни угрозами, ни предупреждениями, ни банальной человеческой заботой уже не остановить, если он перед чем-то вкусным. тот снова практически мурчит от удовольствия, словно кот, которого можно задобрить и приманить к себе едой. впрочем, потрясающе, что ни задабривать, ни приманивать сяоши не нужно. — я люблю тебя, ты же знаешь? — знаю, — лу фыркает, не успевая уклониться от благодарного поцелуя в щёку, и торжественно вручает сяоши его личные палочки, уже не скрывая глупую, крайне редкую улыбку. иногда лу просто спит. или же пытается. часто это происходит, если их задания растягиваются действительно надолго: когда сяоши работает в ночь или если им для завершения задания необходимо немногим меньше двенадцати доступных часов. гуан и рад бы поддерживать чена и оставаться с ним на связи всё это время, но организму и его нуждам не прикажешь, так что порой его даже отключает от усталости, как бы он ни старался усидеть. сяоши тоже спит в телах других людей, хотя он из тех, кому в общем-то уснуть довольно тяжело. так что от случая к случаю он и лу болтают о всяком перед сном. — эй. не спишь? — м-м. сяоши переворачивается с одного бока на другой, оглядывая «своё» тело. милая девушка, обратившаяся к ним через цяо, попросила выяснить, не изменяет ли ей её молодой человек. к ответу парни приблизятся завтра, а сегодня нужно хорошенько выспаться. как всегда, у сяоши проблемы. — о чём думаешь? — тихо спрашивает лу, словно он не один сейчас во всей их большой фотостудии и не пытается уснуть на верхней части их с ченом двухъярусной кровати. он отдал сяоши нижнюю, потому что боялся, что тот, часто ворочаясь во сне, точно свалится так на пол; ему он сказал, правда, что это потому, что сяо шумный и точно разбудит его, если будет постоянно вставать среди ночи или рано утром. пусть не думает, что он слишком сильно о нём заботится. — да обо всём. об этой девушке и её этом парне мутном. у него же точно кто-то есть, да? — я тоже думаю так. — блин, так не хочется её расстраивать этой новостью. — для неё так будет лучше, поверь. — пожалуй, ты прав, — сяоши подкладывает ладонь под щёку, едва вглядываясь в свет фонарей в окне. — знаешь, когда он сегодня поцеловал меня, ну, её, то есть, это почти не было странно. лу раскрывает глаза, которые всё это время было прикрыты в полудрёме и задумчивости. — зачем ты мне это говоришь? — не знаю. просто захотел и сказал. — ну, раз уж он ей изменяет, может, и ты ему приглянешься. — заткнись, идиот. тихо и мягко рассмеявшись, гуан складывает ладони перед собой, переплетая собственные пальцы, и вновь прикрывает глаза. сяоши замолкает, очевидно, снова глубоко задумываясь. лу гуан отлично представляет его, то, как он выглядит сейчас: брови сведены, пока мысли шестернями крутятся внутри его прекрасной головы, нижняя губа едва прикусана, плечи напряжены, а колени поджаты как можно ближе к себе, словно он скручивается так, чтобы никто не мог до него добраться. он видел, что почти так же сяоши всегда спит, крепко прижимая к себе вторую подушку и одними губами проговаривая что-то невнятное, но очень печальное. лу хочет коснуться его, погладить по волосам, чтобы не дрожал во сне, приласкать, взять за руку, обнять, да много чего ему хочется. он не любит, когда сяоши чувствует себя, как выжатая тряпка; в этом мальчишке, что постарше его будет, так много эмоций, столько чувств, которые он задавливает тяжёлой подошвой собственного кроссовка, чтобы не делать больно кому-то ещё, помимо себя. лу не против, чтобы ему было больно тоже. всё честно, пополам. — извини. — за что? — лу тянет руку куда-то немного вперёд, но пальцами касается лишь холодной стены перед собой. кожа сяоши всегда тёплая, иногда покрывается мурашками от касаний, поцелуев, она пережила многое: от синяков и ссадин, до увлажняющих кремов и слёз, и лу не спутает её ни с чем, ни за что. сяоши вообще — особенный. слишком много в нём такого, чего лу раньше никогда не видел, такого, чего другие, возможно, сторонились или стыдились, но, может быть, за такие вещи в самом деле проще полюбить? потому что как бы знаешь, что никого другого с такими же причудами точно не существует, и знаешь, что тебе повезло. или, если не копать слишком глубоко, лу гуану просто повезло с ченом сяоши. — я бы музыку послушал, — чен игнорирует вопрос. — чёрт, жаль, что вещи с собой сюда протаскивать нельзя. я бы притащил плеер и засыпал под музыку. сяоши, едва ли не всхлипывая от, кажется, наводняющих его эмоций и переживаний, начинает тихонько мычать какую-то мелодию — лу её не узнаёт. его голос не как у заказчицы, он слышит его настоящий тембр, тон, и от этого где-то внутри становится теплее. он позволяет сяоши погрузиться в эту подавленность и тоску и сам медленно погружается в дрёму, потому что не хочет думать о том, что ему не нравится проводить время в одиночку в ожидании возвращения чена. ему не нравится засыпать без него, и неважно, спят ли они на разных этажах двухъярусной кровати или рядом друг с другом, в обнимку. боязнью одиночества лу вроде не страдает, в отличие от сяоши, но проблема вовсе и не в этом. он не боится быть один. ему страшно быть без сяоши. — сяоши, хэй. скажешь что-нибудь? я ведь рядом, ты знаешь. — мне нравится твой голос. он успокаивает. лу стискивает белую простынь, практически стыдливо скрываясь лицом в подушке и шумно выдыхая в неё. ну почему он в самом деле просто не может быть рядом сейчас? да и вообще, всегда. — можешь просто говорить о чём-то, пока я не усну? пожалуйста, — чен сяоши шепчет, лу кажется, что почти на грани плача, но всё ещё молчит, потому что боится, что, как только откроет рот, сам тут же заплачет. он начинает говорить о чём-то только спустя время. он говорит о том, что сяоши хорошо поработал сегодня, что ему не мешает поспать, что завтра он приготовит ему что угодно, всё, что он захочет, что они могут поиграть в видеоигры после того, как сяоши вернётся, что им, наверное, не помешал бы перерыв от работы, что они давненько не были за пределами их студии, что у каждого из них накопилась куча слов, которую, может, стоило бы друг другу высказать. лу гуан вслушивается в дыхание чена — размеренное, спокойное; по такому не понять, спит ли он или просто внимательно слушает. — спасибо, — он говорит тихо, но лу всё равно слегка вздрагивает от неожиданности. с этим «спасибо» тот, кажется, улыбается, но сонно, практически засыпая. — я люблю тебя, ты же знаешь? — и я тебя, — лу выдыхает словно с облегчением, медленно проваливаясь в сон, который сократит это томительное, почти физически болезненное ощущение от ожидания следующего дня, когда он сможет вновь увидеть солнце в яркой улыбке чена сяоши. иногда лу умирает. весь их с сяоши любимый диван перепачкан кровью — кровью лу гуана. он не слишком старался отбиваться: это же цяо лин, зачем от неё отбиваться? он её любит, это их подруга, она не станет делать ему больно. наверное, от одного удара ножом, глубокого, он умрёт быстро и почти без мучений. сяоши. что будет с сяоши, когда он вернётся и увидит его таким? сяоши не выносит вида крови, ему точно станет плохо. а ещё ему не нравится дождь. не нравится математика. не нравится одиночество. ему не нравится быть одному. как лу может оставить его одного? лу кашляет кровью, уже не пытаясь подняться — тело тяжёлое, неподъёмное, зачем себя так мучить? ощущение такое, словно проваливаешься то ли в сон, то ли в огромную ванну, наполненную водой, холодной или горячей — непонятно, потому что чувства уже притуплены настолько, что границы реальности немного смываются. свет из окна, тёплый, падает прямо на него, заставляя обмякнуть ещё сильнее. разве сейчас не ночь? лу с усилием моргает, перед глазами плывёт. он предпринимает ещё одну попытку опереться чёрт знает на что, чтобы оторваться от влажной обивки, но теряет равновесие. в ушах гудит, но отчётливо он слышит чужой крик неясной направленности. вряд ли цяо бы стала кричать. может, это сяоши вернулся с работы? лу гуан хочет повернуть голову и посмотреть на него, но сил хватает только на то, чтобы придерживать ножевое ранение ладонью. зачем это ему? крови всё равно вытекло так много, что с ней в самом деле можно принять целую ванну. или он преувеличивает? на фоне тяжёлых мыслей в его такой же тяжёлой голове лу слышит какое-то постороннее гудение, шипение, дыхание. вдруг это правда сяоши? он открывает рот почти незаметно для самого себя; так же незаметно он начинает говорить, но это, наверное, похоже на горячку, алкогольное опьянение или сонливость, когда несёшь какой-то бесконтрольный бред, почти находясь в беспамятстве. оно и к лучшему — наверное, не будучи в этом самом беспамятстве, он бы никогда не смог сказать об этом. — знаешь, за что я люблю тебя? шум где-то за пределами его медленно отключающегося сознания не прекращается, но лу решает, что у него есть лишние силы на то, чтобы говорить, как бы настойчиво этот самый шум ни пытался его перебить. — люблю тебя за то, как ты мило заплетаешь этот хвостик, держа резинку зубами, как иногда спросонья надеваешь футболку задом наперёд или случайно берёшь мои джинсы. хотя, может, и не случайно вовсе. — прекрати, лу! — за то, как ты держишь мою руку, когда тебе страшно во время грозы, или как ты утыкаешься носом мне в шею и тихонько сопишь, когда не можешь уснуть после кошмара. — лу! — за то, что тебе больно, когда больно кому-то другому, и радостно, когда радостно кому-то другому. — даже не вздумай умирать. — за то, что говоришь мне, что я идиот, что не слушаешь меня, когда я говорю тебе, куда идти и что делать. за то, что тебе всегда есть что сказать, что ответить, что ты не молчишь. — лу гуан, замолчи! не нужно! — за то, что ты самый искренний человек из всех, которых я когда-либо знал. сяоши вот-вот разрыдается, едва успевая отталкивать от себя цяо, которой тоже не хочется делать больно, несмотря на то, что сейчас она — это совершенно не она. лу гуан всегда учил его держать себя в руках и не поддаваться эмоциональным порывам, но прямо сейчас он не может себе позволить такую роскошь. — ты не можешь отличить левую сторону от правой, не умеешь проигрывать, не знаешь, как сдерживать свои чувства, и я всё равно люблю тебя, знаешь, чен сяоши. лу гуан даже не замечает, как его глаза медленно закрываются, пока он говорит. по телу расползается приятное тепло; возможно, это кровь, пропитывающая насквозь футболку, рубашку и ткань дивана, возможно, это просто ощущение спокойствия, которое нужно просто принять. боже, цяо ведь наверняка никак не сможет навредить сяоши — навыки, взятые из баскетбола ему обязательно пригодятся в том, чтобы ловко уклониться. наверное, это чувство вот-вот исчезнет, позволит ему раствориться в как никогда мягкой обивке, в собственной же голове, в мыслях. это ведь не странно — думать о сяоши и говорить с ним на грани смерти? он что, действительно умирает? да, конечно, ему бы хотелось, чтобы это не было так болезненно, пусть боль уже почти и прекратилась, чтобы сяоши держал его за руку и, пожалуй, чтобы он был немного постарше и немного посчастливее. впрочем, разве можно желать чего-то большего, если в жизни ему уже повезло с ченом сяоши? — я люблю тебя, ты же знаешь?