Ветром

      Дилюк часто вспоминал отца. Как он возвращался домой тихими летними вечерами, когда сил после длинного утомительного дня не хватало даже на то, чтобы подняться на второй этаж, не говоря уже о том, чтобы выдержать натиск двух неугомонных, полных энергии детей. В таких ситуациях отец прибегал к секретному приему — он растапливал камин, просил Аделинду заварить чай и доставал какую-нибудь книгу. Он читал для них с Кэйей редко, и каждый раз это было настоящим событием для них обоих. Они устраивались на одном кресле напротив отца и с замиранием сердца слушали его истории о захватывающих приключениях пиратов, о сильных и благородных защитниках каменного города Ли Юэ — Яксах, о одиноких самураях закрытой страны, о подвигах и победах, о поражениях и о многом другом. Когда Крепус входил во вкус, он вставал со своего кресла и начинал бродить с книгой, а иногда и вовсе забыв ее на столе, нарезая круги по гостинной и разыгрывая небольшое представление: он менял голос, парадируя своих героев, ярко жестикулировал и использовал интересно предметы, окружающие его — так, ваза могла стать подзорной трубой, а штора — одеянием Властелина Камня.       Какого же было удивление Дилюка, когда он, разбирая отцовскую библиотеку спустя много лет, не нашел в ней ни одной из тех историй, которые он «читал» им в детстве. Среди трудов исследователей Сумеру, «Истории древних миров» в трех томах, инадзумских романов, оставшихся еще от матери, и бесчисленной бумажной волокиты о делах винокурни, парень не нашел ничего даже издали схожего с тем, что рассказывал им Крепус. Более того, Дилюк узнавал некоторые корешки книг, которые точно читал им отец, но неужели он рассказывал что-то об особенностях национальной кухни Снежной.? Позже Аделинда рассказала ему, что Крепус всегда рассказывал истории, которые услышал от путешественников или которые выдумал сам, а книгу брал для атмосферы:       — Он говорил мне, что истории из книг вы можете прочитать и сами, «а я должен рассказывать особенные, в меру поучительные и смешные». Поэтому каждый раз у него получался совершенно новый, ни на что не похожий рассказ.       Дилюк считал это удивительным. А своего отца — гениальным человеком. Так оно, пожалуй, и было. Но одна легенда, рассказанная отцом в один из таких вечеров, не давала ему покоя — ее строки плотно засели в детском впечатлительном сознании и сидели там, пока один пьяный бард, которого язык не поворачивается назвать божеством, не рассказал ту же самую историю, ссылаясь на события пятитысячилетней давности. Неужели душа после смерти действительно способна стать олицетворением какого-то явления, подобно Архонту..?       На дворе стоял теплый солнечный день. Отец устроил себе выходной и предложил прогуляться на свежем воздухе. Это было чудесное время. Именно этот период Дилюк вспоминает, говоря о беззаботном детстве: им было всего по 12 лет, и жизнь еще не давала никаких испытаний. Тогда они убежали вперед и забрались на Утес Звездолова, откуда открывался прекрасный вид на спокойное и бескрайнее море…       — Вот бы это было правдой! — мальчик не переставал восторженно скакать, щурясь от лучей яркого солнца и ловя теплые потоки ветра. Прошлым вечером отец рассказал им удивительную легенду о несчастных возлюбленных, которые не могли быть вместе: девушку выдавали замуж за богатого купца. Тогда девушка, не видя больше смысла в жизни, кинулась в море и, разбившись о скалы, превратилась в волну. И приходил ее любимый каждую ночь на берег, сплавлял по воде венки, а она пела ему песню моря… — Как думаешь, возможно превратиться во что угодно?!       Легенда заканчивалась тем, что в один прекрасный день парень зашел поглубже в море и, под пение своей любимой, захлебнулся в соленой воде. Архонты, растроганные силой этой любви, превратили юношу в море, и возлюбленные наконец воссоединились. Такую версию Крепус, конечно, не мог преподнести детям, поэтому пришлось ее немного изменить.       — Конечно! — младший не отставал от своего брата и был также воодушевлен. Он схватил лежащую на земле палку, обломил тонкие ветки и направил ее на красноволосого мальчишку, — Защищайся!       — Эй, на безоружного! — чисто для приличия возмутился молодой наследник. Ловким прыжком увернувшись от удара, он поднял липкий и склизкий комок желе — остаток когда-то обитавшего тут слайма — и, нагрев его силой элемента в горячих руках, кинул под ноги своему сопернику. Слизь слайма с глухим хлопком взорвалась, заставляя Кэйю отпрыгнуть.       — Ха, как лопнул! — мальчик легким движением сломал палку надвое и бросил большую часть брату. Тот взял свое «оружие» в две руки и встал в боевую стойку, которую им показал проезжавший мимо рыцарь Ордо Фавониус. Когда он вырастет, то обязательно станет таким, как этот юноша. Обязательно… — Мои родители говорили, что после смерти все люди превращаются в звезды на небе, чтобы освещать Тейват ночью.       — А разве обладатели Глаза Бога не попадают в Селестию?       — Там, где я родился, ни у кого не было Глаз Бога… — совершенно буднично отозвался Кэйя, пожимая плечами. Для него это все еще было в норме вещей, а Дилюк был слишком мал, чтобы придавать этому значение.       — Ни у кого..? — удивленно переспросил Дилюк, но ответ получить не успел — братец выбил оружие из его рук и представил палку к горлу, — Ох. — со всеми этими размышлениями он совсем позабыл о текущем бое. Оттолкнув палку рукой он с веселым смехом повалил брата на землю, придавив его сверху, — То есть, после смерти ты хочешь стать звездой..?       — Не-а, это скучно! — хмыкнул мальчик.       — Разве? — Дилюк даже опешил. — Но ведь Солнце — это тоже звезда! Оно яркое и теплое, без него не было бы лета и не зрели бы наши виноградники… Оно очень важно! Я бы хотел быть Солнцем!       — Дурачок! — рассмеялся Кэйя. Он рывком оказался сверху брата и заглянул в алые глаза, — Ты и так, как солнышко… — запоздалое осознание заставило смутиться, и парень поспешно встал, — Ну, такой же теплый и яркий… Вовсе не обязательно становиться для этого раскаленным шаром!       — Ха-ха-ха! — Дилюк рассмеялся, забавно морща нос. Ну точно солнышко! — Может, ты и прав… Ну а чем тогда..?       — Ветром. — совершенно серьезно ответил Кэйя, — Представляешь, как здорово быть совершенно свободным: можно улететь далеко-далеко, хоть в Инадзуму, можно крутить ветрянные астры в Долине ветров, можно сопровождать почтовых голубей, можно кружить праздничные фонарики в Ли Юэ… Представляешь? И никто ничего от тебя не требует и не ждет… — мальчик встал на край скалы и посмотрел вдаль. С этими словами он как будто стал старше, — Можно быть абсолютно свободным…       — Но разве ты…? — договорить свой вопрос Дилюк не успел — снизу раздался голос отца.       — Парни-и, спускайтесь! Пора возвращаться домой!       Кэйя как будто очнулся от оцепенения: он обернулся и лукаво посмотрел на брата. Вся серьезность пропала, будто и не было того разговора, и Дилюк облегченно выдохнул. Им не надо было говорить ни слова, чтобы понять друг друга. Сорвавшись с места, братья наперегонки побежали к отцу. Конечно, они же еще дети! Как бы Дилюк хотел продлить то беззаботное время. Кто прибежит первым — единственная действительно значимая проблема. Кто первый добежит до отца, до кухни, до виноградников, до края утеса… Но увы, годы идут, и он все чаще вспоминает слова брата, которые теперь может осознать.       И как жаль, что Кэйя всегда прибегал первым…

***

      Над Мондштатом целый день висели унылые серые тучи, вторя настроению вечно веселого города. Дождь все никак не мог пролиться на землю, как будто небо из последних сил сдерживало свой плачь. Было сухо и практически тепло — безутешные осенние ветра выдували душу из любого, кого больше не защищали стены города. Великий Барбатос лишился любимого собутыльника — за эту горькую шутку винодел получил хорошую пощечину от Джинн и мысленно от себя. В прочем, тысячелетнего барда действительно давно не видно. Неужели Боги способны скорбеть..?       В тени предвечерних сумерок на Утесе Звездолова показалась высокая фигура. Мужчина даже не пытался закрываться от пронизывающего ветра, позволяя ему развивать пряди волос и, залезая под одежду, вынимать простуженную душу. С собой у него была только открытая бутылка хорошего вина.       — Я пришел. — коротко отозвался Дилюк, и новый порыв ветра заревел над долиной, — Извини, не было сил прийти раньше.       Мужчина подошел к краю и перевернул бутылку, выливая содержимое вниз. Рубиновая струя лентой изгибалась под силой ветра, и отдельные капли тускло блестели во мраке, улетая куда-то вниз. Многие, глядя на такое расточительство мондштадтского золота, решили бы, что винодел окончательно выжил из ума. Возможно. Но в этом вопросе ему было абсолютно все равно, что о нем думают другие. Потому что это было его любимое вино. Развеяв по ветру добрую половину бутылки, Дилюк устало сел на землю и отпил немного вина. Прямо с горла. Да уж, видел бы его сейчас отец. Хотя нет, лучше не надо…       Сколько он так просидел, определить было невозможно: небо было такое же серое, как и утром, и в обед, и когда он только пришел, а дождь все также висел над долиной, наровясь вот-вот пролиться, но каждый раз откладывая свое явление на неопределенный срок. Дилюк привык считать, что за время всех ударов судьбы успел отрастить себе толстый панцирь и непробиваемое безразличие. Ошибся не только он, но и добрая половина города Ветров, которая считала точно так же. Очередной уход близкого, как бы он этого не отрицал, человека, еще и столь неожиданный, заставил Дилюка вспомнить, как приятно может скручивать от бушующих эмоций на собственной кровати, и какого это, выбирать под утро: очередная бессонная ночь, или болезненный сон, где обязательно увидишь его, услышишь его, но проснешься все равно один, на влажной подушке и с болью в груди…       На Утес Звездолова Дилюк приходит не в первый раз. Прошлый раз был неделю назад. Тогда он пришел поздней ночью, и сидел на холодной земле до тех пор, пока сон не взял свое и тяжелые веки не опустились, как заржавевшие ставни. Это был единственный раз за этот период, когда мужчина не видел снов. Но тяжесть на сердце не пропала, и он вернулся, но теперь чтобы поговорить…       — Сколько уже прошло, недели две..? В городе все пытаются делать вид, что все в порядке. — начал свою речь Дилюк. Он смотрел вниз и щурился, как он врал себе — от ветра. Не признается же он в самом деле, что сдерживает давно накопившиеся слезы, — Но ничего не в порядке. Знаешь, тебе бы не понравилось: слишком тихо и мрачно… Джинн практически не выходит из здания Ордена. Я даже думал зайти к ней и проверить, жива ли она, но на пороге меня встретила Лиза и прогнала прочь. Я тогда еще так рассердился, почему меня, как врага на порог не пускают, а потом узнал, что Джинн успокаивала Кли, у которой случился новый приступ истерики. Не думаю, что малышке сейчас действительно тяжелее всех, но она явно ярче чувствует твой уход… Мы хотели ей не говорить, даже пытались выглядеть естественно-весело, будто ты просто уехал в командировку… вроде, в Разлом. Не помню. Но продержались только два дня: похороны, слезы и прочие обстоятельства выдали нас с потрохами. Кажется, она до сих пор тебе каждый день свежие цветы приносит… — мужчина надолго замолчал. Они и при жизни мало говорили, а что можно рассказать теперь..? Осознание больно резануло по сердцу, а тишина давила. Нет, нужно продолжать говорить, — Кто-то написал об этом путешественнице. Никто не сознается, но я думаю, что это Эмбер. Представляешь, Паймон за целый день сказала только два слова… — это была шутка, и Дилюк попытался рассмеяться, но сорвался на кашель и замолчал.       Говорить было тяжело, в какой-то степени даже больно, ведь признавать эти перемены значило признавать его уход, и что как раньше не будет уже никогда. Понятное дело, что людям нужно время, чтобы свыкнуться, но оно быстро пройдет. Уже через месяц все будет как раньше — люди быстро привыкают к новым обстоятельствам, но… От чего же грудную клетку разрывает каждый раз, когда он доходит до одной простой мысли: он его больше не увидит. Никогда. Не вечером пятницы в таверне, когда он опять будет рассказывать разные истории своим коллегам, а Дилюк будет делать вид, что его это не интересует, хотя на самом деле прислушивается к каждому слову. Потому что это не для него. Для него Кэйя ничего не рассказывает, потому что Дилюк его не слушает. Бред! Но именно такие отношения они выстроили за эти годы. И оба — до одури гордые, чтобы что-то менять, чтобы самому подойти и спросить, сесть поближе, рассмеяться вслух, искренне и добро, как в детстве… Но нет. Поэтому один нарочно рассказывал немного громче, чем требовалось, а другой напрягал слух несколько сильнее, чем обычно. Внутри все сжалось в очередном спазме. Ведь он мог говорить с ним так и раньше… Также, как сейчас, рассказывать о своем дне, о работе, да о чем угодно, только с живым.!       — А вчера Джинн сама пришла ко мне в таверну, заказала вино и села за барную стойку. Тогда я отшутился, что она, как все рыцари — пришла пропивать свое состояние, но она даже голову не подняла. Она долго смотрела на свое отражение в бокале, думая о чем-то своем, а потом я заметил, как слезы потекли по ее щекам. Так показывать свою слабость на людях — стыдно для Магистра… — новый порыв ветра ударил о землю, заставляя Дилюка зажмуриться. Бедное больное сознание принимало любые перемены за ответ, поэтому мужчина поспешил подняться на ноги, все еще закрываясь от ветра, — Я… Я знаю, что она пришла ко мне за поддержкой! Но разве я могу ей помочь, если даже себе не могу позволить проявление такой слабости… Она считает, что виновна в твоей… — это слово до сих пор встает поперек горла, отказываясь вылетать наружу. Нет, он не умер. Этого просто быть не может. Да, это слово здесь неуместно… — Но разве она могла предсказать неожиданное нападение, разве могла взять для защиты больше людей, разве… — «могла!» — отвечает голос разума, но Дилюк старательно его глушил, — Разве она могла предсказать твое действие? Ты вообще думал хоть о ком-то, кроме себя? Ладно, тебе плевать на меня — я это заслужил. Но каково Джинн, Кли, Розарии… Я увидел ее на днях первый раз после похорон, и не узнал бы, если бы сестры не окликнули ее… Она практически не выходит из церкви. Она молится… За тебя молится, придурок! — голос сорвался на крик, а из глаз наконец потекли слезы, — Ты хоть понимаешь, как нам тебя не хватает?! Мне тебя не хватает!       Последняя фраза пролетела над долиной, и только тогда мужчина заметил, что ветер немного утих. Он стоял, запрокинув голову, и тяжело дышал. Слезы текли неконтролируемым потоком, и мужчина отпустил их. Пускай текут. Внутри бушевали эмоции, но они больше не причиняли такую боль, как это было раньше. Это ощущение похоже на пожар во время дождя — все еще обжигает и дышать нечем, но прохладная вода с неба приятно охлаждает кожу, давая надежду но то, что этот кошмар скоро закончится…       — Прости меня…       Ноги подкосились, и Дилюк тяжелым грузом опал на колени, все еще глядя на темнеющее небо. Что-то мокрое и холодное упало на лицо, и мужчина запоздало понял, что пошел дождь. Дождь… Нервная улыбка расцвела на его лице.       — Надеюсь, теперь ты чувствуешь себя свободным…